Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 341 страниц)

– Что, если кто-то скажет: «Я некромант»? Нужно подождать и посмотреть, что он будет делать дальше? – поинтересовалась Табаско.

Нона осмелилась взглянуть на Камиллу. Та сидела в идеально неподвижной позе, лицо за темными очками казалось маской, но слушала так внимательно, что Нона даже засомневалась, Камилла ли это. Сидела она так, будто была прикручена к полу. Остальные были поглощены перепалкой между своим лидером и Ангелом и с нетерпением ждали ответа Ангела.

– Что, прямо сейчас? Конечно нет, в этом случае быстро беги в противоположном направлении. Нет, Табаско, драться не надо, – сказала она, когда Табаско открыла рот. – Раз уж ты такой параноик, не будь хотя бы лицемеркой. Если ты боишься некромантов, беги от них. Если это действительно некромант, то нет смысла с ним драться. Это как большое животное, ты не навяжешь ему свою волю. А если думаешь, что да, то ты в большой опасности. Я на своей первой работе об этом узнала.

– Вы боитесь некромантов? – спросил Чести.

– Ужасно. Видишь ли, я родилась на Лемурии.

Чести длинно присвистнул. Красавчик Руби уставился на свои ноги. Табаско мгновенно расслабилась. А вот Камилла спросила:

– И что случилось на Лемурии?

Ангел взглянула на Кевина, который устроился за партой, прижав колени к груди. В руке он держал один из своих ластиков с нарисованным лицом и водил им по столу так, что оставались восковые полосы.

– Что всегда. Планета долго была под договором. Мы были третьей волной поселенцев. Они построили Полумесяц на костях двух других городов, нельзя было копнуть и не наткнуться на останки неизвестных людей. Микробная популяция не проявляла признаков серьезного распада, пока море вдруг не стало анаэробным. Оттуда полезли такие твари… они, казалось, мутировали все одновременно… Дома отказались от поддержки, сказали, что подготовят нас к скорейшей эвакуации, но оставили в казармах минимальный гарнизон. Мы расконсервировали старые тайники с техникой и использовали ее. На морских мутантах, на животных, которые тоже изменились, друг на друге, на Домах, когда те увидели, что мы на что-то годимся, и вернулись, чтобы снова взять нас под контроль. Кровь Эдема тоже там была. И в конце концов Дома победили, и большинство из нас сдалось, и нас перевезли. Еще два переезда – и я здесь. На Лемурии до сих пор что-то осталось, разумеется. Десять лет спустя Дома сделали ее безопасной для переработки геополимеров. Наверное, там очень пустынно.

– Что там добывают? – спросила Камилла.

– Микросиликаты, цеолиты. Промышленные пески.

Камила поправила очки на переносице и сказала тихо:

– Наверное, это ужасно.

– Я была директором зоопарка. Я занималась крупными гоминидами. Мы пытались выяснить, возможно ли их спасти. Нам пришлось усыпить всех животных, когда Дома ушли. Это правда было ужасно.

– Так нельзя, – сказал Чести.

– Нельзя, но что ты можешь сделать? Иногда приходится уступать, чтобы никто не пострадал, – сказала Ангел.

– Не, я не про это. Плохо так обращаться с животными, но я думал, вы настоящий доктор.

– Я звериный доктор, Чести. Но в клинике я много узнала о человеческой медицине.

Чести переварил это.

– А где взять транки для животных? Они дорогие.

– Отвали, Чести, – снисходительно сказала Ангел, совсем не похожая на учителя.

Красавчик Руби, на которого рассказ произвел куда большее впечатление, забарабанил по столу.

– Я не могу позволить Сладкой так поступить. Я не хочу, чтобы нас снова перевозили. Раньше мы жили в доме, а теперь живем в дыре, а дальше что? Я должен остановить ее.

– Но твоя мама не некромант, – возразила Ангел, – люди, говорящие «давайте не будем драться, давайте переселимся», нам не враги. Если видеть мир черно-белым, ты не сможешь мыслить гибко.

Красавчика Руби все это не убедило.

– Она ставит меня в неловкую ситуацию. Она нас подводит. А если она скажет это на улице, ее и побить могут.

– От неловкости еще никто не умирал, – сказала Ангел, – попробуй понять ее точку зрения… и подожди, пока она что-нибудь сделает. А ее собственную безопасность доверь ей.

Нона подняла руку. Ангел сказала:

– Нона, ты здесь работаешь и можешь просто говорить.

– У нас будут нормальные уроки?

– Ты имеешь в виду сегодня утром? Да, насколько это возможно и насколько я справлюсь, – плохо, что я не могу преподавать математику, не могу начать учить тебя читать и писать, не хочу преподавать историю, но зато хочу уберечь вас, идиотов, от неприятностей. Так что я решила, что этому и буду вас сегодня учить. Как избежать неприятностей.

Ангел достала из сумки большой рулон кальки, усадила всех за стол, даже Кевина, которому пришлось сесть на столешницу, и развернула лист перед ними. Камилла не подошла, что удивило Нону. Она сидела, скрестив руки и пристально глядя на Ангела. Нона посмотрела на кальку и не поняла, что это такое, но Ангел тут же любезно пояснила:

– Это схема города, вид сверху. Вот, смотрите, это центр, где некоторые из вас недавно побывали, – она посмотрела на Нону и Табаско, и Нона покраснела, – а вот и мы.

Она опустила палец на несколько улиц, сделала несколько зигзагов и постучала по другому фрагменту рисунка. Нона все еще не могла понять, как движение пальца соотносится с их с Табаско экспедицией, и не могла осознать формы и высоты. Карта была слишком плоской. Набор квадратиков, линий и закорючек. А вот Красавчик Руби, кажется, все понял. Он указал на участочек карты.

– Этого больше нет.

– Водоочистительные сооружения. Нет. Их взорвали в самом начале в попытке выкурить Когорту – это армия Девяти домов – из казармы. Очень глупо. И этого нет, большого террасного кладбища. Его сравняли с землей к чертовой матери. А вот это не так глупо… хотя за стеной много захоронений в песке, так что это просто приступ оптимизма. Руби, закрась это красным.

Красавчик Руби взял красный маркер со скошенным кончиком – не какой-нибудь восковой мелок или толстую ручку, а взрослую вещь, на которую все смотрели с восхищением, – и аккуратно закрасил кусочек карты. Ангел пояснила:

– Туда, где закрашено красным, мы ходим, только единственная альтернатива – утонуть в выгребной яме. Ясно?

– Я был на том кладбище, – сообщил Чести, – там только палатки и бетон.

– Да, но все думают, что именно туда некроманты направятся первым делом, а люди обычно сначала стреляют, а потом задают вопросы. А в худшем случае там может оказаться и некромант. Конечно, мы думаем, что они страдают синим безумием, но мы знаем только то, что ничего не знаем. Я хочу, чтобы вы сделали это своим девизом: «Мы знаем только то, что мы ничего не знаем».

Ноне очень понравился этот девиз. Он очень точно описывал ее жизнь. Ангел дала Чести еще маркер и попросила:

– Найдешь Южные ворота? Раскрась их.

– Только для вас, – сказал Чести, как будто иначе он отказался бы. Найдя Южные ворота, он раскрасил их. Маркер оказался синим. Ангел продолжила:

– Это хорошее место для экстренной ситуации. Как думаете почему?

Нона машинально ответила:

– Потому что там есть доступ к дороге из города, есть водяной насос и земля устойчива, а также это неприоритетная цель для любого вида орбитального удара или бомбардировки.

Все посмотрели на нее. Затем посмотрели на Камиллу, сидевшую в заднем ряду. Камилла не шевельнулась. Она нашла где-то лист бумаги и яростно писала на нем, и Нону даже не похвалили, хотя она явно этого заслуживала – потому что этому всему ее научила Камилла.

– А что такое бомбардировка? – подозрительно спросил Красавчик Руби.

– Понятия не имею, – гордо ответила Нона.

– Интересная у тебя семья, – медленно сказала Ангел, глядя на Камиллу, – я имею в виду, что ты совершенно права – если вам придется бежать, бегите туда и держитесь поближе к дороге. Я не думаю, что городские дети вроде вас смогут выжить в открытой пустыне. Но там еще осталось много зданий, например таможня, крепкие стены, за которыми можно спрятаться от стихий. Идите туда, идите вместе, но друг друга не ждите. Хорошо передвигаться группами, но не оставайтесь там, где опасно, даже чтобы найти других. Не беспокойтесь об оружии или даже о еде. Важнее всего вода. Что бы ни случилось, это будет быстро. Ясно?

Нона посмотрела на Табаско, пока остальные соглашались неохотным хором. На лице Табаско не было удивления, не возникало ощущения, что она воспринимает новую информацию. Темные глаза смотрели с обычной внимательностью. Нона подумала, что Ангел ей уже все рассказала, и эти подозрения подтвердились, когда Ангел сказала:

– Табаско, какое здание ты бы выбрала?

Табаско автоматически ткнула пальцем на одинокий квадратик за пределами города.

– Я тут уже пряталась. Старая сторожевая башня. Идите по дороге. Белое здание с ограждением на крыше. Никому не нравится. Кажется, что одна из опор утонула в песке, но оно прочное. Внутри кое-что есть.

– Так точно, босс, – сказал Чести.

– Если попытаешься продать что-нибудь, что у меня там лежит, – ровным голосом сказала Табаско, – я тебя убью.

– Я бы не стал продавать ваши вещи, – обиделся Чести. Табаско молчала, и он добавил: – Обещаю, обещаю. Я же твой мальчик, Табаско.

– В принципе, продать ненужное – неплохая идея. Обменять скорее, – весело сказала Ангел, – но я уже говорила, что все пройдет быстро, и вам может даже не понадобиться убежище. Но если в городе начнется серьезная стрельба, не хочется оказываться рядом.

– Но ведь некроманты больше ничего не могут сделать, – сказал Красавчик Руби.

– Это мы так думаем, – возразила Ангел, – но теперь у них есть ликтор.

Нона вздрогнула от этого слова, услышав его в настоящем мире. Ангел заметила это и сказала уже мягче:

– Не волнуйся так. Даже ликтор мало на что способен из-за синего безумия. Очень, конечно, интересно, как они вообще сюда добрались. Я даже не уверена, что они смогут выжить на поверхности, если учесть, как сейчас обстоят дела. Но при этом, если у некромантов нет больше некромантических способностей, они могут просто завалить нас снарядами. Как раз об этом я и говорю. Не стоит оставаться в городе, который подвергается обстрелу. Многие люди собираются валить, а в интересах Домов – чтобы население оставалось на месте. Значит, вам нужно найти золотую середину. Ясно?

Сверху послышалось шипение. Свет внезапно погас. Все посмотрели наверх, и свет снова загорелся, но уже гораздо тусклее. Откуда-то из коридора донесся скрежет и стук.

– Все ждала, когда это случится, – сказала Ангел, – кажется, это наши колеса.

– Генератор? – спросила Камилла.

– Да. И он продержится всего час или два, это хрень. Не хочу оставлять здесь детей с неработающими электронными замками. Наверное, пора заканчивать с уроками. Карту я повешу здесь. Чести, Табаско, попытайтесь это запомнить. Синяя зона, красная зона, безопасный квадрат. Проверьте друг друга. Остальные, давайте обчистим холодильник. Берите все, что есть, домой, семьям. Ну, шевелитесь.

Это было сказано тем же тоном, каким Ангел велела доставать пособия для урока естествознания, так что все повиновались не задумываясь. Красавчик Руби и Чести немного поныли, что хотят еще уроков (Чести хотел больше уроков!), но упрашивать их ограбить холодильник не пришлось. Табаско, необычайно мягкая и активная, помогла прикрепить карту на доску и убрать стулья. Нона думала, что именно в этот момент Камилла отведет ее домой, но это оказалась не так: Камилла сидела в конце класса, погруженная в свой собственный мир, сгорбившись над листком бумаги, как будто больше в комнате никого не было.

Поэтому Нона занялась тем, что нашла все вчерашние рисунки и отметила на обороте авторов – не самая сложная задача. Кевин все еще не умел рисовать и не хотел учиться. Утророжденный рисовал неплохо, но только кошек. Он говорил, что просто очень их любит, но все знали, что он не умел рисовать ничего другого. Табаско принадлежал бледный невнятный портрет Лапши – как будто на самом деле она рисовала призрака Лапши. Чести всегда изображал на всех своих картинах себя, так что Красавчику Руби оставалась только одна картинка. Ну а свой рисунок Нона, очевидно, знала. Она разгладила листки и потрясла над раковиной, стряхивая крошки грифеля, а потом подошла к Ангелу, держа их перед собой. Ангел взяла их.

– Да, неплохо бы взять их с собой. Напоминание о нормальных временах.

– Мы никогда не вернемся? – спросила Нона.

Ангел вздрогнула и прижала палец к губам, но остальные были слишком заняты ссорой из-за желтых ягод и того, стоит ли делиться ими с Утророжденным.

– Незачем, – говорил Красавчик Руби.

– Надо, – возразила Табаско, и на этом все закончилось.

В общем, всем было плевать, что Нона сказала Ангелу. Ангел полистала рисунки и тихо сказала:

– Это выступление все изменило, Нона.

– Да, я знаю, – грустно откликнулась Нона.

– У нас есть обязанности.

– Я думала, ты сама себе босс.

– У меня много начальников, – возразила Ангел.

– Сколько?

– Миллионы, – ответила Ангел, и, судя по развороту плеч, это была чистая правда, – не беспокойся пока, Нона… я не помогаю и веду себя не слишком хорошо… просто иногда наступает момент, когда тебе приходится отделять поступки, которые ты совершаешь, чтобы чувствовать себя хорошей, от поступков, которые…

Ангел осеклась на полуслове, и Ноне показалось, будто у нее случился сердечный приступ, что ей вдруг стало невероятно больно. Она смотрела на самый верхний рисунок в стопке. Нона взглянула, готовая извиниться за очередной анатомически точный набросок Чести.

– А, это мой. – Она очень надеялась, что это поможет и расколдует Ангела. – Не волнуйся, это я нарисовала.

Ангел на мгновение потеряла дар речи. Затем она посмотрела на бумагу, затем снова на Нону и опять на бумагу.

– Конечно, – сказала она, как будто все было нормально и она не повела себя так, как будто ее ткнули ножом. Отложила рисунок в сторону и сказала: – Раздай остальные, ладно?

И улыбнулась Ноне, но это была очень странная улыбка, как будто Ангел забыла, как вообще работают улыбки. Нона немного удивилась, но, в конце концов, время было такое, всем сложно, поэтому она раздала все рисунки авторам.

– Я возьму рисунок Утророжденного, – решил Красавчик Руби, – мой мне не нужен, а какая разница.

Нона не стала спорить.

Когда все собрались, друзья Ноны сгрудились в раздевалке, где их не могли услышать. Табаско собрала их там. Ангел подошла к ним и сказала:

– Удачи, берегите себя, – и пожала руку каждому по очереди, кроме Ноны и Табаско. Она даже специально пожала руку Кевину. Никто не нашелся с ответом, кроме Чести, который крикнул:

– Спасибо, мэм.

Затем все потратили немного времени, чтобы погладить Лапшу, которая сидела рядом с Ангелом и даже протянула лапу по просьбе Руби, что всех очень порадовало. Потом Ангел ушла в класс вместе с Лапшой, все натянули свои куртки и накидки, а Нона и Табаско не стали их застегивать. Шапки и маски у всех болтались как попало. Настроение было мрачное, и все жались поближе друг к другу.

– У тебя есть копия карты, босс? – спросил Чести.

– Да. Ты ее запомнил?

– Ага. У тебя там правда что-то есть? Типа оружия?

– Заткнись. Тебе не нужны деньги. Кто отведет Кевина домой?

– Разве не ты? – спросил Красавчик Руби.

– Не могу.

– Я отведу, – вежливо сказал Чести, – раз аврал.

Табаско сделала выражение лица, которое, как все знали, у нее соответствовало улыбке и за которое кого угодно другого, даже Нону, просто ударили бы по лицу. Они с Чести обхватили друг друга за запястья. Нона слабо спросила:

– И что теперь? Мы больше не увидимся?

– Мы будем вместе, когда будем нужны друг другу, – сказала Табаско, – у нас есть куда пойти. Там кое-что припасено. Приводите семьи. Я присмотрю за вами. Я знаю как.

– Даже мою маму, босс? – спросил Руби.

– Даже твою маму.

Красавчик Руби явно успокоился.

– Плюнем на руки, – предложил Чести, но все были в перчатках и никто не хотел их снимать. Табаско вытянула руку, Нона положила руку на ее руку, Чести положил руку на руку Ноны, Красавчик Руби положил руку на руку Чести, а Кевину пришлось просунуть руку вниз, потому что до верха он не дотягивался.

– Нехорошо без Утророжденного, – сказал Чести.

– А мы и за него тоже, – сказала Табаско, – давайте поклянемся защищать друг друга и умереть друг за друга. Мы будем верны друг другу всегда. Любой из нас, кто убьет зомби, убьет его за всех и так и скажет. Вот и все.

– Клянусь, – сказал Чести.

– Клянусь, – сказала Нона.

– Клянусь, – сказал Красавчик Руби.

– Кевин, – сказал Кевин, у которого от стресса и клятвы глаза стали большими и круглыми. Им пришлось подбадривать его, пока он не сказал «клянусь».

– Клянусь, как ваш босс, – сказала Табаско, и они отпустили руки.

– Вот и хорошо. Идите по домам.

Они забросили рюкзаки за плечи, а Нона и Табаско проводили их вниз. Там их ждал огромный сюрприз.

– Рожденный! – завопил Чести и распахнул дверь. Там сидел Утророжденный, страшно смущенный, и отряхивался. Они столпились вокруг него, задавая вопросы.

– Почему ты не был в школе?

– Как ты пришел?

– Почему ты не позвонил в звонок?

– Не сработало. – Утророжденный покраснел. – Я на самом деле не пришел, я хотел просто вас увидеть. Я убежал.

– Твои отцы с ними? – спросила Табаско.

– Ага.

Ну и ладно.

Так что им пришлось дать клятву заново, и Красавчик Руби загрузил Утророжденного пакетами, и тот даже не выпендривался, а просто обрадовался. Когда они снова клялись, Красавчик Руби в шутку сказал «Кевин» вместо «Клянусь», так что все попадали со смеху. Все говорили: «Кевин», пока Кевин не обиделся и не попросил над ним не смеяться, и все снова расхохотались.

Они были счастливы, глядя, как уходят Чести и остальные, не напуганы и не обеспокоены. Красавчик Руби ушел с Утророжденным, одной рукой привычно обнимая его за шею и тихо разговаривая. Дверь больше не запиралась, поэтому Нона и Табаско подперли ее стулом, и Нона взяла Табаско за руку, поднимаясь по лестнице.

– Хорошо, что пришел Утророжденный.

– Мы можем не увидеть его какое-то время, – сказала Табаско, – Эдем идет сквозь людей, как сквозь воду.

Это испортило всю радость Ноне.

– Ты же не думаешь, что он умрет.

– Нет. Я думаю, что нам придется подождать, пока умрут его отцы, – философски сказала Табаско, – он придет к нам, только когда большинство из них будет мертво. Тогда мы сможем его забрать. Его отцы – обуза.

18

Когда они вернулись в класс, Камилла уже вылезла из своего угла и приносила пользу, отключая электрооборудование и складывая стулья. Ангел писала что-то на доске.

– Я провожу инвентаризацию, – ответила она на вопрос Ноны, – если нас будут грабить, не хочу, чтобы они разгромили все детские вещи, пытаясь найти что-то ценное. Табаско, можешь выйти в коридор и выключить генератор? Я знаю, ты умеешь, но не забудь потом слить жидкость.

Нона пошла за Табаско, очень заинтересовавшись процессом, но Ангел попросила ее подождать.

В руке у нее был листок бумаги. Когда Табаско закрыла за собой дверь в класс, Нона и Камилла подошли. И вдруг Камилла поступила очень странно: она споткнулась. Зацепилась за завернувшийся край ковра и чуть не упала на Ангела, обхватив ее руками за бедра. Она с трудом выпрямилась и проговорила:

– Прости, пожалуйста, – глядя в сторону, в окно, как будто смутилась. Потом повернулась обратно и стала выглядеть более привычно. Теперь Камилла стояла так изящно, как будто не спотыкалась никогда в жизни.

– Один из этих дней, да? – спросила Ангел.

– Да, – сказала Камилла.

Ангел возилась с листком бумаги.

– Я могу задать Ноне вопрос?

– Она не обязана отвечать, – тут же сказала Камилла.

– Конечно нет, – согласилась Ангел.

Нона, которая полагала, что вполне может говорить сама за себя, сказала:

– Я попробую, но если ты хочешь проверить меня на карте, я не думаю, что у меня получится. Я хочу взять ее домой и изучить там.

Ангел показала ей листок бумаги. Это снова был ее рисунок. Возможно, Ангелу он просто понравился. Нона была готова проявить великодушие, если Ангел захочет оставить его себе. Она думала, что сможет нарисовать это снова, если захочет, ведь она даже не старалась.

– Как ты это нарисовала?

Этот вопрос так смутил Нону, что она сначала не поняла, что ответить. Ангел положила перед ней лист бумаги – она узнала каракули, которые рисовала, думая совершенно о другом, как раз перед тем, как они с Табаско сбежали смотреть трансляцию, и ответила, смертельно озадаченная:

– Руками?

– Ты где-то его видела на картинке? – резко спросила Ангел.

Нона посмотрела на нарисованное ею животное и подумала, что поняла вопрос.

– Нет, сама придумала. Оно работает, честно. Видишь эти штуки? Это уши, – сказала она почти тем же тоном, каким объясняла бы картинку Кевину, – тут вот нос, но я его не рисовала, а это рот. Когда он родился, он жил в реке, но потом стало холодно, поэтому ему пришлось стать большим. Я знаю, что ноги не могут вращаться, но ты ведь не думаешь, что это глупо?

Она посмотрела на Камиллу и Ангела.

– Что-то не так?

Ангел посмотрела на Камиллу, а не на Нону.

– Я уже видела изображения этого животного, – медленно и осторожно сказала Ангел, – потому что брала специальный курс в университете. В молодости я ходила в специальную зоологическую школу на Миро и посещала целую кучу лекций по археологии. Я была активисткой. Политической. И там я видела картинку.

– Ну ладно, – сказала Нона.

Камилла сказала, глядя на рисунок:

– По-моему, раньше я такого не видела.

– Вряд ли, – согласилась Ангел, – это зверь из колыбели.

– Где-то я слышала эту фразу, – сказала Камилла.

– А ты? – спросила Ангел.

Нона не знала, что сказать. Ангел и Камилла, кажется, тоже, и все они на мгновение замерли, пока Нона скрипела мозгами. Камилла сняла темные очки, аккуратно сложила их и положила в нагрудный карман. Тихо спросила:

– Могу я задать вопрос?

Нона взглянула на лицо Камиллы, просто чтобы убедиться в своей правоте.

– Давай, – сказала Ангел, улыбаясь, хотя в ее глазах не было и следа улыбки.

– На Лемурии или где-то еще, – спросил Паламед, – тебе когда-нибудь делали операцию или ты получала иную медицинскую помощь от Девяти домов? Даже если ты этого не помнишь. Тебе не ставили импланты? Ты говорила, что общалась с археологами. Это были ученые Домов? Ты встречала каких-либо некромантов, которые проводили над тобой манипуляции?

Нона была так потрясена, что забыла, как дышать. Паламед нарушил не одно правило, он нарушил их около пятидесяти. Выражение лица Ангела вернуло ее к реальной жизни: оно стало таким ужасным, что Ноне было больно смотреть. Морщинки в углах глаз и рта застыли. Она внезапно стала старше и измученней – вместо «маленькой и бодрой» ее теперь стоило называть «маленькой и увядшей».

Паламед был вынужден мягко сказать:

– Я не хочу причинять тебе вред.

И тут у его ног раздалось странное пронзительное жужжание. Лапша поднялась из корзинки, вздыбила шерсть на боках, как будто ее ударили током, и зарычала. Нона никогда раньше не слышала рычания Лапши. Она разразилась лаем и обнажила острые желтые зубы.

Ангел очнулась.

– Чертова псина. Отведу ее на кухню и дам игрушку. – Она за ошейник потащила Лапшу в кухню, взяв с собой свой большой черный рюкзак. Через несколько секунд она вернулась, все еще серая и изможденная, но куда более решительная и, кажется, успокоившаяся. Под веснушками кожа казалась серой, а губы сжались в тонкую напряженную линию, но она уже вытянулась во весь свой не слишком впечатляющий рост и встала перед Паламедом, как будто ничего не боялась. Нона по-прежнему различала ужас в движениях ее губ, рук и ног.

В этот момент свет наконец погас. Нона подумала, что Табаско закончила возиться с генератором. Комната погрузилась в жаркую черную тьму. Ангел подошла к окну и беззаботно раздвинула плотные шторы и жалюзи, так что синий свет растекся по полу, вернулась к учительскому столу и села на него.

– Нона, не хочешь посидеть с Лапшой? – Та слышно скулила за дверью. – Она в твоем присутствии сразу успокаивается.

Нона заколебалась, но ее не допустили до слишком многих разговоров, отправляя делать что-то якобы хорошее. Нона угадала план Ангела по быстрым движениям глазных яблок и сглатыванию. Она сказала извиняющимся тоном:

– В норме я бы согласилась, но сейчас хотела бы остаться, если можно.

– Ты уверена? Можно же подслушивать под дверью, – откровенно сказала Ангел.

– Уверена.

Ангел провела пальцами по лицу, коротко коснулась век большим и указательным пальцами. Откинулась назад на спинку стула. Паламед не стал садиться, а вот Нона устроилась в одной из луж синего света, наслаждаясь его прикосновениями и не думая больше ни о чем.

– Знаешь, моя коллега считает тебя проституткой, – Ангел потерла ладони, – по-моему, совсем не похоже.

– То, что я знаю о секс-работе, можно уместить в чайную ложку, и там еще место останется, – сказал Паламед. – Ты знаешь, что дети зовут тебя Ангелом?

Губы Ангела изогнулись. К ней частично вернулось самообладание, и она снова заговорила учительским тоном – тем, которым поясняла, каким образом носок может изолировать кубик льда.

– Да, у них очень странные взгляды на мое… прозвище. Боюсь, дело в Табаско. Она подслушала несколько разговоров, которые не понимает. Я ничего об этом не знала до вчерашнего вечера. Дети обычно называют меня «мисс» или «мэм». Обычно «мэм», чтобы Джоли могла быть «мисс», ну а Нону они зовут просто Ноной.

– Что за имплант? – спросил Паламед. – Пожалуйста. У нас совсем мало времени.

Ангел заколебалась.

– Скажи, – она облизала губы, – Нона тебя послушает, если ты отправишь ее на кухню?

– Я могу попросить ее об этом, если для тебя это важно. Но она взрослый человек, который может принимать собственные решения.

– Это не имеет значения. Я приняла решение. Я хочу остаться, – сообщила Нона.

Услышав это, Ангел вообще перестала смотреть на Нону. Вместо этого она выдержала пристальный взгляд Паламеда, и ее взгляд тоже стал жестким, как будто она надела шоры и смотрела в одну точку.

– Почему тебя не берет синее безумие? Кто ты и сколько из вас еще живы? Так и думала, что излишне оптимистично считать, что большинство из вас мертво.

Паламед двинул тело Камиллы вперед, и Ангел сказала быстро:

– Не двигайся, пожалуйста. Если ты сделаешь хоть шаг, я… выпрыгну в окно, если понадобится. Ты сможешь узнать все, что сможешь, от моего мертвого тела, но раз уж ты настолько хороша, у тебя может возникнуть подозрение, что мое мертвое тело будет возражать.

Паламед поднял руки вверх.

– Я остаюсь на месте. Я не хочу причинить тебе вред, я не буду тебя принуждать, у меня нет мысли причинить тебе вред, и я тебе не враг.

– Ты родилась моим врагом, – сказала Ангел очень грустно и очень устало, – или, что еще хуже, ты стала моим врагом… за последние пять минут. Сделав то, чего уже не вернуть.

Паламед медленно произнес:

– Как ты думаешь, кто я?

– Ты можешь быть только ликтором. Ты использовала некромантию на мне, когда прикоснулась, в ту долю секунды, когда я думала, что ты упала. Это могла быть только она. Я не знаю, что ты почувствовала. Я встречала тебя десятки раз, и ты никогда раньше не говорила со мной, поэтому я не знаю, что изменилось или как я все испортила. Но, боже, какая хрень!

Нона бы расхохоталась при мысли, что Паламед – ликтор, но она боялась смеяться: она не знала, что сказать или что сделать. Она сидела в пятне синего света и мечтала, чтобы Камилла отвела ее домой, чтобы они оказались за миллион лет отсюда, чтобы сегодняшнего дня не было. Ее мучило ужасное ощущение: что бы сейчас ни пошло не так, это все равно будет ее виной, она оказалась недостаточно умной или недостаточно хорошей.

– Я не ликтор, если тебе от этого легче, – сказал Паламед.

– Поклянись мне, – сказала Ангел, напрягшись, – поклянись своей гребаной жизнью.

– Клянусь жизнью Камиллы Гект, что я не ликтор, – сказал Паламед.

Ангел изучала его лицо. Что бы Ангел ни хотела там найти – Нона смотрела на нее изо всех сил, так пристально, что у нее глаза заслезились, – она это нашла. Она упала назад на своем стуле, опустив подбородок на грудь, и взглянула на Паламеда, измученная и мрачная.

– Что ж, тем легче.

Открылась дверь, и Ангел так резко вздрогнула, как будто у нее случился припадок. Нона повернулась и увидела Табаско. Табаско посмотрела на открытые шторы, потом на Нону.

И в голову Ноны ворвался мощный ритмичный звук. Она услышала тугое резкое поп-поп-поп, далеко, а потом близко, как будто у нее взорвалась голова. Мир исчез, хотя она не спала. В нее вцепилась неистовая головная боль, и Нона ощутила ужас, ее тело не работало, она ничего не чувствовала и ничего не воспринимала. Головная боль становилась все сильнее и сильнее, потом вдруг все прекратилось, и больше она вообще ничего не знала.

Время покинуло ее тело. Через несколько мгновений после этого головная боль вернулась. Было не так уж и плохо, а потом вообще стало намного лучше. Чернота не исчезла, но другие ее чувства начали оживать. Под лицом оказалось что-то грубое, что пахло восковыми мелками и лимонным очистителем, и ее тошнило, а во рту стояло что-то отвратительное и липкое. Рот открылся, и все вытекло. Она лежала лицом вниз. Нона, привыкшая к размышлениям о том, что ее тело делало в различных состояниях сознания, могла сказать это с уверенностью.

Незнакомый голос говорил:

– А ну отмени! Отмени приказ, говорю! Мерв, ты меня слышишь? Мерв, если я увижу хоть одного вашего ублюдка в этом здании, я обрушу на вас такой ад, что ваши имена окажутся в списке вымирающих видов. Эй, не тупи, долбаный кусок дерьма, я оторву Надежде голову и насру ему в гортань! Черт! Твою мать!

И Ангел:

– Что говорят?

– «Да, конечно, без проблем», – ответил незнакомый голос, – черт, Эйм, что, по-твоему, они скажут? Ой, мы лохи? Ой, мы в заднице?

– Открывай дверь, – сказала Ангел, – заберем девочку и свалим отсюда.

– Нет. Мы оставим ее здесь.

– Ее ликвидируют.

– Тебе следовало подумать об этом, прежде чем ты начала играть в училку в уродском эксперименте Трои.

Ангел вдруг заорала:

– Да откуда мне было знать, мать твою! Меня от всего оттеснили, у меня было ноль данных.

– Ты знала, что Мерв вчера чуть нас не убил, сказал, что это борьба за власть! – рявкнул незнакомый голос.

– Я не об этом! Откуда, блин, я могла узнать об этих двоих? Я только вчера вечером поняла, что они жили в безопасном доме!

– Да, но у Ктесифона не хватает денег, мы не можем никого спрятать, – сказал голос, – если бы ты меня подпустила на два метра, все было бы понятно еще несколько месяцев назад…

– Я защищала детей из Эдема. Их бы перевели на другой конец города, а им нужно было…

– Возьми себя в руки, Эйм! Прекрати думать о сопляках! – заорал голос. – Что нам делать сейчас, черт возьми?

– Ну орать друг на друга точно нет смысла, – напряженно сказала Ангел, – никогда в жизни у меня не было такого грубого телохранителя.