Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 341 страниц)

– Но это невозможно! – и бросился к окну.

Ты тоже подошла. Потоки дождя колотились в окно, как птицы. Ты выглянула во двор сквозь грязное стекло: неподвижный свет за ним вдруг потускнел.

На террасе стояло существо в защитном костюме, закутанное в мятый оранжевый материал с ног до головы. Дыхательный аппарат загораживал лицо. В одной затянутой в перчатку руке оно держало огромную двустволку – ты ясно видела ее даже отсюда. Существо стояло, обратив на вас стекла защитных очков. Вокруг стонал ветер и гремел, удаляясь, гром.

– Что за… – начал Секстус.

Ты заговорила, и твой голос показался странным самой себе. Как будто раньше ты слышала это слово только во сне и никогда не произносила его вслух.

– Спящий!

Спящий смотрел на вас. Потом ветер принес с собой еще один поток дождя, и Спящий исчез. Вы с некромантом Шестого дома разом бросились в двери, захлопнули ее, вдвинули на место засов и навалились на нее всем своим весом. Невеликим, прямо скажем.

– Девятая, – быстро сказал он, – это место питается одной-единственной теоремой, удерживается вместе хрупкой магией духа. Я не могу им манипулировать. Я ничего не могу здесь изменить, ни комнату, ни подушку, ни эту омерзительную книгу. Я ничего не могу изменить, но тот, кто пришел сюда, может поменять параметры. И ты принесла с собой что-то, что может их изменить. Уходи.

Вы замерли, услышав шаркающие шаги за дверью и тихий астматический хрип дыхательного аппарата. Потом еще сильнее навалились на дверь жалкими некромантскими плечами.

– Не будь дураком! – сказала ты.

– Уходи немедленно, Нонагесимус.

– Я не брошу тебя с тем, что сотворила сама, главный страж!

– Вот это больше похоже на прежнюю Харрохак. Но ты должна уйти! Я уверен, что он исчезнет вместе с тобой! Со мной все будет нормально! Только скажи, что из моих костей нашла Кам.

– Три дюйма правой теменной кости, всю правую скуловую и…

– Хорошо, теперь я знаю, на чем сосредоточиться. Можешь ли ты превратить эти кости во что-то более полезное?

– Я ликтор, Паламед Секстус, – ледяным тоном сказала ты.

– Да, приношу свои соболезнования. Но я тебя понял. Что-нибудь, что способно к артикуляции, ладно?

– Но…

Удар в дверь отдался во всем твоем теле. В этом пузыре ты не владела никакой магией, как будто ты оказалась в глубоком космосе до того, как внутри тебя загорелась печь. Твоя некромантия умерла и застыла, как сама эта комната. Удивительно, как сильно это тебя напугало. Тут были только ты, представление твоего разума о твоем теле, призрак мертвеца и тварь, которая пришла за вами.

Вы оба прижались к двери, и она выдержала. При следующем ударе петли ее застонали. Паламед посмотрел на тебя и открыл рот, собираясь что-то сказать, но от третьего удара вы оба отлетели прочь, ударились головами, и ты услышала стальной щелчок взводящегося курка.

Секстус потирал висок и смотрел на тебя благоговейно, как будто увидел отблеск запредельного. Ты не поняла, почему он вдруг криво ухмыльнулся.

– Убить нас дважды. Позор господу, – сказал он, наклонился и быстро поцеловал тебя в лоб, встревожив тебя еще сильнее: – Харрохак, иди, ради бога.

Ты нырнула – и не услышала выстрела. Не в первый раз ты ощутила, что стоишь посередине того, что сама считаешь сценой, а потом оказывается, что это всего лишь картинка на мятом листке. Ты была не центральной фигурой детектива, а зрителем, наблюдающим, как шарлатан показывает фокусы. Ты увидела яркий свет или цвет и с ужасом поняла, что смотришь с другой стороны. Ты стояла в темном коридоре и не могла обернуться. А потом короткая вспышка света доказала, что это вовсе не коридор и вовсе не темный.

Но ты всегда слишком быстро начинала страдать о собственном невежестве. Ты не могла и предположить, что он видел меня.

34

Ты была мокра от пота, скопившегося под спящим экзоскелетом. Когда ты села, пытаясь отдышаться, хотя это было совершенно необязательно, то увидела над головой не полог листвы, а что-то белое, вроде простыни. Тебя перенесли. Ты лежала на спине, а не в позе эмбриона, которой тебя учили, меч лежал под твоей рукой, а под тобой оказалось тонкое одеяло, позволявшее чувствовать каждую травинку и неровность земли. Еще ты чувствовала, как жжет солнце, и слышала дикие крики птиц.

Камилла Гект сидела рядом с тобой и не вздрогнула, когда ты вдруг очнулась. Вы оказались на более просторной полянке, рядом валялись обломанные сучья. Часть из них прижимала края навеса, прикрывавшего вас от солнца. За навесом высилось металлическое брюхо шаттла.

Ты, как идиотка, задумалась о его странной форме и стиле постройки. Это был не шаттл Когорты – и не шаттл одного из Девяти домов, и не только потому, что его не украшала ни единая кость. Очень блестящая сталь словно бы шипела от жары, и над самым корпусом поднималось трясущееся марево. Шаттл был потертый, обгоревший, ты не рискнула бы подняться на нем на десять футов над землей, не говоря уж о полете в атмосферу или в черную бездну космоса. Ширина и высота не превышали длины трех человеческих тел. От мысли о том, чтобы оказаться внутри его, тебя передернуло. Но ты не успела предаться отвращению и паранойе, потому что Камилла повторяла раз за разом:

– Ну что?

– Он там.

Рыцарь Шестого дома посмотрела на тебя и опустилась на землю длинным заученным движением. Она лежала на спине, невидяще глядя в небо, наполовину закрытое навесом, наполовину пылающее. Потом долго, судорожно вздохнула и резко села.

– Хорошо, – сказала она и коротко улыбнулась. Улыбка осветила ее лицо, как комета. Камилла вдруг стала удивительно похожа на своего адепта: – И что дальше?

Ты взяла в руки тщательно склеенные фрагменты черепа и понадеялась, что «он там» не превратилось в «он там был». Потом раздавила кости пальцами. Рыцарь потянулась было к тебе, но замерла. Ты мяла фрагменты в ладонях, пока не смогла удалить клей, который, слава богу, имел химическую природу. Он легко мог оказаться кератиновым, и это было бы неприятно и сложновато. Клей сошел липкими маленькими комочками, которые ты выбросила. В руках у тебя осталась костяная масса, насыщенная танергией. Ты задержала взгляд на этом податливом материале, прежде чем начать лепить.

Из комка выскочили фаланги, потом дистальные кости, ряд костей запястья и наконец все запястье целиком. Ты не получала такого чистого животного удовольствия, как при возне с рукой Ианты, но это давалось тебе легко, а результат получался удовлетворительным.

– Я могла бы сделать полный скелет.

– Не надо, – быстро попросила Камилла. – У меня могут быть проблемы.

– Страж просил о возможности двигаться.

– Я не о нем, – сказала рыцарь.

Ты кинула в нее руку, и она рефлекторно перехватила кости в воздухе. Ты взялась за меч, встала и, пока она тебя не остановила, пошла к борту странного шаттла. Грузовой люк – или входной шлюз – был открыт и закреплен так, чтобы свежий воздух попадал внутрь. Ты стояла на примятой траве, моргая от яркого солнца, и смотрела внутрь. Трое обитателей шаттла смотрели на тебя в ответ.

Во-первых, капитан Дейтерос, чей труп ты видела лежащим на столе и нашпигованным пулями. Она сняла белый мундир Когорты и облачилась в мешковатую, неопределенного цвета рубашку с длинными рукавами и темные штаны. Она походила на пустую оболочку стремительной адептки, которую ты видела в доме Ханаанском, и казалась менее здоровой, чем свой собственный труп. Она сильно похудела, хотя и раньше была хрупкой, как все некроманты, щеки провалились, а на коленях у нее лежали два костыля.

Рядом сидела другая женщина, тоже в мешковатой грязной рубашке, но она в ней выглядела по-королевски. Эту женщину ты последний раз видела падающей с огромной высоты. Лицо Коронабет чертами не отличалось от лица Ианты Тридентариус – сияющего лица с чистой кожей, волосы у нее блестели, а глаза были фиолетовыми, как сливы. Они обе сидели в задней части скудно обставленного шаттла, среди сырых двигателей, сильно воняющих нефтью, и распиханных по углам коробок, под тонкой металлической решеткой. Кронпринцесса Иды, пропавшая без вести и предположительно погибшая, заполняла собой все пространство и походила на цветочный куст на мусорной куче. От нее веяло здоровьем. Она была настолько же сильна и крепка, насколько слабой казалась Дейтерос.

Третий смотревший на тебя человек не был живым. Этот огромный плакат в потрескавшейся раме служил единственным украшением маленького грязного шаттла. Неулыбчивое, непреклонное создание – вроде бы женщина – сфотографированное по плечи, пристально смотрело на тебя, будто бы прикидывая, сколько усилий понадобится, чтобы свернуть тебе шею. Она была затянута в черное, а на плечи падали крупные рыжие кудри. У тебя зачесались носовые пазухи – по ним поползли толстые струи крови.

Портрет напугал тебя. С тех пор, как ты стала ликтором, ты не видела ничего насколько же страшного. Ты даже обмочилась.

Ты никогда в жизни не видела этого лица.

– Девятая? – хрипло сказала капитан Второго дома.

Ты обтерла лицо и снова сунула руку под экзоскелет. Он выплюнул одно из двадцати двух писем – то, на котором было написано «Открыть при встрече с Юдифью Дейтерос».

Ты расшифровывала на ходу, не прилагая усилий:

ГОСПОЖЕ ХАРРОХАК НОНАГЕСИМУС, ИЗВЕСТНОЙ ТАКЖЕ КАК ПРЕПОДОБНАЯ ДОЧЬ ПО ЕЕ ЖЕ СЛОВУ, НЫНЕ – ХАРРОХАК ИЗ ПЕРВОГО ДОМА, ОТ НЕЕ ЖЕ, НЫНЕ ПОКОЙНОЙ.

ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ ИЗ ДВАДЦАТИ ЧЕТЫРЕХ

Если ты встретишь Юдифь Дейтерос, заставь ее замолчать. Если понадобится, убей.

Кости челюсти Дейтерос срослись. Ты приклеила нижние моляры к верхним, а язык – к небу.

– Н-н-нг? – спросила она.

На всякий случай ты вытащила и второе письмо, хотя оно писалось без использования шифра, и ты его уже читала.

ГОСПОЖЕ ХАРРОХАК НОНАГЕСИМУС, ИЗВЕСТНОЙ ТАКЖЕ КАК ПРЕПОДОБНАЯ ДОЧЬ ПО ЕЕ ЖЕ СЛОВУ, НЫНЕ – ХАРРОХАК ИЗ ПЕРВОГО ДОМА, ОТ НЕЕ ЖЕ, НЫНЕ ПОКОЙНОЙ.

ПИСЬМО ПЯТОЕ ИЗ ДВАДЦАТИ ЧЕТЫРЕХ

Защищай Коронабет Тридентариус любой ценой, даже если это будет опасно для твоей собственной жизни. Работа будет провалена, если ты поспособствуешь ее смерти прямо или косвенно. Если она заинтересуется работой, ты можешь заставить ее замолчать, если это не причинит ей серьезной боли.

Дописано другим почерком:

P. S. Или вообще не причинит боли.

Твоим:

P.P.S. Я не могу гарантировать полное отсутствие боли.

Снова чужим:

P.P.P.S. Никакой боли быть не должно.

Твоим:

P.P.P.P.S. Мы сошлись на «минимальной боли, которая неизбежна при условии принятия всех доступных некроманту мер».

Чужим:

P.P.P.P.P.S. хoxoxoxo.

Коронабет Тридентариус уже вскочила и обнажила рапиру, при виде которой ты застыла на месте. Ты слишком хорошо ее знала. Это была рапира Девятого дома, с клинком из черного металла, простой гардой и черной рукоятью. Коронабет стояла перед немой оболочкой, в которую превратилась Дейтерос, выставив рапиру перед собой и заведя левую руку за спину. Она так походила на Ианту, что ты совсем запуталась – но ты уже сделала с ней то же самое, приклеила язык к небу и склеила зубы, так что она смогла сказать только:

– Ммм!

Ты вытащила свой двуручный меч.

– Прекратите! – рыцарь Шестого дома дополнила эту дерьмовую сцену. Глаза ее превратились в узкие щелочки. – Я их уже предупредила.

– У меня это получается убедительнее.

– Черт, – коротко сказала Гект, – отпусти их. В чем у тебя измазан меч, и кто научил тебя так его держать?

– Я отказываюсь… что?

– Ты держишь руки слишком близко. Положи левую ладонь над яблоком, поднеси ближе к груди. Правую – на рукоять, повыше, к самой гарде. Еще чуть выше. Вот так лучше.

Ты повиновалась.

– Хорошо… хотя сил на удар у тебя все равно не хватит. Ладно, а теперь отпусти Коронабет и Юдифь.

Когда ты перехватила руки, держать меч стало гораздо проще.

– Что вы здесь делаете? – спросила ты. – Почему вы все живы? Как вы оказались на другом конце вселенной, в своем собственном шаттле, во многих звуковых годах от Девяти домов? Почему ваши тела не нашли в доме Ханаанском?

Жутко кривя склеенный рот, Дейтерос встала, зажав костыль под дрожащей рукой, и теперь брела к тебе, держась так прямо, что ты засомневалась в ее слабости. Она все еще оставалась капитаном Когорты. Она шла к тебе тихо, глядя темными холодными глазами. Ты держала в руках покрытый костью меч, хотя ни в коем случае не стала бы убивать ее мечом. Капитан прошла мимо явно недовольной Коронабет, на мгновение их глаза встретились, и Юдифь коротко покачала головой. Она остановилась в шаге от тебя. Сгребла в кулак полу твоего перламутрового плаща. Ты не дрогнула.

– Нн-н-н-н… м-м-м-п-ф… н-гаа, – выговорила она, как будто только одной силой отчаяния можно было разлепить склеенные губы. Камилла встала слева от нее, а Коронабет справа, но она замахнулась на них костылем. Хватка у нее была завидная. Когда она еще раз сказала:

– Н-х-х-р! – Ты освободила ее губы, язык и зубы. Ты всегда была слишком любопытна.

– Н-х-х-р… предупреди его, ликтор! За ним следят, черт побери, а я ничего не могу сделать! Я – узник войны! Если ты любишь его, скажи императору, что предатель уже… н-н-н-г-р-х!

К последнему н-г-р-х ты не имела никакого отношения. Коронабет невозмутимо зажала рот некромантки ладонью и потащила ее прочь – для человека ее габаритов это было несложно. У сестры Ианты были каменные глаза, и они с капитаном смотрели друг на друга враждебно, чтобы не сказать хуже. Униженную Юдифь утащили в недра шаттла, Коронабет пнула рычаг, закрывающий дверь, люк, визжа, пополз вниз, и тьма поглотила ее и яростное достоинство раненого солдата. И холодный взгляд слишком знакомого портрета тоже. Юдифь что-то показывала тебе жестами, но ты так и не выучила сигналов Когорты. Ты никогда не утруждала себя военными делами.

Камилла подобрала костыль и встревоженно сказала:

– Надо улетать. Нас не должно здесь быть.

– Ты дура? Думаешь, я вас отпущу, как…

– Я призываю в свидетели камень, который никогда не откатят от входа, – мгновенно сказала она. Она быстро училась. – Отпусти нас. Никому не говори, что мы здесь были. Не задавай больше вопросов. Мы больше не на одной стороне, Девятая. Я перед тобой в долгу. Но все изменилось.

Теперь твой язык словно бы приклеился к небу. Бывшая рыцарь Шестого дома бесстрастно посмотрела на тебя и добавила:

– Я сожалею, если это вдруг поможет.

– Не поможет.

– Согласна.

– Позволь мне спросить одну вещь. Один-единственный вопрос. Ради всего, что я сделала для тебя и главного стража Шестого дома.

Камилла посмотрела на тебя рассеянно и наконец сказала:

– Спрашивай. Я не буду обещать, что отвечу.

– Кто забрал вас из дома Ханаанского? С кем ты, Гект?

– Вы зовете их Кровью Эдема.

* * *

Вечером Мерсиморн спустилась, чтобы забрать тебя с поверхности планеты, которую ты убила, почти не задумываясь. Ты ничего не чувствовала и ничего не говорила, что полностью устраивало твою наставницу, потому что и ей нечего было сказать тебе, кроме:

– От тебя пахнет грязью.

Она молча отвезла тебя обратно на Митреум. Ты смотрела на удаляющуюся планету через окно. Она совсем не изменилась, разве что огромные глыбы льда на экваторе чуть-чуть потрескались. Она была абсолютно мертва, и скачущие по ней животные еще не подозревали об отложенном смертном приговоре. Черви копошились в жалкой зловонной дыре в твоей душе.

35

– Мне очень жаль, Девятый, – сказала Абигейл тем же нерешительным, добрым и заботливым тоном, каким ты бы сказала кому-то, что его котенок никогда не вырастет в тигра. – Я не эксперт в области психометрии, а рапира такая старая, что тебе понадобились бы настоящий эксперт Шестого дома и дьявольская удача. Она принадлежала твоей прапрабабке девять поколений назад, так? И ее использовали недолго?

– Таков, – послышался тихий похоронный голос рыцаря Харрохак, который казался еще тише и похороннее из-за прикрывавшего лицо шарфа, – был характер уступки.

– Клинок меняли?

– Рукоять оригинальная, если не считать яблока, – пауза, – и части эфеса.

– Хорошо. Нет никакого шанса, что на нее… попадала кровь?

– Ее использовали. Она рассказывала, что балансу делали комплименты. Ее трогали, пожалуй, двадцать или тридцать секунд.

– В перчатках.

– Таков обычай.

– Ортус, – сказала она, – меня этому не учили. Я думаю, наши шансы очень невелики. Ну, примерно, как шансы на то, что Магнус наткнется на тайный вход в утраченные кладовые Императора Неумирающего. Это даже вероятнее, пожалуй, поскольку я прихожу к выводу, что они расположены вдоль лаборатории, а не… ладно, неважно. Сэр, мне очень жаль, но… Преподобная дочь, это ты?

Вряд ли кто-то другой мог стоять на пороге, не желая пересекать его, и слушать остаток разговора. Харрохак держалась невероятно тихо, даже ряса не шуршала, но некромантка Пятого дома, как выяснилось, очень хорошо слышала.

– Мы привыкли к Жанне и Исааку, сами понимаете, – сказала она, как будто это что-то объясняло.

Исчезнуть в коридоре или пойти в наступление и ответить «Нет»? Никакой надежды. Преподобная дочь скользнула в промороженную библиотеку, как будто ее увидели, когда она просто открыла дверь. Пятая и ее собственный рыцарь стояли перед полкой со старыми мятыми картами. Он держал свой древний ржавый клинок на ладонях, будто предлагая его некромантке с ласковым взглядом. Она втирала какое-то прозрачное вещество в неровную рукоять. Ортус, как всегда одетый в черное, печальный и грустно раскрашенный, решил повсюду таскать с собой свои плетеные, покрытые черной тканью корзины. Капюшон он беззаботно откинул назад, обнажая свежевыбритую голову. В таких условиях постоянное бритье приобретало отчетливый оттенок мученичества. Выглядел он так, будто решил вскрыть именинные подарки на день раньше, а его за этим застигли. Дыхание вырывалось из-под черного шарфа, прикрывавшего лицо, бледным облачком.

Гребаный туман превратился в мокрый снег, а снег чуть позже сменился льдом. Снег начал падать, как вулканический пепел, примерно через неделю после первого града. Он попадал в трещины в окна и бросался в лица всем, кто выходил в незащищенные залы и коридоры дома Ханаанского. Иногда снег бывал красным, и тогда лед, копящийся в трещинах пола и в стальных посадочных площадках, становился глубокого, неприятного багрового цвета. Свежие овощи погибли, и пришлось перейти на консервированную пищу. Конструкты в радужных набедренных повязках продолжали ловить рыбу в незамерзающем соленом море, но Учитель увидел их улов и запретил его готовить – а также смотреть на него.

Но снег и кровавый лед оказались меньшими из изменений, пришедших в дом Ханаанский.

Ортус сунул рапиру в ножны – скорее осторожно, чем изящно, – и спросил:

– Как продвигаются приготовления, госпожа?

Абигейл сказала одновременно с ним:

– Харроу, не стоит передвигаться в одиночестве.

– Куинн и Диас сопровождали меня до конца коридора. Мы наложили все заклинания, – сказала она. Харроу не утруждала себя шарфами и постоянно жалела об этом. Губы у нее потрескались, краска на лице – тоже, как бы сильно она ни пудрилась. В результате священный череп напоминал старую фреску.

– Независимо от их эффективности, что-то они нам да скажут. Если Спящий заденет их при движении – одно, если не заденет – то другое.

– Вы не пытались передвигать саркофаг? – сказал ее рыцарь с крошечной долей надежды в голосе.

– Пыталась, разумеется, – сказала Харроу, и он передернулся и закрыл глаза, – без толку. Его невозможно сдвинуть с места. Диас попыталась поддеть панели, чтобы прикинуть размер саркофага, но он больше всего похож на колонну. Не то чтобы я сильно надеялась просто выкинуть его в океан, но признаю, что я в некотором затруднении.

– Госпожа, вы могли разбудить его.

– И это тоже дало бы мне информацию.

– Я бы не хотел, чтобы вы так вольно обращались со своей собственной жизнью.

– Ты предпочел бы, чтобы я вольно обращалась с твоей? – Харрохак вовсе не хотела говорить гадости. Она вообще думала, что это его подбодрит. Но темные глаза Ортуса вдруг застыли, как будто их сковал заоконный холод, уголки рта опустились, и он тихо сказал:

– За этим я здесь.

– Ты ненавидишь лабораторию. Ты умираешь там от страха. Ты умолял не брать тебя туда.

– Да.

– Тогда не ной, когда все делается так, как ты хочешь, – отрезала Харроу, и оба рассердились. Она знала, что он зол – потому что разговор пошел не по его тщательно продуманному плану. Она знала, что зла сама – потому что каждый раз, когда она пыталась чуть-чуть смягчить остроту своего языка, он парировал ее уколы. Эти разговоры были почти невозможны для Запертой гробницы, но после приезда в дом Ханаанский она начала их… ждать. Она не стала как-то замедлять этот поток, просто спросила:

– Мы договорились? Все ясно?

– Кристально, – грустно сказал ее рыцарь.

Абигейл делала вид, что очень занята, как умеют только в Пятом доме. Харрохак начинала понимать, что отпрыск Пятого дома сумеет вежливо сказаться занятым даже во время убийства. Или оргии. Теперь она коротко сказала:

– Хорошо, Харроу, что ты пришла. Мне хотелось бы обсудить, что будет дальше.

Она села за стол и отбросила густые, тщательно причесанные блестящие темные волосы за спину. Абигейл Пент выглядела бы достойно даже при землетрясении, пожаре или наводнении.

– Ты говоришь об органах, – предположила Харрохак.

– Да. Они… неприятны, – сказала Пент.

Снег прекратился. Розоватый потрескивающий лед лег на древние стекла, образовав вишневого цвета узоры, похожие на миниатюрные папоротники. В трещинах пола и среди мертвых трав за ними наросли скользкие толстые трубки свежего ярко-розового цвета с красными прожилками под прозрачным верхним слоем. Время от времени в них плавали туда-сюда черные комья, похожие на испуганных рыб. Если кто-то вскрывал такую трубку, она изрыгала поток грязной воды, а потом рана затягивалась на глазах. Стало так холодно, что за несколько часов это вещество должно было замерзнуть, превратившись в бурое облако с туманной скользкой поверхностью.

Трубки были не одинаковы. То и дело они вспучивались или начинали падать завесой со стен или потолка, в их плоти прятались беловатые блестящие пузырьки. Выжившие обитатели дома Ханаанского, даже Харроу, единодушно согласились с Дульси Септимус, которая объявила эти штуки «абсолютно ужасными. Полным дерьмом».

Абигейл серьезно смотрела на Харроу. Руки она прятала в огромных шерстяных перчатках мужа.

– Преподобная дочь, мы рассчитываем на тебя.

На Харрохак и раньше рассчитывали, хотя обычно так поступали люди не моложе семидесяти. Руки в перчатках она не вынимала из карманов, сгибала и разгибала пальцы и ждала. Историк Пятого дома продолжила:

– Моя некромантическая специализация необычна, мое общее образование довольно поверхностно. У меня нет особых амбиций в этой области. Я могу командовать скелетом, но не могу поднять его. Я могу сделать сухожилие, мускул или зарастить кожу, но я не представляю, как превратить их в оружие. Что же до герцогини Септимус…

Если честно, Дульсинея Септимус представляла собой медицинское чудо. По ее собственным словам, ее легкие представляли собой догорающие очаги воспаления – перед самой поездкой в Первый дом она подхватила очередную пневмонию. Холод должен был давно похоронить ее в глубоком алом снегу. Но на вид она была довольно здоровой, если не считать редких приступов кашля. Харрохак склонялась к тому, чтобы объявить ее ипохондричкой, каких свет не видывал, если бы сама Септимус не повторяла:

– Я всегда говорю, что воображать болезнь – самый верный способ заболеть.

Она с надеждой твердила это, пока рыцарь пытался напоить ее зловонной микстурой с ложки.

– Она давно должна выйти из строя, – сказала Абигейл. – Удивительно, что этого еще не произошло. Но магия плоти поддерживает ее изнутри. Она рассказывала, что главный страж Шестого дома научил ее, хотя они были детьми… черт его знает, каким он был в девять лет… и что она забросила все остальные уроки после этого. Ты, лейтенант и Протесилай из Седьмого дома составляете нашу ударную силу.

Харрохак очень постаралась не смотреть на своего рыцаря и не видеть, как он воспринял это заявление. Он страстно возненавидел героического рыцаря Седьмого дома. Что ж, хорошо, что у него появилось хобби.

– Если температура упадет еще сильнее, – сказала она, – я могу стать… менее полезной. Я экспериментировала с нагреванием костного мозга, не дающим ему замерзать… насколько мне известно, я только что изобрела это искусство. Но это невероятно сложно, как ни тяжело мне это признавать.

– Черт, – тихо сказала некромантка Пятого дома, – черт, черт. Я об этом даже не подумала. То есть это чудесно, обязательно расскажешь мне все подробности, но… черт!

Харрохак сунула руки в перчатках под мышки и сказала:

– Это превентивная мера. Пока что я еще в строю, если температура не упадет.

– Тогда время работает против нас, – сказал Ортус.

– Время всегда работает против нас, – ответила Абигейл.

– Время… время, – послышалось от двери, – время ничего не значит, в отличие от мастерства. Этот храм простоял десять тысяч лет, и лишь самые неуклюжие из лап времени смогли его задеть. Но его создатель был мастером, перед которым расступается даже Река. Время ничего не значит для вечного царя.

Это был Учитель. На белую шерстяную тунику с красивым радужным кушаком он накинул только короткий белый плащ, но больше ничто не защищало его от холода. Даже на ногах красовались сандалии. В руке он держал бутылку с жидкостью яблочного цвета и постоянно к ней прикладывался. От резкого запаха Харроу сморщила нос.

Все замолчали, а Учитель добавил:

– Я верю, что сейчас мы несем наказание за то, что они сделали. Дьявол склонилась перед богом, чтобы он надел поводок ей на шею… и ученики испугались! Я не могу их винить! Я сам был в ужасе! Но когда работа была сделана, когда я закончил, и они тоже, и новые ликторы узнали цену содеянному… они заставили его убить тварь из соленого моря, пока она не причинила им вреда. Какая трагедия – оказаться в ящике и ждать там до конца времен. Это случилось со мной, но я был всего лишь человеком… или пятьюдесятью людьми… Преподобная дочь, твой Дом балансирует на острие ножа, охраняя подобный зверинец.

Он заметил ее взгляд, устремленный за бутылку, заморгал синими глазками, как сумасшедший, и сказал спокойно:

– Это сироп из чертополоха, дитя. Я не смог бы им напиться, даже если бы захотел. А я очень хотел.

– Ты говоришь загадками, старик, – сказал Ортус.

– Ну, давайте я скажу прямо. Вы поклоняетесь монстру в гробу и делаете вид, будто вы – хозяева его могилы. А теперь у нас тут тоже есть монстр в гробу, и очевидно, что это он нам хозяин. Дом Ханаанский никогда не менялся – ни цвет его не менялся, ни форма, ни времена года не сменялись. Я должен был понять. Мы отсчитывали лето и зиму, мы замеряли температуру, осадки и кислотность самого моря под нами. И града никогда не было, и снега, и уж точно никогда с потолка не свисали фимбрии. Позвольте старику побыть пророком: Спящий набирает силу и вскоре проснется окончательно. И захватит все, что найдет. Я боюсь! Господи, как я боюсь!

– Учитель, – сказала Абигейл, – приходите жить к нам. У нас есть кровати, мы выставляем дозор.

– И упустить шанс умереть? – закричал он. – Я бродил по этим коридорам в три часа утра и орал, что не хочу, чтобы меня застрелили… и Спящий не пришел. Ужасно, когда даже чудовища тебя жалеют.

Он резко повернулся и сделал еще один длинный глоток.

– Ваши клинки не пройдут сквозь его броню, – сказал он, стоя к ним спиной, – его оружие уничтожит вашу плоть. Он не успокоится, пока не поглотит свою жертву. Он мог бы покориться клинку другой стороны, но у нас есть только здешние клинки. Он уже видел их и признал их никчемными. Среди нас не осталось героев… ура!

Учитель вдруг выпрямился и щелкнул каблуками с энергией, которая сделала бы честь человеку вчетверо моложе.

– Ура! Вперед, в Реку, парни! Пятьдесят – это целый косяк!

Он отчаянно швырнул свою бутылку в ближайшую трубку в коридоре. Харроу увидела, как блестящий красный орган влажно хлюпнул, как отскочила от него бутылка. Абигейл и Ортус подошли ближе, а бутылка закатилась под сырую розовую складку. Горькая жидкость выплеснулась на грязный деревянный пол и через несколько мгновений стала кусочками льда.

– Он идет за тобой, Преподобная дочь! – сказал Учитель. – Он идет за тобой, и когда он настигнет тебя, когда камень откатят от входа, когда гробница будет открыта, император Девяти домов не будет больше знать покоя! Король мертв! Да здравствует король!

Учитель заскакал прочь по коридору, как дитя, хлопая по дороге по длинным, дрожащим каплевидным отросткам и крича. Он уже исчез из виду, а его крики и улюлюканье все еще отражались от древних стен.

Холод, проникший под плотную черную ткань рясы, показался Харроу старым другом. Пальцы ее горели, будто она поднесла их слишком близко к огню. От рыцаря и историка не исходило никакого тепла, как будто Харроу осталась в комнате одна. Она вздрогнула, когда некромантка тронула ее. Положила руку на плечо, как будто Харроу была не старше одной из пропавших Четвертых, мерзкой маленькой девочкой, стоявшей перед лицом смерти.

– Ну и ублюдок этот Учитель, – мрачно сказала Абигейл Пент.