Текст книги ""Фантастика 2024-94". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"
Автор книги: Наталья Шнейдер
Соавторы: Олег Кожевников,Андрей Потапов,Дмитрий Дывык,Елена Лоза
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 185 (всего у книги 347 страниц)
Глава 23
– Устраивайся за столом, – велела мне госпожа Кассия, когда мы оказались в ее кабинете.
Я помедлила. Раньше, когда я раз в две недели приходила к ней для «обязательной консультации», то садилась в кресло. Был еще диванчик, на выбор, но как-то так вышло, что в кресле я чувствовала себя уютнее. В следующий миг поняла – я теперь гостья, а не воспитанница, а хозяйка намеревается поговорить со мной как с давней знакомой, но не как душевный практик.
– Госпожа Кассия. – Я помедлила, подбирая слова. – Мне бы очень хотелось побеседовать с вами, как раньше. Я знаю, что после выпуска вы не обязаны, но, если можно…
– Называй меня просто Кассия, без «госпожи». Дело не в выпуске. Я продолжаю работать с теми нашими воспитанниками, кто приходит ко мне. Считаю это благотворительностью. – Она снова указала на стул, и мне пришлось подчиниться. – Правда приходят немногие.
«Продолжаю работать», но не со мной?
Кассия достала из шкафчика, который я раньше никогда не видела открытым, чайник и две чайные пары. Плеснула вода, собранная магией.
– Скоро принесут ватрушки. – Кассия обхватила чайник ладонями, тот зашумел. – Лианор, я благодарна тебе за доверие. Я с удовольствием дам тебе совет, как если бы была твоей старшей родственницей – если тебе понадобится мой совет. Но я не могу быть твоим душевным практиком.
Она сказала это мягко, очень мягко, и все же мне понадобились все силы, чтобы не закричать: «Почему?!»
Почему нет? Когда мне так нужен кто-то, с кем можно поговорить спокойно. Кто-то, с кем можно быть откровенной до конца и знать, что ничего из сказанного не выйдет за пределы кабинета. Что не услышу ни непрошеных советов, ни оскорбительной жалости – лишь спокойные, взвешенные вопросы, ответы на которые мне придется искать самой, но в этом-то и заключается смысл. Вопросы и такие же спокойные и взвешенные суждения, которые станут моей путеводной нитью в лабиринте моего собственного разума и эмоций.
– Потому что ты теперь не одна из воспитанников, к которым я стараюсь относиться одинаково тепло, – Кассия улыбнулась. – Хоть это и невозможно. Ты – подруга моей дочери. Еще – близкая знакомая одного молодого человека, которого я знаю с его рождения и отношусь к нему скорее как к собственному племяннику, чем как к сыну подруги.
– Родерик? – переспросила я, хотя ответ был очевиден.
Кассия улыбнулась и кивнула.
Открылась дверь, вошла Кэт, приютская повариха, держа в руках глубокое блюдо, полное ватрушек. От аромата я даже на миг забыла, о чем шел разговор.
– Нори! – обрадовалась женщина. – Ну-ка, покажись.
Я выбралась из-за стола, чтобы дать себя разглядеть. Такое пристальное внимание смущало, но Кэт всегда была доброй, а сейчас, кажется, искренне была рада меня видеть.
– Расцвела-то как! Красавица! – она погладила меня по голове, и я не стала уворачиваться. – Пусть пресветлые боги тебя благословят. – Женщина осенила меня священным знамением и удалилась.
– Кэт права, – сказала Кассия, когда дверь закрылась. – Ты действительно изменилась. Мундир тебе идет, но не это главное. Держишься спокойней и уверенней, чем в приюте. Похоже, несмотря на все трудности на новом месте, университет пошел тебе на пользу. Я рада этому.
Кассия поставила передо мной чайную пару и десертную тарелочку.
– Бери ватрушки, я помню, что ты их любишь.
Время подходило к обеду, так что отказываться я не стала. Хозяйка села за стол, не напротив, а за соседнюю его сторону. Налила чая и себе.
– Я помогу, чем смогу. Но быть твоим душевным практиком я не имею права, потому что двое дорогих мне людей дороги и тебе, и я не смогу быть беспристрастной.
– Оливия сказала мне то же самое, когда мы заговорили о Родерике, – вспомнила я.
– Хорошо, что она понимает это. Плохо, что тебе некому выговориться.
– Тогда мне не нужно было выговориться, – покачала я головой. – Я как раз хотела извиниться перед ней, что не посвящаю в личные дела. Но… Я запуталась. Все так непросто!
Кассия задумчиво кивнула.
– С первым настоящим чувством всегда непросто. Даже если бы вы оказались одного круга. Но в вашем случае сословные различия усложняют дело. Иди речь о другом молодом человеке того же социального положения, что и Родерик, и спроси ты моего совета, я бы сказала, что ты выбрала самую неподходящую пару из всех возможных.
Я опустила голову. Проглотила горький комок.
– Я понимаю. Но не могу…
– Я и не советую расставаться с ним немедленно. Возможно, у вас что-то получится. Возможно – нет. Первая любовь редко бывает удачной, потому что этому тоже надо учиться.
– Любить?
– Любить, доверять, слышать не только чувства, но и разум, думать о другом, не растворяясь в нем, и много чему еще. Так же, как когда-то ты училась ходить, есть ложкой, читать. Но учиться нельзя, не ошибаясь, и ошибки будут ранить вас обоих. Возможно, они будут поправимыми и раны заживут. Некоторые ошибки исправить не получается. И это все, что я могу тебе сказать.
Я кивнула.
– Спасибо.
Так хотелось пожаловаться ей, как сегодня Родерик сбежал от меня, но я поняла, что продолжать эту тему Кассия не намерена. Хотелось расспросить о его семье, но и из этого ничего бы не вышло. Поэтому я сказала:
– Тогда, если вы не против, я хочу попросить совета. Не о сердечных делах. Хотя… – Я покачала головой. – Похоже, у меня все мысли сейчас так или иначе приходят к сердечным делам.
– Было бы странно, если бы ты вела себя по-другому, – улыбнулась Кассия.
Я кивнула, собираясь с мыслями.
– Кажется, я могу узнать, кто мои настоящие родители.
Кассия заметно встревожилась.
– Кто-то пришел к тебе с таким предложением? Это может быть мошенник, который пользуется понятным желанием детей, выросших в приюте, обрести семью.
Мошенники? Я даже не думала о таком.
– Нет. Ко мне никто не приходил.
Я рассказала ей о нищенке, не утаив подробности обеих встреч.
– На мошенничество непохоже, – сказала Кассия. – У тебя же на лбу не написано, что ты из приюта. Сумка, в которой тебя оставили, приметная, такая вышивка стоила дорого – восемнадцать лет назад. Возможно, та женщина видела, как тебя оставляли у наших дверей, возможно, сама она и оставила. Сторожа, который работал тогда, сейчас не найти, да и вряд ли он способен сказать что-то новое. Женщины, решившиеся отказаться от ребенка, обычно стыдятся своего решения и не хотят, чтобы их видели. Это можно понять, учитывая, сколько осуждения на них сваливается. – Она помедлила, размышляя. – Насколько я помню, целители сказали, что тебе около двух недель: пуповина уже отпала и поджила, но не до конца. Если хочешь, я подниму твое личное дело и выпишу для тебя обстоятельства твоего появления в приюте, но вряд ли там будет что-то новое.
– Понимаю. Но что теперь делать мне?
– У тебя две возможности. Попробовать поговорить с этой нищенкой. Возможно, ты ничего не узнаешь, возможно, узнаешь то, что тебе не понравится, но так или иначе появится какая-то определенность.
– Мне страшно, – призналась я.
Кассия ответила не сразу.
– Мой отец был никудышным мужем и совершенно отвратительным отцом, память о нем – то, без чего я прекрасно могу обойтись. Возможно, и ты решишь, что твои родители не заслуживают того, чтобы о них помнить, но убедиться в этом будет больно. А еще ты наверняка боишься, что пропасть между тобой и Родериком оформится окончательно.
Я кивнула, часто моргая.
– Конечно, тебе страшно. – Очень мягко проговорила Кассия. – Вторая возможность – пойти на поводу у твоего страха. Постараться забыть о той женщине и никогда не появляться в окрестностях летнего сада.
– И всю жизнь ненавидеть собственную трусость, – сказала я.
– Не обязательно. Любому человеку хочется жить в ладу с собой, и разум его очень быстро находит оправдание любым поступкам, и хорошим, и плохим. Страх сам по себе не хорош и не плох, его предназначение – уберечь от опасности. Вопрос в том, стоит ли тебе сейчас его слушать?
– Спасибо, я обдумаю это. – Я глянула на часы. – И спасибо что нашли время для меня. Не буду больше отнимать его.
На самом деле я уже решилась, и следовало поторопиться, чтобы не опоздать в университет.
– Возьми с собой ватрушек. – Кассия достала из все того же шкафчика белоснежный холщовый мешок. – Пригодятся.
И я поняла, что больше не нужно ничего объяснять.
По дороге к летнему саду я раза три порывалась свернуть и отправиться в университет. Чтобы не пропустить обед, чтобы как следует подготовиться к следующей паре, и еще десяток «чтобы».
Чтобы, наконец, отловить Родерика и потребовать объяснений.
Эта мысль привела меня в чувство. Я представила, как зажимаю в углу парня выше меня на полторы головы и раза в два тяжелее, наскакивая на него. Это будет выглядеть, словно мелкая шавка прыгает на здоровенную овчарку, а та только пятится с выражением морды «не покалечить бы ненормальную». Я расхохоталась сама над собой и уже уверенней зашагала вперед.
В конце концов, я будущий боевой маг, и если я сейчас не научусь идти навстречу страху, то что я буду делать в случае настоящей опасности?
Нищенка сидела на своем месте. Увидев меня, она тут же отвернулась, словно я была пустым местом, но по тому, как напряглись ее плечи, как вжалась шея, я поняла – она боится. Тоже боится.
Внутри все сворачивалось в ледяной узел, но я встала напротив нее, загородив солнце, так что игнорировать меня было невозможно.
– У меня нет денег, заплатить за предсказание, но есть еда, – сказала я, раскрывая сумку.
Аромат еще не остывших ватрушек поплыл по улице, так бы сама и съела, даром что сыта. Все-таки Кэт потрясающе готовит.
Ноздри нищенки дрогнули, но глаз она не подняла, старательно глядя куда-то мне в живот.
– У меня нет для вас новых предсказаний, госпожа, а старые впрок не пошли.
– Тогда расскажи мне что-нибудь старенькое. – Я присела напротив нее, безуспешно пытаясь заглянуть в глаза. – Например, о девчонке, которую оставили на крыльце приюта, завернутую в холщовую сумку с вышивкой.
– Мало ли таких девчонок и таких сумок, – усмехнулась она, по-прежнему избегая моего взгляда.
Интересно, если отмыть ее серые патлы, они станут пепельно-белыми, как у меня?
– О девчонке с нездешним именем Лианор…
Мне говорили, что имя мне дали в приюте. Но что, если это не так?
Нищенка вздрогнула, а я продолжала:
– Девчонке, которую отдали в добрые руки восемнадцать лет назад в возрасте около двух недель.
– Десять дней, – вырвалось у нее. – Теперь женщина, наоборот, вглядывалась в мое лицо, лихорадочно, точно собираясь запомнить на всю оставшуюся жизнь. – Лианор – красивое имя. Господское. И ты красивая выросла. Красивая и сильная. Все у тебя будет хорошо, если не позволишь тому хлыщу тебя смять.
– Мама? – выдохнула я.
Она замотала головой.
– Нет. Мать – которая вырастила. Я тебе никто. Уходи.
Я молчала.
– Уходи, тебе говорят! – закричала она. – Мне нечего тебе сказать! Катись отсюда! – Она изрыгнула поток грязных ругательств. – Катись, и чтобы я никогда больше тебя не видела!
Она замахнулась, но не ударила. Я молча положила ей на колени мешок с ватрушками и зашагала прочь, кусая губы, чтобы не разрыдаться.
Глава 24
Дорога до университетских ворот показалась мне бесконечной. Почему я не умею открывать порталы? Почему не могу просто переместиться в свою комнату, прореветься и успокоиться? Мне казалось, что взгляды всех обращены на меня, и сколько ни тверди себе, что на самом деле каждого из этих людей волнует лишь он сам, поверить в это не получалось. Успокоиться тоже.
«Может быть, ответ тебе не понравится, но, по крайней мере, появится хоть какая-то определенность», – сказала госпожа Кассия. Только никакой определенности не появилось, потому что ответа я так и не получила.
Или не захотела услышать его.
Дойдя до университетских ворот, я все же кое-как сумела взять себя в руки. Часы над воротами показывали, что обед уже заканчивался. Впрочем, есть я не хотела. Я снова посмотрела на часы. Ни туда, ни сюда. Слишком мало времени, чтобы успокоиться, слишком много – чтобы дойти до общежития, собрать тетради и подготовиться к новой паре.
– Лианор Орнелас? – окликнул меня мальчишка, один из тех, что сновали туда-сюда по территории университета, разнося документы и письма. Вот странность – магия изобрела водные артефакты, будильники, защиту от подслушивания и одним богам ведомо, что еще, но до сих пор не знает способа мгновенно передать сообщение от одного человека к другому.
– Да, это я.
– Вам записка от декана с приказом явиться не позже, чем за четверть часа до начала третьей пары.
Отлично. Вот и убью время. И неважно, что ничего хорошего встреча с деканом обещать не может. Настроение у меня и так никудышное, испортить его уже ничего не способно. И времени как раз столько, чтобы хорошим шагом дойти до общежития, взять тетради и добраться до корпуса боевиков.
Я не стала гадать, что могло понадобиться от меня декану. Разум и без того был взбаламучен событиями дня. Но, видимо, богам оказалось мало тех встрясок, что они устроили сегодня. Вероятно, чтобы добить меня окончательно, на скамейке у развилки аллей сидел Родерик, а рядом с ним маячили рыжие патлы Корделии.
Родерик
В университет он вернулся к обеду, но в столовой Нори не появилась. Близнецы сказали, что она отправилась повидать кого-то в городе. Родерик совершенно точно знал, что знакомых в городе у нее нет, разве что в приюте. Вспомнив о приюте, он успокоился – можно было ожидать, что Лианор захочет встретиться с людьми, с которыми росла. Ничего, поговорят перед парой или вечером.
На вахте общежития его ждал пухлый конверт с отчетом Даррена. Быстро работает. Внутри оказалась запись беседы с лавочником. Корделия не поленилась отойти на пару кварталов от университета, чтобы купить яд, но ей это не помогло. Все как они с Даром и предполагали: чтобы вывести веснушки, бедная девушка была готова на любые жертвы, и умываться мышьяком в том числе, а в косметическую лавку не пошла, потому что там тот же мышьяк в два раза дороже, а какая разница, если наружно?
Кроме отчета и чека, от суммы в котором Родерик восхищенно хмыкнул – знает себе цену! – лежала еще утренняя газета, свернутая так, чтобы в глаза в первую очередь бросался раздел светской хроники. Родерик хмыкнул снова. Да, услуги Дара стоили заявленного; ему самому бы в голову не пришло просматривать утренние газеты. Он прихватил сумку с тетрадями и направился на центральную аллею. Устроился на скамейке там, откуда расходились дороги ко всем корпусам, и миновать которую по дороге из общежития было невозможно, и начал ждать.
Корделию он заметил издалека. Когда она приблизилась, вырос на дороге, с легким поклоном поздоровался.
– Поговорим?
Теперь, когда Нори была на свободе и невредима, гнев его утих, и даже Сайфер помалкивал, видимо, поняв, что отгрызание голов откладывается на неопределенный срок. Но все же эту историю следовало завершить, и завершить так, чтобы ни у кого не осталось сомнений – зло наказано, и любой, кто попытается навредить Нори, получит по заслугам.
Бенедикт уже шарахается от собственной тени. Корделия тверже. Впрочем, и она выглядела неважно – густой слой пудры не скрывал синяки под глазами от недосыпа, да и искусно наложенные румяна лишь подчеркивали бледность.
– Слушаю, – кивнула она.
Родерик жестом пригласил ее сесть, сам опустился на скамейку рядом.
– Вот это, – он протянул ей листы. – Копия записанной беседы с лавочником, у которого ты покупала мышьяк.
– Какой же ты подлец… – прошипела Корделия.
«Это не мы пытались отправить на каторгу ни в чем не повинную девочку!» – возмутился Сайфер.
Родерик не стал пререкаться. Пусть обзывается как хочет.
– Я представлю эти записи на комиссии по этике. Сама понимаешь, если ты начнешь говорить, будто собиралась умываться мышьяком, сделаешь только хуже. Банальная петрушка с лимонным соком и немного магии безопасней и куда эффективней. Уверен, именно этим лосьоном ты и пользуешься.
Корделия бросила на него полный ненависти взгляд.
– Это все?
Она попыталась встать, но Родерик, опередив ее, положил ей на колени свернутую газету.
«Барон Хардинг и баронесса Вудруф объявили о расторжении помолвки», – гласил заголовок. Небольшой, один среди множества сообщений о помолвках, свадьбах, рождениях и смертях. Однако Корделия разглядела его и переменилась в лице. Родерик готов был поспорить – баронесса Вудруф понятия не имела о том, что они с женихом «выявили непримиримые противоречия во взглядах на семейную жизнь» и «намереваются остаться добрыми друзьями». Жених наверняка написал ей, но дошло ли письмо, и, если дошло, успела ли Корделия его прочесть?
Родерик отвел от нее взгляд лишь на миг. Ровно для того, чтобы увидеть, как Лианор, шагавшая по аллее, остановилась, точно налетев на стену, а потом решительно свернула в кусты.
Первым его порывом было – броситься следом, догнать, объясниться. Несмотря на разделявшее их расстояние, эмоции Нори обожгли его. Было совершенно очевидно, что она едва сдерживает слезы.
Нет. Сперва нужно закончить с этим делом. Даже если он не успеет поговорить с Лианор до пары, оба они никуда не денутся из этого университета, и время для объяснений еще будет. Тем более, что Родерик сам прекрасно понимал: он обидел Нори, удрав от нее порталом, и готов был извиняться столько, сколько нужно.
Только бы она не накрутила себя еще сильнее. Ну почему вроде бы разумная и здравомыслящая девушка творит редкие глупости, поддавшись эмоциям! Почему он сам не далее как сегодня, поддавшись эмоциям, сотворил редкую глупость!
На самом деле Родерик знал ответ и как целитель, и как наследник престола, но сейчас было совершенно не ко времени вспоминать нейрофизиологию.
«Могу я напомнить», – съехидничал Сайфер.
«На экзамене напомнишь».
А забавно, если он получил вместе с драконом живую шпаргалку.
«Не боишься, что неправильно подскажу? Чтобы собственным умом жил и на чужой не полагался?»
Он отогнал неуместные мысли, снова обернулся к Корделии.
– Уезжай, – сказал он. – Тебе больше нечего делать в столице. В твоих интересах не доводить дело до комиссии по этике. Если она все же соберется, ты навсегда окажешься без диплома и с пятном на репутации.
По лицу Корделии было видно, что она это прекрасно понимает.
– Скажи мне только одно. – Она встала, и Родерик поднялся вслед за ней. – Чем эта девка с боевого лучше меня?
– Я не якшаюсь с девками, Корделия.
– Надеюсь, ей ты так же перевернешь всю жизнь, как и мне.
Он отвесил церемонный поклон и двинулся к корпусу боевиков.
Лианор всегда старалась прийти загодя, так что будет время поговорить. Тем более, что не так уж много времени нужно, чтобы сказать: «Прости, я был неправ».
И в самом деле, до пары оставалось еще полчаса, когда Родерик заметил на аллее знакомую фигурку.
Увидев его, Нори замедлила шаг. Для человеческих глаз она была слишком далеко, чтобы разглядеть выражение лица, но дракон видел и покрасневшие веки, и припухший нос…
«Только не говори, будто она плакала из-за меня!» – взмолился Родерик.
«Не знаю. Но ей очень-очень грустно».
… и то, как завидев его она заметалась, да вот беда, некуда было сбежать в этот раз. Да даже если бы и было куда, Родерик не позволил бы ей.
Но Нори и не собиралась бежать. Вздернула подбородок, выпрямила плечи и двинулась вперед.
– Я скучал.
Родерик взял ее ладошки в свои. Нори глянула снизу вверх, губы ее дрогнули – то ли в улыбке, то от того, что она собралась расплакаться. И безо всякого дракона Родерик видел, что она одновременно и рада его видеть, и сердится, и расстроена.
Нори отстранилась, и он не стал ее удерживать.
– Я обидел тебя. Прости меня, пожалуйста. Я растерялся и сглупил.
Она ойкнула, растерянно глядя на него снизу вверх. Похоже, девушка не привыкла, чтобы перед ней извинялись.
Правду говоря, Родерик тоже не привык извиняться, но куда теперь деваться, если в самом деле сглупил и обидел.
– Сядем? – Он мотнул головой в сторону скамейки.
Лианор
Я растерялась. Не знаю, чего я ждала на самом деле – оправданий или ответных претензий – но это «Прости меня, пожалуйста», сказанное безо всяких уверток, почему-то потрясло до глубины души. Родерик снова взял меня за руку, повлек к скамейке. Я опомнилась.
– Я… меня декан ждет, – пролепетала я, чувствуя себя ужасно неловко.
Звучало это так, будто я ищу повод продемонстрировать пренебрежение.
Но Родерик не обиделся.
– Что-то случилось? – встревожился он.
– Не знаю. У ворот ждал посыльный с запиской, мне велено явиться не позже, чем за четверть часа…
Родерик вынул из кармана часы.
– Сейчас полчаса. У нас есть пятнадцать минут, если, конечно…
Я заглянула в серьезные глаза. Как у него это выходит – совершенно не хочется на него обижаться!
– Ты не обидел меня. Хотя… – Я покачала головой. – Зачем я вру. Мне показалось, будто ты сбежал от меня, и это задело, конечно.
Шум листьев вокруг нас исчез, и перестали доноситься голоса студентов с аллеи.
– Сбежал, – кивнул Родерик. – Глупо. Я не хотел, чтобы знали, что я бываю во дворце, не ожидал вас там увидеть, растерялся и… – Он развел руками. – Я не хотел обидеть тебя.
– Но почему?
Он отвел взгляд. Оперся руками о колени, на миг ссутулившись. Снова поднял голову.
– У меня нет титула, и это правда. Правда и то, что я из богатой и знатной семьи. В шестнадцать лет я поступил наперекор воле родителей. Не спрашивай, я не могу, да и не хочу об этом рассказывать. Я ни о чем не жалею, но титула у меня больше нет.
– Они отреклись от тебя? – ахнула я.
– Нет. Я по-прежнему люблю их и они – меня. Но в нашей семье так сложилось, что наследовать сын может только при выполнении определенного условия. И после того, что я сделал, это условия стало невыполнимым.
Я кивнула, хотя ничего не понимала, кроме того, что Родерик не хочет рассказать всего, но и врать, судя по всему, не хочет. Он снова посмотрел мне в глаза – прямо и открыто.
Не хочет рассказать всего…
– Ты женился без их согласия или заделал внебрачного ребенка?
– Что? – На его лице отразилось неподдельное изумление. – Нет! О боги, конечно нет…
Родерик расхохотался, так весело и заразительно, что я не выдержала, тоже захихикала. Успокоившись, он снова взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза.
– Нори, я никогда не был женат, у меня нет детей, и я люблю тебя.
Я зарделась под его взглядом, а он продолжал.
– Я бываю во дворце, чтобы увидеться с родственниками и старыми друзьями, которые остались моими друзьями вопреки всему. Но мне неприятно вспоминать о том случае, неприятно рассказывать, отвечать на вопросы – а вопросы бы наверняка появились – или не отвечать и изворачиваться. Настолько неприятно, что я испугался, увидев там тебя. И, испугавшись, выбрал худший из всех возможных вариантов. Не сердись на меня.
