Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 227 (всего у книги 341 страниц)

Под этим плоским небом не осталось теней. Утренний туман сгорел, когда армия генерала Оюана вышла из лагеря и начала строиться на дальнем краю равнины. Всадники заняли позиции на флангах. «Я дам вам время до полудня», – сказал он. Полдень приближался, из Бяньляна никто не появился. Чжу беспомощно смотрела, как части его армии сливаются воедино и образуют неподвижный блок, лишенный швов. Они ждали. Только огненно-синие знамена развевались над их головами. В следующий ужасно растянувшийся момент Чжу показалось, что она слышит капли в водяных часах. Эти капли падали все медленнее, пока не упала последняя и осталась страшная, напряженная тишина.

В этой тишине ударил барабан. Бой одного барабана, как биение сердца. Потом этот ритм подхватил другой барабан, потом еще один. С запада донесся ответный барабанный бой. Армии Юани и Чжана говорили друг с другом. Готовились.

Сюй Да подъехал к Чжу. Головы других офицеров повернулись, следя за ним. Цзяо быстрее всех повернул голову. Она показала ему Мандат, и это убедило его последовать за ней – тогда. Но то было в безопасном Аньфэне. Теперь она вспомнила, как он бросил их на реке Яо, как в практических вопросах жизни и смерти он доверял руководству и численному преимуществу. Она чувствовала, что его вера в нее висит на тонкой ниточке.

Сюй Да произнес тихо и настойчиво:

– Уже наступил полдень. Нам надо уходить. – И с болью, которая поразила ее в самое сердце, она поняла, что он тоже сомневается.

Она посмотрела мимо него на далекую монгольскую армию. Она стояла слишком далеко, и Чжу не различала отдельных людей. Вон та блестящая точка в центре передовой линии, это генерал Оюан?

А из Бяньляна по-прежнему ничего.

Ритм барабанного боя стал лихорадочным. Все убыстряющийся темп создавал напряжение, нервы у нее были на пределе; в любой момент произойдет взрыв и обе армии бросятся на Чжу. Они ее уничтожат. Но Чжу уже пережила уничтожение. Она всю жизнь боялась этого, пока не превратилась в ничто, а потом вернулась из небытия.

Она оглянулась на Сюй Да и выдавила из себя улыбку:

– Верь в мою судьбу, старший брат. Как я могу погибнуть здесь до того, как мое имя станет известным? Я не боюсь.

Но он-то боялся. Она видела то бремя, которое взвалила на его любовь и доверие, попросив его остаться, когда ему, наверное, казалось, что все потеряно. Несмотря на прожитое вместе детство и годы дружбы, она понимала, что не знает, что он выберет. Жилы на его шее натянулись, и сердце Чжу затрепетало. Затем, после минутного молчания, он тихо ответил:

– Ты просишь обычного человека полностью довериться судьбе – это слишком. Но я доверяюсь тебе.

Он следовал за ней, когда она ехала вдоль рядов своей армии. Когда ее солдаты поворачивали к ней бледные лица, она смотрела каждому в глаза. Она давала им увидеть свою уверенность – свою сияющую, непоколебимую веру в себя и свою судьбу и в свое блестящее будущее. И когда она заговорила, то увидела, что эта уверенность передается им и остается в них и они становятся тем, что ей необходимо. Чего она хочет.

– Держитесь. Держитесь, – сказала она.

* * *

Грохот барабанов теперь стал непрерывным, невыносимым. А потом это произошло. Движение. Две сходящихся армии: пехота впереди на западе, кавалерия на востоке. Увидев это, Чжу почувствовала, как на нее снизошло странное спокойствие. Это была стена, построенная только из веры, и в глубине души она знала, что у нее уходят последние остатки сил, чтобы удержать ее между собой и надвигающимся ужасом. Строй кавалерии генерала Оюана растягивался по мере приближения, и стало казаться, будто всадники скачут к ним в один ряд вдоль всего горизонта. Под морем развевающихся знамен сверкали их копья и мечи: они были волной, непрерывно подпитывающейся сзади, пока из них не образовался темный океан, устремившийся к ним. Даже на расстоянии его голос докатился до них: нарастающий рев звуков, издаваемых людьми и конями, наложенный на барабанный бой.

Чжу закрыла глаза и прислушалась. В тот момент она не просто слышала весь мир, а чувствовала его: вибрации всех невидимых нитей, которые соединяют одного с другим и влекут каждого к его судьбе. К той судьбе, которая была дана каждому и принята им или которую каждый сам выбрал, подчиняясь своему страстному желанию.

И она услышала то мгновение, когда звучание мира изменилось.

Ее глаза тут же открылись. Барабаны на востоке выбивали новый ритм, а барабаны на западе отвечали. Армия Чжана описала широкую дугу, как стая ласточек, меняющая направление полета. Они изменили траекторию, которая привела бы к их столкновению с Чжу, и направились к западной стене Бяньляна, где всосались в отверстие в стене так же быстро, как дым уходит в дымоход.

И вот – одинокая фигура верхом на коне, несущаяся к ним по долине от ворот, которые открылись в южной стене города. Ее командиры вскрикнули от удивления, и булавочный укол эмоций проник сквозь отстраненное спокойствие Чжу. Крошечный, но болезненный укол, потому что сама его природа допускала возможность провала.

Надежда.

Фигура из Бяньляна приближалась, но армия генерала Оюана по-прежнему надвигалась на них. Пространство между ними сокращалось, и Чжу уже различала всадника на черном коне в центре передовой линии, сияющую жемчужину в темном океане. Яркий свет отражался от его зеркальных доспехов. Чжу представила себе, как развеваются у него за спиной косы из-под шлема и обнаженную сталь в его руке.

Она не могла понять, кто доберется до них первым. Она лишилась своей отстраненности, не сознавая этого, и теперь стала всего лишь крупинкой звенящего ожидания. Казалось, всадник из Бяньляна приближается мучительно медленно, она даже не помнила, когда дышала в последний раз. А потом он наконец приблизился настолько, что они увидели, кто это. Кто они. Чжу это уже поняла, и все же весь воздух выплеснулся из нее в одном облегченном выдохе.

Сюй Да галопом поскакал вперед, объехал вокруг взмыленного коня Первого министра и снял Сияющего Князя с луки его седла. Чжу услышала, как он крикнул Первому министру:

– Я следую прямо за вами! Не останавливайтесь, бегите!

Армия генерала Оюана нависла над ними подобно волне, которая вот-вот накроет их. В тот момент, когда Чжу разворачивала своего коня, она мельком увидела его красивое, суровое лицо. Невидимая нить между ними зазвенела. Как любые две одинаковых сущности, которые уже соприкасались, они с генералом-евнухом были связаны друг с другом, и как бы далеко друг от друга они ни оказались, она знала, что мир всегда будет пытаться снова соединить их. Одинаковые люди должны быть вместе.

При каких обстоятельствах это произойдет, она понятия не имела, но знала: какой бы ни была судьба, которой страшится генерал Оюан и к которой он стремится, ему предстоит пройти еще достаточно длинный путь и они еще встретятся.

«До свидания», – мысленно сказала она ему, спрашивая себя, достаточно ли он живой внутри, чтобы почувствовать это крохотное послание: «Еще увидимся».

И, обернувшись к своим солдатам, она крикнула:

– Отступаем!

Чжу безжалостно гнала их два часа, потом скомандовала остановку. Генерал Оюан их не преследовал, хотя и мог бы легко догнать пехотные полки в арьергарде. Он не сделал этого только потому, что у него были более важные задачи, но она все равно мысленно послала ему благодарность за это.

Она неуклюже спешилась и подошла к Сюй Да, который снимал с коня Сияющего Князя. У Сюй Да был странноватый вид, который она очень хорошо поняла. В этом ребенке было нечто такое, что вызывало неловкость. Как если бы ты видел человека, у которого колено сгибается не в ту сторону. Даже сейчас, несмотря на все, что произошло в Бяньляне и возле него, Сияющий Князь улыбался все той же милостивой улыбкой.

Первый министр Лю подошел, прихрамывая от усталости. Его одежда была покрыта пятнами и растерзана, а седые волосы выбились из узла на макушке. Казалось, он постарел на десять лет с тех пор, когда Чжу видела его в прошлый раз. Она с насмешкой подумала: «Наверное, я тоже».

– Приветствую вас, Первый министр, – поздоровалась она.

– Командир Чжу! Это благодаря вам я был подготовлен к встрече с этим предателем Чэнь Юляном. – Первый министр почти выплюнул имя Чэня. – Как только он увидел те корабли, я понял его намерения: он собирался предать меня в ту же секунду. Он намеревался захватить Сияющего Князя и сбежать. Но я его опередил. – Он хрипло рассмеялся: – Я сам открыл ворота и предоставил этого дерьмового предателя его судьбе. Пускай эти ублюдки ху предадут его мучительной смерти, чтобы он страдал в аду и во всех его следующих жизнях!

Чжу посетило приятное видение, как должен был выглядеть Чэнь, когда он понял, что остался один в Бяньляне, в который хлынула вражеская армия. Она ответила:

– Должно быть, он очень удивился.

– Но вы… вы всегда хранили верность. – Взгляд Первого министра скользнул к правой руке Чжу. – Ни один из других командиров не понимает, что такое верность и жертва. А вы принесли себя в жертву генералу-евнуху, чтобы он мог взять Бяньлян. И именно в этот момент вы меня ждали. Ах, Чжу Чонба, как можно наградить такого человека, как вы?

Чжу посмотрела в слезящиеся, обиженные глаза Первого министра и почувствовала странное желание запомнить все подробности его облика. Она всмотрелась в его посиневшие губы, пергаментную старческую кожу, жесткие седые волоски на его подбородке, потрескавшиеся, пожелтевшие ногти на пальцах рук. Не потому, что он ей не безразличен, подумала она. А только потому, что она, по размышлении, признала в нем еще одного человека, одержимого мечтой.

Но, несмотря на все страдания, которые были результатом мечтаний Первого министра, в итоге его желание оказалось до странности хрупким. Он отказался от него, даже не понимая этого.

Чжу сняла с пояса маленький кинжал. Ее левая рука была бесполезна на поле боя, но полностью годилась для одного удара кинжалом, который перерезал горло Первого министра.

Первый министр в изумлении уставился на нее. Он произносил неслышные слова, пузырьки алой крови выступили у него на губах, потом кровь хлынула изо рта и соединилась с широкой струей из шеи.

Чжу хладнокровно сказала ему:

– Вы никогда не понимали, кто я такой, Лю Футон. Вы видели только то, что хотели видеть: полезного маленького монаха, готового страдать ради той задачи, которую вы ему поставили. Вы так и не поняли, что не ваше имя назовут, призывая вас властвовать десять тысяч лет. – Когда Первый министр упал лицом в грязь, она прибавила: – Это будет мое имя.

22
Бяньлян

Оюан повел свою армию обратно к Бяньляну шагом. Черный столб дыма безмолвно висел над городом, ворота были непривычно распахнуты настежь, словно приглашая войти. Когда миновал полдень, Оюан уверился, что молодой монах потерпел неудачу, и это его не очень удивило. Даже с его помощью, сколько у этого плана было шансов на успех? Он мог лишь предполагать, что его успех обеспечило таинственное содействие Небес, которое обещало Чжу Чонбе помощь в его судьбе. На полпути их встретил посыльный:

– Генерал! Генерал Чжан овладел Бяньляном, но мятежник Чэнь Юлян сбежал через одни из северных ворот и в данный момент спасается бегством вместе с несколькими сотнями своих сторонников. Генерал Чжан спрашивает, должен ли он его преследовать?

Оюану внезапно все это до смерти надоело. Странно, что после того, как он всю свою взрослую жизнь провел в борьбе против мятежников, одного мгновения хватило, чтобы они ее прекратили.

– Нет необходимости. Скажите ему, чтобы он в первую очередь занялся расчисткой и спасением города.

Позднее, когда он миновал стражников Чжана у центральных южных ворот и въехал в город, работа по расчистке уже шла полным ходом. Он увидел другого генерала, руководящего своими солдатами, которые разбирали завалы из умирающих мятежников и добивали их на месте.

– Это прошло легче, чем ожидалось, – сказал Чжан, приветствуя его улыбкой. – Вы знали, что они открыли ворота изнутри?

– Вчера ночью я побеседовал с одним из их командиров, хоть и не был уверен, что все получится так, как планировалось.

Чжан рассмеялся:

– С тем одноруким монахом, который командовал их войском на поле боя? Как он ухитрился повлиять на то, что происходило внутри города?

Оюан кисло ответил:

– Небеса ему улыбаются.

– А, ну, возможно, он заслужил свою удачу молитвами и благими деяниями. Хотя… он не может быть настоящим монахом, а?

– Нет, он настоящий. Я разрушил его монастырь.

– Ха! Подумать только, а годы спустя вы действовали сообща. Никогда заранее не знаешь, какой человек пригодится, верно? Придется попросить мадам Чжан в будущем не упускать его из виду. Думаю, если бы нас здесь не оказалось, он мог бы напасть с флангов, пока вы сражались бы в центре с мятежниками из Бяньляна. В этом случае он мог бы вас хорошо потрепать.

– Значит, я особенно благодарен вам за то, что вы здесь. – Оюан попытался улыбнуться, но чувствовал, что его лицо омертвело. – И вы мне все еще нужны. – Он тронул коня вперед. – Поехали. Не будем заставлять Великого князя ждать.

Юаньский губернатор Бяньляна почти не пользовался старым дворцом, который был огорожен собственными стенами в центре города. Мятежники, одержимые жаждой захватить символический древний трон, в результате захватили лишь руины. Прошлое вернуть невозможно, с горечью подумал Оюан. Он знал это не хуже любого другого.

Дворцовые ворота, покрытые красным лаком, веками служившие только императорам, висели на петлях, как сломанные крылья. Оюан и Чжан въехали в них и посмотрели на почерневшую землю на месте некогда великолепных садов. Широкая императорская дорога стрелой уходила вдаль. В конце ее возвышался над мраморной лестницей дворец императора. Даже через сто лет после смерти его последнего обитателя молочно-белый фасад сверкал; изогнутая крыша блестела, как темный нефрит. На этих сверкающих белых ступенях стоял Великий князь Хэнани, который казался карликом на такой огромной лестнице. Лицо Эсэня горело торжеством. Теплый весенний ветер отбрасывал в сторону распущенные волосы, как флаг. Перед ним на широкой парадной площади стояли войска Хэнани, за ними – армия Чжана. Все вместе они образовали огромную гудящую массу победителей в самом сердце древнего города.

Как только Эсэнь увидел приближающегося Оюана, он крикнул:

– Генерал!

Оюан спешился и поднялся по лестнице. Когда он подошел к Эсэню, тот горячо схватил его за руку и повернул лицом к площади, и теперь они вместе смотрели на собравшихся внизу солдат.

– Мой генерал, посмотрите, что вы мне подарили. Этот город, он наш!

Казалось, его радость вышла за пределы его тела и влилась в Оюана. Оюан был захвачен ею, он беспомощно завибрировал от этой радости. В тот момент Эсэнь казался таким красивым, что дух захватывало. Он был настолько красивым, что Оюан почувствовал острую боль непонимания – как такой совершенный, такой живой и настолько радующийся этому мгновению может существовать. От этого ему стало больно, как от горя.

– Пойдем, – сказал Эсэнь и потащил его к залу. – Посмотрим, ради чего они так стремились умереть.

Они вместе ступили в тускло освещенный, напоминающий пещеру Зал великой церемонии. За ним вплыла какая-то тень – Шао. Напротив главного входа открылся ряд дверей, и они увидели яркое белое небо. На невысокой лестнице в конце зала смутно виднелся в полумраке трон.

– Это он? – озадаченно спросил Эсэнь.

Место императоров, символ, к которому так отчаянно стремились Красные повязки, оказался всего лишь деревянным креслом, покрытым коркой золотой облицовки, похожей на шкуру чесоточной дворняги. Оюан с болью смотрел на Эсэня, заново понимая, что Эсэнь никогда не мог понять те ценности, которые отличали мир других людей от его собственного. Он смотрел, но не видел.

Падающий из двери свет померк, когда в зал вошел господин Ван. Его прекрасно изготовленные доспехи были девственно-чистыми, словно он провел весь день у себя в кабинете, хотя под шлемом его худое лицо казалось еще больше осунувшимся, чем всегда.

Словно услышав мысли Оюана, он язвительно сказал брату:

– Ты двумя словами выдал свое невежество. Неужели ты не понимаешь, какое место этот город занимает в их воображении? Хотя бы попробуй! Попробуй представить себе этот город на пике славы. Столица империи, столица цивилизации. Город с миллионом жителей, самый могущественный город под Небесами. Далян, Бянь, Донцзин, Бяньцзин, Бяньлян – как бы его ни называли – город, который был чудом искусства, техники и торговли всего мира, за этими стенами, выстоявшими тысячу лет.

– Против нас они не выстояли, – сказал Эсэнь. Через задние двери, далеко отсюда и далеко внизу, Оюан, как ему казалось, видел северный край рухнувшей внешней стены. Она была так далеко, что почти сливалась с линией, где серебристые воды разлива переходили в небо такого же цвета. Он не мог представить себе город такой большой, чтобы заполнить это пространство, эту пустоту, заключенную в развалины стен. Господин Ван скривил рот.

– Да, – ответил он. – Пришли чжурчжэни, а потом пришли мы, и вместе мы все уничтожили.

– Значит, у них не осталось ничего, что стоило бы сохранять. – Эсэнь повернулся к брату спиной, вышел через заднюю дверь и пропал из виду, спустившись по лестнице.

На лице господина Ван застыло горькое выражение. Казалось, он погрузился в задумчивость. Возможно, Оюан не мог прочесть его мысли, но его чувства никогда не представляли для него тайны. Наверное, только этим он и был похож на своего брата. Но в то время как Эсэнь не считал нужным скрывать свои чувства, Ван Баосяна будто обуревали такие эмоции, что он изо всех сил подавлял их, а они все равно прорывались наружу.

Господин Ван вдруг поднял взгляд. Не на Оюана, а мимо него, туда, где Шао развалился на троне.

Шао спокойно встретил его взгляд, держа в руке обнаженный кинжал. На их глазах он соскребал золотую облицовку трона и собирал в тряпочку. Он делал это небрежно, но не спускал с них глаз.

Презрение промелькнуло на лице господина Ван. Через секунду он повернулся, ничего не сказав, и стал спускаться по ступенькам в том направлении, куда ушел его брат.

Как только он ушел, Оюан резко бросил:

– Слезай.

– Разве вы не хотите узнать, что чувствуешь, сидя на троне?

– Нет.

– А, я забыл. – Шао говорил так откровенно, что это граничило с грубостью. В тот момент казалось, что проявился его настоящий голос. – Наш генерал чист духом и не жаждет ни власти, ни богатства. Не жаждет ничего, чего желал бы мужчина – кроме одного.

Они холодно взирали друг на друга, потом Шао спрятал тряпицу, неторопливо встал и вышел через огромные парадные двери на парадную площадь. Через несколько мгновений Оюан последовал за ним.

Эсэнь стоял на разбитом конце мощенной мрамором дороги вдоль насыпи и смотрел вдоль нее. Он предполагал, что когда-то там, над озером, стояло здание. Теперь озера не было. Не было даже воды. Перед ним земля горела чистым красным цветом, как праздничный фонарь. Ковер из странных растений тянулся вдаль, насколько хватало глаз. Стены дворца остались где-то там, скрытые дымкой, но вместо каменных укреплений Эсэнь представлял себе что-то очень яркое и очень далекое: залитую водой переливающуюся равнину или, может быть, небо.

– Такие растения обычно вырастают у моря. – Баосян подошел и встал рядом. В первый раз за долгое время Эсэнь не почувствовал ярости, увидев его. Казалось, они парят в этом странном месте, их враждебность смыл прилив воспоминаний. Баосян проследил за взглядом Эсэня. – Здесь были императорские сады в эпоху Северной Сун. Самые прекрасные сады в истории. Принцессы и их мужья жили здесь во дворцах из нефрита, в окружении совершенства. Озер с мостиками, похожими на радугу, деревьев, весной покрытых цветами, словно засыпанных снегом, а осенью золотых, как одежда императора. Чжурчжэни свергли империю Сун, но, по крайней мере, их династия Цзинь понимала красоту и сохранила ее. Потом первый хан нашей Великой империи Юань отправил генерала Субэдэя покорить Цзинь. Субэдэю не нужны были сады, поэтому он осушил озеро и вырубил деревья, намереваясь превратить сады в пастбища. Но трава так и не выросла. Говорят, слезы принцесс Цзинь просолили землю, поэтому единственное, что здесь может расти – это красные водоросли.

Они молча стояли там несколько минут. Потом Эсэнь услышал крики.

Он уже держал в руке меч, когда Баосян произнес:

– Слишком поздно.

Эсэнь замер. Ледяной ужас сковал его грудь.

– Что ты натворил!

Баосян улыбнулся ему кривой, безрадостной улыбкой, и почему-то в ней сквозила боль. На фоне кроваво-красного пейзажа серебряные части его шлема и доспехов приобрели красный оттенок.

– Верные тебе люди мертвы.

Ярость Эсэня обрушилась на него в ответ. Он припечатал Баосяна к мраморным перилам. Спина Баосяна хрустнула, когда Эсэнь схватил его за горло и прижал к камню, серебряный шлем полетел вниз.

Баосян закашлялся, лицо его покраснело, но он сохранил самообладание.

– Так ты решил… Нет, брат. Не я устроил заговор против тебя.

Эсэнь, растерянно обернувшись назад, увидел движение в дверях большого зала. Человек спускался по лестнице, в покрытых кровью доспехах, с мечом в руке.

– Нет, – сказал Оюан, – это сделал я.

Оюан спустился по лестнице вместе с Шао, Чжаном и другими командирами батальонов наньжэней, идущих за ними. Они окружили и разделили Эсэня и господина Ван. Эсэнь уставился на Оюана в ошеломленном молчании, меч Шао был приставлен к его горлу. Его грудь быстро поднималась и опускалась. Оюан чувствовал его дыхание, как удары молота по железной пике, пронзившей его собственную грудь: они отдавались мучительной болью во всем его теле. Когда он наконец оторвал глаза от Эсэня, ему показалось, что он вырвал кусок из себя самого.

Чжан держал господина Ван. Тот, невозмутимый, несмотря на сильно покрасневшее лицо, встретил взгляд Оюана, устало прищурившись. Капля крови выступила на его шее над клинком Чжана. Алая капля на фоне его бледной кожи, она притягивала взор Оюана: он видел биение пульса в голубоватой ямке на его горле, обнажившееся ухо с болтающейся сережкой…

Господин Ван язвительно усмехнулся.

Филигранная серьга Чжао Маня, сверкающая в ровном белом свете, возле уха господина Ван. Командир Чжао, которого встретил некто другой в ту ночь, когда он вошел в юрту Великого князя Хэнани, чтобы выдать их.

В ужасающей тишине Оюан произнес:

– Вы знали.

– Конечно, я знал. – Несмотря на неудобную позу, господин Ван ухитрился выразить презрение, режущее, как алмазная грань. – Вы не слушали, когда я вам сказал, что одинаковые люди понимают друг друга? Вы прятались за этой красивой маской, но я вас видел. Я знал, что у вас в сердце задолго до того, как увидел ваш… – Он проглотил слово, потом продолжил: – Неужели вы действительно были так глупы, что считали, будто обязаны своим успехом удаче и своим способностям? Вы даже не в состоянии контролировать своих собственных людей. Командир Чжао побежал к моему брату, чтобы рассказать ему о вашем предательстве, и ему не удалось этого сделать только потому, что там был я и остановил его. А когда вы отравили своих собственных офицеров, – несомненно, потому что они перестали вам верить, – тот лекарь сказал бы правду, если бы я не руководил его языком. – Судорога отвращения пробежала по его лицу. – Нет, в самом деле, генерал, это не везение. Всем своим успехом вы обязаны мне.

У стоящего рядом с ним Эсэня вырвался ужасный, сдавленный звук.

С лица господина Ван сбежали все краски. Но он невозмутимо сказал:

– Я не настоящий сын Чагана. У вас нет долга крови по отношению ко мне.

Оюан стиснул рукоять своего меча:

– Возможно, мне все равно хочется, чтобы вы умерли.

– За то, что я вас понимаю? Даже если он на это не способен, вы должны быть благодарны единственному человеку в целом мире, который вас понимает.

Мучительная боль пронзила Оюана. Он первым отвел глаза, ненавидя себя. И хрипло приказал:

– Уходите.

Господин Ван вырвался из рук Чжана и повернулся к Эсэню. Мучительные чувства отразились на этом странном лице, на котором смешались черты монголов и наньжэней. И может быть, господин Ван сказал правду, говоря о своем сходстве с Оюаном, потому что в тот момент Оюан хорошо понимал его чувства. Это была несчастная, толкающая вперед ненависть к самому себе человека, твердо решившего пройти по тому пути, который он выбрал, даже зная, что в конце его не ждет ничего, кроме мерзости и уничтожения.

Эсэнь стиснул челюсти, и жилы на его шее вздулись, но он не пошевелился, когда его брат близко наклонился к нему. То чувство, которое видел Оюан, уже исчезло. Тоном человека, подпитывающего горячее презрение слушателей, Баосян произнес:

– Ох, Эсэнь! Сколько раз ты воображал мое предательство! Как готов ты был думать обо мне самое плохое! Почему же ты не рад? Я просто веду себя так, как ты всегда обо мне думал. Я дарю тебе тот финал, в который ты верил. – Он еще мгновение помедлил, потом отстранился: – Прощай, брат.

– Отпустите Великого князя, – приказал Оюан, как только господин Ван ушел. Он смотрел на высохшее красное озеро и на серебристое загадочное марево за ним и чувствовал, как отлив уносит его боль. Не оборачиваясь, он сдержанно произнес:

– Тех, кто остался верным вам, было больше, чем я думал.

Воцарилось долгое молчание. В конце концов Эсэнь спросил:

– Зачем ты это делаешь?

Оюан неохотно, словно незнакомый звук голоса Эсэня принуждал его ответить, взглянул на него. И как только он увидел глубину обиды и предательства того, кого он любил, он понял, что не сможет этого пережить. Боль снова нахлынула на него и была такой огромной, что он ощутил, как его пожирает ее раскаленный добела огонь. Он попытался заговорить, но слова не шли из него.

– Зачем? – Эсэнь сделал шаг вперед, не обращая внимания на то, как напряглись стоящие по обеим сторонам от него Шао и Чжан, и внезапно крикнул так яростно, что Оюан содрогнулся: – Зачем?

Оюан заставил себя заговорить и услышал, как надломился его голос. А потом он уже не мог остановиться, продолжал говорить, им руководила все та же ужасная сила, которая питала энергией все то, что он привел в движение и не смог бы остановить, даже если бы захотел:

– Зачем? Хотите, чтобы я объяснил, зачем? Почти двадцать лет я провел рядом с вами, Эсэнь, и вы думаете, что за это время я забыл, как ваш отец убил мою семью, а его люди кастрировали меня, как животное, и сделали вашим рабом? Вы думаете, я хоть на мгновение забыл? Вы считали, что я не был в достаточной степени мужчиной, чтобы меня это волновало? Считали меня трусом, который готов опозорить свою семью и предков ради того, чтобы выжить такой ценой? Возможно, я лишился всего, что важно для мужчины, возможно, я жил позорной жизнью. Но я все еще сын! Я выполню свой сыновний долг: я отомщу за братьев, дядей и кузенов, которые погибли от рук ваших родственников, я отомщу за смерть моего отца. Вы смотрите на меня сейчас и видите предателя. Вы порицаете меня, как низшую форму человеческого существа. Но я выбрал единственный путь, который мне остался.

Лицо Эсэня наполнилось горем, открытым, как рана.

– Это был ты. Ты убил моего отца. И позволил мне решить, что виноват Баосян.

– Я сделал то, что должен был.

– А теперь ты убьешь меня. У меня нет сыновей, род моего отца будет уничтожен. Ты свершишь свою месть.

Треснувший голос Оюана казался ему чужим.

– Наши судьбы сплелись воедино давно. С того момента, когда ваш отец убил мою семью. Время и место нашей смерти всегда было предопределено, и сейчас наступило ваше время.

– Почему сейчас? – Боль на лице Эсэня вместила все их воспоминания; она закрыла собой все моменты их близости, пережитые в прошлом. – Почему не раньше?

– Мне нужна армия для похода на Ханбалик. Эсэнь молчал. Когда он наконец заговорил, его голос был полон печали:

– Ты умрешь.

– Да. – Оюан попытался рассмеяться. Смех застрял у него в горле, как соленый морской еж. – Это – ваша смерть. Та будет моей. Мы неразрывно связаны, Эсэнь. – Боль душила его. – Так было всегда.

Эсэнь ломался; он излучал горе, страдание и гнев, это излучение было невидимым, как невидимое излучение солнца.

– И ты встанешь и убьешь меня с каменным лицом, и в твоем сердце не будет ничего, кроме долга? Я любил тебя! Ты был мне роднее собственного брата. Я бы отдал тебе все! Неужели я значу для тебя не больше, чем те тысячи людей, которых ты у меня на глазах убивал ради меня?

Оюан воскликнул с болью, не своим голосом:

– Тогда сразись со мной, Эсэнь! Сразись в последний раз!

Эсэнь взглянул на свой меч, лежащий там, куда его отбросил Шао. Оюан злобно приказал:

– Отдайте ему меч!

Шао поднял меч, заколебался.

– Отдай!

Эсэнь взял у Шао меч. Его лицо скрывал водопад распущенных волос.

– Сразись со мной! – сказал Оюан.

Эсэнь поднял голову и посмотрел прямо на Оюана. Его глаза всегда были прекрасными, их плавные линии уравновешивали мужественные угловатые очертания подбородка. За всю долгую историю их отношений Оюан никогда не видел, чтобы Эсэнь испугался. И сейчас он тоже не боялся. Пряди волос прилипли к его мокрому лицу, будто водоросли к утопленнику. Нарочито медленно Эсэнь поднял руку и уронил меч:

– Нет.

Смотря в глаза Оюана, он стал расшнуровывать свою кирасу. Расшнуровав завязки, он стянул кирасу через голову и отбросил в сторону, не глядя, куда она упадет, и пошел к Оюану.

Оюан встретил его на полпути. Меч, вонзившийся прямо в грудь Эсэня, соединил их в одно целое. Когда Эсэнь зашатался, Оюан обхватил его свободной рукой, удерживая на ногах. Они стояли, прижавшись к груди друг друга, в жестокой пародии на объятие, потом Эсэнь резко выдохнул. Когда его колени подломились, Оюан опустился на землю вместе с ним, обнимая его, убирая волосы из струи крови, хлынувшей из его носа и рта.

Всю жизнь Оюан думал, что он страдает, но в это мгновение он осознал правду: все прошлые моменты были лишь пламенем свечи по сравнению с этим пожаром боли. Это был огонь страдания, не оставляющий тени, самого чистого страдания под Небесами. Он перестал быть думающим существом, которое способно проклинать Вселенную или представлять себе, как все могло бы сложиться иначе, он стал одной точкой слепого страдания, которое будет длиться бесконечно. Он сделал то, что должен был сделать, и, делая это, он разрушил мир.

Он прижался лбом ко лбу Эсэня и заплакал. Под ними растекалась лужа крови, потом кровь потекла по мраморному мосту и полилась вниз, на красную землю.

Оюан стоял на лестнице дворца, над своей армией. Трупы убрали, но белые камни парадной площади все еще были покрыты кровью. Здесь не было земли, которая могла впитать ее: кровь растеклась большими пятнами и полосами, ее размазали солдатские сапоги. Над головой покрытое облаками небо было того же цвета, что и камень.