Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Во сне он не спешил идти к бетонному зданию. Казалось, он боялся. Когда наступила ночь, он нашел канистру сильно и резко пахнущего бензина, разлил его вокруг машины и поджег. Ей не понравился запах. Они сели подальше. На этой высоте дул сильный ветер, пламя вздымалось красными языками, от каждого порыва взлетали искры.

Она не спрашивала, но он сказал: «В конце концов нас просто похлопали по плечу и решили, что мы будем довольны. Они сказали, что нас не посадят, если мы будем вести себя хорошо и не трогать больше коров. Кстати, у меня хронический синусит, нельзя ли что-нибудь с этим сделать?»

Он сказал: «Все влиятельные друзья, которых мы приобрели, все эти люди говорили, что мы были бы хороши, если бы у них нашлось время представить нас правильно, что мы загадочные и чудесные, но они слишком заняты для чудес, что если бы мы вели себя лучше или были более привлекательными, да я хрен знает, что еще, – вот тогда бы к нам прислушались. И в какой-то момент ты перестаешь хотеть, чтобы люди тебя слушали, ты хочешь, чтобы они что-то делали».

Он сказал: «Однажды вечером мы собрались на кухне. У нас снова была говядина, нам всем было нехорошо, но, по крайней мере, веганов среди нас не было. Мясо не могло кончиться, потому что я был там. Мяса было много, но и ртов было много. Мы сидели у треснувшего окна, так что Г мог нас слышать, пока занимался барби, которая в темноте становилась чертовски вредной, и мы ели с бумажных тарелок, и я сказал им…

Я сказал им: “Хватит. Нас собрали, чтобы спасти планету. Мы спасем планету. Мы не дадим им сбежать. Мы все исправим”.

И все они сказали: “Да, Джон”, потому что они были моими друзьями и любили меня. А еще они были страшными язвами и большинство имело по нескольку научных степеней, поэтому они поинтересовались: “А как? Мы знаем, что ты способен на X, Y и Z. Но не на A, B или C. Нам нравится магия костей, но как ты собираешься это осуществить?” А вот П единственная из всех предложила начать сначала. “Если они собираются позволить нам исправить этот мир, ты должен добиться серьезного к нам отношения. Найти рычаги воздействия. Если из тебя хотят сделать злого волшебника, стань злым волшебником. Потом напишем в учебниках истории, что ты был добрым волшебником. Ну или хотя бы нормальным. Они не слушают, когда мы говорим вежливо, так послушают, когда мы напугаем их до усрачки”».

Он сказал: «Это, конечно, просто доказывает, что второй уровень на экзамене NCEA вовсе не лишает тебя возможности перемен. Ты все еще можешь есть стейки, говорить с волшебниками и свергать правительство».

Она ничего не сказала. В конце концов, он даже не разговаривал с ней. Он разговаривал в нее. Ей оставалось только подождать, пока он скажет: «И у нас появилась возможность».

Он сказал: «Вскоре после этого к нам приехала большая черная машина с чуваками в костюмах. Мы не хотели, но они пообещали нам по телефону, что собираются только поговорить, что они представляют кого-то еще. К тому времени я был уже уверен, что смогу справиться с любой засадой, к тому же со мной были Титания и Улисс, но они правда хотели просто поговорить. Они довольно туманно пояснили, кто они такие, сказали только, что у их организации настали тяжелые времена, потому что их лидер недавно вышел из строя, и что в ближайшее время дела пойдут еще хуже. Когда мы настойчиво уточнили, что значит “вышел из строя”, они признались, что он умер. И я сказал: “Нет-нет, я не могу вам помочь, это не в моих силах”, а они: “Нам просто надо, чтобы он не выглядел мертвым, остальное мы сами сделаем. Честно говоря, нас это даже больше устроит. Можно сделать ему постоянный пульс? Чтобы у него текла кровь, если поранится? Нельзя ли убрать следы разложения? Сможет ли он говорить, если мы захотим?”

Я подумал, что это интересный проект. Я решил попробовать поработать над этим. Объяснил, что мне придется действовать на расстоянии. Что, если они хотят, чтобы он говорил, я должен в этом участвовать и это не может быть разовым случаем.

Я все пытался выяснить, кто они на хрен такие и что это за чувак, но они были неколебимы. Сказали только: “Вот аванс. Вот столько будем платить каждый месяц, пока он будет выглядеть живым”».

Он сказал: «В этой цифре было очень много нулей.

И я стал думать. Через несколько недель я понял, что могу это сделать. Это было несложно. Самая большая проблема заключалась в том, чтобы нагреть кровь внутри тела, чтобы из него не выливалось ничего холодного. Вообще я предложил им куртку с подогревом, но они оказались теми еще душнилами. Чтобы заставить его говорить, понадобился дипфейковый имитатор голоса, которым говорил кто-то, или простенький искусственный интеллект, а для сложных речей – я. Потом мы назначили время и дату моего полета за границу – моего, А, М и Г, остальные оставались дома, – чтобы сделать работу и получить деньги. Они завели мне счет в китайско-швейцарском банке на вымышленное имя, чтобы я мог переводить деньги. Мне звонили банкиры, которые все организовали. Мы очень воодушевились, потому что могли снова начать финансировать криопроект. Мы искали финансирование».

Он сказал: «Я уже готов был лететь, когда мы получили очередные новости о сверхсветовых кораблях. Они получили все гарантии, за которые мы боролись, или почти получили. Международная федерация астронавтики сказала “да”. Панъевропейское агентство сказало “да”. Они предложили план для первой, второй и третьей волны, чтобы эвакуировать всех с планеты, и это заняло бы максимум пять с половиной лет, и даже оставались люди, которые выключили бы все перед последней волной. Никакой суеты, никакой суматохи. Они украли много наших формулировок, но это был всего лишь очередной пинок, которого мы почти не почувствовали. Все это прошло потому, что это оказалось благотворительное мероприятие. Они сказали, что профинансируют большую часть. Это на их деньги стремительно нищающие триллионеры отправятся в космос. Этих чуваков, которые шли совсем рядом с нами.

М и А снова сорвались, крича, что это херня и ложь. Какие корабли они используют? Кто их разрабатывает и где? Наши контакты говорили, что видели фото, ходили по верфи, все в порядке, все по плану. Я не мог поверить, что они настолько наивны. Я не мог поверить, что они повелись на эту корпоративную фальшивку, когда нас столько обсуждали, осуждали и сдерживали. К попробовала сказать, что это было другое время, что сейчас все очень страшно, если бы мы запускали криопроект прямо сейчас, вероятно, было бы намного проще, но от этого никому из нас не стало лучше. А младший брат А сказал: “Деньги, конечно, – это огромная коллективная галлюцинация, но невозможно нагаллюцинировать столько, даже в крипте”. Мы были уверены, что это афера. Даже не воздушный замок, а просто мошенничество».

Он сказал: «Но нас никто не послушал. Никто не стал изучать то, что мы просили изучить. Нам показывали нечто, что выглядело как доказательства, а когда мы возражали, нам напоминали, что у коров были друзья и вообще сложные социальные отношения. М и А выступали единым фронтом, и это было чертовски страшно. Меня всегда пугало, когда они объединялись. Но оба они притихли, когда нас втроем забрали на вертолете и высадили на случайной нефтяной вышке, чтобы сделать дело. Я попросил показать мне тело, прежде чем кто-либо передаст кому-либо деньги. Шестое чувство, наверное».

Он сказал: «Мне позволили осмотреть тело, и я понял, с кем имею дело и насколько это важно. Речь шла не о группе. А о чертовой нации. Меня впутали в грандиозный политический заговор. А и М посмотрели на меня и сказали: “Делай”.

И я сделал. Я восстановил труп, хранившийся в морозилке, устранил все травмы тела, пытающегося сожрать себя после смерти. Сделал переливание крови вручную, чтобы восстановить баланс жидкости и заставить кровь течь. Убедился, что тело работает чисто механически, расслабил все мышцы. Перестроил сердце. Проделал несколько маленьких фокусов, заставил глаза моргать, помог им вставить динамик в горло, сделал губы. К этому моменту мне было здорово нехорошо. Я вообще не знал, что этот чувак умер. Точнее, этого вообще никто не знал. Но я не чувствовал себя героем. Да и что я мог сделать? Говорили, что это максимум на год, что сейчас нельзя допустить политическую нестабильность и что мы вообще вымираем прямо сейчас».

Он сказал: «Итак, я заставил его сидеть, ходить и двигаться, и он даже сделал видеозвонок родным. Все в порядке. Все сработало.

И тут я сказал: “Я вам все равно понадоблюсь для публичных выступлений. Это нельзя сделать на расстоянии”. И они ответили, что заложили это в бюджет. И тогда М и А вступили в переговоры. Они сказали, что не хотят получать плату наличными. Они сказали, что мне нужно нечто более ощутимое. И так мы это обсасывали и обсасывали. В какой-то момент я подумал, что они откроют огонь, так они нервничали. Они колотили кулаками по столу, как в фильме про копов, типа “Мы можем прекратить в любую секунду! Мяч на нашей стороне! Теперь мы знаем, как много это значит для вас!” Ну, я сказал, что не отвечаю за этих двоих, что они ведут себя очень подло и неожиданно. Я-то хотел просто время провести, а они такие резкие. Думаю, мы им так надоели со своей игрой в доброго, злого и извиняющегося полицейского, что они согласились».

Он сказал: «Вот так я вернулся домой с парой миллиардов долларов и ядерным чемоданчиком».

Когда к Ноне вернулось зрение, оказалось, что она лежит на трех сдвинутых стульях. Зрение, слух и обоняние вернулись разом, а вот воспоминания оставались странно размытыми, как будто они столпились за дверью, ожидая возможности ворваться и объявить вечеринку-сюрприз. Комнату она не узнала. Она смотрела на ДСП-шный потолок с дырками, на моргающую лампу, лежа в неуклюжей, неудобной позе, только и возможной на импровизированной кровати.

Это ее не смущало. Ее многократно укладывали на импровизированные кровати самые разные люди. Важнее было то, что ее лодыжки кое-как примотали к спинке стула, а одну из рук – к куску стула, который оказался ближе всего к голове. Другую руку притянули к радиатору цепью в пластиковой оплетке – такой пристегивают велосипеды те, кто хочет, чтобы угонщику пришлось попотеть. Она видела такие цепи в городе – обычно перерезанные кусачками.

Внезапно Нона закатила третью истерику.

За всю свою жизнь Нона закатила ровно две истерики. О первой она ничего не помнила, но о ней рассказала Пирра. Пирра тогда смеялась ртом, но не глазами: глаза были очень темными, печальными и тревожными, как будто эта истерика напомнила ей что-то, что Пирре очень не хотелось вспоминать. Вторую ее истерику помнили все. Именно тогда ей внушили, что нужно как-то сдерживаться, и именно по этой причине Паламед и Камилла всегда позволяли ей уходить к океану, хотя это было самое опасное из ее желаний – как для их маскировки, так и вообще. Океан помогал ей перестать злиться, и эффекта хватало надолго, так что еженедельное купание гарантировало, что она будет максимум слегка кукситься. Но в этот момент все произошедшее – Пирра, Ангел, Табаско – легко перечеркнуло многонедельные усилия Паламеда и Камиллы по ее купанию.

Нона выгнула спину и протяжно заорала: этот рев длился, и длился, и длился, пока у нее не лопнула гортань, не зажила и снова не лопнула, вместе с криком изо рта шла кровь. Это было ее предупреждение. Ну а потом она поддалась гневу во всей его простоте. Она тянула, и тянула, и тянула руку, прикованную к радиатору, уже должно было стать больно, но, как всегда случалось, она не чувствовала боли и не рассуждала. На самом деле болело все. Скользкой пугающей болью, которой тело давало понять, что она совершает огромную ошибку, но гнев давал Ноне силы не слушать. Рука освободилась от цепи. Стало грязно. Дальше ей нужно было высвободить ноги, и это оказалось сложнее, потому что все вокруг было мокрым. Ей пришлось задействовать обе руки и обе ноги. Несколько долгих, беспомощных и безумных мгновений ей казалось, что она застряла, она испугалась так же, как когда Камилла помогала ей надевать рубашку через голову, что-то пошло не так, и она попыталась просунуть голову в рукав. Примерно с такой же тревожной суетой, как тогда, она освободила ноги. Пластиковые стяжки были хороши, как и говорила Корона, и не лопнули. Нона прошла сквозь них с криком.

В комнате не было ничего, кроме трех стульев, которые, вероятно, никогда больше нельзя будет использовать в качестве стульев после того, что она сделала, пыльного ламинированного стола, лампы и запертой двери. Нона бы пролезла под дверью, если бы пришлось, но дверь оказалась не настолько прочной. Нона смела мусор и палец с сиденья одного из стульев и грохнула им в дверь. Красота ее гнева была не в силе – тело Ноны не было сильным. Красота была в том, что она могла колотить дверь снова, и снова, и снова, со всей доступной ей силой, столько раз, сколько ей хотелось.

Это только увеличивало хаос. Нона злилась. Дверь поддалась.

Подушка с сиденья стула давно слетела, один из металлических подлокотников обломился. Второй сломался еще раньше. Он пригодился, когда ей нужен был зазубренный край, чтобы стать меньше. Второй подлокотник оказался длиннее, и она крепко схватилась за него двумя руками. Хотя все вокруг стало сырым и скользким, она почувствовала себя в безопасности. Когда она наконец расколотила дверь на кусочки, она выставила перед собой руки с оружием и увидела тесную группу людей в масках, армейских штанах и тяжелых ботинках, прямо у Страсти.

Мысль о ботинках Страсти снова разозлила ее. Она внезапно возненавидела Страсти. Если бы не Страсти, возможно, никого бы и не застрелили. Может быть, никто бы не запер Табаско в генераторной. Она увидела ряд черных дыр – на нее направили несколько стволов, – и в четвертый раз за очень короткий промежуток времени в нее выстрелили. Она поскользнулась в луже и упала спиной в занозистые обломки двери, две пули вошли в грудь, одна в колено.

Нона снова встала и разозлилась еще больше. Она похлопала в луже одной рукой, потом другой, взмахнула обломком дешевого металла, как мечом, и завопила так громко, что крик, казалось, исходил из ее носа, глаз, мозга. Солдаты сделали шаг назад.

Нона повернулась и побежала по коридору с громким шлепаньем. Она видела перед собой вооруженных людей, людей, которые, несмотря на разные маски, очки и капюшоны, все равно казались одним и тем же человеком. Кто-то в коридоре вопил: «Отходим, отходим!», но крик Ноны был громче. Один из солдат не отступил, а снова выстрелил в нее. Она подняла обломок металла над головой и побежала к нему, и он закричал под маской. Нона кричала сквозь свою маску, маску, которая стала ее лицом.

Стало очень шумно, разом возникло очень много звуков. Ей показалось, что она стоит на разделительном островке, а ее задача – разводить тяжелый транспорт. Когда-то Нона думала, что это чудесная работа, но больше ей так не казалось. Эдемит отшатнулся от ее крика, уронил пистолет и зажал уши руками в перчатках, и она открыла рот, чтобы показать зубы.

Кто-то набросил что-то ей на голову. Это был капюшон, который затягивали на шее. Она потянулась сорвать его, но кто-то большой и тяжелый прижал ее руки к телу. Как будто ее спеленали. Нона задергалась, но это было хорошее средство против нее, возможно, лучшее. Камилла тоже завернула ее в одеяло во время второй истерики. Когда стало темно, ее тело, казалось, вспомнило, что израсходовало что-то, что-то огромное, и она задрожала.

Она дрожала так, что думала, что умрет и что вот она какая, смерть. Под капюшоном она услышала, как ее собственные губы произнесли яростно, отчетливо и холодно, несмотря на дрожь:

– Дурак. Ты убиваешь ее.

Но она говорила сама с собой.

Во сне ночь не уступала место утру. Свет, проникающий сквозь облака, поменял цвет, но ничего не расцвело и не утонуло, только при дыхании вздымались их собственные грудные клетки. Во сне она часто забывала, как дышать и глотать, и давилась собственной слюной, пока испуг не проходил и тело не вспоминало все за нее.

В темноте, которая могла быть рассветом, он сказал: «Никто из нас не планировал использовать ядерное оружие. Мы никогда не думали, что сделаем это. Оно походило на игрушку. Мы все смеялись над тем, что к нему прилагалась инструкция. Я думаю, мы боялись того, что произойдет, если мы перестанем смеяться. Мы вскрыли пол, установили сейф под линолеум и поклялись, что никогда не будем использовать его. Г проверил, что оно не может сработать. Мы никогда не собирались взрывать его всерьез. Но это был наш рычаг влияния. Способ заставить людей слушать нас. Такой же, как деньги. Сначала мы решили продолжать говорить правду, продолжать изучать историю со сверхсветовыми кораблями, продолжать задавать трудные вопросы. В качестве второго варианта действий мы могли закидать их деньгами. Ну а в третьем варианте мы говорили людям, что применим ядерное оружие».

Он сказал: «Это не так наивно, как звучит. Типа, да, мы вполне осознавали, что наличие у нас этой штуки – серьезный международный инцидент. Но мы были причастны к этой огромной тайне, да, у нас был доступ к одному из крупнейших политических скандалов всех времен, и без нас бы ничего не получилось скрыть.

Бомба, по крайней мере, заставит их задуматься.

Это должно было произойти. И нам надоело, сколько времени все это занимает. Вокруг было столько бюрократии и волокиты и так много людей отказывались делать так много вещей, что мы были готовы рискнуть судом в Гааге, лишь бы это все остановить. Готовы устроить адский беспорядок, чтобы выиграть время. Готовы сделать что угодно, чтобы ты шла дальше.

К продолжала требовать, чтобы я выбрал что-то одно. Мы вкладываемся в доказательство того, что новый план – херня, или в твое спасение? Я говорил, что и в то и в другое, почему нет. К продолжала утверждать, что и то и другое невозможно: “Выбери один вариант и придерживайся его. Реши, на что наплевать”».

Он сказал: «Я обнаружил, что, когда ты властелин смерти, тебе становится насрать на все».

Затем он сказал, большим пальцем массируя висок: «Я до сих пор не могу поверить, что на меня просто не обращали внимания и боялись меня. Это нечестно. Либо ты злой волшебник и все хотят знать, что ты думаешь, либо ты добрый волшебник и никому до тебя нет дела. Это было несправедливо. Это не должно было быть так».

Во сне она не задавала ему вопросов. Обгоревший корпус машины дотлевал. Запах, казалось, впитался в ее одежду, волосы, в жидкую грязь. На такой высоте, в тумане было холодно, и у нее дрожали руки. Она паниковала, пока он не сказал ей, что это естественно.

Он сказал: «К тому времени план создания сверхсветовых кораблей исполнялся вполне стабильно. Все больше и больше наций давали добро. Они спорили, кого сажать на корабли, какого они будут размера и формы, как бы не скатиться в очередной виток колонизации. Вот тут они встречали сопротивление, потому что триллионеры продолжали твердить, что есть же тщательно отобранные люди, что мест мало, что они уже прошли обучение, что это не туристическая поездка. Это никому не нравилось. Мы все время говорили, что это все фигня, и теперь вдруг начали набирать обороты. Я предлагал дать мне год, чтобы я решил вопрос с Тау Кита в одиночку, говорил, что у нас есть план, что я могу много сделать с криотанками, если мне дадут возможность. Получил транстасманийскую поддержку. А потом триллионеры ударили в барабан и оттеснили меня на задний план. Эти суки сказали, что подготовят места для двух сотен человек. Двух жалких сотен! Я был уверен, что никто на это не купится».

Он сказал: «Все на это купились».

Он сказал: «Оказалось, что все хотели назначить кого-нибудь на этот борт, особенно если могли выдвинуть свою кандидатуру. Полные мудаки. Как только они получили зеленый свет, они сказали, что первая волна отбудет через три месяца, что надо сделать это быстро, чтобы успеть подготовить вторую волну перед следующим раундом климатического голода».

Он сказал: «Мы заплатили людям, чтобы кто-то нашел их инженерные сооружения. Дикий был головняк. Прикинь, кучка людей, которые раньше и травы-то купить были не в состоянии, теперь искали наемников. К счастью, П знала кое-каких армейских, которые знали бывших солдат… очень в духе “Солдата удачи”. Их поймали практически сразу, но к этому моменту я уже хорошо действовал на расстоянии, мне пришлось попрактиковаться. У меня появились глаза и уши на заводе, их главной строительной площадке, и я сразу заметил, что они действуют не по плану. Им даже привозили совершенно не те материалы, которые нужны для космических кораблей. Они заказывали всякую херню, чтобы создать впечатление, что очень заняты. У них было маловато людей. Корпуса будущих кораблей не росли. Лучше всего было просто зайти в пустое здание, но то, что я увидел, показалось достаточно подозрительным, чтобы я понял, что этого недостаточно».

Он сказал: «Итак, я пошел к правительствам, которые все еще симпатизировали мне, вроде нашего и всего Транстихоокеанского региона, и мы предъявили свои доказательства. Посмотрите, это не работает! Они должны были остановить программу и законсервировать заводы для проведения расследования, но вместо этого они задали вопрос триллионерам. И триллионеры солгали! Они лгали, как будто от этого зависела их сраная жизнь. На каждый вопрос у них был готов ответ; я уверен, что им кто-то заранее рассказал о нас. Наши дерьмовые наемники попались. Они лгали, и все глотали их ложь. А потом еще и сообщили, что хотят посадить нас в тюрьму. Типа, не пора ли вам, ребята, перестать быть независимыми деятелями, когда в большинстве стран вас признают сектой? Типа, мы все здесь официальные лица, ну кроме триллионеров. Типа, вы вообще в курсе, что коровы могут узнавать друг друга?»

Он сказал: «Я разозлился».

Он сказал: «Дома я сказал, что раз нас считают сектой, ну так будем сектой. Понадобятся только карандаш для глаз и плащи. У Н уже были припасены и карандаш, и плащи. Мы пытались действовать как можно прозрачнее и научнее, но теперь мы вели стримы стремительнее, чем можно было бы вручить нам судебные повестки. Конец света близок и все такое. Присоединяйтесь к нам. Живите вечно. Власти лгут вам. Пока не началось, я пытался использовать всякие там научные термины. Придумал фтинергию… слово, после которого нужно принимать препараты от аллергии. Я пытался сделать вид, будто все, что я делал, имеет какие-то принципы, что потом я буду писать об этом статьи. Я бросил все это, потому что никому не нужны ни статьи, ни теоретические основы. Всем нужна волшебная палочка. Всем нужно спасение».

Он сказал: «Я сказал, что спасу их. Я сказал, что я некромант».