Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 341 страниц)

19

Ключ, такой дорогой ценой добытый у твари, ничем особенным не выделялся, кроме разве что цвета. Он был велик: стержень по длине не уступал среднему пальцу Гидеон, а головка в форме клевера была приятно тяжелой, но на ней не болталось никакой бирочки вроде «первый этаж». Это Харрохак не остановило. Она пролистала свой заляпанный дневник и спряталась в темном алькове изучать карты. Рыцаря она оставила на страже. С учетом того, что вокруг было ровным счетом ноль людей, это казалось глуповатым.

Хотя если подумать, может быть, и не ноль. Может быть, здесь бродило нечто жуткое, терзающее дом Ханаанский и убившее Магнуса и Абигейл за мнимую обиду… в общем, Гидеон стояла на страже уже не так легкомысленно, как сделала бы это вчера. Первый дом больше не казался ей прекрасной пустой оболочкой, изъеденной временем. Теперь он больше походил на закрытые лабиринты под Девятым домом, заблокированные на случай, если что-то внизу сойдет с ума. В детстве ей снились кошмары о том, что она оказалась не с той стороны двери Запертой гробницы. Особенно после того, что сделала Харрохак.

– Смотри, – сказала Харрохак.

Убийства, страхи и печали Харроу Нонагесимус не трогали. Ее усталые глаза горели. Большая часть краски стерлась с лица или смылась потом, и левая сторона челюсти осталась просто бледно-серой. В Харроу даже проскальзывало что-то человеческое. У нее было заостренное угловатое личико с высоким лбом и большой, порочный рот.

– Да на ключ смотри, дура, не на меня, – раздраженно сказала она.

Дура посмотрела на ключ, а Харроу показала средний палец. Харроу держала ключ вверх ногами. На конце, где заканчивались зубчики, на металле виднелись следы резца. Несколько точек, соединенных линией и двумя полукругами.

– Такой же знак на моей двери, – заметила Гидеон.

– То есть там написано Х-203?

– Ну да, именно это там и написано. Если твой родной язык – лунный. Это просто символ на моей двери.

Харроу аж затряслась. У них ушло довольно много времени на то, чтобы пройти кружным путем из атриума до коридора в фойе, ведущего к тренировочной площадке. Харроу страдала паранойей, и эта паранойя заразила Гидеон. Они выжидали, прежде чем завернуть за угол, и то и дело замирали, прислушиваясь, не идет ли кто за ними. Когда они добрались до душного маленького зала, отодвинули гобелен от стены и проскользнули внутрь, Гидеон уже умирала от голода. Но когда они оказались перед огромной черной дверью, ладони у нее взмокли от предвкушения. Звериные черепа скалились так же мрачно и недружелюбно, как в прошлый раз, жирные извивающиеся фигуры на колоннах остались такими же гадкими и холодными. Харроу почти благоговейно уперлась ладонями в черный камень двери и прижалась к нему ухом, будто могла услышать, что происходит внутри. Погладив пальцем глубокую замочную скважину, она натянула капюшон на голову.

– Открывай.

– А как же уступить тебе все почести?

– Это твой брелок, – неожиданно сказала Харроу, – будем все делать по книге. Если Учитель прав, здесь водится что-то, что обожает этикет, а этикет ни черта не стоит. Брелок твой, это я признаю. А ты должна признать меня. – Она протянула Гидеон ключ: – Вставляй.

– Это ты сказала. – Гидеон взяла брелок из затянутой в перчатку руки.

Сама она не стала надвигать капюшон, но зато надела очки. Она уже привыкла и нуждалась в них только в самые ясные дни, но зато очки ее успокаивали. Она побарабанила пальцами по скошенному косяку из черного камня и вставила красный ключ в замок.

Он подошел. Замок щелкнул так легко, как будто последние десять тысяч лет его кто-то смазывал. Без малейшего скрипа или стона петель дверь открылась при первом толчке. Гидеон взяла рапиру в одну руку, нацепила кастет на другую и двинулась во тьму.

Там было темно. Она не осмелилась двинуться дальше в тихую черноту. Но тут стало еще тише: некромантка проскользнула за ней и закрыла дверь за собой. Они стояли, чувствуя запах времени: пыли и химикатов. Запах темноты тоже почти ощущался. Харроу прошептала:

– Свет, Нав.

– Чего?

– Ты взяла фонарь.

– Мне было неизвестно, что я должна предоставлять и такие услуги.

Последовала тихая ругань. Гидеон почувствовала, что Харроу повернулась обратно к двери, измерила ее ширину руками, слепо потыкалась по сторонам в поисках лампы. Что-то нашла, и послышался громкий щелчок. Наверху заморгали, приходя в себя, электрические лампы, и темная одинокая комната вдруг предстала перед глазами.

Гидеон не знала, чего именно она ожидала. Она стояла, как будто приросла к полу, и Харроу тоже. Довольно долго они просто смотрели.

Это был кабинет. Однажды кто-то просто встал и вышел из него и никогда больше не возвращался туда, где работал много лет. Просторная квадратная комната без окон оказалась очень хорошо освещена. Длинный ряд ламп заливал светом самые важные точки. Один край комнаты занимала лаборатория: грязные, покрытые исцарапанным ламинатом столы и бесконечные полки заметок в кожаных тетрадях или папках с кольцами. Большая металлическая раковина и щетка выглядели очень странно на стене, выложенной костями. В горшке до сих пор лежали брусочки мела для диаграмм, а консервированная кровь во фляжках совсем не потускнела. На одном столе громоздились пухлые стопки бумаги, изрисованной графиками и моделями. На одной виднелся грубый набросок знакомой химеры: многорукой, с толстыми ребрами и крепким черепом. Лежали тут драгоценные инструменты. Лежали эпоксидные лопаточки, оплавившиеся в ходе каких-то экспериментов. На одной стене виднелась увеличенная картина – то ли литография, то ли полимерная фотография, – изображавшая группу людей, собравшихся вокруг стола. Лица их кто-то изрисовал толстым черным маркером.

Харроу уже вплыла в лабораторию не дыша. Гидеон подумала, что дышать ей все-таки стоит, а то упадет на пол. Комната делилась на три основные части: лаборатория, а за ней большой отсек, откуда убрали всю мебель, чтобы освободить каменный пол. У стены стояла стойка для оружия, в которой еще торчали две рапиры, сверкающие, будто их отполировали всего час назад. Тренировочная площадка. Стену подпирало жутковатое собрание металлических хреновин. Гидеон далеко не сразу поняла, что смотрит на нечто по-настоящему древнее. Это был карабин со свободным затвором. Раньше она такие только на картинках видела.

Третья часть комнаты представляла собой приподнятую платформу, на которую вела полированная деревянная лестница. Дерево здесь не разрушилось, в отличие от всего дома Ханаанского. Должно быть, темная запертая комната каким-то образом сохранила его. Или здесь по-другому шло время. Когда включился свет, волоски на шее у Гидеон встали дыбом, и они не опускались, как будто ее вторжение могло заставить время мгновенно взять свое. Она обнаружила, что залезла по лестнице и смотрит на такое банальное и домашнее зрелище: книжный шкаф, низкий стол, пухлое кресло и две кровати. На столе остались давно брошенный чайник и две чашки. Кровати стояли совсем близко друг к другу: лежа на одной, можно было протянуть руку и тронуть лежащего на другой, если руки у тебя длинные. Разделяла кровати только тумбочка. Почти как спальня Харроу с гротескной колыбелью, приткнувшейся у огромной кровати под балдахином. Двое людей здесь оказались бы так близко, что один проснулся бы от храпа другого. На тумбочке тоже стояла лампа и лежал какой-то мусор, который уже никто никогда не уберет. Очень старые часы. Пустой стакан. Тоненький серебряный браслет без застежки. В грязном мелком стакане лежала какая-то серая дрянь вроде пепла. Возможно, это были кремированные останки. Когда Гидеон их коснулась, в пальцы въелся сильный запах.

Постели были застелены, подушки, лежавшие на резных деревянных кроватях, взбиты. Кто-то оставил под одной из них пару невероятно ветхих тапочек. Рядом валялся смятый кусок бумаги, который Гидеон и подобрала.

Харроу торжествующе завопила. Гидеон отвернулась от кроватей, сунула листок в карман и двинулась наверх, посмотреть, что там нашла некромантка. Она стояла у стола, глядя на две огромные каменные скрижали, приплавившиеся друг к другу. Камень пронизывали бледно-зеленые волокна, слабо светившиеся от прикосновения Харроу. Буквы были мелкие, корявые, а схемы совершенно непонятные. Харроу уже вытаскивала свой дневник.

– Это теорема из зала испытания, – крикнула она, – полная методология переброски… использования живой души. Весь эксперимент целиком!

– Это такая интересная некромантская штука?

– Именно. Интересная некромантская штука. Надо ее скопировать, потому что поднять камень я не могу. Тот, кто это сделал, был гением.

Гидеон предоставила Харроу камням и открыла верхний ящик тумбочки. Там до отвращения обыденно расположились три карандаша, кости пальца, грубый точильный камень – кости и камень только укрепили ее подозрения в отношении обитателей комнаты – и старая потертая печать. Гидеон взглянула на печать: на ней красовалась красно-белая эмблема Второго дома.

Она осторожно села на одну из кроватей, и пружинный матрас под ней заскрипел. Вытащив из кармана смятый листок, она принялась его разворачивать. Это оказался обрывок записки, когда-то давно разорванной на части. Ей достался только один уголок.

– Я готова, – сказала Харроу снизу, – скажи мне что-нибудь.

Гидеон сунула листок обратно в карман и быстро заглянула в остальные ящики. Одинокий носок. Скальпель. Кусок клеенки. Жестяная банка – пустая, но слабо пахнущая мятой. Такое можно найти в любой прикроватной тумбочке. Хотя не совсем в любой. В тумбочке, принадлежавшей определенным людям.

Она спустилась по лестнице и подняла черные очки на лоб.

– Тут жили рыцарь и некромант.

– Я пришла к тому же мнению, – согласилась Харроу, перебирая бумаги. Поднесла одну из схем к камню, сравнивая.

– Вот. Подойди и посмотри.

Почерк у Харроу был не сильно лучше, чем каракули на камне. В самом конце длинного списка дико скучных заметок красовалась отдельная строчка:

В надежде на понимание новых ликторов. Слава и любовь первому Владыке мертвых.

– Насколько я себе представляю подсказки, это она и есть, – заметила некромантка.

– Да. К тому же там наверху стоят две кровати и валяется куча мечей, – согласилась Гидеон. – Они жили друг у друга на голове. Изучали странные теоремы ликторов. В одном ящике валяется очень старый знак Второго дома.

Обе какое-то время побродили ко комнате. Харроу перелистывала журналы и щурилась, глядя на страницы. Гидеон взяла какую-то книгу и уставилась на выцветшую надпись на форзаце, оставленную вечность назад и застывшую во времени:

Одна плоть, один конец

Г и П

Они копались в следах жизни двух незнакомцев. Из какой-то банки Гидеон выудила две древние зубные щетки, электронные, с вращающейся головкой и кнопкой пуска.

– Они не просто старые. Они охренеть какие старые.

– Да, – согласилась Харроу. – Секстус мог бы сказать, сколько им лет, но я не хочу его спрашивать. Эту комнату каким-то образом законсервировали. Она не умерла своей смертью. Может быть, мы первые, кто вошел в нее после ухода ее обитателей.

Если подумать, это была не спальня. Скорее просто место переночевать, пока занят чем-то другим. Лаборатория занимала больше места, чем жилое пространство.

Гидеон уставилась на фотолитографию, опершись локтями о столешницу. Она изучала лишенные голов тела, втиснутые в кресла. Радуга гербов и ряс, руки в низком разрешении на коленях в низком разрешении. Руки без лиц выглядели торжественно и тревожно.

– Я знаю только, – вдруг сказала Харроу, – что они создали теорему и провели эксперимент там, внизу. Хотела бы я знать больше. Очень хотела. Но никак. Я собираюсь изучить это заклинание, выучить его и оказаться чуть ближе к знанию. Нельзя, чтобы с нами стало то же, что с Пент и Куинном.

Неожиданно это очень сильно ранило Гидеон.

– Он правда умер, – вслух сказала она.

– Да. И я бы сильнее расстроилась, если бы внезапно что-то изменилось. Он чужой, Нав. Почему тебя это трогает?

– Он был ко мне добр, – вдруг ответила она. Она очень устала. Она попыталась растянуться, наклонилась, касаясь пальцев ног, чтобы кровь хлынула в голову. – Да, он был чужой. Он не должен был со мной возиться, искать на меня время или запоминать мое имя, но все это делал. Ты ведешь себя куда более отстраненно, чем Магнус Куинн, а тебя я всю жизнь знаю. И вообще, не хочу об этом говорить.

Гидеон вдруг увидела руку Харроу, выглядевшую очень голой без перчатки и заляпанную чернилами по кончики пальцев. Харроу потянула ее за плечо, и Гидеон пришлось развернуться. Некромантка разглядывала ее со странной злобой. Уголки губ нерешительно опущены вниз, лоб собран складками, будто она собирается сморщить все лицо. С бровей до сих пор спадали крошки засохшей крови.

– Я не собираюсь больше, – медленно проговорила она, – быть тебе чужой.

– Ух ты, – сказала Гидеон, и внезапный холодный пот пополз по шее. – Ты однажды велела мне закопаться в ледяную могилу. Прекрати, а, это становится странным.

– Смерть Куинна доказала, что это не игра, – Харроу облизнула пересохшие губы. – Испытания призваны отделить зерна от плевел, и они по-настоящему опасны. Мы все сыновья и дочери Девятого дома, Нав.

– Я ничей не сын и не дочь, – твердо ответила Гидеон, чувствуя прилив паники.

– Мне нужно, чтобы ты мне доверяла.

– Мне нужно, чтобы тебе можно было доверять.

В густых сумерках она как будто увидела, как затянутая в черное девушка бьется с какой-то сеткой, накрывшей их обеих, сеткой, обвисшей, как сломанная нога, много раз порванной, жуткой, неуклюжей. Гидеон поняла, что это за путы: веревка, привязывающая ее к Харроу и к дверям Девятого дома. Они в панике смотрели друг на друга.

– Как я могу заслужить твое доверие? – наконец сказала Харроу.

– Разреши нам обеим проспать восемь чертовых часов и больше об этом не заговаривай, – ответила Гидеон, и некромантка на мгновение расслабилась. Глаза у нее были такие беспросветно черные, что не видно было зрачка. Рот сжался в неуверенную тонкую ниточку. Гидеон вспомнила, как, когда Харроу было девять лет, она вошла в самый неудачный момент. Она помнила, как опустились уголки рта девятилетней Харроу. Когда она не натягивала постную церковную маску Преподобной дочери, лицо ее делалось довольно интересным: жалобным, отчаянным и очень молодым. Она не так уж сильно отличалась от Жанмари.

– Восемь с половиной, – решила Харроу. – Начнем с самого утра.

– Договорились.

– Договорились.

Несколько часов спустя Гидеон заворочалась в постели, поняв вдруг, что Харроу вовсе не обещала больше такого не говорить. Слишком много такой дряни, и они того и гляди друзьями станут.

Когда они пошли к себе, коридоры оказались такими же пустыми, как и раньше. Даже, пожалуй, более пустыми, потому что после безвременной кончины Пятых дом Ханаанский как будто лишился последних крох жизни. Только один раз, заслышав тихие шаги, девушки вжались в нишу. В сером предутреннем свете мимо прокрались дети из Четвертого дома, которым зачем-то понадобился этот пустой полуразрушенный коридор. Первой шла Жанмари с обнаженным клинком, а некромант тащился сзади, опустив голову. Низко надвинутый синий капюшон делал его похожим на кающегося грешника. Через секунду они исчезли, и Гидеон поймала себя на жалости к ним.

* * *

Гидеон устроилась в своем гнезде из одеял, глядя на желтый неприветливый свет, пробивавшийся сквозь занавески. Она слишком устала, чтобы раздеваться. Она слишком устала, чтобы даже спать. Она долго ворочалась, стараясь найти удобное положение, а потом вспомнила о скомканной записке в кармане. Кое-как разгладила листок и уставилась на него невидящими глазами, чувствуя под щекой липкость подушки – на ней остались пятна крема, которым она снимала краску.

что мы знаем, грустно + попытка реальнос

это останется незаконченны

последний. Не может исправить мои недостатки

давай Гидеон мои поздравления, но

20

Девять не слишком приятных часов спустя Гидеон и Харроу спускались по длинной холодной служебной лестнице. Воздух казался густым от пролитой вчера крови. Гидеон, разбуженная всего тридцать пять минут назад (Харроу, как всегда, наврала), спускалась вниз со странным ощущением, что она все еще спит и видит сон, сон, который она уже видела когда-то очень давно и вдруг вспомнила. Она механически заглотила кружку прохладного чая и миску остывшей каши, которые с утра принесла Харроу, – идея Харроу, подающей ей завтрак, была настолько чуждой, что не уместилась в голове. Теперь еда комом лежала в желудке. Мятая записка болталась в глубине кармана. Все было темным, странным и неправильным, включая еще непросохшую краску, которую адептка намазала ей на лицо. Гидеон даже не стала возражать против ее действий, просто продолжала совать в рот кашу. Харроу не была бы Харроу, если бы деревянная покорность Гидеон хоть раз бы ее смутила.

– Какого хрена нам там делать? – без выражения спросила Гидеон, когда Харроу снова привела ее к люку. Собственный голос показался ей странным. – Там новые костяные твари?

– Сомневаюсь, – коротко ответила Харроу, не оглядываясь, – это было испытание. Зачем делать еще одно такое же в следующий раз?

– Следующий?

– Ради всего святого, послушай меня. Ключ от люка – первый шаг. Разминочное испытание, если хочешь.

– Какое же это испытание, если ты просто попросила о нем Учителя? – возразила Гидеон.

– Ну да, но, как мы узнали, некоторые из наших так называемых соперников не справились даже с этим жалким препятствием. Ключ дает доступ к комплексу, состоящему из нескольких залов. Каждый из них создан для какого-то эксперимента в области некромантии. Любой, кто способен довести эксперимент до нужного конца – как сделали мы, уничтожив тварь, – получает награду.

– Ключ.

– Вероятно.

– А ключ, ну, ведет в комнату, где можно намозолить себе глаза над древними некромантическими книжками.

Харроу не обернулась, но Гидеон почувствовала, как она закатила глаза.

– Исследование Второго дома содержит полное и точное объяснение теоремы, которая использовалась для оживления твари. Изучив теорему, любой некромант-недоучка сможет ее воспроизвести. Я обрела знания, необходимые для управления еще одной живой душой. Но гораздо интереснее то, что я узнала из теоремы о твари.

– Ты научилась делать огромных костяных гадов. – Гидеон решила не думать об управлении живыми душами.

На этом Харроу остановилась – в самом начале лестницы – и наконец оглянулась.

– Нав. Я и так умела делать костяных гадов. Но теперь я знаю, как заставить их регенерировать.

Исход, не нужный вообще никому.

Они наконец спустились и увидели угловатые контуры на полу. Кто-то сохранил информацию о смерти Абигейл и Магнуса, тщательно разложив по полу ленту. Выглядело это все очень странно, потому что кровь никто не убрал. Предательские пятна застыли на полу.

– Секстус, – заявила Харроу, легко опускаясь на пол. – Шестые слишком много внимания придают телам.

Гидеон не ответила. Харроу продолжила:

– Изучение места смерти не принесет пользы, куда важнее понять мотивы живых. По сравнению с этим вопрос, кто именно убил Пент и Куинна, почти не имеет значения.

– «Кто», – произнесли из темноты, – или «что». Я голосую за что.

Дульсинея Септимус вышла вперед. В зеленоватом свете сульфидных ламп она казалась совсем прозрачной. Она тяжело наваливались на костыли. Густые волосы, поднятые наверх, открывали шею, которая, казалось, могла сломаться от сильного ветра. За ней маячил Протесилай, в темноте похожий на манекен с кубиками на животе.

Харрохак едва заметно напряглась.

– Призраки и чудовища, – радостно продолжила госпожа Седьмого дома, – останки усопших… потревоженные мертвые. Возможно, кто-то остался здесь и злится… или кто-то обитает здесь вечно. Эта идея меня успокаивает… через тысячи лет после смерти ты начинаешь жить по-настоящему. Эхо громче твоего голоса.

– Духи приходят, если их пригласить, – отозвалась Харроу, – они не могут питать себя сами.

– А если могут? – воскликнула Дульсинея. – Это куда интереснее обычного убийства.

Никто из Девятых не ответил. Дульсинея двинулась вперед, цепляясь за свои металлические палки. Гидеон заметила, какие у нее мягкие темные ресницы, заметила, что она выглядит очень усталой, что вены на висках выступают, что руки дрожат при каждом шаге. Дульсинея завернулась в какую-то бледно-голубую ткань, вышитую цветами, но все равно тряслась от холода.

– Приветствую, Девятые! Вам хватило мужества спуститься сюда после слов Учителя.

– Вообще-то, о тебе можно сказать то же самое, – заметила Харроу.

– Ну, очевидно, что я должна была умереть первой, – раздраженно хихикнула Дульсинея, – и если с этим смириться, становится уже не страшно. Вышибить меня… так предсказуемо. Привет, Гидеон! Рада снова тебя видеть. То есть мы вчера виделись, но ты понимаешь, о чем я. Веду себя как дура. Твой обет все еще действует?

Не успело это направление разговора как-то развиться, как затянутая в черной некромантка Девятого дома заявила самым похоронным и строгим тоном:

– У нас здесь дела, госпожа Септимус. Прошу нас простить.

– Именно об этом я и хотела поговорить, – серьезно заметила другая некромантка. – Я считаю, что нам нужно объединиться.

Гидеон не смогла сдержать смешок. Наверное, существовали менее вероятные союзники для Харроу. Сайлас Октакисерон, или Учитель, или мертвое тело Магнуса Куинна. Вообще-то, Учитель представлялся куда более вероятным кандидатом. Но Дульсинея обратила мечтательные фиалковые глаза на Харроу и сказала:

– Я уже закончила работу над одной из теорем. Кажется, скоро справлюсь со второй. Если мы станем работать вместе, то получим ключ в два раза быстрее, затратив всего несколько часов.

– Совместная работа здесь не предусмотрена.

– И почему все так считают? – улыбнулась Дульсинея.

Девушки мерили друг друга взглядами. Дульсинея, обвисшая на своих подпорках, выглядела как хрупкая кукла. Харроу, завернутая в целые мили черной ткани, – как призрак. Когда она стащила капюшон, старшая некромантка не дрогнула, хотя зрелище было душераздирающее: коротко остриженная голова, полная раскраска на лице, костяные бусины в каждом ухе.

– И что с этого получит Девятый дом? – холодно спросила Харроу.

– Все мои теоретические знания, демонстрацию и право первым использовать ключ, – охотно пояснила Дульсинея.

– Весьма щедро. А что достанется Седьмому?

– Ключ, когда ты закончишь. Видишь ли, я полагаю, что физически не справлюсь с этим.

– Тогда это глупость, а не щедрость. Ты только что сказала, что не сумеешь этого сделать. Ничто не помешает моему Дому сделать все без тебя.

– Я довольно долго разрабатывала теоретические параметры, – сказала Дульсинея, – так что удачи, конечно. Хоть я и умираю, с мозгами у меня все в порядке.

Харроу натянула капюшон обратно, снова став призраком – или струйкой дыма. Она прошла мимо хрупкой некромантки Седьмого дома, проводившей ее тоскливым жадным взглядом, который приберегала для мрачных монахинь Девятого дома, для черных ряс, шелестящих по металлическому полу, для зеленого света, отражающегося от темной ткани.

Харрохак обернулась и вежливо спросила:

– Ну что? Госпожа Септимус, мы намерены работать или нет?

– Спасибо! – откликнулась Дульсинея.

Гидеон застыла. Такое количество шока за двадцать четыре часа парализовало ее мыслительный процесс. Пока Дульсинея брела по коридору, немелодично лязгая костылями о решетку, а Протесилай шел в полушаге от нее, будто бы мечтая просто взять ее на руки и понести, Гидеон догнала свою некромантку. И тут же обнаружила, что та матерится шепотом. Пробормотав десяток бранных слов, она выдавила:

– Слава богу, мы наткнулись сначала на нее.

– Я не думала, что ты можешь кому-то помогать, – отметила Гидеон с невольным восхищением.

– Ты тупая? – прошипела Харроу. – Если бы не согласились мы, согласился бы этот хренов Секстус, ну и получил бы ключ.

– О, прошу прощения, – ответила Гидеон, – мне на мгновение показалось, что ты не сука.

Вслед за нелепой парочкой из Седьмого дома они дошли до пыльного зала с грязными панелями и унылыми досками под большими белыми лампами. Дульсинея неожиданно свернула в проход, обозначенный как «лаборатория семь-десять», такой же, как проход в лабораторию один-три. На этот раз скрип и стоны древнего здания показались очень громкими. Их шаги только усиливали шум. В середине прохода, сразу после первой двери, решетка провалилась вниз. Она сломалась посередине и рухнула на шипящие и свистящие трубы. Протесилай поднял свою адептку и перенес ее через яму, как пушинку. Гидеон перепрыгнула дыру и обернулась. Харроу замерла на краю. Гидеон не понимала почему – она могла бы построить мост из костей за пару секунд. Но все же Гидеон схватилась за поручень, наклонилась вперед и протянула руку. Она так и не поняла, почему Харроу за нее схватилась. Перебравшись через провал, Харроу несколько секунд отряхивалась и невнятно бормотала что-то. Потом рванулась вперед, чтобы перехватить Протесилая. Из всех присутствующих ей захотелось поговорить именно с ним. Дульсинея, которая не сразу снова оперлась на костыли, подхватила Гидеон под руку. Кивнула на широкую спину своего рыцаря.

– Колум из Восьмого дома завтра будет с ним драться, – тихонько шепнула она Гидеон. – Я бы хотела, чтобы мастер Сайлас сам сразился со мной. Мне сложно сделать больно… это было бы интересное ощущение. Да, пожалуй, интересное.

Когда Гидеон сильнее сжала ее слабую лапку, Дульсинея вздохнула (звук был такой, будто воздух прошел сквозь мокрую губку). Гидеон заметила, что у нее очень, очень мягкие волосы.

– Знаю. Я дура, раз такое допустила. Но Восьмые такие ранимые… по-своему. А Про вел себя отвратительно. Они не могли спустить оскорбления. Я просто позволила низменным инстинктам взять над собой верх… и крикнула.

Кудрявая некромантка закашлялась, будто одного воспоминания о крике хватило, чтобы снова вызвать спазмы. Гидеон инстинктивно обхватила ее за плечи, поддерживая – костыли с этим не справлялись. И тут же обнаружила, что смотрит туда, где воротник рубашки касается выступающих ключиц. На тонкой цепочке висело что-то не очень изящное, спрятанное под рубашку. Гидеон увидела подвеску мимолетно, но тут же поняла, что это. На цепочке висел брелок с двумя ключами: пилообразным от люка и толстым серым и незатейливым, какими обычно закрывают шкафы. Она с трудом заставила себя отвести взгляд. Но они уже добрались до конца коридора, который заканчивался одинокой дверью с надписью «Лаборатория восемь». Стряхнув руку Гидеон, Дульсинея открыла дверь: за ней оказался маленький вестибюль, такой же заброшенный, как лаборатория два. В стенах торчали крюки и везде валялись старые мятые коробки из тонкого металла, пожеванные и пустые. В таких носят папки. Кто-то потратил время и силы на то, чтобы украсить стену над дверью красивой постепенно расширяющейся спиралью из человеческих зубов. В центре маленькие лопаточки резцов перемежались изогнутыми клыками, а вокруг лежали длинные моляры. Опрятная табличка на двери гласила: «#14–8. Уклонение. Процедурная комната».

Ниже кто-то вывел бледными чернилами и замысловатым почерком: «Отрыв!»

– Мы на месте, – сказала Дульсинея. – Прежде чем мы войдем, дай мне немного своей крови. Я наложила столько охранных чар, что ты вряд ли сможешь пройти через дверь, не убив меня.

От крошечной демонстрации паранойи плечи Харроу немного расслабились. Гидеон посмотрела на нее, и Харрохак кивнула. В темном пыльном вестибюле обе открыли руки. Некромантка из Седьмого дома наклонила голову, так что красивые темные кудри запрыгали над плечами, и взяла кровь из больших и безымянных пальцев.

Потом она поместила эту кровь себе на ладонь и сплюнула туда же – Гидеон заметила, что слюна была розоватая. Прижала тонкую руку к двери.

– Это не просто охранное заклинание, – объяснила она, – точнее, не только физическое. Оно сразу меня уведомит, если что-то материальное попытается пройти через… если пройдет, точнее. Я не хочу их останавливать, – добавила она, когда Харрохак начала перебирать костяные фрагменты в кармане, – я хочу понять, что пытается туда пробраться… как оно выглядит. Пойдем.

Лаборатория восемь совсем не походила на аккуратную лабораторию два с ее двумя отделениями и пустыми полками. Она оказалась огромной. Решетка из толстых черных прутьев отгораживала первую часть зала от второй, которая, насколько было видно в дырки решетки, представляла собой длинное пространство с клаустрофобно-низким потолком. Как будто в трубу заглядываешь. За дверью виднелась металлическая платформа на опорах и короткий лестничный пролет, перегороженный решеткой. Некромантка из Седьмого дома подошла к стене и щелкнула выключателем. Раздался тихий стон, и решетка потихоньку втянулась в потолок.

Без решетки зал показался ужасно пустым и серым. Только вещи нарушали монотонность серого металла и белого света: в дальнем конце виднелся металлический постамент, увенчанный ящичком из прозрачного стекла или плексигласа, а у подножия лестницы, примерно в метре от основания, от стены до стены тянулась черно-желтая полосатая линия. Между полосой и постаментом была добрая сотня метров: путь неблизкий. Все казалось очень простым, а значит, по опыту Гидеон, должно было оказаться жутко стремным.

И все же ее адептка уже спешила вниз по лестнице. Перед черно-желтой линией она остановилась, будто перед огненной стеной. Дульсинея спустилась тоже, тяжело опираясь на костыли. Последним пришел Протесилай.

– Если ты протянешь туда руку, то все сама увидишь.

Харроу еле сдержала крик боли. Она сунула руку в перчатке за линию, а теперь осторожно снимала перчатку, чтобы оценить ущерб. Гидеон уже попадалась на такое с Паламедом Секстусом, но зрелище было гадостное. Пальцы Харроу сморщились, ногти потрескались, и вся жидкость из кожи будто испарилась, так что рука сморщилась, как старая бумага. Некромантка помахала рукой в воздухе, как обычно делают при ожогах. Морщины медленно разгладились, а ногти срослись обратно.

– Не так уж и невозможно, – заявила Харроу, восстановив самообладание.

– Звучит обнадеживающе. И что ты будешь использовать?

– Телесную защиту, связь с кожей, точный фокус.

– Ну попробуй.

Харрохак медленно размяла пальцы. Гидеон смотрела, как она щурит глаза, которые превращаются в обсидиановые щели, опушенные густыми черными ресницами, а потом снова протягивает руку. Посыпались голубые искры, и Харроу отдернула руку, злая и удивленная. Пальцы ссохлись в жалкие искореженные веточки, ноготь с мизинца отпал. Края рукава истрепались и истончились, будто их погрызла моль. Гидеон сунулась вперед, ощущая смутное желание что-то сделать, но Харроу оттолкнула ее здоровой рукой, глядя на раненую, которая медленно восстанавливалась. Дульсинея с интересом смотрела. Протесилай стоял у лестницы.