Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 341 страниц)

25

Хотя теперь они знали, что у Гидеон есть вполне работающие голосовые связи и она ими пользуется, прогулка до лаборатории прошла в молчании. Любой спуск в глубины Первого дома приводил подростков в состояние полной боевой готовности. Они были такие нервные, что прижились бы и в глубинах параноидального Девятого дома. Оба шугались от каждой тени и смотрели на проходящих мимо скелетов с ненавистью и отчаянием.

Им не нравилась ни открытая терраса, под которой бушевали волны, ни прохладный мраморный коридор, ни мраморная лестница, которая вела в неприметную комнату с люком в лабораторию. Они заговорили, только когда Гидеон вставил ключ в люк и повернула с резким щелчком. Говорила Жанмари, и давалось это ей нелегко:

– У нас так и нет ключа. Может быть, нам сюда нельзя?

– Абигейл умерла, а у нее было разрешение, – серьезно сказал ее напарник.

– Какая разница?

– Я просто…

– Я спускалась туда без всякого разрешения, – сказала Гидеон, пинком открывая люк. Холодный воздух вырвался из него, как потревоженное привидение. – Шестые впустили меня без ключа. Как видите, я жива.

Жанмари она не убедила, так что пришлось добавить:

– Посмотрите на это с другой стороны. Позавчера вы тут уже были, так что, будь проблема в этом, вас бы уже похоронили.

– Ты говоришь не… не так, как я думал, что ты будешь говорить, – сказал Исаак.

Все трое спускались по холодной темной лестнице навстречу флуоресцентным лампам и мертвой тишине. Гидеон шла первой, остальные двое чуть отстали, зачарованные засохшими кляксами крови, все еще украшавшими решетку внизу. Ей пришлось пойти вперед по туннелю, который вел в комнату с коридорами, к древней доске и табличкам у выхода.

Она обернулась. Жанмари и Исаак за ней не пошли. Жанмари встала в дверях, прижалась к стене, разглядывая странные анахронизмы туннелей из стали, железа и светодиодов.

– Кажется, я что-то слышала. – Она стреляла глазами во все стороны.

– Откуда?

Она не ответила. Исаак, который прятался в тени сбоку у двери, спросил:

– Девятая, почему в телах Магнуса и Абигейл нашли костяные фрагменты?

– Понятия не имею. Хороший вопрос.

– Сначала я думал, что здесь замешаны скелеты, – сказал он загробным шепотом. Это объяснило, почему они подпрыгивают, едва заслышав скрипение костей.

– В тварях наверху есть что-то неестественное. Как будто они подслушивают…

Гидеон посмотрела на обоих. Они вжимались в противоположные стены, боясь выйти на открытое пространство. Зрачки у обоих расширились от адреналина. Юный рыцарь таращилась карими, потемневшими глазами, а у некроманта они были светлее, с длинными, слипшимися от туши ресницами. Сжатый воздух шипел в вентиляционной шахте, и потолок потрескивал.

– Хватит там прятаться, – нетерпеливо сказала Гидеон, – пошли искать этого чувака. Он огромный, так что будет просто.

Ни один не двинулся с места. Запал у них иссяк. Они прижались друг к другу, напряженные и серьезные. Исаак поднял руку, и на кончиках пальцев зажглись бледные призрачные огоньки – синевато-зеленые, дававшие слабенький, почти бессмысленный свет. Он настоял на защите каждого коридора и намазал на все косяки кровь и слюну своего рыцаря. Он нервничал и злился, и выходило медленно – еще бы, размазать грязь вокруг такой кучи коридоров.

– Он отлично накладывает обереги, – примирительно сказала Жанмари.

– А я-то думала, Четвертые всегда бросаются вперед, очертя голову, и несутся как сумасшедшие, – отозвалась Гидеон, пристально смотря в тень.

– Глупо умирать, если от этого нет прока, – ответил Исаак, пальцем выводя замысловатые узоры вдоль двери. – Четвертые – не пушечные ядра. Если мы идем вперед, мы должны выжить… охранные чары – первые, которые я выучил. Когда в следующем году мы уедем с планеты, их выжгут у нас на спинах.

В следующем году. Гидеон с ума сходила от нетерпения, но все же потратила пару секунд, пытаясь пережить этот факт. Гадкие тинейджеры столкнутся с врагами Империи в возрасте четырнадцати и сколько-то там. Несмотря на то что она сама мечтала оказаться на передовой с восьми лет, это вдруг показалось ей не такой уж хорошей идеей.

– Мы хотели ехать в этом году, – уныло заметила рыцарь, – но Исаак заболел свинкой за неделю до призыва.

Вспомнив свинку, они оба помрачнели, но, по крайней мере, перестали бояться. Гидеон повела их по коридору с надписью «Санитайзер», где она впервые нашла Харроу. Три пары ног вздымали клубы белого порошка, переливавшегося разными цветами под некросветом Исаака, струйками осыпавшегося вниз сквозь решетку, распадавшегося в пыль. Дверь жалобно заскрипела, их взглядам открылся лабиринт камер из нержавеющей стали, вентиляция застонала в унисон с дверью, так что оба Четвертых стиснули зубы. Кровь Харроу никуда не делась, а вот крови Протесилая не было.

Они разделились, чтобы обойти весь лабиринт металлических столов, заглядывая под каждый – вдруг Протесилай лег немного вздремнуть или случилось еще что-нибудь настолько же вероятное; они осмотрели ряды металлических ячеек, оказавшихся пустыми. Они орали: «Эй!» и «Протесилай!», и их голоса эхом звенели в воздухе. Когда эхо затихло, они услышали поскуливание воздуха, продавливаемого сквозь металлические зубы вентиляции.

– Там что-то есть! – сказал Исаак.

Все прислушались. Гидеон услышала только шум старых машин, скрипевших одинаково обреченно последние несколько тысяч лет, удерживавшихся в живых только благодаря идеальным механизмам и усилиям некромантов. Этот звук ничем не отличался от фонового шума в Девятом доме.

– Ничего не слышу, – сказала она.

– Дело не в слухе. – Исаак нахмурился. – Я это… чувствую. Какое-то движение.

– Другой Дом? – спросила Жанмари.

– Нет.

– Заклинания?

– Ничего.

Она бродила по лаборатории с рапирой в одной руке и кинжалом в другой. Гидеон, непривычная к командной работе, испугалась, что, случайно напугав Жанмари, получит кинжалом в живот.

– Сюда принесли тела, – сказала Исаак, – давно. Много костяной материи. Весь Первый дом похож на кладбище, но здесь намного хуже. Правда, я не обманываю.

– Верю, – ответила Гидеон. – От кое-чего, что я здесь видела, у тебя бы глаза лопнули. Не знаю, что они здесь изучали, но мне оно не нравится. Хорошо еще, что это все достаточно замкнуто.

– Я… не был бы так уверен, – отозвался адепт. На лбу у него выступил пот.

– Его здесь нет, – сказала Жанмари, – пошли в другое место.

Они ушли из светлого стерильного Санитайзера. Гидеон коснулась панели, еще хранившей черные следы крови Харроу, и лампы погасли с ритмичным бум-бум-бум. Вышли в коридор. С висков Исаака струйками лился пот. Рыцарь обняла его за плечо, и он спрятал мокрое красное лицо у нее на груди. Гидеон в очередной раз поняла, что ей тяжело на это смотреть.

– Давайте вернемся, – сказала Жанмари.

Когда они вышли из коридора, ведущего к Санитайзеру, в главный коридор, ритмичное блямканье гаснущих ламп их догнало. Свет под решеткой на полу замигал и потух, потухли и тускло светящиеся панели над головой, и яркие огни, идущие под потолком большой комнаты. Они остались в полной темноте. Каждый нерв в теле Гидеон завопил от страха.

Некромант был близок к панической атаке. Рыцарь успокаивала его странно ровным голосом:

– Твои заклинания не сработали. Это просто свет погас. Не сходи с ума.

– Заклинания…

– Не сработали. Ты отлично накладываешь обереги. Здесь никого нет.

Одна из ламп, реагировавших на движение, замигала и снова зажглась. Потолочная панель моргнула и вспыхнула резким белым светом. На ней виднелись слова, которых не было всего пару секунд. Слова, написанные алой, свежей кровью, которая тихо капала вниз:

СМЕРТЬ ЧЕТВЕРТОМУ ДОМУ

Свет погас. Исаак, давно не спавший, переживший за последние дни столько горя, опасностей и паники, что они уложили бы человека вдвое его старше, не выдержал. Он завопил и вспыхнул сине-зеленым светом.

– Исаак, ко мне! – заорала Жанмари, но он истекал огнем, он был им ослеплен, он ничего не видел – солнце, а не человек. Гидеон услышала, что он бежит вперед, но ничего не увидела из-за слишком яркого света.

Когда зрение вернулось, перед Гидеон стояла самая огромная костяная тварь в ее жизни. Она заполнила весь центральный зал, освещенный синим светом Исаака. Жуткая мешанина костей. Она была куда больше твари в «Отклике», больше любого костяного конструкта, описанного в исторических трудах Девятого дома. Она возникла в комнате непонятно откуда, потому что пройти в дверь точно не могла. Она просто вдруг внезапно оказалась перед ними, как ночной кошмар. Головокружительно огромная гора костей, изящно балансировавшая на длинных паучьих ногах, полусогнутых и жутких, во все стороны из нее торчали медузьи щупальца, утыканные миллионами и миллионами зубов, сидевшими в кости на манер пилы. Тварь потрясла щупальцами, а потом напрягла их все разом с таким звуком, будто щелкнула плеть.

Ее было очень много.

Она испуганно отползала от Исаака Теттареса, который стоял, поставив ноги на ширину плеч, и беззвучно орал от страха и гнева. Он раскинул руки, будто в объятии, и в воздухе между ним и тварью расцвел взрыв, похожий на ядерный. Все ощутили рывок, будто он пытался вытащить из твари что-то. На костях зажглись яркие синие искры, и куча костей и энергии начала терять форму, растекаясь, роняя мелкие косточки в решетку.

Гидеон очнулась, выхватила рапиру и бросилась вперед. Левой рукой она схватила ближайшее щупальце и дернула за него, потом обрушила тяжелую перчатку на другое, обнаружила поблизости тонкую голую ногу и изо всех сил ее пнула. Какое-то зубастое щупальце обвилось вокруг ее лодыжки, но она растоптала его в кучку зубов. Гидеон оглянулась и увидела Жанмари, которую щупальце свалило с ног. Она отчаянно отмахивалась ногами и клинками. Везде была тварь. Везде, докуда доходил свет Исаака, клубилась эта опухоль из костей и зубов.

Гидеон заорала, но голос ее заглушили тысячи миллионов гребаных костей.

– Бегите! Не надо сражаться, бегите!

Но тварь выпустила еще пару дюжин извивающихся щупальцев, задергала ими, как длинными острыми кнутами. Сине-голубой огонь осветил гигантский костяной хребет, исковерканный череп, сходящийся в симулякр лица с закрытыми глазами и сжатыми губами, будто бы навсегда застывшими в молитве. Эта огромная маска высилась где-то под потолком и дергалась от рывков Исаака. Одно из щупалец не выдержало и втянулось в воронку, которую отчаянно создавал некромант, сдерживавший это щупальце дух исчез, конечность развалилась на тысячи костяных фрагментов.

Исаак не остановился и не убежал. Это был один из самых храбрых и тупых поступков, с которыми Гидеон доводилось сталкиваться в жизни. Тварь качнулась, восстанавливая равновесие, наклонила огромную башку, будто бы в задумчивости.

Длинные плети зубов нависали над некромантом, время от времени дергаясь и вздрагивая, будто готовые втянуться в огненный вихрь. И вдруг штук пятьдесят щупалец напряглись – и пронзили его насквозь.

Во все стороны полетели синие искры и кровь. Гидеон сунула рапиру в ножны, расправила плечи, закрыла глаза ладонью и рванула вперед, как ракета. Это походило на бег наперегонки с лавиной.

Тысячи костяных осколков разодрали ее одежду в клочья, изорвали каждый дюйм голой кожи. Она не обращала на это внимания. Гидеон врезалась в Жанмари Шатур, как месть императора. Жанмари останавливаться не собиралась, она терзала своего непобедимого врага, будто в принципе никогда не задумывалась о бегстве. Она, кажется, даже не заметила, что Гидеон схватила ее. Она пиналась во все стороны и издавала один и тот же низкий крик, который Гидеон расшифровала позже: «Верность! Верность! Верность!»

Гидеон не знала, как пробралась через коридор, держа Жанмари и убегая от длинных костяных щупальцев, высовывавшимся им вслед из центрального зала. Как-то она взобралась по лестнице с пинающейся и орущей Жанмари, но это было уж совсем невероятно. Она швырнула девочку на пол – и удивилась бы, если бы та это хотя бы почувствовала, – захлопнула крышку люка и повернула ключ с такой силой, что наверняка поцарапала металл.

Жанмари перекатилась по холодным черным плиткам, и ее вырвало. Она кое-как встала на постеганные, покусанные, побитые ноги. Ее всю трясло. Она рухнула на колени и закричала. Гидеон снова обхватила ее – убитая горем девчонка кусалась и пиналась – и потащила прочь от люка.

Жанмари продолжала брыкаться.

– Поставь меня на место, – рыдала она, – отпусти. Я ему нужна. Вдруг он еще жив.

– Очень вряд ли, – сказала Гидеон.

Жанмари из Четвертого дома снова закричала.

– Я хочу умереть, – сказала она наконец.

– Какая незадача.

По крайней мере, дергаться она перестала. Миллиард порезов на лице и руках Гидеон заболели по-настоящему, но она не думала об этом. За окном чернела ночь и свистел за стенами дома Ханаанского ветер. Она тащила Жанмари по широкой полусгнившей лестнице и совершенно не понимала, что делать дальше. Рыцарь Четвертого дома не могла даже стоять. Она вся сжалась и тихо, недоверчиво всхлипывала, как человек, чье сердце было разбито навсегда. Гидеон второй раз слышала, как она плачет по-настоящему, и второй раз оказался куда хуже первого.

Она должна была дотащить девчонку до безопасного места. Вот бы сюда меч и еще Харроу. Можно, конечно, уйти в покои Девятых, но охранные заклинания ломаются, даже если накладывала Харроу. Можно направиться прямиком туда, где остальные охраняли Дульсинею, но путь был неблизкий, особенно с впавшим в оцепенение грузом. А если она повстречает алчного Набериуса или сверхпокорного Колума… что ж, это все равно лучше того, что ждет в лаборатории, в темноте. Гидеон все еще отчаянно сжимала брелок с ключом, которым только что воспользовалась, и другим, красным. И тут молнией пришла идея.

Жанмари не спрашивала, куда они идут.

Гидеон бежала вниз по склизкой лестнице, по темным тихим коридорам, по наклонному проходу, который вел к тренировочным залам. Она отвела в сторону гобелен и бросилась к огромной черной двери, которую Харроу обозвала X-203.

Дверь и замок казались в ночи совершенно черными, а Гидеон умирала от страха, и чудовищно долгую минуту ей казалось, что она не найдет замочную скважину. Но все-таки нашла, всунула в нее красный ключ и открыла дверь в давно заброшенный кабинет.

Подсветка послушно зажглась, освещая опрятные, крытые ламинатом столешницы лаборатории и до блеска отполированную деревянную лестницу в жилую часть. Гидеон захлопнула и заперла дверь со скоростью, слегка превышающей звуковую. То ли повела, то ли потащила Жанмари наверх, а там усадила ее в мягкое кресло, которое заскрипело, внезапно вернувшись в строй.

Несчастная девочка свернулась, как эмбрион, икая и истекая кровью. Гидеон убежала обратно к двери и стала изучать комнату, прикидывая, нельзя ли устроить баррикаду из огромных деревянных шкафов.

– Где мы? – наконец устало спросила Четвертая.

– В одной из комнат, запертых ключами. Здесь мы в безопасности. Ключ есть только у меня.

– А если оно сломает дверь?

– Издеваешься? – бодро спросила Гидеон. – Это железная пластина в три дюйма толщиной.

Это не успокоило ее и не устроило Жанмари, которая, вероятно, разглядела мысль об импровизированной баррикаде в глазах Гидеон. Но, по крайней мере, рыдания ослабли. Каждые пять секунд раздавался очередной судорожный всхлип, но слезы ручьями уже не текли. Потом она сказала:

– Так нечестно!

И опять залилась слезами.

Гидеон разглядывала древнюю пушку, с ужасом прикидывая, работает ли она. Кто знает? Все клинки на стойке по-прежнему были неплохо заточены.

– Нечестно.

– Ты ничего не понимаешь! – Рыцарь старалась взять себя в руки, мокрые глаза горели ненавистью и отчаянием. Ее трясло так, что кресло дрожало. – Исаак осторожный. Никогда не бросается вперед. Он не… не был… Он всегда вел себя очень осмотрительно, он не… я его ненавидела в детстве, я хотела совсем другого некроманта…

Она снова разрыдалась. Справившись с собой, сказала:

– Это нечестно! Почему он в этот раз сглупил?

Гидеон было абсолютно нечего на это ответить. Книжные шкафы и древности ее не радовали, оружия бы найти. Но по-настоящему она нуждалась в Харроу Нонагесимус, которой гигантская костяная тварь показалась бы забавной возможностью, а не ужасным монстром. А еще она нуждалась в своем мече. Но бросить Жанмари она не могла, а Жанмари повисла у нее на шее камнем.

Гидеон ладонью стерла с лица кровь заодно с краской, попыталась собраться с мыслями и продолжила:

– Смотри. Мы останемся здесь, пока ты не придешь в форму. Не говори, что ты можешь сражаться, ты устала, ты в шоке и вообще похожа на кусок дерьма. Полежи полчасика, я принесу тебе воды.

Потребовалась куча усилий, чтобы уложить Жанмари на пыльную, заскрипевшую пружинами кровать, и еще больше – чтобы заставить ее сделать хотя бы крошечный глоток воды, набранной из крана в лаборатории. Трубы задрожали от изумления и выплюнули воду в маленькую жестяную кружку, которая, вероятно, не касалась ничьих губ с тех пор, как Девятый дом был юн. Непослушная девчонка попила воды, опустила голову на свалявшуюся старую подушку и долго еще плакала. Гидеон села в мягкое кресло и положила рапиру на колени.

– Что это было?

Гидеон вздрогнула. Она успела чуть-чуть задремать, а голос Жанмари сквозь подушку казался совсем незнакомым.

– Хрен его знает. Но я обязательно ему глаз на жопу натяну.

Еще мгновение тишины. Потом:

– Мы с Исааком впервые по-настоящему покинули Дом… я хотела, чтобы он записал нас на фронт еще сто лет назад, но Абигейл запретила, а он не стал бы… у него три младших брата и четыре младшие сестры, за которыми нужно следить. Нужно было…

Кажется, она снова собиралась реветь.

– Это… довольно много, – сказала Гидеон.

– В Четвертом доме всем нужны запасные, – шмыгнула носом Жанмари, – у меня лично пять сестер. А у тебя большая семья?

– У Девятых не бывает больших семей. А я, насколько мне известно, сирота.

– Ну, в Четвертом доме такое тоже случается. Моя мама подорвалась на гранате во время исследовательской экспедиции, хотя не должна была выходить на поверхность постколониальных планет за кольцом, а отец Исаака отправился с государственным визитом на дружественную планету, и его убили повстанцы.

После этого ничего не последовало, даже слез. Через несколько минут Гидеон без всякого удивления поняла, что бедная окровавленная девочка дорыдалась до того, что вырубилась. Будить ее Гидеон не стала. Успеется. А даже короткий сон сделает все намного лучше. Хреново быть подростком, а еще хреновее быть подростком, чей лучший друг только что умер ужасной смертью, пусть даже ты привыкла к матерям, скачущим по гранатам, и убитым отцам.

По крайней мере, в Девятом доме обычно умирали от пневмонии, осложненной глубокой дряхлостью.

Гидеон откинулась на пухлую спинку кресла. Она бы поклялась, что это невозможно, но, наблюдая за ровным дыханием Жанмари, за спокойно поднимающейся и опускающейся грудью, за подсыхающими на щеках слезами, она быстро заснула сама.

* * *

Долго это не продлилось. Минут пятнадцать самое большее. Она проснулась от смутной неосознанной паники, которая возникает, когда человек не может позволить себе провалиться в глубокий сон. Дернулась всем телом – и очнулась. Рапира свалилась с колен и зазвенела по полу. Разбудить ее мог разве что настойчивый звук капель из крана, как ей показалось.

Гидеон не поняла сначала, на что смотрит, потом протерла глаза, посмотрела как следует и все равно не поняла. Жанмари так и лежала ничком на старой кровати, раскинув руки и ноги, как будто увидела плохой сон и скинула с себя одеяло. Это было бы нормально, если бы не огромные кости, пригвоздившие оба ее плеча к матрасу. Еще две пробили бедра. А одна торчала прямо из середины спины. Вокруг костяных копий расплывались красные пятна, одежда промокла насквозь, и кровь капала на постель.

– Нет, – размеренно сказала Гидеон, – нет, нет, нет, нет.

Глаза Жанмари были чуть приоткрыты. Кровь застыла в волосах и забрызгала изголовье. Гидеон проследила путь кровавых капель. На стене влажными красными буквами кто-то написал

СЛАДКИХ СНОВ

Акт четвертый

26

Подростков из Четвертого дома положили в морге рядышком, по соседству со взрослыми, у которых совершенно не вышло за ними присмотреть. Кто-то (как? Загадка) вынул холодеющее тело из рук Гидеон (а кто выдернул копья из ужасных дыр и отнес Жанмари назад?), и множество людей говорило ей множество слов, ни одно из которых не отложилось в памяти. Перед ее мысленным взором представал Учитель, который молился над истерзанными останками Исаака Теттареса, и Харрохак тоже была рядом, и Паламед, который выудил довольно крупный осколок чего-то из остывающего трупа Жанмари Шатур. Все эти образы были размытыми и неясными, как во сне. Четко помнила она только одно: Харрохак называла ее дурой, имбецилкой и дебилкой, и всеми другими словами из лексикона детской Девятого дома, как будто они снова туда вернулись. Харроу-творец, скользящая по коридорам Дрербура. Харроу-возмездие, сопровождаемая Круксом. Не совсем было понятно, что Харроу ей вменяет, но очевидно, что она это заслужила. Гидеон отключилась, не дослушав тираду некромантки, сжала голову руками. Наконец Харрохак погрозила ей кулаком, резко втянула воздух через нос и ушла.

Единственное, что осталось в памяти достаточно четким, – то, что в конце концов она оказалась в белоснежной комнате, где держали Дульсинею, села в одиночестве в кресло и час вытирала слезы с глаз. Кто-то обработал все ее порезы рыжей смолистой вонючей мазью, от нее несло, и стоило капле соленой воды коснуться ранки, ее жгло невыносимо. От этого Гидеон жалела себя и плакала только больше.

Дульсинея Септимус оказалась самой подходящей компанией для этого. Она не сказала: «Все будет хорошо», потому что у нее не хватало сил на банальности, она просто села чуть повыше на своих примерно пятнадцати подушках и положила тонкую горячую руку на ладонь Гидеон. Подождала, пока Гидеон не перестанет плакать, и сказала:

– Ты ничего не могла сделать.

– Да хрена с два. Я продумала все, что должна была сделать. Примерно пятьдесят вещей я могла сделать и не сделала.

Дульсинея криво улыбнулась. Выглядела она ужасно. До утра оставалось еще несколько часов, и в сероватом свете кудри ее казались бисквитно-бежевыми, а лицо совсем побледнело. Тонкие зеленоватые венки на шее и запястьях выступали особенно сильно, как будто большая часть эпидермиса уже слезла. Когда она дышала, звук был такой, как будто кондиционер заляпали кетчупом. Скулы горели ярким румянцем, но в этих лихорадочных пятнах было свое очарование.

– Могла, должна… Ты могла бы прожить заново прошлую неделю… или всю жизнь. Я могла бы оставить Про при себе или пойти с ним. Я могла вернуться и все устроить как следует, если бы я только подумала, что могла бы и должна была бы сделать. Но не сделала. И ты не сделала. Вот и все.

– Это невыносимо, – честно сказала Гидеон. – Полное говно.

– Жизнь – это трагедия. Кто-то уходит, ничего не в силах изменить. Нет никакого контроля. Когда кто-то умирает, его дух навеки становится свободным, сколько бы мы ни цеплялись за него, ни пытались его остановить и ни использовали его энергию. Я знаю, что иногда они возвращаются, или мы можем позвать их, как делают Пятые… но даже это исключение из правил показывает их превосходство над нами. Они приходят, только если мы просим. Если кто-то умирает, удержать его уже нельзя, слава богу. За одним исключением, но оно очень от меня далеко, наверное. Гидеон, не жалей мертвых. Смерть – это абсолютное торжество, насколько я понимаю.

Гидеон этого не понимала. Жанмари сдохла, как собака, пока Гидеон дрыхла, а Исаака превратили в огромное решето. Она планировала горевать по ним вечно. Но не успела она высказаться на эту тему, как Дульсинею сотряс жуткий кашель. На приступ она извела два с половиной платка. Вид этих платков заставил Гидеон позавидовать мертвым, но не Дульсинее.

– Мы найдем твоего рыцаря, – сказала она, пытаясь говорить ровно. Не получилось настолько, что ей могли бы премию за это дать.

– Я просто хочу знать, что случилось, – устало сказала Дульсинея. – Это хуже всего… ничего не знать.

Гидеон не была уверена и в этом. Она была бы очень рада прожить всю жизнь, не узнав, что за хрень все-таки произошла, никогда не увидеть ее багрово-красной пульсирующей реальности. Ее мысли снова перенеслись к Магнусу и Абигейл, которые лежали там в темноте. Она думала, когда это случилось, а потом – как. Смотрел ли Магнус, как убивают его жену, как Жанмари смотрела на смерть Исаака. Она подумала, что очень глупо для рыцаря видеть, как умирает его некромант. У Гидеон внутри было пусто и жарко, и очень хотелось драться. Она сказала без всякой надежды:

– Если хочешь забрать свои ключи у Сайласа Октакисерона, я выступлю за тебя.

Кашель перешел в булькающий смех.

– Не надо, – сказала Дульсинея, – я отдала их по своей воле, без принуждения. Да и что я стала бы делать с ними сейчас?

– А почему ты вообще решила ввязаться в эту хрень? – резко спросила Гидеон.

– Ты имеешь в виду, раз уж я все равно умираю? – Дульсинея слабо улыбнулась, но на щеках все равно появились ямочки. – А это не препятствие. Седьмой дом полагает мое состояние активом. Они даже хотят, чтобы я вышла замуж и передала свои гены. Я! Нет ничего хуже моих генов, если они передадут эту красоту дальше.

– Я не понимаю.

Женщина перед ней заворочалась, подняла руку, чтобы убрать со лба пряди цвета оленьей шкурки. Она не отвечала довольно долго. Потом сказала:

– Если стадия не очень тяжелая, если ты можешь прожить лет, например, пятьдесят… когда твое тело умирает, когда твои кровяные тельца пожирают тебя изнутри… получается великолепный некромант, Гидеон из Девятого дома. Ходячий генератор танергии. Если найдется способ остановить процесс в тот момент, когда ты по большей части рак и только совсем чуть-чуть женщина, они это сделают! Но пока они не смогли. Говорят, что мой Дом любит красоту. Это правда. А в смерти есть своя красота. В красивой смерти, в ускользании, в существовании полуживым и полумертвым в самом расцвете своих сил.

Ветер тоненько и одиноко скулил под окнами. Дульсинея приподнялась на локтях, прежде чем Гидеон успела ее остановить, и спросила:

– Ну что, похоже, будто я в расцвете сил?

От такого вопроса любого бы пот прошиб.

– Ну…

– Соврешь – я тебя мумифицирую.

– Ты выглядишь как кусок говна.

Дульсинея снова легла и сердито усмехнулась.

– Гидеон. Я говорила твоей некромантке, что не хочу умирать. И это правда. Но я умираю, по ощущениям, уже десять тысяч лет. Гораздо сильнее я не хотела умирать одна. Не хотела, чтобы меня забыли. Это ужасно, когда тебя забывают. Седьмые положили бы меня в прекрасный гроб и не говорили бы обо мне. Я бы ничего им не дала. Поэтому я явилась сюда по приглашению императора… я хотела… пусть даже я знала, что лечу сюда умирать.

– Но я не хочу, чтобы ты умирала, – сказала Гидеон и не сразу поняла, что сказала это вслух.

Тонкие пальцы обхватили ее ладонь. Темно-синие глаза блестели ярко, даже, пожалуй, слишком ярко, они были влажны и жарки. Гидеон очень осторожно сжала пальцы Дульсинеи в своих. Ей казалось, что от малейшего усилия эти пальцы рассыпятся в пыль, как рассыпались бы самые древние кости из оссуария Девятого дома. Сердце у нее заныло и размягчилось, а мозги тоже заныли и пересохли.

– Я этого не планирую, – сказала Дульсинея. Ее голос становился все тоньше, будто растворялся в воздухе, как добавленная в молоко вода. Она закрыла глаза с тяжелым вздохом. – Я, может быть, буду жить вечно, если мне не повезет. Что там ждет одну плоть один конец?

– Где-то я уже видела эти слова, – сказала Гидеон, не представляя, где именно. – Что они значат?

Синие глаза раскрылись:

– Ты не знаешь?

– А должна?

– Ну, – спокойно сказала Дульсинея, – ты должна была произнести их, обращаясь к своей Преподобной дочери, в тот день, когда обещала служить ей в качестве рыцаря, а она должна была ответить тебе теми же словами. Но этого не произошло, так? Тебя не воспитывали в традициях Дома Запертой гробницы, ты совершенно не похожа на монашку Девятого дома. И сражаешься ты, как… не знаю. Я вообще не уверена, что ты выросла в Девятом доме.

Гидеон на мгновение оперлась головой об изголовье кровати. Думая об этом мгновении, она всегда представляла, что запаникует. Но паники уже никакой не осталось. Она просто устала.

– Точно, – сказала она, – достало притворяться, так что да. Все чистая правда. Я самый фальшивый рыцарь на свете. У настоящего рыцаря хронический гипертиреоз, а еще он просто козел. Я строю из себя невесть что меньше двух месяцев. Я не настоящий рыцарь. И получается у меня хреново, – ответная улыбка была совсем не лукавая, а… нежная. Впрочем, Дульсинея всегда была с ней удивительно ласкова. Как будто они всегда делили какую-то чудесную тайну.

– А вот тут ты не права. Если хочешь знать, что я думаю… я считаю тебя рыцарем, более чем достойным ликтора. Я хочу посмотреть, что из тебя выйдет. Интересно, Преподобная дочь вообще понимает, кто ей достался?

Они посмотрели друг на друга, и Гидеон чувствовала, что взгляд в эти притягательные глаза становится слишком долгим. Ладонь Дульсинеи казалась очень горячей. Вот теперь нахлынула паника от признания, где-то внутри поднялась вторая волна адреналина, и, как будто выбрав самый удобный момент, открылась дверь. Вошел Паламед Секстус с большой черной сумкой всякой хрени, поправил очки и секунды на две задержал взгляд на их соединенных ладонях. Очень вежливо и совсем не по-паламедовски он сказал:

– Я зашел посмотреть, как вы себя чувствуете. Я не вовремя?

– Мне, пожалуй, пора, – сказала Гидеон, отдергивая руку. На нее все злились, ну и отлично, к тому же они не могли злиться так же сильно, как она сама. Она встала, покрутила головой, пока суставы не затрещали, с удовольствием обнаружила, что рапира все еще висит на бедре, и почувствовала, что готова дать отпор Паламеду, очень неприятному и какому-то виноватому. – Я возвращаюсь к себе. Я в порядке, хватит тут. Спасибо за мазь, воняет трындец.

– Господи, Девятая, – нетерпеливо сказал Паламед, – сядь, тебе надо отдохнуть.

– Вспомни предыдущие разы, когда я отдыхала с удовольствием. Ну или нет.

– Это не мазь, это вытягивающее средство. Не забывай, что Кам вытащила из тебя двадцать костяных осколков и сказала, что остался еще десяток.

– Их достанет Нонагесимус. Ну или нет, – мрачно сказала Гидеон, – ну или пусть остаются, пока я не закончу убивать людей.

– Девятая…

Она позволила себе пронестись мимо Стража и побежала по коридору со скоростью ракеты. Так себе способ уходить от вполне нормального разговора, но очень приятный. К тому же она выбралась за рекордное время.