Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 240 (всего у книги 341 страниц)

9

На границе царств Чжу Юаньчжана и клана Чжанов

Чан, молодой командир Чжу, вошел в шатер, где держали Оюана, со словами:

– Сияющий Король желает вас видеть.

Загадочно похожий на своего вождя, Чан был чуть ли не так же мал ростом и уродлив, как и сам Чжу. Его сопровождали несколько охранников. Все они демонстративно ждали, пока Оюан неуклюже поднимется на ноги. Казалось, он вот-вот рассыплется прахом, будто перетершаяся веревка. Беспомощность длительного плена не просто сводила его с ума, ввергая в ярость и отчаяние; он жил в постоянном напряжении, таком, что кости вот-вот начнут крошиться. Чан насупился и добавил:

– Не вздумайте что-нибудь выкинуть.

Снаружи рассвет разливался над равниной, разделяющей объединенное войско Чжу и Оюана и армию генерала Чжана. Там, где шумело море пушистой розовой травы, после дней битвы осталась только вытоптанная степь, а теперь осенние заморозки посеребрили холмы до самого горизонта.

Вернувшись с острова, Чжу не стал задерживаться в Интяне, и Оюану не хватило времени изобрести новый план побега, не говоря уж о том, чтобы претворить его в жизнь. Умело и безжалостно, не дав передохнуть, Чжу собрал своих людей и воинов Оюана и повел их на восток, к границе с Чжанами. Целью текущей битвы было взять важнейший город клана Чжанов, Чжэньцзян, который раскинулся на равнине с розовой травой на пересечении Великого канала и реки Янцзы. Если Чжу сумеет захватить город, Мадам Чжан в своей столице, Пинцзяне, что к югу от Янцзы, окажется отрезанной от собственных городов на северном берегу реки. А без них ее поражение – дело решенное.

Однако – как Оюан и подозревал – дела у Чжу шли не блестяще. Все его прошлые победы были результатом стремительной атаки. Он и сейчас надеялся взять нахрапом. Но генералу Чжану не занимать опыта в борьбе с ретивыми юнцами вроде Чжу Юаньчжана. Он глубоко окопался, вынуждая Чжу терять своих людей, – а заодно и людей Оюана, – в почти каждодневных стычках, не приносивших особого успеха. Оюан понял, что генерал Чжан решил спокойно держать оборону, пока противник не выдохнется. В итоге Чжу либо отведет войска, уступив генералу Чжану восточную окраину своих земель, либо будет биться до смерти. Своей.

Когда до Оюана дошло, что происходит, его грезы о побеге приобрели оттенок отчаяния. Ну, допустим, выберется он из своего шатра. Дальше что? В Интяне его войско стояло под стенами города, с лошадьми и скотом, без которых не обойтись. Если бы Оюану в свое время удалось добраться до войска, он убедил бы своих командиров сбросить Чжу и вернул себе власть.

Но здесь, на розовом травяном поле, их армии стояли вперемешку. С точки зрения снабжения и логистики, да и просто географически, это уже было одно войско. Шатры и юрты стояли рядом, Оюановы стада и запасные лошади тянулись, как хвост кометы, до самых окраин царства Чжу. Выцепить из этой мешанины своих воинов и бросить их на Даду он физически не мог. От этой мысли ему было тошно.

Над командным шатром Чжу горел золотом стяг. Бахрома висела неподвижно в утреннем безветрии. Чан поднял полог, придержал его перед Оюаном и вошел. Тот бросил взгляд поверх плеча Чана и замер в изумлении, забыв взяться за полог. Сердце в груди стремительно забилось, и он закашлялся.

Чжу, облаченный в свои золотые доспехи, стоял спиной к генералу Сюй Да, а тот расчесывал ему волосы. Наверное, они разговаривали – Оюан не слышал. Он просто смотрел. У Сюй Да были большие руки, сообразно его могучему сложению. Голова Чжу казалась странно маленькой, пока он зачесывал его волосы в хвост. Делал он это сноровисто и привычно. Так бойцы выполняют мелкие, повседневные мужские задачи, без которых войны не бывает: чистят, чинят сбрую, оперяют стрелы…

Но совсем другое дело – прикасаться к другому человеку, ухаживать за ним так, словно ты вовсе не генерал, а…

Щеки у Оюана вспыхнули таким всепоглощающим стыдом, что впору ослепнуть. Он бы даже обрадовался слепоте. Поскольку Чжу все еще отращивал волосы, они были короче, чем у большинства взрослых мужчин, и срез тоже смотрелся непривычно. Генерал Сюй дважды свернул эти волосы, затем надел на получившийся узел золотую сеточку и закрепил такой же булавкой.

Это похлеще, чем увидеть, как люди предаются страсти. Потому что мужчины так себя не ведут. Не прислуживают, не прикасаются друг к другу. Но Чжу и генерал Сюй Да бесстыдно выставляли свои отношения на всеобщее обозрение, будто не боясь стать мишенью для насмешек.

Чан обернулся посмотреть, почему Оюан встал столбом. С недоумением проследил за его взглядом, прикованным к Чжу и Сюй Да.

– В чем дело?

Для него это было в порядке вещей. Для всех! Чжу легко улыбнулся генералу, прежде чем отойти. В мире Оюана просто не могло существовать подобной привязанности. Но здесь, в мире Чжу, мире, которым правил человек, ни капли не похожий на властителя, все было иначе. Они не заслуживали ничего, кроме презрения. Однако, когда Оюан увидел, как Чжу улыбнулся генералу, как благодарно похлопал того по плечу, презрение сменилось убийственной печалью. Он перевел дыхание, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони – и лишь тогда смог войти вслед за Чаном.

Чжу повернулся к Оюану и учтиво сказал:

– Спасибо, что пришли, генерал.

Будто у Оюана был выбор. На мгновение странный, непроницаемый, как у насекомого, взгляд Чжу, в котором не читалось ни малейшего осуждения, задержался на побелевших костяшках Оюана.

– Мне нужен ваш совет в одном деле… Вы наверняка заметили, что я не могу потеснить генерала Чжана. А я на это надеялся.

Ну хоть это до него дошло, подумал Оюан с презрительным отчаянием.

– В ближайшее время подкрепления я получить не могу. Вам случалось сражаться бок о бок с генералом Чжаном, вы знаете, на что он способен. Вот и скажите мне, каковы наши шансы на победу в текущей ситуации?

В глазах Оюана Чжу, командир Чан и даже генерал Сюй были еще детьми. И, как дети, они не знали пределов своих возможностей. Оюан ответил просто:

– Шансов нет.

Снаружи зазвучали барабаны, призывая воинов к очередной бесполезной битве. Любопытно, Чжу не только попросил Оюана высказать свое мнение, но, судя по всему, действительно к нему прислушался. С другой стороны, вердикт Оюана не раздавил его – он продолжал как ни в чем не бывало:

– А что, если я попрошу вас помочь мне выработать новую тактику? Пусть я не могу победить. Вы – сможете?

Святая простота. Оюан секунду даже не знал, что сказать.

– Идиот пустоголовый… Думаете, Мадам Чжан хоть на что-то способна без своего генерала? Он, разумеется, лучше вас всех, вместе взятых. Беда в том, что я ему тоже уступаю!

По сути, это было правдой. Оюан без колебаний тысячами бросал рекрутов в мясорубку, и такая тактика приносила свои плоды. До определенного момента. Он никогда не стремился стать хорошим генералом, как Чжан. Генералу Чжану не приходилось плетью выбивать из своих воинов повиновение. Он их знал, верил им, а они служили ему кровью, потом и болью, потому что тоже доверяли ему. Знали: не предаст.

Оюан с горечью сказал:

– В поединке я могу одолеть генерала Чжана. Но мне всегда было понятно, что как военачальник я ему проиграю.

Его никогда это не заботило. Он же не думал, что придется сражаться с Чжаном. А теперь генерал Чжан перемелет их с Чжу войско, и на Даду идти будет не с чем. Но Оюан не мог смириться. Не мог, и все.

Оюан и Чжан Шидэ всегда неплохо ладили. Если не считать непостижимого генеральского решения посвятить жизнь честолюбивой шлюхе, Оюан его уважал. Даже симпатизировал. Но теперь с ужасом понял, что все его уважение – как огонек свечи против ревущего ветра отчаяния. Теперь он был способен на все.

– Если вы хотите остановить человека с сердцем добрым и благородным, как у генерала Чжана, не пытайтесь одолеть его войско, – произнес он. – Одолейте его самого. Поставьте под угрозу то, что он любит даже больше, чем тех, ради кого сражается.

Худощавое лицо Чжу вспыхнуло недоброй улыбкой. Сейчас он был похож не на дружелюбного сверчка, а на богомола, способного убить даже такую огромную (по своим меркам), стремительную и прекрасную птицу, как колибри.

– А что это, генерал?

Есть лишь одна вещь, которая мужчинам дороже братьев и возлюбленных. В ней одной заключены все их мечты, желания, честь и надежды на будущее. Ее утрата разобьет вдребезги не только будущее, но и семью генерала.

Кровь без остановки сочилась между пальцами Оюана.

– Его сын.

* * *

– Откуда вам известно, что его сын действительно в Чжэньцзяне? – спросила у Оюана Чжу, невнятно, потому что пыталась утрамбовать все, нужное для их вылазки, в большой вязаный заплечный мешок – зубами, ногами, одной рукой и плечом другой. Наконец она триумфально воскликнула:

– Ха!

– А я и не знаю. – Оюан презрительно наблюдал за ее акробатическими этюдами. Он уже был готов к путешествию – облачился в непримечательное наньжэньское платье, низко надвинул конусовидную шляпу, скрывая лицо. Чжу, может, и не единственный однорукий человек в округе, а вот Оюан с немалой вероятностью – единственный евнух. Если люди генерала Чжана прознают, кто бродит в окрестностях города, это повредит их плану, а то и им самим.

– Ты спросил, что я думаю. А вот что: генерал Чжан поселил сына где-нибудь подальше от линии столкновения. В безопасном месте, но недалеко – чтобы можно было вызвать его на позиции, показать определенные моменты боев. Вероятно, через год-другой, когда обучение мальчика подойдет к концу, Чжан будет все время держать сына при себе. А пока мал еще. Когда я приезжал в Янчжоу прошлой весной, парню на вид было не больше тринадцати-четырнадцати.

Голос Оюана звучал неприязненно, как будто сама мысль о мальчиках-подростках ему оскорбительна. Чжу его понимала. Она знала, каково быть белой вороной среди взрослеющих пацанов – хотя она-то не столько завидовала им, сколько ненавидела перемены в собственном теле, которое развивалось в совершенно ином направлении. Но Оюану перемены не светили. Какая это, должно быть, пытка – когда все вокруг без усилия получают то, что ты хочешь, но никогда не получишь?

Чжу взвалила на спину раздутый мешок, и Оюан уничижительно заметил:

– Ну прямо как муравьишка, который тащит рисовое зерно. Тебе бы не лошадь, а повозку, запряженную осликом. В самый раз будет. Так по-крестьянски.

– А!.. Кстати, об этом, – надо было ей раньше догадаться, что он собирается ехать верхом. – У генерала Чжана заставы на всех основных дорогах в Чжэньцзян, нам нет смысла идти по ним. Зато есть множество окольных троп через холмы, по которым крестьяне добираются из своих деревенек в город в базарный день.

– Ну нет, – сказал Оюан, сообразив, к чему она клонит.

– Да-да, – подтвердила Чжу, – пойдем пешком!

Спустя несколько часов – они еще и половины пути не осилили – Чжу остановилась и обернулась. Оюан, казавшийся в этой шляпе незнакомцем, с трудом поднимался по склону холма, озаренному луной. Его ноги, сбитые в кровь во время попытки к бегству, уже зажили. Но ведь Оюан никогда в жизни не ходил пешком на большие расстояния. Она помнила, какие у него узкие, бледные ступни – мельком видела их в темнице, еще в Интяне. Однако поразительно, что именно ноги были самой мужественной деталью во всем его облике. У наньжэньских знатных женщин – забинтованные лотосовые ступни.

– Больно?

– А больно было, когда я отрубил тебе руку? – злобно спросил Оюан и, не хромая, прошел мимо нее.

Чжу торопливо нагнала его.

– Ну разве это можно сравнивать? Мозоль и угрожающая жизни утрата части тела.

Тогда Чжу действительно было больней, чем когда-либо прежде. Но она легко пожертвовала бы еще парочкой рук ради мечты.

– За определенным пределом вся боль одинакова, – сказал Оюан. – Неважно, мозоль или утрата части тела, которая мне тоже знакома, так уж сложилось. Боль – это довольно скучно. Разница только в силе. Нарастая, боль тебя уничтожает. Пока, наконец, не покажется, что тебя и вовсе нет.

Спустя мгновение он добавил:

– Иногда это и неплохо.

Что за странная мысль! Чжу в принципе не могла себе вообразить, как можно желать самоуничтожения. На миг ее мысли уплыли в прошлое, к тому давно умершему мальчику, которому исходно принадлежало имя Чжу Чонба. Он лежал на постели, и вместе с его последним вздохом на волю вылетела великая судьба, и тогда сестра поймала ее. Ему не хватило сил вынести боль, рожденную желанием. А Чжу – хватило.

– Ну ладно. Я устал. И ноги стер. Наверное, можно передохнуть, – объявил Оюан. Недалеко от тропы росло одинокое дерево, под которым земля была сухая. – Вон хорошее место!

Проверив, нет ли коровьих лепешек, Чжу плюхнулась на землю. Оюан стоял, четко вырисовываясь на фоне темного гребня холма, в ореоле лунного света и призрачного сияния. Всем своим видом он выражал, что сидеть ему не хочется. Но вскоре подошел и неловко устроился рядом с ней.

Лунный свет искажался, струясь сквозь тела призраков. Они слетались к Оюану, стоило тому остановиться. Чжу сняла башмаки и носки – вроде как чтобы дать отдых ногам. Но потом обулась на босу ногу. Спустя минуту Оюан, избегая смотреть на Чжу, взял ее носки и натянул поверх своих собственных.

Они отдыхали, слушая крики ночных цапель, летящих к реке. Полупрозрачные призраки бледным туманом клубились вокруг Оюана, и от этого казалось, что он где-то далеко, даром что сидит на расстоянии вытянутой руки. Чжу вспомнила, как увидела его впервые – те несколько первых встреч. Он казался далеким, как прекрасная луна, хотя связь их уже тогда была неодолимей земного притяжения. Это странно и правильно – сидеть с ним рядом. Словно она съехала по склону холма ровно туда, куда надо.

К ее удивлению, Оюан нарушил молчание:

– Призраки… Ну те, что ходят за мной по пятам. Они выглядят… как при жизни?

Чжу видела своих отца и брата в призрачном обличье. Те стояли по дальнюю сторону могилы, озаренной луной. Их с братом долго связывали страх и судьба. Но эта связь померкла – Чжу изменилась. О тех призраках она теперь вспоминала так, словно кто-то рассказал историю о каких-то чужих, незнакомых людях.

– Твои похожи на людей, – сказала она Оюану. Наверное, лучше было не рассказывать ему об искореженных несчастных чудищах, лишенных покоя и обреченных таиться, как хищние звери, по темным закоулкам мира.

Оюан смотрел в сторону, скрытый полями шляпы. Он долго молчал, и Чжу решила, что больше вопросов нет. Затем спросил не своим голосом – так, что и не угадаешь, на какой ответ он надеется:

– А Эсень-Тэмур там?

Эсень-Тэмур, Принц Хэнани. Более десяти лет назад Чжу сидела на крутой зеленой крыше монастыря и дивилась на юного монгольского вождя, чьи косички метались на ветру, как грива нетерпеливого скакуна. Ей тогда было совершенно неважно, кто он такой. Только теперь она задним числом поняла, что это и был сын человека, убившего всю семью Оюана. Тот, кто был Оюану хозяином и властелином до того самого дня в Бяньляне, когда Оюан предал и убил его.

Учитывая обстоятельства, Чжу могла бы поверить, что Оюан всю жизнь считал Эсень-Тэмура своим врагом, пряча ненависть под личиной верной службы. Но раньше. Теперь, когда она уже немного знала Оюана, поверить в это было невозможно. Оюан притворяться не умел. Минуты бы не выдержал, не говоря уж о том, чтобы терпеть годами. Он полжизни провел рядом с Эсень-Тэмуром. Они скакали вместе, сражались вместе, прикрывали друг другу спину. Оюан мог поступать так лишь от души. Только если его преданность была настоящей – до того самого, последнего мига.

Откуда-то из прошлого эхом донесся голос Сюй Да: «Говорят, он ему дороже собственного брата».

Но крепче всего Чжу в тот день запомнился не Эсень-Тэмур, а то, как настоятель не дал Оюану – евнуху – войти в монастырь вместе со всеми. Эсень-Тэмур даже возмутился – наверное, действительно дорожил другом. Однако в итоге тоже оставил его в одиночестве позориться во дворе.

Чжу посмотрела на призраков, водоворотом кружащих вокруг Оюана. Он сидел, обняв колени, – темный глаз бури. Смерть облачила принцев и крестьян в одинаково белые лохмотья. Спутанные волосы разметались по плечам, словно они оплакивали самих себя. Только вот среди десятков мертвецов этого потустороннего собрания не было ни одного монгола.

– Его нет среди них, – сказала Чжу Оюану. Даже ей самой показался куцым этот ответ, и она добавила:

– Хотя один из них, наверное, твой отец. Скажи, как он выглядел…

Оюан остался невозмутим, но Чжу посетила странная уверенность: на миг генерал застыл. Затем поднялся на ноги и твердо сказал:

– Нет. Я узнал, что хотел.

Она смотрела ему вслед, пока он неуклюже поднимался по склону холма. Призраки медленным шлейфом тянулись за ним. Вдруг вспомнилось, как кровь проступала между пальцами его сжатых кулаков, когда он вошел к ней в шатер.

Иногда это и неплохо. Испытать такую боль, чтобы исчезнуть самому.

Чжэньцзян

Суетного, процветающего прибрежного Чжэньцзяна война словно и не коснулась. Они шли – Чжу бодрым шагом, а Оюан прихрамывая – по главной улице, оглядывая богатые усадьбы, шумные лавки и чайные. Лицо Оюана скрывала шляпа, но держался он так прямо, словно не снял доспехи. Если бы Чжу взяла с собой Сюй Да или Юйчуня, это вызвало бы меньше подозрений, но только Оюан знал сына генерала Чжана в лицо. Не хотелось бы по ошибке похитить не того мальчишку.

Оюан, словно прочитав ее мысли, мрачно поинтересовался:

– Мне интересно, как ты собираешься найти человека в незнакомом месте, где мы никого не знаем и никогда прежде не бывали.

– Ну… – сказала Чжу, с веселой улыбкой оторвавшись от созерцания мясного лотка, где мальчик лет тринадцати (но не тот) безуспешно отгонял мух от кусков буйволиного мяса с серебристыми прожилками.

Он уже пошел дальше.

– На самом деле мне неинтересно. Разберемся.

Чжу хотела открыть свой мешок, но внимание ее привлекла лубочная карикатура на ближайшей стене. Она изображала человека в ярко-зеленой шапке рогоносца. В Юани был обычай развешивать везде портреты разыскиваемых преступников, только теперь на юге почти не осталось городов, покорных юаньцам. Чжэньцзян к ним точно не относился.

– Хм.

Оюан вернулся и заглянул ей через плечо. Потом сказал:

– А художник не без таланта. Сходство налицо. Это Рисовый Мешок Чжан.

– Я с ним никогда не встречался. – Чжу запомнила его черты. – А зря! Говорят же – хочешь выглядеть красавцем, встань рядом с уродом.

– Уверен, что в вашей паре красавцем будешь ты?

Чжу притворно нахмурилась:

– Придется мне утешаться мыслью, что я умнее, а моя жена – вернее.

Она прочла мелкие иероглифы, бегущие по краю плаката, и неприлично расхохоталась:

– Мадам Чжан трахает генерал Чжан собственной персоной? Вы вроде говорили, что у него доброе и благородное сердце. Или она правда так красива, что даже достойные не могут устоять? Надо было мне все же добиться личной аудиенции в нашу прошлую встречу…

– Даже у самой страшненькой шлюхи есть свои приемы, – ответил Оюан с большим презрением, чем обычно. – Мужчины все…

– Дураки, да, им удовольствие вынь да положь, а о последствиях они не думают. При этом все женщины, которых я знал, просчитывали последствия своих действий, – размышляла Чжу вслух. – Генерал Чжан, конечно, хорош собой, но Мадам Чжан не произвела на меня впечатление человека, способного рискнуть и навлечь на себя гнев ревнивого мужа ради такой безделицы, как похоть или любовь… О! – Ее осенило. – Когда ты сказал, что Мандат есть не только у меня, речь шла не о Рисовом Мешке! Ты имел в виду генерала Чжана. – Она сурово воззрилась на Оюана. Ну, по крайней мере, на его шляпу. – А ты оставил меня в неведении…

Как Чжу уже поняла, по плечам Оюана настроение читалось не хуже, чем у разъяренной кошки: «Да, оставил, потому что ты держишь меня в плену, а я тебя ненавижу».

Логично, что Мадам Чжан сделала ставку на сильнейшего в семье, пусть он и не глава клана, и даже не ее муж.

– А Рисовый Мешок знает? Конечно нет… – Никчемный завистник с удовольствием перевалил на плечи брата всю грязную работу, дабы не опозориться на поле боя, но никогда не уступил бы ему трон. – Какой скандал! Бедный Рисовый Мешок, он и своей жене все это время не был хозяином, не то что войску или царству. Удивительно, как она еще не сбросила его и не взяла власть в собственные руки. С генералом Чжаном на пару.

– Я не сомневаюсь, что этого она и добивается. Но генерал Чжан действительно достойный человек. Он угодил меж двух огней – любит и брата, и его жену.

– Даже такого брата, – с иронией заметила Чжу. Убить настоящего Чжу Чонбу ей бы подлости не хватило, но назвать себя хорошим человеком она едва ли могла. – Думаешь, плакат юаньцы нарисовали? Кампания по публичному очернению врага. А что, изобретательный ход с их стороны.

Оюан пожал плечами:

– Это как-то не похоже на Главного Советника, но и старый воин может научиться новым приемам. Больше некому.

– Ну… – Чжу нахмурилась.

Да, в том, чтобы свергнуть Чжанов, заинтересованы вроде бы только юаньцы и она сама. Но что-то не давало ей покоя.

– Может, и так.

Утро подкатилось к тому безмятежному часу, когда слуги в усадьбах переделали самые срочные дела и присели отдохнуть с пиалкой чая, прежде чем начать готовить обед. Чжу выкинула из головы тот странный плакат, открыла мешок и достала оттуда маленькую тыкву-горлянку. Сунула ее Оюану под нос. Тыква громко гудела.

– Пора заняться делом!

– Ты… бойцовскими сверчками вразнос торгуешь, – резюмировал Оюан с предельным презрением.

– Мало вы со своими воинами общались, да? – Чжу рассмеялась. А потом рассмеялась еще громче – поняла, что под шляпой он закатил глаза.

– Генерал Чжан не отправит сына одного без парочки телохранителей, двух-трех прислужников, может, еще наставника-другого к нему приставит… Бьюсь об заклад, вся эта компашка сходит с ума от скуки.

Она шустро подбежала к воротам ближайшей усадьбы и постучалась.

– Бои сверчков – отличный способ провести время. Ма Сюинь, правда, не любительница. Говорит, это жестоко. Она хочет, чтобы я запретил такие игры, как только стану Императором. Видимо, думает, что в следующей жизни я буду жуком, ну и вот, для моего же блага…

Слуга отворил ворота, и она помахала у него перед носом тыквой:

– Сверчков не желаете?

– А мы, – с легкой угрозой в голосе сказал Оюан, – сколько домов собираемся так обойти?

– Сколько нужно, столько и обойдем, – жизнерадостно отозвалась Чжу и поймала за рукав слугу, выходящего из передних ворот следующего дома. – Сверчков надо?

* * *

К полудню у Оюана болели ноги, и он мечтал собственноручно сровнять с землей весь Чжэньцзян – так, глядишь, проще и приятней будет искать. Он ни разу в жизни не задумывался, сколько домов может быть в большом городе. По-видимому, слишком много. План Чжу у него с самого начала доверия не вызывал, а теперь недоверие приняло столь устрашающие масштабы, что, когда Чжу постучался в очередные ворота очередной непримечательной усадьбы недалеко от центра города и навстречу ему выскочили несколько стражников в форме и скупили всех оставшихся сверчков, до Оюана не сразу дошло.

Чжу чуть ли не вприпрыжку пошел прочь от усадьбы. Оюан процедил:

– Даже если место то самое…

– Даже!

– …Отец наверняка приказал ему сидеть дома.

Чжу притормозил у дверей парочки чайных, расположенных напротив той усадьбы.

– А ты скучным был в детстве, да?

Оюан ответил тоном, наводившим ужас на целые батальоны:

– Я был рабом.

Чжу, однако, не только отказывался бояться, но и имел неприятную привычку никогда не оставлять последнее слово за Оюаном.

– Монастырь в недостатке дисциплины не обвинишь, однако даже монахи знают, что смелого пацана взаперти не удержишь, бесполезно. Он выйдет. Надо только подождать. Давай присядем за столик.

Как только Чжу ступил на открытую террасу ближайшей чайной, взгляд хозяина упал на деревянную руку. И, даже не поглядев, кому та принадлежит, он плюнул прямо на башмаки Чжу.

Оюана удивила собственная всепоглощающая ярость. Но он знал этот взгляд. На него этим взглядом всю жизнь смотрели, будто он и не человек вовсе, а так, вещь. Не будь на нем шляпы, скрывающей лицо, которое оскорбляло людей своей двуполостью, оплевали бы и его. Оюан отрубил Чжу руку именно затем, чтобы тот на своей шкуре испробовал презрение и насмешки, познал именно такую разновидность несчастья. А теперь он сам угрожающе шагнул к хозяину и очнулся, только когда Чжу схватил его за запястье и выволок наружу.

– Не надо суетиться!

К яростному изумлению Оюана, Чжу, кажется, вообще не смутило пятно на чести и, что проще заметить, на башмаках. Он потащил Оюана в соседнюю чайную и радостно объявил:

– О, смотри-ка! Здесь в любом случае лучше. Они не выгонят нас до утра, можно будет поспать за столиком.

Оюан не понял, с чего Чжу это взял. С его точки зрения, чайные все одинаковы. Они заняли столик на открытой веранде, откуда открывался прекрасный вид на усадьбу через дорогу. Неулыбчивая, но безупречно учтивая хозяйка принесла им блюдо с ломтями остывшего, однако сносного «пьяного цыпленка». И только когда они уже просидели там какое-то время, Оюана осенило, что в чайной хозяйничают женщины. Сидели они группками или по одной, и у каждой был фонарик. Одна играла на флейте, другие резались в мацзян или болтали. Присмотревшись, Оюан заметил, как к одной из женских стаек подошел мужчина, перекинулся с ними парой фраз. Одна из женщин поднялась, взяла фонарь и повела его в ночь. Так вот почему Чжу сказал, что заведение не закроется до утра!

– Это же шлюхи.

Чжу оторвался от наблюдения за парочкой стражников, которые только что вернулись в усадьбу с кувшином вина.

– Милые девочки. Они нас не оплевали, заметь. Надо будет оставить на чай.

Оюан взъярился, едва вспомнив об этом инциденте. В памяти повсплывали все случаи, когда люди отворачивались от Чжу на улице, здесь или в Тайчжоу. Даже уличные торговцы иногда отказывались продать ему товар и косо смотрели вслед. Но любая обида скатывалась с Чжу легко, как вода с соломенного плаща.

– Неужели тебе наплевать, когда с тобой так обращаются? Он же даже не поздоровался по-человечески! У него на лбу все было написано: если бы одновременно с тобой в тот чайный дом забрела бы собака, он уж точно сначала выпинал бы оттуда тебя.

Большую часть времени взгляд Чжу казался ему непроницаемым, как у насекомого. Словно невидимые вторые веки скрывают работу мысли от посторонних. Но внезапно глаза Чжу ожили:

– Мне вовсе не наплевать. С чего бы? Кому понравится, когда его ненавидят. Однако я таков, каков есть. Я прошел долгий путь, чтобы стать собой. Человеком, который не только может взять, но и возьмет то, о чем они все лишь мечтают. А пока мне надо жить так. Я не собираюсь прятаться, лишь бы никто не плюнул и не отвернулся. Если цена моей мечты – всеобщее осуждение, я охотно заплачу эту цену.

Флейта шлюхи пела тонким, приглушенным голосом, от которого у Оюана сводило скулы. Чжу мягко произнес:

– Я желаю. И мне хватает сил. Но бывает тяжко. Глотать оскорбления, преодолевать всеобщее презрение… Думаю, вам это чувство знакомо, генерал.

Оюан пристально поглядел на худое, некрасивое, раздражающее лицо, и вдруг его пронзило чувство странного узнавания. Словно он посмотрел в зеркало, а из бронзовых глубин на него взглянула его собственная душа – не ненавистная плотская оболочка. Ощущение было не из приятных. Он хотел одного – избавиться от Чжу. А их все время сталкивало лбами. Словно двух воинов нанизало одно копье.

Генерал рывком отпрянул от стола и прошипел:

– Почему эта бездарная сучка играет так громко? Хочет впечатлить посетителей навыками игры на флейте?

Абсолютно прозрачная попытка перевести разговор на другую тему. Но, к облегчению Оюана, Чжу подхватил:

– Полагаю, многим мужчинам искусная игра на флейте по нраву.

Он произнес это так серьезно, что Оюан в первый момент даже не понял. Потом до генерала дошло. Сначала перед его внутренним взором возникла картина: генерал Сюй запустил руки в волосы Чжу. Картина слегка изменилась, и Оюан чуть не сгорел заживо со стыда. Он брякнул:

– А генерал Сюй как, искусен в игре на флейте?

Как только Оюан увидел острую вспышку интереса в глазах Чжу, у него упало сердце: он понял, что этим вопросом подставил самого себя, и только. Но Чжу просто сказал:

– Честно, ему медведь на ухо наступил. Берите еще цыпленка, вкусный. – Он окинул улицу задумчивым взглядом. – Видели, там дальше по улице конюшня? Слуги ходили проведать лошадей. Бьюсь об заклад, завтра мальчик отправится на верховую прогулку.

Он встал и двинулся к куртизанке с флейтой. Оюан с растущим недоумением наблюдал, как они болтают. Из рук в руки переходили монеты. Наконец Чжу вернулся, положил на стол флейту и поставил два маленьких горшка.

– Какая милая девочка. Помогла нам. – Чжу открыл один из горшочков, понюхал и скривился. – А вы знали, что, если смешать эти две краски для лица, лицо пойдет волдырями и вы умрете страшной смертью?

– Нет, – ответил Оюан, – не знал.

Чжу улыбнулся загадочной улыбкой Будды:

– Мне жена рассказала. Женщины столько всего знают.

Он вручил Оюану палочку для еды и нож со своего пояса:

– Заточите кончик.

Когда Оюан выполнил его просьбу, Чжу вставил заточенную палочку внутрь флейты, поднес ее ко рту и дунул на пробу. Палочка выстрелила из флейты и вонзилась в ближайший гобелен.

– Похоже, у меня природный талант к игре на флейте, – заметил Чжу и рассмеялся собственной шутке.

Он поднял палочку и смазал кончик содержимым обоих горшочков.

– Думаете, жестокая придумка? Я знаю, как вы, монголы, любите лошадей.

– К счастью для тебя, – ответил Оюан, – я не монгол.

Непроницаемые глаза Чжу сверкнули:

– Вот и хорошо.

* * *

Маленькая кавалькада, которую Оюан наблюдал снаружи у ворот усадьбы, уже удалялась вниз по улице, когда к чайной трусцой подбежал Чжу. В поводу он вел заморенную лошадку, тащившую двухколесную повозку с занавесками.

– Все получилось?

– Нет, – отозвался Оюан с лучшей из своих ухмылок. – Я как-то умудрился промахнуться по здоровенной лошади всего с двадцати шагов. Поэтому перешел дорогу прямо на глазах у нашей предполагаемой цели и парочки его телохранителей и воткнул отравленную палочку в ногу коню своими собственными руками.

После ночи, проведенной за столиком в чайной, он чувствовал себя неприятно грязным. Глаза саднило от усталости, сбитые ноги ныли.

– Надеюсь, ты не слишком много заплатил за эту клячу.

– Определенно переплатил, – жизнерадостно сказал Чжу. – Но если ты король, твоя щедрость должна быть бескрайней, как судоходная река. Вперед.

Они нагнали отряд, когда те остановились на краю города. Все трое спешились и расстроенно оглядывали взмыленную, перепуганную лошадь. Едва повозка поравнялась с ними, Оюан выскользнул наружу и легко сломал первому охраннику шею, напав сзади. Когда другой встревоженно обернулся, Оюан поднырнул под занесенную руку и ударил локтем в лицо. Воин рухнул на дорогу, Оюан опустился рядом с ним на колени и тоже сломал ему шею. Затем встал и двинулся на мальчишку, который пятился и, кажется, пытался что-то сказать. Генерал отправил его в беспамятство парой быстрых тычков.