Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 341 страниц)

– Наденьте капюшоны, – сказала Мерси, – они не просто так прозрачные.

– Так проще, – согласился император, – вы видите свет, но не отвлекаетесь.

Ты не пожалела, что послушалась. Мир стал скопищем светлых пятен, как будто ты смотрела в белый шум или головную боль. Силуэты и тени исчезли. Ианта превратилась в перламутровую кучу. Ты не понимала, какие вспышки цвета возникают из-за радужной ткани, а какие – из-за мигрени. Твое дыхание звучало неприятным звоном, дыхание Ианты – мычанием. Императора Девяти домов ты не слышала – а замечала ли ты вообще, что он дышит? – не слышала и старшего ликтора. Приборы, контролирующие условия в шаттле, были то ли отключены, то ли выставлены на очень низкие даже по меркам Девятого дома показатели: под тонким плащом и легким платьем ты вся покрылась мурашками от холода. Ничего не происходило. Ни вспышки танергии, ни убыли талергии. Ты никогда не владела магией духа, и поэтому не почувствовала тонкостей перехода. Было очень холодно, вот и все.

Ты мертвым грузом валялась на ледяной палубе, каждый вдох раздирал легкие. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Ты хорошо осознавала себя, каждое движение энергии внутри. Ты осязала, что на руках у тебя мозоли, что в горле саднит от постоянной рвоты, что тебе очень одиноко. Тебя смущали все эти ощущения. Ты никогда так явно не чувствовала собственное тело, даже во время медитации. Свет притух и стал грязно-оранжевым, как будто догорали угли. Ты впала в тупое полумертвое оцепенение, твоя тревога ослабла и вовсе пропала, и тут ты услышала крик Ианты.

Ты выглянула в крошечную щелку капюшона. Ты не издала ни звука, потому что не знала, что видит Ианта. Лично ты видела воду.

7

Вода просачивалась сквозь клепаные швы панелей. Была она грязная, ржаво-красная, в ней плавала какая-то дрянь, как в канализации. Она уже добралась до носа шаттла, и над ней виднелись ботинки императора. О гравитации вода не имела никакого представления, она текла то в одну сторону, то в другую, а потом начала упругими фонтанчиками влетать со стороны переднего окна.

– Тридцать секунд, – сказала Мерсиморн, голос которой изменился так сильно, как будто это была другая женщина – не злобная, а совершенно спокойная. – Осталось пять минут тридцать секунд.

Справа послышалось шуршание.

– Лежи тихо, – сказал император.

– Господи, я их вижу, – торопливо сказала Ианта.

Их?

– Сосредоточься на них, – сказал император. – Не бойся. Сними капюшон, если хочешь. Думай о шаттле. Где была ты, где я, где Мерси, где Харрохак. Шаттл – это проекция воспоминания, а они нереальны. Но они просочатся дальше, если ты выйдешь из тела, а я не хочу тебя терять.

Проиграть Мерси или пустым глубинам космоса?

– Осталось четыре минуты тридцать секунд, – сказала ликтор, – заклинание продержится еще около полуминуты.

Было слишком интересно, чтобы сдерживаться. Ты стянула опаловый капюшон с лица и тут же испугалась до смерти. Мутная грязная вода прибывала с невероятной скоростью, она уже полностью скрыла палубу, и ты ощущала ее влагу и реальность. Вся спина у тебя промокла от этих маслянистых волн. Ианта села – она никогда не умела исполнять приказы – и уставилась остекленевшими глазами в некую точку, которой ты не видела. Взгляд ее был жестким и ничего не понимающим.

Ты огляделась, но Тела нигде не было. Просто вода. Она уже намочила брючины императора, а он спокойно поглядывал в планшет, как будто все было в порядке.

Ты не видела другого ликтора, только ее руки в тусклом свете подсветки. Вода поднялась еще выше и начала заливаться тебе в уши. Это не привело тебя в такой невыносимый ужас, как Ианту. В детстве родители часто окунали тебя в воду, так что ощущение было знакомым, пусть и мерзким. Вода бурлила и прибывала. Она задевала твои щеки. Ты рефлекторно задержала дыхание.

– Ничего, Харроу, – сказал бог, тыкая стилусом в экран, – ты можешь не дышать.

Ты выдохнула, выдувая воду изо рта и носа. Мозг запаниковал, когда теплая мутная вода потекла в легкие. Жидкость стекала по горлу как-то странно, то и дело замирая, твое тело не реагировало. Ты наполнялась водой, как резиновая кукла, упавшая в колодец. Тебя только чуть-чуть радовало то, что Ианту это явно пугало значительно больше, чем тебя. Она обхватила себя одной рукой – правая бессильно лежала в воде, – и ее сотрясали спазмы. Только воспоминание о ноже в ладони не дало тебе докатиться до жалости.

– Все в порядке, Харрохак, – ободряюще сказал бог, – ты отлично справляешься.

Ты тут же впала в дикую панику, уверенная, что на самом деле ты не справляешься вовсе. Что-то мазнуло тебя по лодыжке, и вода сомкнулась у тебя над головой. Ты не всплыла, тебя прижало ко дну, как бетонную плиту. Что-то плыло в воде совсем рядом с креслом пилота, где сидела Мерсиморн. Длинная плеть сброшенной кожи, очень свежая и чистая, как будто ее срезали с чьего-то бока и очистили от плоти и жира. Вода казалась теплой. Она касалась твоих глазных яблок и чуть-чуть щекотала нос.

Сквозь мелкую рябь, преломляющую весь мир, ты заметила заклинание на стене. Оно дымилось. Нижние завитки шипели и трещали, как неисправная машина. Вода дотянулась до них. Голубые искры посыпались в грязную воду, как будто пошел дождь.

– Заклинание продержалось минуту сорок секунд, – сказала Мерсиморн.

– Уже одна минута сорок одна секунда, – поправил бог. – Две благодарности лейтенанту.

– Минута сорок четыре… минута сорок пять…

Где-то между сорока четырьмя и сорока пятью заклинание взорвалось. Засохшая кровь разлетелась во все стороны бурым конфетти. На стене остался выгоревший силуэт, как будто заклинание сползло и растворилось в прибывающей воде. Ианта выгнула спину так, что ее сложило вдвое. Как будто ее ударило током. Свет с потолка окрасил ее кожу в янтарный цвет, ее длинные светлые волосы всплыли на поверхность и походили на обрывки плаценты. Ты приподнялась на локтях – твое внимание привлекло что-то за передней плексигласовой панелью. Звездная чернота космоса исчезла полностью. Шаттл стремительно погружался в бесконечный мутный океан.

Еще одно движение за окном. А потом о плексиглас шлепнулись две сырые, гниющие ладони.

– Фу, дрянь какая, – довольно спокойно сказала Мерсиморн. – Осталось три минуты.

– Ненавижу эту часть, – сказал бог.

Голое, погрызенное рыбами тело тяжело ударилось об окно. На плексигласе осталось кровавое пятно, но тело отскочило. Второе появилось через пару секунд и задержалось надолго. Это был безногий торс, лицо которого объели целиком, оставив только блестящий череп, который и колотился в прозрачную поверхность. Одну руку существо воздело, будто в мольбе, но его тут же унесли волны.

Вода в шаттле уже плескалась у плеч императора и омывала руки Мерсиморн. Она не удосужилась убрать пальцы с кнопок.

Лицо Ианты обмякло, взгляд блуждал. Ты осторожно поднялась и оглядела шаттл из-под воды. В ней расплывались бурые и красные пятна, будто кто-то истекал кровью. Тебе вдруг показалось, что в корме кто-то высоко и жалобно завыл, совсем тихо, на пределе слуха. Но ни бог, ни старший ликтор, ни тем более Ианта ничего не услышали.

Вой раздавался изнутри шаттла. В нем звучали боль, горечь и отчаяние. Ты оглядывалась, пытаясь найти источник. С влажным шлепком четвертое тело ударилось о плексиглас и удержалось на нем. Оно угрюмо скреблось, но ты слушала только крик.

– Кто-то плачет, господи, – вдруг сказала ты, но он только недоверчиво буркнул что-то себе под нос. Ты не разобрала слово.

– Осталось две минуты тридцать секунд, – сказала Мерсиморн очень осторожно.

– Я ожидал, что их будет больше, – заметил император.

– Мне это не нравится, – сказала ликтор.

Ты посмотрела в потолок. Маслянистая теплая вода казалась густой от обломков и обрывков трупов. Что-то коснулось твоей ноги, ты вздрогнула и отколола осколок своей большеберцовой кости. Попыталась провести его под кожей к заледеневшим ступням. Получилось у тебя не очень. Вместо аккуратной костяной иголочки ты вытащила из дыры прямо над эпифизарной линией большую мокрую пробку. Большая берцовая кость раскрылась, как цветок, кровь и костный мозг испачкали радужный плащ и всплыли на поверхность. Бог развернулся. Лицо его скрывала полутьма, но голос был четок:

– Черт… – потом он произнес слово, которого ты не поняла. – Харрохак, никаких теорем!

– Не смеши меня, она не может использовать теоремы, – сказала Мерси. – Она почти без сознания, и сейчас ей это совершенно не до… Джон, останови ее! Она использует теоремы!

Боль не имела значения. Шаттл дрожал вокруг тебя, в твоем черепе вспыхивали новые синапсы, и глаза у тебя открылись. Ты лежала в море тел. Они начали прибывать до того, как ты это поняла. Ты не могла увернуться от них. Кажется, кровь призвала их, настолько внезапно они появились. Ты не думая встала, и они принялись тыкаться в твои локти и плечи. Они ковром покрыли палубу. Невидимое течение прибивало их книзу, им не хватало воздуха, чтобы всплыть. Сквозь тонкую пелену собственной крови ты видела противные скользкие трупы с черно-алебастровыми лицами. Мертвые девочки-подростки, чьи кости вдруг перестали расти, мертвые мальчики, скалящие молочные зубы, лишенные пола младенцы с голыми черепами и ногтями, похожими на каменные сколы. Резиновый на вид малыш с раскрашенным лицом и очень рыжими волосами лежал рядом с твоим коленом, и это зрелище почему-то чуть не убило тебя. Оно зажгло в тебе нечто, противостоять чему ты не могла. Ты завизжала от ужаса.

Император шел к тебе сквозь бурлящее море тел. Он говорил что-то, но ты особенно не слушала.

– Харроу, это все ненастоящее. Только ты видишь все это. Все, что внутри шаттла, – иллюзия. Это все Река. Река – хищник, мертвые существуют только в твоем воображении. Тебе приходится сложнее, потому что ты по природе своей погружена в Реку гораздо глубже, чем Ианта. Я не думал, что ты зайдешь так глубоко, особенно в первый раз, но у тебя получилось. Возвращайся ко мне.

– Осталось две минуты, – сказала Мерси. – Они идут на источник шума. Я стояла на берегу и видела, как умирает Кассиопея, учитель.

– Не трогай двигатель, Мерсиморн…

– Она увела их прочь от своего мозга, я была там в проекции, и я видела, как они хватали ее за руки и ноги. Я надеялась на Зверя, и я была там, а про себя я думала, господи: «Куда же мы денем ее коллекцию керамики? Там так много всего»…

Ты прижала руки к лицу и снова испугалась – ты не смогла закрыть глаза. Ты опустила веки, свет изменился, и – ты вспомнила это, как будто такое уже случалось раньше, – ты утратила возможность видеть сложное. Шаттл исчез, а вода осталась. Остались и тела. Ты плыла в глубокой бездне. Горячие кровавые пузыри вспухали на коже, и ты осознавала себя не как тело, а как мутное сияние. Мутное сияние среди других таких мутных сияний, вот они – одно, два, три, четыре, пять – везде вокруг, и одно под тобой. Далекий крик все звучал, и ты поняла, что кричишь ты сама.

Ты открыла глаза. Ты смотрела на мертвые тела детей Девятого дома и чувствовала, что ты – скопление яйцеклеток, в котором живут двести искорок света. Ты была символом, ты была объединенным пламенем. Жидкость ушла из твоих носовых пазух, втянулась в мозг и исчезла. Ты стала маленькой. Ты была жерлом и была печью. Вода вскипала, кожа отделялась от тебя красными лоскутьями, искорки света кипели в тебе, тела кипели вокруг. Ты была голодом вне тела. Ты чувствовала танергетическую яму в гробу, видела детский изгиб челюсти и бледные губы мертвого рта. Ты не осознавала, что стоишь, не осознавала, что идешь, но ты делала и то, и другое. Ты умирала в кипятке, твой мясной костюм хотел этого и мог это получить.

– Харрохак, – сказал бог, – я здесь, детка, здесь. Я не рискну к тебе притронуться. Иди ко мне. Ко мне. Мерси, если ты меня любишь, не трогай кнопку.

– Тридцать секунд, – сказала Мерсиморн и тихо добавила: – Господин, ты обрекаешь дома на смерть.

Ты ничего не видела. Шаттл представлялся тебе безвкусно сделанным сгустком металлической брони и прочих деталей, покрытых плексигласом и антифрикционными гелями. Очень, очень хрупким. Пугающе хрупким. Ты видела во всех направлениях сразу. Ты видела, как мертвое заклинание крови дымится под водой, как гнется и рассыпается металл там, где оно было. Ты видела собственную живую кровь, распускающуюся в воде алым цветком и оставляющую красные пятна на твоей одежде.

– Двадцать пять, – сказала Мерси. – Шаттл теряет материальность. Меня тащит прочь.

– Держись.

Что-то грянуло в шаттл, как будто его ударил огромный кулак. Он закрутился вокруг своей оси, сделав почти полный оборот, и ты упала. Рухнула на колени на мягкие мертвые тела и оглянулась на Ианту, которая лежала на полу и бесстыдно вопила от страха.

– Двадцать секунд. – Мерси не обращала на вас внимания.

– Я возьму Харроу. Втопи.

– Слава богу, наконец-то… в смысле «возьму»?

– Мне придется до нее дотронуться. Жми на газ.

– Господин, если она утащит тебя…

– Жми на газ, Мерси, во имя Кристабель! – заорал бог.

Она ударила по рычагу. Вспыхнули пять светлых точек. Ианта выглядела ненастоящей, она расплывалась, как будто уходила прочь из реальности. Все вдруг подернулось безумной кипящей рябью, все уносилось прочь. Когда ты проследила взгляд Ианты, то увидела на окне мертвые ладони, размотанные кишки, воду и кровь. Кто-то подхватил тебя под мышки и потащил назад, раздался громкий дикий звук, как будто завелась гигантская машина, и ты успела подумать «пять?».

А потом от тебя ничего не осталось.

8

Чай, пугали, обладал слишком сильным вкусом. По своей воле Харрохак пила только воду. Когда она была совсем маленькой или когда болела, маршал готовил ей воду с сахаром и каплей консервированного лимонного сока в качестве лакомства. Но даже тогда ей приходилось делать перерыв после каждого глотка. Каждый яркий взрыв кислого вкуса во рту то ли доставлял удовольствие, то ли жег язык. Сладость была такой явной, что от нее почти трещали зубы. Эта новая горячая жидкость была на вкус как лесной пожар, в ней чувствовались сгоревшие листья, а слюны во рту совсем не осталось. Харрохак замерла, когда маленький пугающий человек сказал, улыбаясь:

– Может быть, посвященная Запертой гробницы прочтет нам свою молитву?

На нее разом посмотрела примерно тысяча глаз. Внутри себя Харрохак сгорала от гнева, но внешне оставалась безмятежной. Это ее рыцарь, которого видно было со всех сторон огромного мертвенного атриума в доме Ханаанском, открыл рот и завел:

– Молю, чтобы гробница оставалась замкнутой. Молю, чтобы камень никогда не откатили от входа…

Она не поддержала его. Если не подхватить молитву в ту же секунду, лучше уже молчать. Она слушала, как Ортус произносит слова, в которые он вряд ли хоть когда-то верил. В голосе его звучала усталая ненависть к ней и ее народу. В этом гниющем зале стояли самые разные люди, разного роста и вида. Все, кроме трех жрецов, были юны – или относительно юны по меркам человека, привыкшего к своей седой пастве. На них красовались одежды диких цветов, одежды из самых разных тканей, увешанные кучей украшений. Рядом стояли классические конструкты-скелеты, одетые в белое. Она ненавидела, когда кто-то одевал конструктов. Что это за причуда такая, ведь никто не шьет шляпки для молотков? Они провели гостей в холл, роняя на пол что-то белое и зеленое. Люди небрежно топтали эти штуки, проходя под потрескавшимися мраморными арками Первого дома. С некоторым ужасом она осознала, что это растительная материя. Некоторые из собравшихся быстро оглядывались на нее и на Ортуса. Она знала, что выглядит не слишком впечатляюще, что ей дают меньше ее возраста, что унылый огромный Ортус сразу заполняет собой любое помещение, в котором он провел хоть минуту. В их глазах вспыхивало что-то, чего она никак не могла разглядеть своими больными глазами. Ладно. Это можно было вынести. Это была их ошибка, целиком и полностью.

«О тело из Запертой гробницы, – тихо молилась она про себя, – дай ледяную смерть всякому, кто глянет на меня с жалостью, жаркую смерть всякому, кто глянет на меня с удивлением, быструю смерть всякому, кто глянет на меня в страхе».

Когда Ортус закончил, жрецы Первого дома улыбнулись одними губами. Харроу вдруг поняла, что только Первый и Девятый дома знали, что такое ждать чего-то, что никогда не случится. Рыцарь заунывно произнес последние слова:

– Восславим же Владыку Острейшего меча, паутинную тонкость его клинка и чистоту его разрезов.

– Какие древние слова, – сказал гадкий старикашка, которого Харроу будет вечно проклинать под именем Учителя. Он чуть не умирал от волнения. Казалось, он сейчас запрыгает – из-за этого Харроу чувствовала мрачное уныние.

– Классический текст, который многие годы не звучал в этом Доме. Как мне отблагодарить тебя за это, Ортус из Девятого дома?

– Молись, чтобы однажды мои кости заключили в Анастасиевом монументе, куда не проникает даже призрак света, – ляпнул Ортус прямо при всех. Вот говнюк. Даже в тени, которая лежала на его лице, даже под вуалью было видно, что какой-то идиот – скорее всего сам Ортус – намалевал на его лице Череп отшельнической смерти. На жарком свету он потел и плакал, и алебастровые раны Отшельника превратились в потоки краски. Никакие молитвы жрецов Первого дома не помогли бы ему удостоиться Анастасиева монумента, гробницы воинов: Ортус мог бы погибнуть с кровью еретика на клинке, только если ему попалась бы черепаха-еретик.

– Это единственное благословение, в котором я нуждаюсь.

Остальные жрецы зашептались.

– Невероятно, – сказал Учитель, – очень интересно. Я благословляю тебя этим манером, дважды. А теперь принесите мне ящик.

Дальше последовал долгий и непонятный парад рыцарей, начавшийся с Марты из Второго дома. Когда Учитель выкрикнул:

– Ортус из Девятого дома, – Ортус подошел за наградой и вернулся, чтобы продемонстрировать ее некроманту, как и было положено. Он вложил в обтянутую черной кожаной перчаткой ладонь железное кольцо с одиноким ключом. Ключ был самый обычный и неинтересный, с двумя зубцами и треугольной головкой. Он показался очень тяжелым.

Маленький человек осел на табуретке, с которой тут же свесилось изрядное количество плоти, как будто на сиденье устроилась пухлая булочка с лезущим со всех сторон кремом. Сказал довольно:

– А теперь я расскажу вам кое-что новое, кое-что, чего вы не должны знать о Первом доме и исследовательской лаборатории.

Дом Ханаанский основан еще до Воскрешения. Вначале мы строились ввысь, чтобы уйти от моря, потом вширь, чтобы видеть больше красоты… это был дворец Милосердного властелина, где он мог бы работать, вершить суд и жить вечно. А заодно и наблюдать за всеми необходимыми изменениями. Воскрешение воскресило не все, как вы понимаете, и не породило ничего нового. Впереди была тяжелая работа, ремонт, перестройка. Она потребовала много крови, усилий и костей. Но все же это были счастливые и приятные годы. До того, как появились ликторы.

Он сделал глоток чая, вздохнул от удовольствия и продолжил:

– Прежде всего они были учениками. Десять обычных людей Воскрешения, хотя половина была благословлена даром некромантии. Но сама по себе некромантия не дает вечной жизни. Наш господин, первый перерожденный, сохранил десятерым избранным юность, но все же это была лишь тень истинной жизни. Они должны были оставаться у ног императора, чтобы не тянуть его силу. Они хотели провести жизнь, служа ему, и никак иначе. В первую сотню лет они поняли, насколько сложно им придется, хотя некромантия распространилась по всем Девяти домам и хотя к ним присоединились другие ученики. Некоторые из них взялись за мечи и стали первыми рыцарями в надежде, что сила их рук послужит во благо. Адепты оттачивали свое мастерство, пытаясь противостоять холоду глубокого космоса. Оставалось еще столько дел, и рождались новые некроманты, и многое нужно было отвоевать. Прекрасное было время для жизни.

Он снова вздохнул, на этот раз ностальгически, и сказал:

– По необходимости начались масштабные исследования. Нужно было найти способ лучше служить нашему Господу, да так, чтобы ему не приходилось даровать своим слугам бессмертие. Исследовали способы стать ликтором. Штудии проходили здесь.

Он ткнул пальцем вниз. Все посмотрели на пол под его ногами, пытаясь разыскать истоки ликторства на нескольких квадратных дюймах расползающегося ковра.

– Под ногами. Лаборатории. Изначальное здание, затерянное в глубинах веков… покой последней жертвы… отсюда пошли ликторы, и здесь же всякое ликторство завершилось. Вы это увидите. Вы увидите, где они побросали свои инструменты и покинули здание, оставив его вам… оставив как подобие палимпсеста. Вы увидите, где они бросили свои чертежи для тех, у кого хватит силы тела и духа, чтобы пройти по их стопам. Это место должно было стать дворцом, а его бросили, будто просеку в лесу.

Кто-то подал голос. Это оказалась женщина из Пятого дома, которая сказала весело и бесстрашно:

– То есть путь к ликторству – это независимые исследования? Черт, ведь сегодня даже не мой день рождения!

Один из молодых людей, сидевших рядом с ней, издал такой звук, словно воздух выходил из воздушного шарика.

– Независимые исследования – часть пути, леди Абигейл, – улыбнулся Учитель, – другая, и куда более важная… это тишина и осторожность. Вы здесь не одни. В сердце лаборатории лежит Спящий, и я не знаю, сколько времени это длится. Но я знаю, что это самая главная угроза, пусть он спит. Он ходит во сне.

Тут он осекся и посмотрел куда-то перед собой. В руках он все еще сжимал чашку с чаем и вел себя так, будто ему открылись видения, знать о которых адептам и рыцарям было не положено. Пауза жутко затягивалась, потом рухнула с лестницы и разлеглась под ней на глазах у всех собравшихся, которые вынуждены были смотреть, как несчастная пауза истекает кровью. Половина невероятно юной парочки Четвертого дома попыталась ее заполнить и проблеяла:

– То есть в лаборатории монстр. И что нам делать? Сразиться с ним?

– Нет-нет, – нетерпеливо ответил Учитель. – Владыка за Рекой милосерден! Спящий не может умереть. Не знаю, можно ли его ранить, но убить точно нельзя. Наше самое главное преимущество в том, что он спит очень крепко. Вторая угроза вашей работе состоит в том, что если Спящий проснется – этого никогда не случалось, хотя я знаю, что он мечтает выйти из оцепенения и продолжить с прежнего места, – если он проснется, никто из нас не выживет. Если Спящий встретится вам во время своих сонных блужданий, ваше оружие должно быть тихим. Если своими нечестивыми действиями вы пробудите его, оружие уже не понадобится. Мы рассчитываем на всеобщее молчание. Перемещайтесь группами, ступайте мягко, идите туда, куда я идти не решаюсь, потому что я люблю жизнь и шум тоже люблю.

Без всякой паузы началось столпотворение:

– Разве не…

– Какой именно звук…

– Не имеет…

– Руки из…

– Я не знаю ответов на ваши вопросы, – спокойно сказал Учитель, – но вы уже ведете себя слишком громко.

Все слова застыли на губах. Харрохак, которая молчала, и Ортус, который только потел почти слышимо, затихли окончательно. В этой тишине можно было бы услышать, как волосок отделяется от скальпа и планирует на пол. Можно было услышать собственное сердцебиение – Харроу и слышала. Оно было громкое, жаркое и влажное. Тишина казалась полной, если не считать тихих беспомощных звуков самой жизни.

– Я шучу, – сказал жизнерадостный жрец, чье веселье совершенно не разрядило атмосферу, – блефую. Издеваюсь. Да-да. Поверьте, здесь, наверху, совершенно безопасно. А если нет, то с этим ничего и не поделаешь. Только спустившись в люк, ключ от которого у вас теперь есть, вы окажетесь в опасности и подвергнете ей и тех, кто будет рядом с вами. Наточите клинки и подготовьте теоремы. Дальше я не смогу вас провести, это место уже за пределами моего понимания. Но я желаю вам удачи, – добавил он.

Жрец с длинной косой цвета соли с перцем тихо сказал:

– Желаю удачи.

Самый крошечный и умудренный на вид жрец пропищал:

– Да даст вам бог удачи, достаточной, чтобы справиться с этим.

Собравшиеся были слишком ошеломлены, чтобы обращать внимание на конструктов, явившихся за ними. Глаза, ранее горевшие волнением, предвкушением, а иногда и странноватой усталой радостью, теперь стали тревожными. Всех поприветствовали гибкие резвые скелеты, которые двигались, как любезные родственники, встречавшие гостей в незнакомом доме, в котором должно быть уютно. Всех увели по двое, если не считать трио из Третьего дома, и Харрохак ждала рядом со своим рыцарем, который очевидно старался не дышать вовсе. К ним приближался скелет.

Она поняла, что Ортус ужасно напуган. Это ее не удивило.

– Госпожа, я не могу, – выдохнул он, – я не смогу защитить вас. Монстры не по моей части.

– Камень откатили, – сказала Харрохак и удивилась, что сама этому верит. Она не боялась. Она вся пересохла изнутри, будто из нее высосали всю жидкость. Монстры всегда были по ее части. Не было такой мерзости, какую она бы не тронула ради ее мерзких денег.

– Ты – мой первый рыцарь. Твоя работа – встречать наших врагов лицом к лицу и умереть, когда корзина твоя окажется пуста, но не раньше.

Это почему-то его не успокоило.

– Вам нужен клинок, и нужен кто-то, кто будет его держать, – прошипел он.

– Неужели! Раньше мне никто подобный не был нужен.

– Вам нужно было сделать иной выбор!

Харроу стало неуютно, а поскольку до этого она неплохо себя чувствовала, она немедленно разозлилась:

– Я не могу сейчас выбирать, Нигенад! Если только ты не призовешь мне дух Матфия Нониуса, и тогда я с удовольствием воспользуюсь его услугами, если он обещает не произносить речей.

Их собственный скелет Первого дома, облаченный в странное белое тряпье, приблизился и очень изящно поклонился. В Харроу росло и крепло подозрение – ей не нравилась плавность его движений. Он двигался легко и свободно, а когда она повернулась, машинально отзеркалил ее движение. Это выходило далеко за пределы ее возможностей – или возможностей любого некроманта Девяти домов. Но ее первый рыцарь ничего не заметил. Он впал в задумчивость, причину которой, очевидно, изобрел сам. Когда конструкт сделал жест – жест! Кто вообще потратил время, чтобы научить такому скелет! – Ортус повернулся к ней, посмотрел на нее серьезными темными глазами. Краска на черепе расплывалась.

Он кашлянул.

– Нет! – немедленно сказала Харрохак, но опоздала.

Черный клинок зловещий ударил спектрального зверя, черный клинок зловещий впился в ложную плоть.

С криком ударил когтями по шлему Девятого дома, но сердце не подводило…

Харрохак, я не понимаю, почему вы выбрали меня.

– Других не было, – отозвалась Харроу.

Маска сползла с него – не та, что была сделана из алебастра и черной краски. Ортус смотрел на нее внимательными темными глазами, и его тяжелое лицо дрожало. Она с невероятным изумлением поняла, что он злится.

– У вас никогда не было воображения, – сказал он и, явно расстроившись из-за самого себя, снова натянул на лицо маску. Он не знал, что она не рассердилась, а заинтересовалась. Торопливо добавил:

– Простите меня, моя госпожа. Я расстроен и напуган. Я не умею умирать. Запертая гробница далека от нас, далека и ее милость, и я забылся.

– Есть такое, – коротко согласилась Харрохак и сама разозлилась, правда, на себя, а не на него: – Умирать пока не надо, Нигенад. Пошли. Это моя вина – я не сумела впечатлить тебя своими талантами некроманта. Мы служим великому трупу, который спит беспробудным сном, и наши сердца не должны подвести нас из-за какого-то злобного лунатика. В худшем случае почитаешь ему стихи, это лечит любую бессонницу.

– У вас отличное чувство юмора, – торжественно сообщил ее рыцарь. – Я понимаю. Я пойду за вами, госпожа, и пусть долг станет моим шлемом, а верность – моим мечом.

Скелет поманил их пальцем, они сдвинулись с места, но Харроу вновь остановилась, когда он открыл желтозубую пасть.

– Так оно и происходит? – спросил скелет.