Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 341 страниц)

Гидеон побрела по коридору, выковыривая оранжевую дрянь из-под ногтей. Она пребывала в таком хреновом расположении духа, что чуть не сшибла с ног Сайласа Октакисерона, облаченного в легкие стерильно белые одежды Восьмого дома. Колум из Восьмого дома автоматически поддержал его. В одежде того же цвета он выглядел совсем зеленым.

– Выходит, они мертвы, – заявил его дядюшка вместо «здравствуйте».

Единственным, что удержало Гидеон от немедленного нападения, стала мечта о возможности засунуть ногу Октакисерона так глубоко ему же в задницу, чтобы пятка вышла изо рта.

– У них имена были, говно малахольное! И если ты захочешь поднять шум, то я сразу предупреждаю, что я сейчас в таком настроении, что не успокоюсь, пока тебя не прибью.

Колум заморгал. Некромант – нет.

– Я слышал, что ты теперь разговариваешь. А жаль. Прибереги свое сквернословие для кого-нибудь другого, Гидеон Нав. Меня не интересуют обиженные крики рабов Девятого дома.

– Как ты меня назвал?

– Рабом, – повторил Сайлас. – Холопкой. Служанкой.

– Меня не интересуют синонимы, тухлая ты дрянь. Ты сказал: «Гидеон Нав».

– Виллан, – продолжил некромант Восьмого дома, копаясь в своем мысленном словаре. Колум смотрел на Гидеон, не веря своим глазам. – Подкидыш. Я тебя не оскорбляю. Я лишь говорю, кто ты есть, замена Ортуса Нигенада, жалкого сына зловонного Дома предателей и мистиков.

Мозг Гидеон забуксовал. Она словно вернулась в Дрербур и сидела, надув губы, потирая фрикционные ожоги на запястьях. Крики несчастной верной. Зеленые вспышки в рассыпчатой темноте. Жирный запах ладана. Женский плач. Кто-то крадет ее предназначенный для побега шаттл. Даже двое. Грустный и еще более грустная, чужие в Девятом доме. У нее оставались родственники на Восьмой…

– Ты говорил с сестрой Глаурикой, – медленно сказала она.

– Я говорил с Глаурикой после ее возвращения в родной дом, – сказал Сайлас, – а теперь хочу поговорить с тобой.

– Со мной. Рабыней, служанкой и всеми остальными словами, которые ты придумал.

– Да. Потому что ты выросла, служа убийцам, в племени убийц. Ты жертва Девятого дома еще в большей степени, чем другие.

Крошечная косточка в душе Гидеон перестала трепыхаться. Гидеон не бросилась, не влепила оба кулака куда-нибудь в белоснежную ткань или кольчугу. Из-за его слов, а еще из-за того, что пока еще не сталкивалась с Колумом из Восьмого дома напрямую и не горела желанием приближать это интересное занятие. Она сделала шаг вперед. Сайлас не отступил, но слегка отвернул голову, как будто у нее изо рта воняло. Глаза у него оказались очень темные, а ресницы густые и белесые.

– Не притворяйся, будто знаешь, что со мной было, – сказала она. – Глаурика не в силах была запомнить, что я жива, не думала обо мне, если вспоминала, и сказать тебе ничего не могла. Ты ничего не знаешь обо мне и ничего не знаешь о Девятом доме.

– Ты ошибаешься в обоих случаях, – сказал Сайлас, обращаясь к кому-то у нее за плечом.

– Докажи.

– Мы с братом Эштом приглашаем тебя выпить с нами чаю.

Она протерла глаза грязными кулаками и чуть не укусила один из них вместе с оранжевой жижей – такой гадкой, что из-за нее костяные осколки выпрыгивали из тела сами. Глаза тут же защипало от запаха.

– Прости, не расслышала. Мне показалось, что ты сказал: «Пошли попьем чаю», но это просто максимально тупо.

– Мы с братом Эштом приглашаем тебя выпить с нами чаю, – повторил Сайлас с выражением кроткого терпения, как будто в своей бледной башке он постоянно себя уговаривал. – Не приводи дочь Запертой гробницы, приходи сама и будь готова слушать. Никакой платы. Никаких скрытых мотивов. Просто приглашение стать большим, чем ты являешься сейчас.

– А кем?

– Инструментом своих угнетателей. Замком на собственном ошейнике.

Это уже становилось невыносимым. Она и без того провела очень длинную ночь и пережила несколько эмоциональных пыток, а еще таинственное убийство и мелкую личную драму. Гидеон скинула капюшон, сунула свободную руку в карман и пошла по коридору подальше от дядьев и племянников.

Сзади доносился голос некроманта:

– Придешь ли ты выслушать, что я тебе скажу? Прими решение.

– Иди в жопу, моль бледная, – сказала Гидеон и завернула за угол.

Она услышала слова Колума:

– Кажется, это «да», – но не услышала тихого ответа.

* * *

Гидеон потеряла способность сопротивляться ночным кошмарам. Ей хотелось, чтобы ее подсознательное ограничилось быстрым сном, после которого ей не приходилось бы просыпаться в холодном поту, но, как и многое в ее жизни, подсознательное разучилось работать и реагировать. Она оставалась наедине со своими ошибками, и мозг отказывался как-то скрывать их. Гидеон нужно было просто закрыть глаза, чтобы увидеть какую-нибудь дикую больную хрень.

Магнуса Куинна, спокойно пьющего травяной чай, а потом превращающегося в груду фарша, потому что она не находит сил закричать «Сзади!»

Кипящий котел с ароматной кашей и безвольным трупом Абигейл Пент, плавающим под поверхностью воды, пока Гидеон, обваривая пальцы, пытается выловить ее…

Исаак Теттарес, переворачивающий на себя бак с кислотой, который она не успевает вырвать из его слабых дрожащих рук…

Жанмари Шатур, чьи разбросанные руки и ноги продолжают двигаться, пока Гидеон застилает постель, которая становится все более мокрой, липкой и горячей…

Старый сон о матери, которая жива, которая существует в жизни Гидеон, чего никогда не было, и кричит: «Гидеон! Гидеон», а Гидеон смотрит, как карги из Девятого дома отрывают ее череп от шеи и раздается громкий треск…

И Харроу, которая ее будит. Это случилось только однажды: некромантка Девятого дома сидела в темноте, закутавшись во влажное одеяло, как в плащ, а лицо ее без двухцветного макияжа казалось голым и пустым. Гидеон почти сразу же снова провалилась в беспокойный нос. Она не могла решить, приснилось ли ей это: Харроу не взрывалась, у нее из ушей не лезли кишки, она не сдирала с себя кожу – она просто смотрела на Гидеон угольно-черными глазами и, кажется, жалела ее.

Ее взгляд был очень усталым и мягким, его можно было бы назвать понимающим, не будь он таким измученным и циничным.

– Это я, – нетерпеливо сказала она, – спи.

Все признаки указывали на галлюцинацию.

Спать все равно приходилось, потому что последствия бодрствования были ужасны. Но теперь она спала с рапирой, положив на грудь кастет, как тяжелое обсидиановое сердце.

27

– Давайте поговорим, – сказал Паламед Секстус.

Харроу и Гидеон сидели в покоях Шестого дома – ситуация до хрена странная. Шестых разместили в высоких просторных залах, запрятанных в центральной башне. Их окна открывались на морскую гладь. Точнее, открывались бы, если они не закрыли окна плотными черными шторами. Весь Шестой дом теснился на полярных шапках планеты, расположенной так близко к Доминику, что воздействие лучей просто бы сожгло дом. Великая библиотека хранилась в огромной консервной банке станции, созданной в расчете на суровые испытания. Она не должна была перегреваться или переохлаждаться, поэтому окон в ней не было вовсе никаких. Паламед и Камилла изо всех сил постарались воспроизвести этот эффект и здесь, получив комнату, открытую и светлую, как шкаф.

Ничуть не улучшало ситуацию и то, что каждый квадратный дюйм этих комнат покрывали бумажки. Записки Паламеда громоздились на всех свободных поверхностях. Они лежали на столах, они валялись на зеркале, толстые книги были стопками разложены на подлокотниках кресел и опасно кренились. Кажется, никто не садился в эти кресла, не прихватив с собой очередную книгу. Через открытую дверь Гидеон заглянула в спальню, в мрачное логово, где огромная доска для записей нависала над древней кроватью с балдахином, очень, очень аккуратно застеленной. Вопроса, живет ли Камилла в жутковатой кроватке, приставленной к большой кровати, даже не возникало. Во-первых, это была типичная рыцарская кровать, во-вторых, она прогибалась под свалкой оружия и полироли для металла.

– Я не уступлю, – сказала Харроу. Они с Паламедом сидели по обеим сторонам стола, торопливо очищенного от книг и записей. Приблудные ручки катались по столу при каждом неосторожном движении. – Ключи у меня. Мы входим вместе. У тебя будет час.

– Но часа совершенно недостаточно…

– Ты просто тормоз.

– А ты параноик.

– Я до сих пор жива, – указала Харрохак, и Гидеон вздрогнула.

Паламед снял очки через десять минут после начала спора и протирал их полой рясы. Жест казался достаточно агрессивным, а глаза, лишенные стеклянного экрана, стали угрожающе серыми. Это задевало только Гидеон, которая очень старалась избежать его взгляда.

– Да. Комната представляет для меня большой интерес, и должна представлять интерес и для тебя.

– Ты слишком скрупулезен.

– Тебе не хватает размаха. Перестань, Нонагесимус. Обмен ключами в нашей ситуации представляется наиболее логичным и элегантным решением. Отказ – это суеверия и паранойя, приправленные… явным обманом.

На мгновение гнев и муки совести Гидеон даже отступили.

Твой законник только что сказал: «Явный обман?»

Некроманты теперь сидели в абсолютно одинаковых позах: костлявые локти на столе, ладони сцеплены под подбородком, глаза не моргают. За стулом Паламеда стояла Камилла, пришибленная, будто ее десять минут назад выпустили откуда-то. Руку она перевязала, но не зафиксировала, и могла ею двигать как угодно. Гидеон торчала за спиной Харроу, разглядывая собственные ногти и пялясь на листки бумаги, покрытые такими корявыми буквами, что они походили скорее на шифр. Некромантка откинулась на спинку стула и произнесла могильным голосом:

– Ты до сих пор одержим своей идеей… мегатеоремы.

– Да. А ты нет?

– Нет. Она слишком громкая.

– Но сбрасывать ее со счетов не стоит. Сама посмотри. Задачи и испытания… точнее, лежащие в их основе теории, не так уж разнородны. Умственное слияние. Передача энергии. Постоянный забор танергии, который мы видели в энтропийном поле. Это невероятные идеи. Никто еще не доводил некромантическую силу до такого. Это невообразимо. Если целью была демонстрация безграничности ликторской силы… у них получилось. Я видел испытание на развеивание. Даже если бы там ничего не было, кроме самовоспроизводящегося костяного голема, я бы все равно не спал по ночам. Я не представляю, как они это сделали.

– Я представляю, – ответила Харроу, – и если мои расчеты верны, я и повторить смогу. Но это совершенно непосильно, Секстус. То, что нам показывают, было бы мощными… почти невероятными глубинами мастерства… если бы было в принципе воспроизводимо. Все эти эксперименты требуют непрерывного потока танергии. Где-то в глубинах лаборатории скрывается ее источник. Он-то и есть главный приз.

– А, теория тайной двери. Очень по-девятому.

Она ощетинилась:

– Это просто нормальная оценка времени и пространства. Если считать лабораторию, у нас есть доступ примерно к тридцати процентам этой башни. Это называется объективным доказательством, Страж. Твоя мегатеорема основана на предположении и так называемом «инстинкте»…

– Спасибо! Так или иначе, мне не нравится, что эти чары контролируются весьма условно, – продолжил Паламед.

– Не будь слабаком. Некромантия – это и есть контроль.

Паламед надел очки обратно. Вздохнул.

– Может быть. Иногда я просто не знаю. Смотри, Нонагесимус. Эти теоремы все нас чему-то учат. Я верю, что они являются частями огромного целого. Помнишь доску в лаборатории? Там все закончено. Ты полагаешь, что они дают нам подсказки, ведущие к глубинам оккультного знания, скрытым где-то еще… к источнику энергии. Я вижу куски мозаики, а ты – указатели. Может быть, ты права, и нам нужно просто идти по следу из хлебных крошек к главному сокровищу. Но если я прав, если ликторство – это всего лишь синтез восьми отдельных теорем…

Харроу не ответила. Молчали долго, и Гидеон подумала, что Паламед углубился в свои мысли. Но потом он резко сказал:

– Тогда все неверно. Ошибка в логике. Все это – огромная уродливая ошибка.

– Оставь загадки Девятому дому, – отозвалась Харроу. – Что за ошибка, Секстус?

– Я отдам тебе записи на эту тему, если ты мне поможешь вскрыть замок.

Этого хватило, чтобы она задумалась.

– Дай мне свои записи обо всех теоремах, которые ты видел. Что за замок?

– И докинь копию своей карты.

– У меня есть карта? – вопросила Харроу в воздух. – Ничего себе. Утверждение по крайней мере необоснованное.

– Не держи меня за идиота, Преподобная дочь. Ликторский замок – тот, что открывается ключом Шестого дома. Серым ключом. Которым сейчас владеет Сайлас Октакисерон. Поэтому «вскрыть»…

– Это невозможно. Как?

– Не узнаем, пока не попробуем. Если сработает, ты получишь все до единой заметки о теоремах, которые я нашел, в обмен на твои теоремы, твою помощь и карту. Ты в деле?

Последовала многозначительная пауза. Как все знали заранее, некромантка Гидеон вынуждена была признать, что она в деле. Она встала. Стул опасно заскрипел, и Гидеон придержала его ногой.

– По крайней мере, покажи, что за дверь, – велела она. – Не нравится мне мысль, что Шестой дом получит от моего все возможное.

– Многие назвали бы это выгодной сделкой, – заметил Секстус, чей стул придержала для него верная Камилла, – но я тебе должен, потому что ты выступила за нас, когда Третий дом бросил вызов. Мы бы, конечно, выиграли, но отдали бы за победу больше, чем мне хотелось отдавать. Пойдем, нас ждут безжалостные факты.

И все потащились за фактами. Когда Шестой дом закрывал двери, оказалось, что помимо защитных чар Протесилая они использовали пять замков, а заодно укрепили дверь так, чтобы ее невозможно было снести с петель. Звуки, с которыми Камилла задвигала засовы, были приятнее оркестра. Двое некромантов шли впереди – в длинных рясах они походили на мрачных серых птиц, а Гидеон и Камилла следовали позади, отстав на положенные полшага. Камилла из Шестого дома шла, расправив плечи. Прямая темная челка мотнулась вбок, когда она повернулась к Гидеон, очень быстро, бесстрастно, но Гидеон хватило.

– Спроси, как я, и я заору, – предупредила она.

– Как ты? – спросила Камилла, редкостная зануда.

– Ладно, ты поймала меня на блефе, и я возмущена, – согласилась Гидеон. – Итак. Чем ты на самом деле пользуешься, когда не делаешь вид, будто рапира – твое любимое оружие? Два коротких меча одинаковой длины или меч и дубинка?

Настороженные глаза превратились в узкие, обведенные черным щелочки.

– Где я прокололась? – спросила она наконец.

– Ты выхватила одновременно рапиру и кинжал. А еще ты амбидекстр. Ты двигаешься так, будто оба твоих клинка изогнуты. А еще у тебя на кровати валяется шесть мечей и дубинка.

– Надо было прибраться, – кивнула Камилла. – Два обоюдоострых меча.

– Но почему? Я хочу сказать, что это круто, но почему?

Вторая девушка осторожно потерла локоть, размяла пальцы, будто проверяя, не отдается ли в них боль. Кажется, она что-то обдумывала, а потом пришла к внезапному выводу:

– Я подала заявку на место первого рыцаря Стража в двенадцать лет. Получила одобрение. Мы изучали данные об оружии. Решили, что два меча более… универсальны. Я умею обращаться с рапирой, – тут она себя недооценивала, – но в настоящем бою я предпочту два меча.

Прежде чем Гидеон начала всерьез обдумывать неприятную мысль о том, что до настоящего боя еще не дошло, Камилла ткнула ее локтем:

– Почему ты ведешь себя так, будто вы в ссоре?

– Нееет, – ответила Гидеон, – спасииибо.

– Вы же не поссорились, – еще тычок, – ты это сразу бы заметила.

– Ты не… не знаю! Скажи ему, короче, что если он хочет, чтобы я представила его Дульсинее, я могу? Скажи, что я не собираюсь мешать его стремным попыткам.

– Последнее, в чем нуждается Страж, – это знакомство с госпожой Септимус.

– Тогда пусть он перестанет вести себя так, будто он знает всехние чувства из книг, причем давно. Это было бы ужасно мило.

Ничего не ответив, Камилла шагнула за спину своему адепту, который остановился перед большой картиной в позолоченной раме: позолота побурела везде, где не почернела, а картина до того выцвела, что походила на пятно от пролитого кофе. Странная была картинка: пыльная скала, расколотая огромным ущельем в центре, и река цвета сепии, текущая в никуда где-то внизу картины.

– Это я давно заметила, – сказала Харроу.

– Посмотрим еще раз.

Паламед и Камилла уперлись плечами в углы картины и сняли ее с невидимого кронштейна. Она оказалась очень легкой и не слишком-то хорошо скрывала огромную ликторскую дверь с черными колоннами, резными рогатыми черепами, мрачным камнем и зловещими изображениями. Короче, во всех отношениях она ничем не отличалась от прочих виденных Гидеон дверей. Но Харроу задержала дыхание.

Она подошла к замку, и только тут Гидеон поняла, в чем дело: замок заполняла твердая серая масса вроде штукатурки или цемента. Кто-то как следует потрудился над скважиной. Часть штукатурки была обколота и покрыта длинными царапинами, но в остальном она казалась очень прочной. Легкого способа пробраться через нее явно не существовало.

– Шестой, – сказала ее некромантка, – в день, когда мы прибыли в дом Ханаанский, она была совсем в другом состоянии.

– Я все еще не могу поверить, что ты в первую же ночь переписала все двери, – Паламед сухо улыбнулся, – и что я этого не сделал. Я не могу сказать, когда замок был запечатан. Кажется, я теряю хватку.

Харроу зубами сдирала перчатку и разминала длинные нервные пальцы, как делают хирурги. Поднесла подушечку большого пальца к замку и нахмурилась так, что между бровями карандаш бы удержался. Выругалась шепотом, бросила перчатки Гидеон, которая аккуратно их поймала, сжала серую массу между пальцами.

– Это регенерирующий пепел, – сказала она.

– Вечная кость, существование которой считается невозможным…

– То же самое, что у конструкта.

– То есть…

– Тот, кто это сделал, должен обладать навыками, сравнимыми с навыками автора конструкта, – пояснила Харроу, – чтобы это снять, нужно больше сил, чем есть у большинства костяных магов… вместе взятых.

– Я привел тебя сюда, не чтобы ты его сняла, – сказал Секстус, – я только хотел подтверждения и получил его, большое спасибо.

– Простите. Я не говорила, что не могу это снять.

Бровь взлетела над оправой очков:

– Ты думаешь…

Ответила ему прежняя Харрохак, та, что ходила по пыльным коридорам Девятого дома, как по гладким шелковым коврам.

– Секстус, – мягко сказала она, – меня смущает, что ты этого сделать не способен.

Она положила ладонь на кучку костяной материи, залившей замок. Отняла ладонь – и масса, похожая то ли на жвачку, то ли на клей, потянулась за ней, дико вибрируя там, где она продолжала соприкасаться с замком. На виске Харроу выступил пот.

Паламед Секстус задержал дыхание – и тут масса отщелкнулась обратно, как гибкий пластик, и слиплась мрачным неподвижным комком. Харроу попробовала еще. Ее пальцы нетерпеливо шевелились, она отвернулась и закрыла глаза. На этот раз она вытянула пепел примерно на длину ладони – а потом он отдернулся, снова слипся, устроился на прежнем месте. Она попробовала снова, и снова, и снова.

Краска на лбу Харроу блестела от пота и стекала вниз серовато-розовыми струйками, вокруг ноздрей появились красноватые кольца. Сама не осознавая, что делает, Гидеон встала сбоку от нее, закрывая Харроу от бесстрастного взгляда Секстуса, закатывая длинные черные рукава плаща и открывая рот – без участия мозга.

– Подзарядись, – прошептала она.

Это были первые слова, которые она сказала после того, как Харроу вышла из покоев Шестого дома, напряженная, полная презрительного разочарования, похожая на возмущенную черную ворону. Адептка открыла один мрачный черный глаз.

– Пардон?

– Запрыгивай, говорю, солнышко. Давай, ты знаешь, что делать.

– Очевидно, нет, и никогда больше не называй меня солнышком.

– Я говорю, высоси из меня энергию.

– Нав…

– Шестые смотрят, – резко сказала Гидеон.

Эта фраза добила Харроу, причем добила не стилетом, а молотом. Некромантка замолкла. Она возмущалась, и ее рыцарь не понимала чему. Разве что это было омерзение от мысли о том, что ей опять ничего не оставалось, кроме как прибегнуть к помощи своего рыцаря, девчонки, которая продолбалась так сильно, что во вселенной начали по-новому понимать слово «продалбываться».

– Рукав закатывать не надо, дура, – вот и все, что она сказала.

И Гидеон начало выворачивать и высасывать. Это было так же мерзко, как в прошлый раз, но заняло намного меньше времени, чем жуткая прогулка через комнату и обратно. А еще теперь Гидеон знала, чего ждать. Боль можно было, как всегда, назвать ужасной. Она не закричала, хотя, возможно, это было бы достойнее, вместо этого она скулила и хрюкала, пока некромантка забирала у нее что-то, корябая при этом душу. Кровь закипала в жилах, потом вдруг застыла и начала царапаться внутри с каждым стуком сердца.

Харроу согнула пальцы и потянула. Через очень долгое мгновение в руках у нее оказалась неподвижная сфера спрессованного пепла и костей, серая, рябая и послушная. Замок был совершенно чистым, как будто никакого препятствия никогда не существовало. Шестые уставились на них. Наконец Паламед наклонился и заглянул в замочную скважину.

– Нонагесимус, не привыкай так ее использовать, – сказал он с явным неодобрением, – это не очень полезно и не очень красиво.

Ответила ему Гидеон:

– Ты становишься все больше похож на Сайласа Октакисерона.

– Ой, – искренне испугался Паламед и выпрямился. – Ладно, к добру или к худу, но это закончилось. Возможно, стоило это так и оставить, но я хочу, чтобы они… оно понервничало. Даже сверхъестественные силы уязвимы.

Он приложил палец к замку.

– Что, и последний ключ ты тоже прячешь? – тихо спросил он. – Или мы гонимся за ним вместе? Ну тогда давай быстрее, говнюк.

Камилла кашлянула – возможно, потому, что ее некромант говорил с дверью. Он уронил руку.

– Я тебе должен, Девятая, – сказал девушке с лицом черепа, – у тебя есть один бесплатный вопрос.

– Довольно мерзко строить из себя вместилище всех знаний, Секстус.

– А я ничего не «строю».

– Сколько ключей сейчас в игре?

Паламед вдруг улыбнулся. И тут произошла какая-то алхимия, его костистое плоское лицо преобразилось и стало почти привлекательным, а не просто кучей скул и челюстей.

– У нас есть три. У вас два – было два, пока вы не отдали один госпоже Септимус по условиям соглашения, которое она сначала предлагала мне. Кстати, тебе стоило поторговаться – она предложила мне взглянуть на ключи, которые у нее уже были. Но я полагаю, что ты и без нее получила все, чего хотела.

Харроу не отреагировала, хотя Гидеон могла поклясться, что где-то в глубоких тайниках своего мозга она орет матом.

– Один у Восьмых, а теперь они обманом получили еще два от Дульсинеи. И остается еще один.

– Третьи? – предположила Харроу.

– Нет. Кам слышала их разговор сегодня утром, у них ничего нет. И не Вторые, если только они не соврали мне после дуэли, а ты сама знаешь Вторых. Так что почаще оглядывайся. Вторые все еще ищут способ закончить все это, Третьим не нравится отставать, а Восьмые возьмут все, что захотят, и придумают оправдание. Меньше всего я уверен в Третьих, – он нахмурился, – я не понимаю, за которой из сестер следить.

– За большой, – без промедления сказала Харроу. Гидеон была абсолютно уверена, что сестры совершенно одинакового размера, и с удивлением поняла, что даже анатом в Харроу не в силах сопротивляться сиянию принцессы Короны. – Они обе весьма второсортные некромантки, но крупная сильнее. Она говорит «я», а сестра – «мы».

– Неплохо подмечено. Но я все еще не уверен. Встретимся завтра утром и обменяемся теоремами, Девятая. А пока мне надо подумать.

– О последнем ключе.

– О последнем ключе.

После короткого прощания рыцарь и некромант Шестого дома ушли, но тут, к неудовольствию Гидеон, Паламед обернулся. Все это время он не смотрел ей в глаза – возможно, по той простой причине, что она избегала его взгляда, но теперь он уставился прямо на нее. Она сглотнула, чтобы не выпалить: «прости, я тебя не ненавижу, просто я сейчас сама себя ненавижу». Вместо этого она просто отвела взгляд – полная противоположность извинениям.

– Приглядывай за ней, Нав, – быстро сказал Паламед и убежал догонять Камиллу.

– Он становится слишком самоуверенным, – сказала Преподобная дочь, глядя в удаляющиеся спины.

– Кажется, он говорил не о тебе.

Тишина тянулась долго и плохо, как пепельная масса, закрывшая замочную скважину.

– А пожалуй, – сказала Харроу. – Кстати, спасибо, что напомнила. Я официально запрещаю тебе видеться с госпожой Септимус.

– Мы серьезно об этом говорим? Нет, серьезно?

Харроу сделала очень терпеливое лицо.

– Нав. Избавь меня от этого. Дульсинея Септимус опасна.

– Ты нормальная вообще? Дульсинея Септимус высморкаться сама не способна. Меня тошнит от того, как ты это все воспринимаешь.

– А ты не задумывалась, как она ухитрилась заполучить ключ? И как это я все воспринимаю?

– Не знаю. – Гидеон реально уже тошнило. – Не знаю! Может, беда в том, что каждый раз при упоминании ее имени ты ревнуешь и ведешь себя стремно?

– Если ты заглянешь в словарь, то поймешь разницу между ревностью и завистью, и вряд ли я могу завидовать…

– Нет, это чистая ревность! – опрометчиво сказала Гидеон. – Ты начинаешь каждый раз, когда она как-то претендует на мое время.

Последовала ужасная пауза.

– Я расслабилась, – сказала некромантка, подчеркнуто не обращая внимания на последнее заявление, как будто Гидеон только что обосралась посреди коридора. Она взяла перчатки из неуклюжих рук Гидеон и натягивала их на пальцы. – Я позволила себе впасть в апатию, пока ты таскалась со всеми ненормальными дома Ханаанского по очереди.

– Это ты называешь кого-то ненормальным?

– Хватит. Теперь нам нечего прятать, зато есть что терять.

– С ней никого нет. Вдруг это придет за ней. Это смертный приговор.

– Да. У нее нет рыцаря. Вопрос не в «если», а в «когда». Пусть смерть забирает свое. Ты мне не веришь, хотя я уже доказывала свою правоту? Ладно. Тебе запрещено появляться в ее палате.

– Нет. Ни за что. Отклонено. Это не я.

– Ты ей не телохранитель.

– Да я и в твои не просилась, скажем честно.

– Просилась, – огрызнулась Харрохак. – Ты согласилась стать моим первым рыцарем. Согласилась посвятить себя исполнению рыцарских обязанностей. Твое непонимание сути этих обязанностей не снимает с тебя никакой ответственности…

– Я обещала драться за тебя. Ты обещала мне свободу. Как-то похоже, что я ее не получу, и я это понимаю. Мы тут все умираем! Что-то нас преследует! Я могу только попытаться сохранить в живых максимальное число людей и надеяться, что это сработает. А ты тупой мешок говна и не понимаешь, что значит быть рыцарем! Ты просто берешь то, что я тебе даю!

– Мелодрама тебе не идет, – сухо сказала адептка, – ты не жаловалась ни на одну из предыдущих… операций.

– Операций, мать твою. А как же «я не могу позволить тебе потерять твое доверие, поэтому буду смотреть тебе прямо в глаза и вести себя так, будто ты сломала мне нос, потому что ты меня разок обняла»?

Резкий вздох.

– Не смей меня передразнивать!

– Передразнивать! Я бы тебе задницу надрала.

– Моя просьба вполне разумна, – заявила Харрохак, которая уже три раза сняла и надела перчатки и теперь изучала свои ногти, как будто ей стало скучно. Единственное, что мешало Гидеон ее треснуть, – ее ресницы, которые дрожали от гнева. Ну еще и то, что раньше она Харроу не била и боялась, что, начав, не сможет остановиться.

– Я прошу тебя отстраниться и вспомнить, что во времена, которые ты сама назвала опасными, Девятый дом должен быть для тебя главным!

– У меня все прекрасно с приоритетами!

– Ни одно из твоих действий за последние два дня не позволяет этого предположить.

– Иди на хрен! – Гидеон похолодела. – Просто сдохни! Я не хотела, чтобы Жанмари умерла.

– Господи, я же…

– На хрен! – добавила Гидеон для пущей выразительности и обнаружила, что смеется диким высоким смехом, в котором совсем нет юмора.

– Черт. Мы вообще не должны были выжить, ты это понимаешь? Ты понимаешь, что вся эта хрень – ради союза некроманта и рыцаря с начала до конца? Мы должны быть едины. Если измеряют именно прочность нашего союза, то мы с тобой уже мертвы. Магнус из Пятого дома был куда лучшим рыцарем, чем я. Жанмари из Четвертого дома лучше меня раз в десять. Они должны быть живы, а мы – кормить бактерий. Два дохлых трупа! Мы выжили по тупой случайности, а Жанмари нет. А ты ведешь себя так, будто стоит мне только допустить смерть Дульсинеи, как ты немедленно станешь ликтором!

– Прекрати упиваться звуками своего голоса, Нав, и послушай меня…

– Харроу, я тебя ненавижу. Я никогда не переставала тебя ненавидеть. Я всегда буду тебя ненавидеть, а ты меня. Не забывай об этом. Я никогда не забуду.

Губы Харроу скривились так, что чуть не завязались в морской узел. Она на мгновение закрыла глаза и снова спрятала руки в перчатки. Напряжение должно было спасть, но не спало: оно кипело и сверкало на полную мощность. Гидеон сглотнула шесть раз за десять секунд, а в груди стало сухо и горячо.

– Ты не права, Сито, – ровно сказала некромантка.

– Как…

– Между мной и ликторством не стоит вовсе ничего. И тебя в этом уравнении нет. Не увлекайся идеями Шестого дома. Эти испытания не имеют ничего общего с разными тошнотворными сантиментами и покорностью. Проверяют меня, и только меня. Кстати, ни Девятый дом, ни я не нуждаются в тебе для этого. Можешь меня ненавидеть, сколько тебе угодно, я большую часть времени вообще о тебе не помню.

Она отвернулась от Гидеон, но не ушла. Постояла какое-то время, высокомерно демонстрируя спину. У Гидеон, вооруженной рапирой, был отличный доступ к ее позвоночнику.

– Тебе запрещено видеть Септимус, – сообщила Харроу. – Чем раньше она умрет, тем лучше. На ее месте… я бы уже выбросилась в окно.

– Встань перед окном, и я сделаю все остальное, – предложила Гидеон.

– Успокойся уже! – рявкнула Харрохак.

Гидеон чуть не набросилась на нее с кулаками. Наверное, должна была.

– Если я тебе не нужна, отпусти меня в Седьмой дом, – сказала она очень медленно и спокойно, будто читала во время службы, – я лучше послужу умирающей Дульсинее, чем живой Преподобной дочери.

Харрохак собралась уходить – легко и спокойно, как будто они с Гидеон говорили о погоде. Но при этих словах она чуть повернула голову – и вид ее лица был равносилен удару в солнечное сплетение.

– Когда я отпущу тебя со службы, ты узнаешь, Нав, – сказала некромантка и ушла.

В это мгновение Гидеон приняла решение насчет измены.