Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 215 (всего у книги 341 страниц)

– Все произошло точно так, как вы говорили. Я отдавала приказы тем, кто остался верен моему мужу, и люди подчинялись мне. Теперь я могу назвать этот город за стенами моим. У меня есть собственная полиция. И это наводит меня на мысль: возможно, я даже не нуждаюсь ни в поддержке Великой Юань, ни в Красных повязках. – Ее самообладание казалось олицетворением подземного холода. – Вы открыли мне глаза, уважаемый монах. У меня намного больше возможностей, чем я раньше думала.

При других обстоятельствах Чжу восхитило бы то, как она расцвела.

– И вы подумали, что, если оставите меня здесь, у вас появится еще больше возможностей, – сказала Чжу.

– Это правда, – ответила та. – С одной стороны, мне жаль. Признаюсь, вы пробудили во мне любопытство. Вы увидели во мне нечто такое, чего я и сама не знала. Я считаю это странным. Какой мужчина потрудился бы увидеть силу в женщине и поощрять ее вопреки собственным сомнениям? Сначала я подумала, что это потому, что вы монах. Но такой странный монах, пришедший ко мне в женской одежде. Это навело меня на мысль… – Она помолчала, потом продолжила: – Поэтому вы мне помогли? Потому что вы тоже женщина?

Сердце Чжу сильно стукнуло один раз, потом остановилось.

– Это не так! – гневно ответила она. Этот ответ вырвался из ее сгоревшего горла прежде, чем она успела понять, что сказала, подобно крови, хлынувшей из раны. С внезапной ясностью она увидела то, что ждет ее впереди в наказание за ее грех, за то, что она поняла боль женщины, она предстанет перед Небесами и у нее могут отнять ее имя и великую судьбу.

Нет, подумала она, и в ней разгорелась ярость. Госпожа Жуй не имеет над ней такой власти. Она всего лишь гадает, она не знает. И хотя у госпожи Жуй есть свои возможности, Чжу тоже еще не исчерпала своих. Ее сердце опять забилось, убийственно живое.

– Мое имя Чжу Чонба, я воин Красных повязок, – с ледяным самообладанием произнесла Чжу. – И будьте уверены, я вам помогал лишь потому, что это приблизило меня к моей цели.

Пока они гневно смотрели друг на друга, раздался внезапный грохот на лестнице и послышались громкие голоса. Вниз сбежал стражник с криком:

– Госпожа Жуй, на город напали!

И тут невозмутимость госпожи Жуй рухнула, и она с несказанным удивлением посмотрела на Чжу. Потом, овладев собой, сказала:

– Понимаю. Вы тоже мне не доверяли. Это ваши друзья?

– Лучше пусть они будут и вашими друзьями, вы так не думаете? – спросила Чжу. Она испытывала острое чувство облегчения, злобное, как месть. – Если только вы не хотите проверить прочность обретенной вами власти. Хотите попробовать и посмотреть, кто лучше командует своими воинами?

В основном это все еще был блеф. Даже стальная решимость Чжу не могла изменить число атакующих город, равное семистам воинам. Но она позволила госпоже Жуй посмотреть себе в глаза и увидеть там веру в свое будущее величие, – и еще до того, как госпожа Жуй достала из рукава ключ, Чжу поняла, что она победила.

Госпожа Жуй отперла дверь с кислым лицом.

– По-видимому, мне есть еще чему поучиться. Идите, господин Чжу, и прикажите своим людям войти в город с миром. – Было нечто такое в том, как она произнесла «господин Чжу», что вызвало у Чжу неприятное ощущение, будто ей ответили тем же женским пониманием, какое она недавно проявила в отношении госпожи Жуй. – Мы заключили сделку. Красные повязки будут защищать Лу и я дам вам все, в чем вы нуждаетесь. Даю вам слово.

Чжу вышла из камеры.

– Управляйте хорошо с благословения Будды, моя госпожа, – сказала она. Повернувшись спиной к госпоже Жуй, она с тревогой почувствовала в первый раз в жизни странный, приглушенный, болезненный укол сестринской общности. Обеспокоенная, она затолкала его глубоко в себя, туда, где хранила боль своего избитого тела, и побежала вверх по лестнице к двери, ведущей за стены Лу «Мой город. Мой успех». Она искушала судьбу, пользуясь оружием, которого могло не быть у Чжу Чонбы, и нарушила монастырские обеты, лишив человека жизни своими собственными руками; но, несмотря на то, какие бы чувства ни вызывали в ней эти поступки и какие бы страдания в будущем они ей ни сулили, это был правильный выбор. «Потому что в конце концов, я получила то, что хотела».

Эта мысль заставила ее резко остановиться на темной лестнице. Она услышала эхо голоса Сюй Да: «Что это вообще значит – быть великим?» Еще до того как вступить в ряды Красных повязок, она знала, что ей нужна власть. Она уже понимала, что величию необходима поддержка армии. Но сама идея величия была абстрактной, будто она стремилась к тому, что узнает, только когда получит. Но теперь, озаренная прозрением, она точно знала, чем грозит ее встреча с госпожой Жуй. Ради чего она совершила убийство.

Чжу, поколебавшись, вытянула сжатую в кулак правую руку. Темнота должна была сделать этот жест глупым, но вместо этого она ощущала его серьезным и реальным. Она вызвала в памяти алый язычок пламени Сияющего Принца, парящий в его горсти. И тогда она поверила. Она поверила в то, чего желала так сильно, что смогла увидеть, как это будет выглядеть. Едкий вкус власти наполнил ее рот. Мощь божественного права властвовать. Она вздохнула и разжала ладонь.

И ее вера была так сильна, что в первый момент ей показалось, что она действительно видит красный язычок пламени, точно такой, как она вообразила. И только одно биение сердца спустя она осознала: Там ничего нет.

Желудок Чжу куда-то провалился, и ее затошнило так, как никогда в жизни. Она даже не могла сказать себе, что это было шуткой. Она верила в это – в то, что получит Мандат, потому что такова ее судьба. Но она его не получила. Означает ли это, что убийство губернатора Толочу было лишь началом того, что еще ей придется сделать, чтобы добыть то, чего она желает? Или что она уже сделала слишком много такого, чего не сделал бы Чжу Чонба, и совсем потеряла свой шанс на эту судьбу?

Нет. Она с негодованием прогнала прочь эту мысль. Дело не в том, что у нее нет Мандата, его у нее пока что нет. Вложив в эту мысль всю свою решимость, она сказала себе: «Пока я буду продолжать идти к моей великой судьбе и продолжать делать то, что необходимо делать, когда-нибудь он у меня будет».

Где-то у нее в голове прозвучал шепот госпожи Жуй: «Сын Неба правит империей…»

Чжу снова сжала кулак и почувствовала, как ногти впились в ладонь. Потом она плечом распахнула тяжелую дверь тюрьмы и шагнула в залитый ослепительным светом солнца город Лу.

Ма Сюин, стоящая на осыпающихся крепостных стенах Аньфэна, видела, как они возвращались из Лу: странная смесь Красных повязок, бандитов и двух тысяч дисциплинированных, хорошо вооруженных городских солдат, марширующих в кожаных доспехах. За ними двигались повозки, груженные зерном, солью и рулонами шелка. А впереди процессии, верхом на своем норовистом монгольском коне, ехал сам монах Чжу. Невзрачная маленькая фигурка в одежде монаха вместо доспехов. С этой высокой точки обзора Ма казалось, что в круглой соломенной шляпе он похож на пенек. Трудно было поверить, что такой человек совершил невозможное. Но, подумав это, Ма вспомнила, как он сказал «я». Так говорит не монах, устранившийся от земных забот, так говорит человек, сознающий свои интересы. Человек честолюбивый.

Монах Чжу и его процессия миновали ворота и приблизились к сцене, сооруженной для их приема. Сияющий Принц и Первый министр сидели на тронах, тускло сверкающих под облачным небом. Другие предводители Красных повязок ждали у подножия сцены. Даже на таком расстоянии Ма разглядела Малыша Го, униженного, не верящего своим глазам. Они с отцом сделали ставку против Чэня – и каким-то образом, из-за монаха, они проиграли. Упомянутый монах спешился и опустился на колени перед сценой. Ма видела тонкий загорелый стебелек его шеи под сдвинутой шляпой. Ее сбивало с толку, что человек, не знающий неудач, может помещаться в этом маленьком, слабом теле.

Левый министр Чэнь подошел к Чжу:

– Ваше превосходительство, ваша вера в монаха принесла нам тысячу сокровищ. И это лишь начало того, что обещали нам Небеса. После этого наши победы будут все более многочисленными, до того момента, когда сам благословенный Будда спустится к нам.

Первый министр, который преданно смотрел на коленопреклоненного монаха, вскочил на ноги:

– Действительно! Наши самые высокие похвалы этому монаху, который принес свет Сияющего Принца в город Лу и который дает нам веру и силы победить тьму, лежащую перед нами. Хвала монаху! Хвала новому командующему батальонами Красных повязок!

Чжу встал и крикнул:

– Хвала Первому министру и Сияющему Принцу! Пусть правят они десять тысяч лет!

Сила его звонкого голоса потрясла Ма до глубины души. Он звенел над Аньфэном, как колокол, и в ответ люди стали падать на колени и кланяться Первому министру и громко клясться в верности ему и священной миссии Красных повязок.

Сидящий на сцене высоко над этими людьми, опускающимися на колени и снова поднимающимися и снова опускающимися подобно волнам, Сияющий Принц смотрел из-за своих ниток нефритовых бусин. По наклону его тиары Ма видела, что он смотрит на монаха Чжу. Когда Чжу закончил свои падения ниц и поднял взгляд на сцену, Ма увидела, как голова Сияющего Принца откинулась назад. Нитки бус на шляпе качнулись.

– Пусть предводители Красных повязок правят десять тысяч лет! – кричала толпа так громко, что Ма ощущала в своей груди эти вибрации и слабую дрожь огромной стены у нее под ногами.

Сияющий Принц поднял маленькую голову к небу. Толпа при виде этого смолкла. Когда он запрокинул голову, бусины на его лице раздвинулись, и люди увидели, что он улыбается. Пока он так стоял, ярко-красный цвет его халата стал интенсивнее, словно луч солнечного света проник свозь облака и прикоснулся к нему одному. А потом этот свет разлился дальше; он окружил его темной, переливающейся аурой. Это был не угасающий огонь монгольских императоров, а всепоглощающий, наполнивший все пространство между Небом и землей потусторонним красным светом.

Сияющий Принц что-то произнес, Ма не услышала, что именно. Толпа подхватила его слова и повторяла до тех пор, пока они не превратились в крик, от которого волосы на руках Ма встали дыбом: «Сияние нашей возрожденной империи будет светить десять тысяч лет».

Мир был пропитан красным цветом, таким интенсивным, что он казался больше сродни тьме, чем свету. На мгновение на Ма навалилась такая тяжесть, что она не могла дышать. Разве сияние не должно быть ярче? Несмотря на то что красный – это цвет богатства, процветания, она не могла отогнать впечатление, что их новая эра будет омыта кровью.

Два дня спустя Ма пробралась сквозь скопище людей, лошадей и палаток на территории разрушенного храма и вошла в него. Она ожидала, что внутри будет так же многолюдно, но главный зал оказался пустым. Только деревянная некрашеная статуя у задней стены, мирно, безмятежно сидящая в полосах света, проникающих сквозь дырявую крышу. У ее ног стоял горшок с пеплом, зернами и несколькими тлеющими палочками благовоний.

Ма едва успела присесть на упавшую балку, как вошел монах Чжу. В дверном проеме за его спиной она заметила пристройку без крыши. Простая лежанка из полосок бамбука стояла под деревом, растущим из трещины в плитах пола.

– Так твои молитвы не будут услышаны. Благовония? – Он предложил ей пучок палочек.

Не взяв палочку, Ма всмотрелась в его лицо. Чжу терпеливо выдержал ее внимательный взгляд. Он до сих пор был одет в то же поношенное платье. И выражение его лица осталось тем же: оно выражало легкую заинтересованность. Но насколько это было игрой?

– Как ты это сделал? Сверг губернатора Великой Юань и посадил на его место женщину?

Он улыбнулся:

– Я почти ничего не делал. Просто увидел, чего она желает. – Он все еще употреблял слово «я». Что-то в прохладном, замкнутом пространстве храма придавало этому глубокий смысл, как обещание будущего.

– Ты понял это, потому что ты тоже чего-то хочешь. Никто больше не знает, правда?

– Чего не знает? – На его лице что-то промелькнуло, и на какое-то иррациональное мгновение Ма испугалась.

Она ответила, уже не так уверенно:

– Ты не случайно появился в Аньфэне. Ты шел именно сюда.

Он расслабился и рассмеялся:

– Пришел сюда намеренно? – Он сел рядом с ней. – А зачем мне было это делать? Аньфэн едва ли проявил гостеприимство к странствующему монаху. Разве ты не помнишь, как твой жених чуть не отрубил мне голову, как только увидел меня?

«Опять игра», – подумала она, и уверенность вернулась к ней.

– Не притворяйся! Ты шел сюда, и ты с самого начала хотел стать командиром в армии Красных повязок, разве не так? – Эти слова, произнесенные вслух, звучали нелепо. Монахам не полагалось чего-то желать. Им не полагалось иметь амбиции. И все же…

Через несколько секунд Чжу спросил:

– Ты знаешь то, чего больше никто не знает?

– Что?

Его глаза улыбались ей. Обычные глаза на некрасивом лице; странно, что они так ее привлекали. Он сказал:

– Что ты умнее, чем все они, вместе взятые. Ты права. Я действительно пришел сюда не случайно.

Эти абсурдные слова из его уст, подтверждение реальности своих предположений, скорее вызывало растерянность, чем убеждало.

– Но почему Красные повязки? Если тебе хотелось стать вожаком, ты легко мог стать бандитом, как твой друг-монах. Зачем было рисковать, ведь у тебя был один шанс на миллион добиться успеха в Лу.

– Что такое бандиты, как не сброд? – тихо сказал он. – Зачем бы я захотел стать их вожаком?

Глядя на него сквозь сумрак, Ма ощутила холод.

– Так чего же ты хочешь?

Она не могла понять, как можно желать чего-то так сильно, чтобы совершить ради этого невозможное. Не похоже, чтобы он чувствовал себя непобедимым, подумала она. Для этого надо быть глупым, но, несмотря на всю его притворную наивность, глупым он не был. Больше было похоже на то, что его желание было для него таким важным, что одна мысль о том, чтобы отказаться от него, пугала больше, чем любой риск. Ма это тревожило. Если твое желание становится самым важным на свете, на что ты пойдешь, чтобы осуществить его?

Чжу молчал. Она думала, что он ей не ответит, но он просто произнес:

– Свою судьбу.

Это было неожиданно. Она нахмурилась:

– Какой смысл хотеть свою судьбу? Она твоя, хочешь ты ее или нет.

Он перевел взгляд на деревянную статую в глубине храма. В профиль контур его скулы блестел в сумраке, как у статуи. Но под этой неподвижностью чувствовалось кипение, смысл которого Ма не могла понять. Сомнение? Сомневаться в неизбежности судьбы так же бессмысленно, как сомневаться в цвете неба. В конце концов он сказал:

– Не думаю, что ты когда-нибудь сильно чего-то желала, Ма Сюин.

Истина этих слов ее поразила. Но если все в твоей жизни предопределено так же, как твоя судьба, какой смысл чего-то желать? Отец Ма отдал ее семье Го; она должна выйти замуж за Малыша Го; она будет рожать ему детей; и когда-нибудь она отдаст своих дочерей другим мужчинам. Так оно и будет. Таков мировой порядок. Она довольно резко сказала:

– Я думала, монахи учат, что желание – это причина всех страданий.

– Это правда, – согласился он. – Но ты знаешь, что хуже страдания? Не страдать, потому что ты не настолько жив, чтобы страдать. – Прилетевший сквозняк шевельнул воздух, разметал тонкие струйки дыма благовоний. Он быстро взглянул на нее, и она вздрогнула. «Он меня понимает», – подумала она, и странная напряженность его взгляда заставила ее почувствовать себя так, словно ее понимают впервые в жизни. Будто выплескивая некую добытую с трудом тайну в возникшую между ними близость, он тихо произнес:

– Научись хотеть чего-нибудь для себя, Ма Сюин. Не того, что ты должна хотеть по словам кого-то другого. Не того, чего, как ты думаешь, ты должна хотеть. Не иди по жизни, думая только о долге. Если все, что у нас есть, – это лишь короткие промежутки между очередным небытием, почему бы не получить максимум удовольствия от той жизни, которую мы проживаем сейчас? За это стоит заплатить.

Она уставилась на него, волосы на ее руках встали дыбом. На мгновение она увидела длинный свиток мирового времени, в котором каждая ее жизнь была не ярче и не длиннее, чем вспышка светлячка в темноте. Она инстинктивно поняла, что он не играет сейчас какую-то роль, он в это верит. Но в то же мгновение, когда она увидела эту чистую правду, она поняла, что в этом все дело: это правда только для него самого. Мужчина может желать всего, что предлагает мир, и все же у него будет возможность, пусть очень небольшая, достичь этого. Несмотря на то что он признал ее личностью, способной желать, он не понимает ее реальности: что она женщина, попавшая в ловушку узких рамок женской жизни, и все, чего она может желать, в равной степени невозможно.

Она встала и собралась уходить.

– Может быть, твое страдание стоит того, чего ты желаешь достичь, – с горечью сказала она. – Но мое таким не будет.

12
Хичэту. Шаньси. Третий месяц

Вид широких, открытых равнин Хичэту, где ветер катил бесконечные волны зеленой и желтой травы на запад, неизменно вызывал в сердце Эсэня глубокую тоску по времени предков. Охотничий лагерь Великого Хана, однако, был похож на лагерь степных кочевников, как город на деревню. Вместо войлока юрты были сделаны из тончайшей ткани из шерсти ягнят, у дверей были расстелены ковры и устроены навесы из блестящего атласа. Все знатные люди Великой империи Юань переходили с одного ковра на другой: министры и генералы; принцы крови и принцессы империи; правители провинций и принцы-заложники вассальных государств. Повсюду тысячи слуг, служанок, поваров, лекарей, стражников, конюхов, егерей, священников и артистов, занятых обслуживанием хозяев. Гости пили виноградное вино и айрак, ели мясо, приготовленное по экзотическим рецептам западных стран, и пользовались посудой из тончайшего цзиндэчжэньского фарфора. Их кони и скот съедали траву под корень, пока земля не становилась похожей на голову монаха, а вся равнина была усеяна украшенными драгоценными камнями юртами, которые сверкали в лучах солнца, заливающего плато.

В центре стояла юрта Великого Хана. Ее стены из безупречно белого шелка были так густо расшиты золотыми нитями, что потрескивали на ветру. Внутри на возвышении сидел Великий Хан. Эсэнь, простершись на ковре рядом со своим отцом и братом, вместе с ними воскликнул:

– Десять тысяч лет жизни Великому Хану, десять тысяч лет!

Великий Хан, десятый император империи Великая Юань, произнес:

– Встаньте.

Эсэнь всю жизнь сражался за абстрактную идею Великой Юань. Сейчас, в присутствии ее воплощения, его охватило пьянящее чувство успеха. Он сел на пятки и осмелился в первый раз посмотреть на Сына Неба. Великий Хан носил халат цвета золотого ляна, в его ткани просвечивали призрачные силуэты драконов, как облака в прозрачном супе. Лицо у него было на удивление обыкновенным: круглым и мясистым, с красными щеками и тяжелыми веками. На нем застыло выражение апатии, которое удивило и смутило Эсэня. Несмотря на то что он знал, что это не так, он всегда отчасти верил, что Великие Ханы до сих пор оставались воинами.

– Приносим поздравления Принцу Хэнань, – сказал Великий Хан. – Надеемся, ваше путешествие сюда было приятным и ваша семья и ваши люди вполне здоровы.

– Прошел долгий год с тех пор, как этот недостойный в последний раз выражал вам свое почтение, Великий Хан, – ответил Чаган. – Мы благодарны за возможность насладиться вашим гостеприимством перед тем, как вернуться к выполнению вашего приказа и выступить в поход против мятежников.

Взгляд Великого Хана скользнул поверх головы Баосяна и остановился на Эсэне.

– Мы много слышали о вашем сыне, который возглавляет армию. Если бы вы раньше брали его с собой, мы бы были рады его узнать. Это он?

Тело Эсэня наполнило радостное предвкушение. Он еще раз упал ниц:

– Этот недостойный слуга выражает почтение Великому Хану. Я Эсэнь-Тэмур, первый сын Великого князя Хэнани. Дня меня было бы большой честью представить вам доклад о ходе борьбы против мятежников юга.

– М-м-м, – отозвался Великий Хан. Когда Эсэнь поднялся, его радостное предвкушение сменилось смущением: Великий Хан уже потерял к нему интерес. – Главный советник примет ваши доклады.

Эсэнь последние два дня провел, готовясь к этой встрече. Он собирался с духом, предвидя нагоняй, и надеялся, что его хоть немного похвалят. Он понимал, как важна его кампания против мятежников для безопасности империи Великая Юань. Теперь, ошеломленный таким явным отсутствием интереса, он неуверенно произнес:

– Великий Хан?

– Великий Хан. – Из-за трона выступил чиновник. В отличие от Великого Хана, поведение которого вызывало разочарование, Главный советник говорил уверенно и властно, как следовало ожидать от Верховного главнокомандующего армии Великой Юань. Он смотрел на них троих с непроницаемым выражением лица. – Я действительно хорошо информирован о достижениях войск Великого князя Хэнань. В последний год они снова одержали славную победу в борьбе против врагов империи Великая Юань на юге. Сокрушительное поражение всего движения Красных повязок уже близится. Великий Хан, наградите их, прошу вас!

То, что Главный советник не упомянул его поражение, наполнило Эсэня благодарностью и одновременно встревожило. Казалось, что важный вопрос остался без внимания. Ему не понравилась мысль о том, что его провалы и успехи, с таким трудом доставшиеся на поле боя, были возможно, всего лишь оружием в междоусобных схватках при дворе.

Великий Хан слабо улыбнулся, глядя на Чагана сверху.

– Великий князь провинции Хэнань всегда был самым верным подданным Великой Юань и заслуживает нашей самой высокой похвалы, – сказал он. – Он будет вознагражден. Но сейчас, Князь, идите, поешьте и выпейте и позвольте мне посмотреть, как ваши сыновья будут соревноваться завтра. Нам доставляет удовольствие видеть будущее Великой Юань на поле боя.

Когда они встали и попятились прочь от трона, Эсэнь огорченно подумал о своих рухнувших надеждах на эту встречу. Предполагалось, что Великий Хан служит олицетворением культуры и империи, которую высоко ценил Эсэнь и защищать которую стало делом всей его жизни. Открытие, что Великий Хан не более чем…

Но он не мог заставить себя даже подумать об этом.

Когда они вышли из юрты, то столкнулись со следующей группой высокопоставленных лиц, ожидающих возможности приветствовать Великого Хана.

– О, Чаган! – радостно воскликнул генерал-губернатор Шаньси Болуд-Тэмур. – Рад видеть, что вы в порядке. Надеюсь, ваша семья и люди здоровы. – Стоящий рядом с ним прыщеватый Алтан выглядел самодовольным, как всегда. В отличие от довольно сурового Принца Хэнань, генерал-губернатор Шаньси всегда был всем чересчур доволен. Его богато вышитый костюм для верховой езды по нынешней моде имперского двора включал юбку в складку и был такого ярко-аквамаринового цвета, что Эсэнь удивлялся, как он не привлекает к себе всех крылатых насекомых на расстоянии пяти ли.

Будучи отцом императрицы, Болуд каким-то образом умудрялся вести себя так, словно он ожидает еще больше милостей от императора.

– Должен сказать, я удивился, получив от вас просьбу прислать еще войск, – продолжал Болуд. – Я не мог представить себе, что возможно потерпеть подобное поражение от этих крестьян. Чем они сражаются, неужели лопатами? Хорошо, что есть я и могу вас выручить, а? Между прочим, должно быть, это ваш первый сын, Эсэнь-Тэмур. Я уже очень давно не видел тебя здесь, Эсэнь, и невольно все еще считаю тебя маленьким мальчиком. Ну, уверен, недавние события тебя кое-чему научили. Если бы у меня был генерал, потерявший десять тысяч солдат за одну ночь, я бы приказал закатать его в ковер и бросить в реку. Хотя я его недавно встретил и понимаю, почему ты этого не сделал. Клянусь Небом, он такой хорошенький! Тебе следует продать его как женщину, и ты бы получил за него в три раза больше, чем за проигравшего битву генерала… – Он заржал. – А это Ван Баосян! Я поверить не мог, когда Алтан мне сказал, что ты до сих пор не командуешь батальоном. В твоем возрасте! И каждый год отказываешься участвовать в здешних соревнованиях! Конечно, не потому, что не умеешь натянуть лук, но…

Стрельба из лука была правом монголов по рождению, не было ни одного мужчины, ни одной женщины, которые имели право называться монголами, если не умели стрелять из лука. Болуд уставился на нежные руки Баосяна, а Эсэнь почувствовал, как его кровь закипела от обиды за брата. Не в первый раз он пожалел о том, что они зависят от Болуда.

Баосян ответил гораздо вежливее, чем ожидал Эсэнь:

– Может быть, сегодня я изменю своим привычкам и приму участие в играх, уважаемый генерал-губернатор. Уверен, что это доставит удовольствие моему отцу.

– Ну и хорошо, – сердечно произнес Болуд, будто только что не оскорбил всех присутствующих сразу. – С нетерпением буду ждать твоего выступления.

Баосян поклонился, но Эсэнь заметил, что он провожал задумчивым взглядом аристократов Шаньси до самого входа в юрту Великого Хана.

К большому неудовольствию Оюана, состязания Великого Хана продолжались с восхода до захода солнца все более длинных весенних дней. Мужчины – и даже некоторые женщины – соревновались во всех видах мастерства, существующих на свете. В стрельбе из лука и скачках, джигитовке, «вытаскивании козла»[32] 32
  Вытаскивание козла – цель этой древней азиатской игры состоит в том, чтобы нести тушу и бросить ее на цель на земле, в то время как десятки других всадников хватают тушу, бьют, пинают и изо всех сил пытаются отнять ее.


[Закрыть] и надувании коровьей шкуры, соколиной охоте и поло, метанию кинжала и во всех видах схваток с оружием и без оружия, принятых во всех землях четырех каганатов. И он, и Эсэнь, привыкшие расходовать энергию на продуктивные военные действия, считали это странным. В Хичэту похвалы удостаивалось изображение борьбы, а не ее результат, часто чествовали проигравшего, обладавшего более зрелищным стилем.

– Ты ведь не ждал, что при дворе возвышают по заслугам? – язвительно спросил господин Ван, когда Эсэнь указал на это, и зашагал прочь под зонтиком с чашкой напитка в руке.

Оюан, стоящий на середине поля для соревнований под лучами палящего солнца, раскалившими его шлем, подумал, что господин Ван в кои-то веки проявляет завидную активность. Придворные, развалившиеся в шелковых павильонах по периметру поля, со смехом заключали пари, вокруг них вилась стая слуг, которые разносили всевозможные закуски, слишком странные, на вкус Оюана: сладкие и острые сушеные кальмары с миндалем; фаршированные рисом жареные красные финики в сиропе из ароматных оливок; соленый чай с маслом яка; корзинки с тропическими фруктами с дальнего юга, вид которых вызывал тревогу. Он вспотел и был раздражен. Все утро он участвовал в поединках на мечах, и все они проходили одинаково. Противники, решив, что перед ними слабый сопливый мальчишка (или девчонка, что еще хуже), бросались на него и получали свой урок. Стиль Оюана не отличался изяществом и артистизмом и не нравился толпе. Тем не менее он был чрезвычайно эффективным.

– Генерал Чжан Шидэ из Янчжоу в следующем поединке соревнуется с генералом Оюаном из Хэнань! – выкрикнул глашатай, и следующий противник Оюана подошел к нему по траве. Он увидел наньжэня, его лицо было ничем не примечательным и не отличалось красотой. Квадратная линия волос, сильный лоб и выражение лица говорило о пережитых невзгодах. Но в тенях под глазами и в углах рта залегли тени, свидетельствующие о каком-то сильном чувстве. О тысяче будущих выражений, которые появятся на этом лице.

– Неужели мы действительно встречаемся впервые? – спросил Оюан на языке хань. Семья Чжан, торговая империя которой контролировала побережье и Великий канал, снабжающая Ханбалик солью и зерном, имела такое большое значение для империи Юань, что Оюан давно знал имя генерала Чжан и слышал рассказы о нем. Странно было понимать, что их знакомство не основано на личных связях.

На какое-то мгновение в глазах генерала Чжан сверкнуло нечто, похожее на удивление, затем удивление исчезло, и он тепло улыбнулся, приветствуя его.

– Странно, не так ли? Такое чувство, будто мы уже знакомы. Когда я услышал, что вы будете здесь, в Люилине, – он назвал Хичэту по-ханьски, – я с нетерпением стал ждать этой встречи, как со старым другом. – Он бросил насмешливый взгляд на зрителей. – Хотя не ожидал встречи именно при таких обстоятельствах.

– Никогда не надо недооценивать любви монголов к соревнованиям, – ответил Оюан. – Дайте двум мужчинам по куску мяса, и они будут соревноваться, кто прикончит мясо первым.

– И вы разделяете их вкусы? – спросил Чжан с насмешкой.

Оюан слегка улыбнулся:

– Я точно не люблю проигрывать.

– Это вряд ли исключительно монгольская особенность. Когда император попросил меня поучаствовать в соревнованиях, я думал, знаете ли, что мне в моем статусе этого делать не подобает. Я решил, что проведу один поединок, чтобы раньше освободиться. Но, к сожалению, моя гордость не позволила мне проиграть. Так что сейчас мы оба здесь. Могучие защитники Великой Юань, которые сейчас будут гоняться друг за другом по полю в полдень на потеху толпе.

Они преклонили колени перед павильоном императора и повернулись друг к другу. Оюан сказал:

– Возможно, это к лучшему: если сейчас мы лишь немного знаем друг о друге, то наверняка будем очень хорошо знакомы после этого.

– Мы могли бы сделать то же самое за хорошей трапезой.

– Посмотрев, кто закончит ее первым?

Чжан рассмеялся:

– А, у вас имя и лицо одного из нас, но я вижу, что в действительности вы монгол. Кроме любви к соревнованию по поеданию мяса вас выдает ханьский акцент. Начнем?

Хотя Чжан был среднего роста, но зато крупнее Оюана, и опыт давал ему преимущество. Во время первой атаки он продемонстрировал свой стиль, горячий и страстный; в нем была та чувствительность и тот артистизм, которых недоставало Оюану Толпа радостно кричала, наконец-то получив то зрелище, которого не давал им Оюан.

Отражая контратаку Оюана, Чжан сказал:

– Вы действительно так сильно хотите победить и стать противником Третьего Принца?

– Третьего Принца? – Единственный принц крови, не умерший в детстве, Третий Принц был сыном любимой и самой влиятельной наложницы Великого Хана. Ему уже исполнилось девятнадцать лет, а он до сих пор не проявлял признаков того, что имеет Небесный мандат, который требовался для провозглашения его наследником престола. Поскольку принцы чрезвычайно редко получали Мандат уже взрослыми, большинство монгольских аристократов верили в то, что когда-нибудь родится более подходящий принц, который унаследует и Мандат, и трон.

– Вы не обратили внимания на другие схватки? Он сразится с победителем этой схватки, в финале. Хотя должен сказать, что его искусство владеть мечом соответствует ожидаемому от человека, которому никогда не позволяют потерпеть поражение.