Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 341 страниц)

20

Ты не оставила никаких указаний насчет своих похорон. Не из-за переизбытка оптимизма – хотя ты была уверена, что прикончит тебя не клинок и не копье Ортуса из Первого дома. Просто ты считала саму идею похорон слишком жалкой. Ну и что можно там сказать или сделать? Какой эпитафии удостоить твои жалкие кости? (Может, что-то вроде «Здесь лежит самая невыносимая ведьма на свете»?)

За последующие месяцы святой долга пытался убить тебя, по твоим подсчетам, четырнадцать раз, а причин ты так и не поняла. Часто тебя спасало чужое вмешательство. Иногда это были два других ликтора. Один раз – подлое вмешательство Ианты, которая закатала тебя в жир и выпинала в безопасное место. И до сих пор смеялась, вспоминая об этом. Один раз тебя спас даже бог. Он вошел, когда острая как бритва рапира с алой рукоятью, рапира твоего старшего брата, пронзила твой таз. Лезвие было такое острое, что ты не понимала, как это возможно. Бог уложил тебя на широкий обеденный стол из темного дерева, мир побелел, вошел в твои ноздри, в пазухи, прошел по всему телу, и твои кожа и плоть срослись. Даже боль в спине исчезла. Тело шипело, соединяясь, возрождаясь в горячем белом свете Первого владыки мертвых.

– Ортус, сжалься, – сказал он.

– Такова моя жалость, господи, – отозвался святой долга.

– Она под твоей защитой, она не груша для битья.

– Это тяжелая ноша.

Ты лежала, распростершись на столе, ошеломленная и обалдевшая, и слышала, как император Девяти домов сказал:

– Я не стану с тобой спорить, это нелепо. Убирайся.

Если ты и предполагала, что вмешательство господа может стать окончательным, может привести к заключению какого-то мира, этого не случилось. Было довольно… сложно поднимать эту тему, раз сам бог ее не поднимал. Что бы ты сказала? (Один из твоих перстов регулярно пытается убить меня, ты не против?) Когда ты наконец подошла к нему с этим вопросом, он дернулся так, что ты об этом пожалела.

Император осторожно ответил:

– Он заключил договор с силой, над которой я не властен. Договор о том, что он будет защищать меня от всех опасностей. Ему было явлено, что ты – такая опасность. Прости меня, Харрохак. Я вынуждаю тебя сходиться с ним лицом к лицу раз за разом, зная, что твоя жизнь в опасности…

Потом он замолчал и через некоторое время спросил:

– Если я дам тебе рапиру, ты будешь ее носить?

– Зачем, учитель? Я не умею ею пользоваться, потому процесс превращения в ликтора прошел неправильно.

– На всякий случай. – Ты впервые заметила, какой он несчастный.

– Ты сказала, что что-то пошло не так, – продолжил твой учитель, наклоняясь вперед и кладя руки на колени, так что стали видны обтрепанные манжеты. – Я в это не верю, Харрохак. Правда не верю. Я только один раз видел людей, которые поняли ситуацию… совсем неверно. И надеюсь, что больше никто не повторит судьбу Анастасии и Самаэля.

Таким образом ты случайно навела его на мысль об Анастасии. В Девятом доме невозможно было не наткнуться на Анастаса, Анастасию, Анаста́сия или Анастасиуса… ну или хотя бы на их могилы – в последние годы. Анастасией звали мифическую первую хранительницу Гробницы и праматерь Дома, и ей были посвящены минимум два стихотворения Нигенада («давным-давно, в святые времена Анастасии…»). Так же назывался древний монумент, где покоились священные останки хранителей Гробницы и павших в бою воинов. Ты даже расстроилась, узнав, что она и правда существовала и что комнаты, где ты жила – пустые, бесцветные и тихие, – были предназначены для нее.

Поскольку ты часто сидела тихо и неподвижно, памятником самой себе, напротив императора Девяти Воскрешений, чувствуя боль и удовольствие от его речей, он не ожидал, что ты что-то скажешь. Сказал сам:

– Из всех нас только Анастасия не поняла идею. Провела слишком много исследований. Так типично для нее. Она увидела какие-то обходные пути, которых на самом деле просто не существовало. Произнесла Восьмеричное слово, и оно не… сработало. Когда мы… все убрали, она спросила меня, могу ли я ее убить. Разумеется, я отказался. Она могла дать еще очень многое. Позднее я попросил ее о глобальном и жутком поступке. У меня был труп, и нужна была могила для него. Ты можешь знать об этом теле, Харрохак, и уж точно знаешь о его Гробнице.

В этот момент Тело стояла у занавешенного окна, выходившего на поле медленно вращающихся астероидов. Перламутровое платье спадало с ее хрупких голых плеч, влажных, как будто она прихватила из своей гробницы лед. Ты смотрела, как капля воды стекает вниз по ее позвоночнику.

– Гробница, которая должна навсегда оставаться замкнутой, – сказала ты, и эти слова показались тебе очень странными. – Камень, который не должен откатиться от входа. Однажды погребенное должно вечно покоиться с миром, закрыв глаза и упокоив свою душу. Каждый день я молилась, чтобы оно жило, я молилась, чтобы оно спало.

Твой голос не послушался мозга, мозг не послушался сердца, которое вздрогнуло в маслянистой жирной грязи твоей души, и ты спросила:

– Господи, кого ты похоронил?

Учитель потер висок большим пальцем. Потер второй висок. Взял печенье, опустил в остывающий чай, съел, поболтал чай в чашке и поставил ее на стол.

– Я похоронил чудовище, – сказал он.

У плексигласового окна, за самыми обычными белыми кружевными занавесками, погребенное чудовище повернулось так, что его осветил свет мертвых звезд. Мягкость ее щек… густые черные ресницы, прикрывающие золотистые глаза… ямочка над верхней губой, как след от поцелуя… ты не понимала, что тебя трясет, пока бог не взял тебя за руку, чтобы ты не пролила чай себе на колени. Потом беспомощно протянул тебе печенье.

– Съешь, ничего страшного, – тихо сказал он, – а лучше два, тебе не помешает небольшой запас жира. Ты любишь поэзию, Харрохак?

– Не слишком! – нервно сказала ты.

– Поэзия – прекраснейшая тень, которую цивилизация может бросить на вечность. Ешь, тебе полезно. Я сделаю вид, что буду читать с планшета, но на самом деле я помню это наизусть уже десять тысяч лет. Моя любимая часть…

Той ночью Тело снизошла до того, чтобы обнять тебя. Ты почти чувствовала, как длинные руки обвиваются вокруг твоей шеи, вокруг талии. Ты почти чувствовала прикосновение красивого лба к своему лбу, ты дрожала от близости длинного, стройного мертвого тела, ты почти ощутила прикосновение прохладного бедра к твоей ноге. Прошло почти восемь недель в Митреуме. Меч, который ты выкупала в собственной артериальной крови, был облачен в кость и висел у тебя за спиной. Ты больше не помнила, как это – не бояться. Ты – тебе не повезло иметь хорошую память на стихи – все еще слышала тихий, успокаивающий, такой простой голос учителя. Строки метались в твоей голове.

 
И сиянье луны навевает мне сны
О прекрасной Аннабель Ли.
Если всходит звезда, в ней мерцает всегда
Взор прекрасной Аннабель Ли [1] 1
  Пер. А. Оленича-Гнененко.


[Закрыть].
 

* * *

ИМПЕРАТОР ДЕВЯТИ ДОМОВ, КНЯЗЬ НЕУМИРАЮЩИЙ (В ПРОШЛОМ??? ДЖОН???)

Кто такая А.Л.?

21

Дождь начал лить над домом Ханаанским однажды утром, и так и не прекратился. Первые несколько часов это был обычный несильный поток воды, к которому Харрохак уже начала привыкать за время пребывания в доме Ханаанском. Теперь она разве что немного нервничала, но больше не теряла покой и сон. Около полудня над волнами, окружавшими башню, начал сгущаться туман. Он поднялся до нижних уровней дома и поднимался все выше. Он оказался ужасно холодным, а от дождя воняло кровью и смазкой для моторов. На вкус он был неописуем. Учитель и другие жрецы раскопали огромные колючие круги из промасленной ткани на металлическом каркасе, и Харрохак и всем остальным пришлось держать их над головой даже в главном атриуме, где текли стены и потолок.

Поначалу она решила довериться капюшону и вуали и позволить дождю течь, куда ему заблагорассудится. Скоро она вынуждена была признать, что высушить одежду будет очень трудно. Ортус проводил примерно половину времени, выкручивая черную ткань над ванной. Харроу неохотно согласилась, чтобы он стоял рядом с ней с одним из этих жутких… зонтов. Теперь она постоянно слышала бесящее, неритмичное кап… кап… кап… по непромокаемой ткани. Этот фоновый шум переносился очень трудно, потому создавал плодородную почву для слуховых галлюцинаций. Теперь к симфонии хлопающих дверей и визга привидений у нее в голове добавился тонкий вой, больше всего похожий на мяуканье новорожденного младенца.

– Раньше такого не было, – пожаловался Учитель за едой, тревожно, как будто говорил не с кандидатами в ликторы, а с отзывчивыми строительными инспекторами. – До сезона дождей еще несколько месяцев. Сейчас должно быть на десять градусов теплее. Мне надо было внести внутрь все травы и поставить под лампу. А туман… наверное, я все-таки умру, – заключил он. Впрочем, он надеялся на это по три раза на дню.

Харроу полагала, что это некрасиво и бестактно, особенно после того, как они нашли вторую порцию тел.

Свидетелей не оказалось, допрашивать было некого. Просто закутанные в серое фигуры Камиллы Гект и Паламеда Секстуса лежали на грязных стальных плитах морга. Положили их так, будто автор композиции хотел, чтобы их разглядывали исключительно из научного интереса. Поначалу только предполагали, что это Гект и Секстус: они были одеты в серые одежды библиотекарей, у одного в руке была старая потертая рапира – видимо, другой Шестой дом предложить не мог, а на пальцах другого чернели пятна от чернил. Лица были снесены выстрелами в упор.

Неприятно. Харрохак удивило собственное спокойствие, но она решила, что благодарна за него. Странный, почти могильный покой снизошел на нее, когда Абигейл впервые повела ее взглянуть на тела и быстро прошла мимо безмолвного саркофага Спящего, высоко держа фонарь. Харроу восхищалась ею, тишиной и плавностью ее движений. Она никогда не видела Секстуса и Гект вблизи, и у нее создалось впечатление, что им всего недоставало: яркости, громкости, резкости. Ортус оплакивал их, но Ортусу вообще стоило родиться плакальщиком. И мать у него была такая же. Они оба обожали похороны – в этом им повезло, поскольку похороны были одним из немногих богатств ее Дома. Когда, следуя указаниям леди Пент, они потащили лишенные лиц тела вверх по лестнице, ей пришлось смотреть, как Ортус бесшумно плачет, роняя огромные слезы, и как священная краска у него на лице идет пятнами.

Чтобы опознать тела, муж-рыцарь Абигейл напугал единственного мага плоти, которого смог найти. Это оказалось непросто: близняшки Тридентариус, жемчужина дня и ночной рок, были так неуловимы, что Харроу и вспомнить не могла, когда последний раз их видела. Места в холодном морге наверху было мало, а температура все падала и падала, так что лишенные лиц тела положили на прорезиненные простыни в столовой. Туда рыцарь Седьмого дома привел свою адептку.

Наверняка она видела их в первый день – смазанный, залитый солнцем день, когда Учитель раздал им кольца и ключи и рассказал о чудовищном гиперсомнике в подвале, но Харроу здорово испугалась их появления. Да и мудрено было бы не испугаться! Рыцарь оказался бронзовокожим, мощным, огромным мускулистым мужчиной в зеленом, цвета морской волны килте и тисненой коже. И этот громадный персонаж вез кресло-каталку по широким проходам между столами. В кресле сидело почти мертвое на вид существо и держало над собой крошечный кружевной зонтик. Одето оно было в подобающее случаю широкое белое платье и в нелепый вязанный крючком шарфик из колючей белой шерсти.

Харрохак слишком давно знала Ортуса, чтобы не заметить, как он скривил губы и как из его глаз исчезла самоубийственная сентиментальность: его передернуло от презрения. Она полагала, что Ортус считает презрение чересчур выматывающей эмоцией. Светлые, цвета коричневого сахара волосы призрака с зонтиком были коротко подстрижены и завиты мелкими кудряшками. Было в ее облике, хоть и изможденном, голодном и почти детском, определенное изящество, а отдав зонтик своему рыцарю, она даже встала. Тонкая трубочка высовывалась из ее носа и уходила под воротник платья. Харрохак никогда раньше такого не видела: это был тонкий, затвердевший цилиндрик из слизистой ткани.

– Здорово, да? – сказала она Харроу вместо приветствия. Голос у нее был нежный, хорошо поставленный, но она самую малость задыхалась. – Легочный дренаж. Доходит до самых легких.

– Никогда такого не видела, – призналась Харроу.

– Да и не могла! – восторженно заявила некромантка Седьмого дома. – Он это придумал в свои пятнадцать.

Харрохак была не настолько глупа, чтобы верить, но жест женщины оказался совершенно недвусмысленным. Обтянутая тонкой пергаментной кожей рука указала на один из трупов – тот, что без рапиры. Ее больше не удивляло, что отношения между отпрысками всех Девяти домов казались интимными – вплоть до кровосмесительства – просто близкими, ну или враждебными. Она не чувствовала себя обделенной, только немного смутилась, когда Абигейл спросила:

– Дульси, ты уверена, что это он?

– Дай мне минутку, – сказала, очевидно, Дульси, хотя Харроу не хотелось понимать, почему кто-то согласен отзываться на такое имечко, если его не пытают водой. – Я взяла пробу с дверной ручки, и у меня есть два отпечатка, и если они совпадут, это будет уже кое-что.

Грубо поименованная Дульси села обратно в кресло, и рыцарь подвез ее к одному телу, затем к другому. Харрохак наблюдала за ее работой. Она осторожно соскоблила немного кожи с коченеющих рук, сделала маленький надрез на каждом бедре, расстегнув обе пары брюк, не краснея и не кривясь, поковырялась под ногтями («Бактериальная талергия, вы же понимаете») и наконец вздохнула.

– Слева Кам, справа Пал, – сказала она, подтверждая свое желание наводнить мир диминутивами. – Это Спящий?

– Вероятно, – сказала Харрохак, а тупица муж Абигейл заявил:

– Чертовски на это надеюсь!

– Магнус! – одернула его Абигейл.

– Ну, если это не Спящий, значит, мы имеем двух маньяков с древним оружием и любовью уничтожать лица, дорогая, – пояснил Магнус.

Вряд ли это был маньяк. Если судить по первой смерти, то – да. В Дейтерос проделали сильно больше дырок, чем было необходимо. А это была просто-напросто казнь, хотя и жуткая. Теперь уже сложно было понять, как выглядели лица Секстуса и Гект, поскольку их разбрызгало по задней стене морга. Судя по тому, что Харроу удалось восстановить, и по предположительному времени смерти, оба представителя Шестого дома мирно стояли спиной к стене, на расстоянии вытянутой руки друг от друга, когда им снесли лица с очень маленькой дистанции. Сначала одно, потом, немного подождав, второе.

Харроу сказала:

– Пуля вышла из задней части черепа, и мы не смогли извлечь ее из стены. Детали позволяют предположить сходство. Бывают разумные сомнения, а бывает ненужная осторожность. Я утверждаю, что Шестых убила та же сущность, что и Дейтерос.

– С этим я соглашусь, – тяжело подтвердил Ортус. – Спящий, который не спит. Возможно, его стоит называть… Пробудившийся. (Она внимательно посмотрела на своего рыцаря, надеясь увидеть какие-то признаки чувства юмора, но, как обычно, ничего не нашла.)

– Он лежит в непроницаемом саркофаге. Он убивает оружием из легенд. Что мы можем сделать против потустороннего убийцы?

Женщина с жутким именем Дульси поглаживала мягкий влажный локон очень темных волос рядом с остатками уха Камиллы Гект.

– Единственное, что тебе остается, когда ты сталкиваешься со слишком сильным противником, – сражаться, как загнанный зверь.

– Согласен, – сказал ее рыцарь, похожий на бронзовую статую. – Лучше сделать первый ход. Что такое непроницаемый? Что такое саркофаг?

Харроу с удивлением услышала, как взрослый мужчина рядом с ней бормочет: «Прилагательное и существительное».

– Я хочу сказать, что у нас достаточно хороших рыцарей для того, чтобы напасть первыми.

– И умереть, – задумчиво предположил Ортус.

– Лучше не умирать так, как погибли Дейтерос, Секстус и Камилла из Шестого дома, – возразил рыцарь. – Если ты считаешь врага неуязвимым жрецом тени, ты уже проиграл.

Потом эта бронзовая статуя кашлянула и добавила:

 
Я верю в свою греховную плоть,
И мне дела нет до звезд.
 

Рыцарь Харроу обернулся, услышав произнесенные вслух стихи. Выглядел он как человек, залезший на ворота, чтобы оценить стоящих внизу врагов, и увидевший, что они многочисленны и ужасны. Если бы рыцарь Седьмого дома оказался Спящим, жутким и противоестественным образом надругался бы над матерью Ортуса и назвал Матфия Нониуса кучей говна, Ортус и то отреагировал бы проще.

– Такой судьбы ты желаешь своей хозяйке? Увидеть своего рыцаря, нафаршированного дробью, перед неоткрывающимся ящиком?

– Интересный пример лицемерия со стороны черного рыцаря Девятой гробницы, – заявила его настолько же скучная противоположность.

– Ладно, джентльмены, – сказал Магнус Куинн со слегка вымученной улыбкой. – Протесилай, верно? Точно? Хорошо. При всем уважении, я не согласен ни с одним из вас. Девятый, ты слишком хорош, чтобы сдаться и просто ждать очередной смерти. Седьмой, последний, раз, когда мне пришлось сражаться с неоткрывающимся ящиком, был мой день рождения, и моя жена слишком туго завязала ленточку. Давайте отложим все, насколько это возможно. Герцогиня Септимус, Преподобная дочь, лейтенант Диас. Пока мы едины, мы непобедимы или как-то так.

– Не знаю, что я смогу сделать, – призналась Дульси, которая скорее всего была герцогиней Септимус и которая сморщила нос, как только ей на макушку упала первая капля дождя. Лоснящийся Протесилай раскрыл зонтик у нее над головой.

– Я не… я не могла себя проверить… на Родосе мало шансов на это… приехав сюда, я полагала, что это будет мой шанс что-то совершить.

Она закончила эту бессмысленную речь и сгребла в горсть свои девственно-белые юбки.

Харроу прямо заявила:

– Первый порыв был верен. У тебя в груди трубка, и ты еле можешь ходить.

– Мне стало намного лучше после приезда сюда. – Дульси принялась защищаться: – Я кашляла пару раз, но скорее напоказ, да, Про?

 
– Оттепель – это еще не весна,
Наши цветы не раскрылись… —
 

процитировал ее рыцарь.

Харрохак постаралась не заметить жаркую жажду убийства, вспыхнувшую в глазах ее собственного рыцаря, хотя это по крайней мере немного оживило его грустные мягкие черты. Наверное, и правда довольно больно смотреть, что единственной ценной и любимой чертой твоей личности обладает человек, похожий на героя эпических баллад. Смотреть на Абигейл Пент было интереснее – обыденным движением стройной руки она взяла за предплечье покойного Паламеда Секстуса и принялась изучать тело.

– Никаких следов обороны, – бормотала она, – и у Юдифи так же… интересно…

Вдруг поднялся ветер. Он дико завизжал над стеклянной, увитой лозами крышей, и сразу за ним пришел дождь, пулеметно забарабанил по стеклу. Абигейл вздрогнула. Потом выпрямилась, хлопнула в ладоши, как будто привлекая внимание целого класса непослушных мелких детей.

– Это наша общая проблема, – заявила она. Очень по-Пятому. В Девятом доме не считали, что надо вписываться в чужие проблемы, а если это вдруг случалось, то полагалось как можно скорее отвалить подальше, чтобы тебя не задело по касательной.

– Кажется, я начинаю подозревать, где кроется опасность. По крайней мере у меня есть совершенно беспочвенное предположение, а любой ученый знает, что с этого начинается работа. Дульси… леди Дульсинея, не могла бы ты позвать Сайласа Октакисерона? Он мне ничем не обязан, но к тебе может и прислушаться.

– Хорошо, – согласилась женщина в кресле и осторожно вытерла нос своим вязаным шарфиком, стараясь не задеть дренаж. – Мне не нравится твоя просьба, но я не буду говорить, что знаменитая Абигейл Пент попросила меня о чем-то, а я ей отказала. А еще ты хорошо обошлась с Кам и Палом. Я пойду.

– Магнус, позови лейтенанта…

– Для тебя – все, что угодно, даже это, – торопливо вставил он.

– …И Преподобную дочь, если сможешь… и, когда сумеешь, Коронабет Тридентариус. И ее сестру, конечно, – добавила она, хотя Харрохак показалось, что это дополнение слегка запоздало, – с рыцарем. Если сможешь, конечно. Я не смогла проверить… я заберу все, что осталось. Попросите всех уйти из лаборатории и собраться вместе. И выясните, где не течет потолок, – в порыве вдохновения добавила она, – чтобы мы могли положить там матрасы. Потому что, скажу вам честно, нас заливает.

Рыцарям пришлось унести лишенное лица тело Камиллы Гект обратно в ледяной морг – Абигейл вытащила все у нее из карманов и теперь разглядывала рыцарские причиндалы как головоломку. Интубированная некромантка плоти подкатила к мрачным останкам тощего юноши из Шестого дома. От шеи и ниже он выглядел совершенно нормально.

– Вот так оно и бывает, леди Пент? – серьезно спросила она.

Абигейл взяла потертый кожаный ремешок, наверное, от часов, и сказала мягко:

– Нет-нет…

– А может… будет лучше? Ты знаешь?

Харроу не показалось, что на такой вопрос можно ответить. Она вообще не поняла, о чем разговор. Но Седьмые любили красивые вопросы, не имеющие ответов. Эта уклончивая реплика тоже осталась без него. Абигейл как раз сняла очки, чтобы внимательно рассмотреть кусочек воска с многочисленными вмятинами и обрывок штопальной нити. Харроу не могла оторвать взгляда от содержимого карманов главного стража: лоскуток мягкой ткани, каким протирают очки, ручка, маленькая складная увеличительная линза, мятый листочек. Когда рыцари вернулись, чтобы унести стража (он оказался легче своего рыцаря, его несли вдвоем Магнус и Протесилай из Седьмого дома, Ортус просто маячил где-то рядом), прикованная к креслу девушка тоскливо вздохнула.

– Прощай, – крикнула она вдруг вслед трупу, – прощай, Паламед, моя первая нить, прощай, Камилла, вторая нить… Ведь если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, не скоро порвется…

Харрохак вдруг почувствовала что-то, что не смогла определить в точности и чему не знала названия. В доме Ханаанском ее способность чувствовать почему-то притупилась, оставив только чувство отдаленной тоски и смутное желание. Так бывает, когда листаешь страницы книги в поисках фразы, которую хорошо помнишь, но не можешь найти. Харроу сосредоточилась на том, что держала в руках, стараясь не слушать прощания незнакомых людей.

Листок был свернут так туго, что походил скорее на толстенькую таблетку. Она сняла перчатки и кончиками ногтей – для скорости она их обкусывала, но это никогда не помогало – попыталась подцепить один мятый уголок. Она страшно удивилась, когда на нее надвинулась глубокая тень: ее первый рыцарь положил руку в черной перчатке на ее обнаженную ладонь.

– Госпожа моя Харрохак, – прошептал Ортус, – возможно… вам не следует… вдруг…

– Ты много себе позволяешь, – рявкнула она.

– Я часто так думаю, – грустно сказал он и отошел.

Когда она вышла в коридор, дождь уже протек сквозь дыры в крыше и в стенах, и везде были маслянистые вонючие лужицы. Ортус шел на полшага впереди нее. У Харроу почти получилось развернуть листок. Наконец она разгладила его, весь покрытый складками и морщинками, и прочитала:

«ЕГО Я УБЬЮ БЫСТРО, ПОТОМУ ЧТО ОНА ПРОСИЛА, И ПОТОМУ ЧТО ЭТОГО ОН ЗАСЛУЖИВАЕТ, ЧЕСТНО ГОВОРЯ, НО ВАС ДВОИХ, ЧЕРТОВО МУМИФИЦИРОВАННОЕ ГОВНО, Я БУДУ ЖЕЧЬ МЕДЛЕННО И МУЧИТЕЛЬНО, ПОКА НИ СЛЕДА ОТ ВАС НЕ ОСТАНЕТСЯ В ТЕНИ МОЕГО ДАВНО УТРАЧЕННОГО РОДНОГО СОЛНЦА».

– Это рисунок буквы S, – торжественно произнес голос у нее из-за плеча, и она поняла, что остановилась посреди коридора. – Буква состоит из шести коротких штрихов, расположенных вертикально по три. В верхней и нижней части изображены треугольники, и вместе с несколькими диагональными штрихами они образуют каллиграфическую S.

– Нигенад, – сказала Харроу, не оборачиваясь, – я тебя не спрашивала.

– Трое мертвы, госпожа моя Харрохак, – ответил ее рыцарь. – Высокопоставленный некромант Когорты. Двое отпрысков таинственного Шестого дома, которые мудры и быстро учатся, пусть и не так искусны в бою. Надлежит ли мне действовать только по вашему приказу, если на меня нападет Спящий?

– А что ты планируешь сделать, кроме как лечь и умереть? – осведомилась она, ожидая вспышки гнева, мечтая о вспышке гнева, надеясь хотя бы на имитацию гнева. – Ортус, что, по-твоему, ты можешь сделать? У тебя есть план или ты просто остановишь пули своим телом?

– Это будет весьма в духе нашей семьи, – задумчиво заметил Ортус. – Мой отец умер просто потому, что его об этом попросили ваши родители. Он покончил с собой, когда они протянули ему веревку, хотя дома его ждали жена и, если он был готов признать этот факт, сын.

Харроу опустила листок – скорее инстинктивно, чем специально. Обернулась и посмотрела Ортусу прямо в лицо, насколько это было возможно с учетом зонтика у него над головой, капюшона, промокшего и облепившего череп, несмотря на все зонтики, ну и нарисованного черепа, превратившегося в меланхоличное серо-черное пятно. Она смотрела в его мятое, нелепое лицо, в черные глаза сына Дрербура. На самом деле они были не совсем черные, как она всегда считала: в тени она наконец разглядела оттенок темной земли, похожий на удобрения на свежевспаханном поле. Лицо вдруг показалось ей не просто взрослым, а почти древним. Ей захотелось впасть в панику, почувствовать удар ледяных ножей отчаяния.

– Ты знал. Ты все это время знал, что Мортус из Девятого дома умер по их приказу.

Лицо Ортуса изменилось. Оно вдруг, во второй уже раз, превратилось в заляпанную краской, черноглазую маску презрения. Он смотрел на нее так, будто считал невероятно скучной. Будто вовсе не знал, кто она такая. От этого презрения двери у нее в голове вдруг начали захлопываться с невыносимым грохотом. Он смотрел на нее, как на вопящего младенца, как будто она не произнесла несколько слов, а открыла рот и наблевала на него.

– Харроу, – коротко сказал он, – не только вы способны сложить два и два, чтобы получить четыре.

Она могла бы ответить, но ветер ударил в разбитое окно и принес с собой дождь. Завеса мутной воды хлынула сквозь скалящуюся стеклянную пасть. Вода принесла с собой горсть блестящих буро-стальных предметов, которые кучкой упали на гнилой ковер дома Ханаанского. Когда вода растеклась, они с Ортусом уставились на шприцы из жесткого плексигласа с рисками на боку и большими ржавыми иглами.

– Не хотите спросить, вижу ли их я? – скромно спросил Ортус после долгой, заполненной шумом дождя паузы.