Текст книги ""Фантастика 2024-94". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Наталья Шнейдер

44

– Не я, – снова улыбнулся он. – Мне помогли. Сперва госпожа Бертэн, потом господин Орвис…

Вчерашний старик, который застал нас за танцами и обещал поставить Родерику зачет раньше срока.

– Ты рассказал ему… все? – смутилась я.

– Зачем? Просто спросил, правильно ли я рассчитал взаимодействие иллюзии с другими объектами. – Он поправил оборку на моей юбке, и та разгладилась, как настоящая. – Он немного тщеславен и любит, когда студенты обращаются к нему за помощью. Так что перепроверил расчеты и усилил заклинание так, чтобы иллюзия была устойчивей. Первокурсники ее не развеют, сколько бы ни старались. И, скорее всего, не заметят – в зале будет слишком много магии: украшения, артефакты на преподавателях и студентах, свет…

– Может, и в самом деле не заметят, – улыбнулась я, крутя ногой так и этак. У меня отродясь не водилось шелковых чулок. Только хлопковые. Я поддернула юбку выше – под коленкой чулок перехватывала подвязка. Не обычная веревка, как у меня, а вышитая лента.

Но…

– Как? – спросила я. – Я же не…

Уж ноги я ему точно не показывала. Да и в платье с вырезом не появлялась. Но линия шеи и плеч тоже была моя – то, что я привыкла видеть в зеркале, как и нога. Или просто иллюзия платья включает и туфли, и чулки?

Опомнившись, я разжала пальцы, выпуская юбку, снова укрывая ноги. Повернулась к нему, не зная, что сказать. Сама задрала юбку чуть ли не до колен, позорище какое!

Взгляд Родерика, казалось, потемнел, а выражение лица я вовсе не могла прочитать.

– Поздно прятаться, и краснеть тоже поздно. – Он шагнул ближе, обнимая меня за талию, склонился к уху. – Я и без того успел увидеть достаточно. Когда рубашка прилипает к твоей спине после бега. Когда ты наклоняешься….

Кажется, мои пылающие щеки сейчас осветят беседку и, прорвав купол темноты, зальют алым сиянием парк.

– Или задирается штанина, показывая щиколотку. Когда ветер распахивает воротник, открывая… – Он скользнул пальцами вдоль моей шеи, забравшись за ворот к краю выреза платья, и от этого прикосновения по коже пробежали мурашки. – Или когда он пробирается сюда… – Его рука легла мне на грудь. – Заставляя меня умирать от зависти.

«Когда им всем это надо – заливаются соловьем», – прозвучал в голове голос Селии. И Родерик тоже… Ну а чего я хочу, он же мужчина!

Надо было отступить, поставить его на место парой резких слов. Может быть, и вовсе влепить пощечину, выдернуть из лацкана булавку и гордо удалиться.

Я не сделала ничего. Просто разрыдалась.

Кажется, если бы я его ударила, он остался бы спокойней. А так его отнесло от меня на несколько шагов.

– Нори?..

Родерик

Его обожгло такой горечью и отчаянием, что Родерик отшатнулся прежде, чем успел опомниться. А Нори расплакалась. Горько и безутешно, словно он у нее на глазах придушил котенка или сотворил еще что-то совершенно непростительное.

И уж точно этим непростительным не могла быть его рука на ее груди. К тварям всех хрупких и беззащитных! Эта девушка никогда не боялась выразить свое недовольство ясно и доходчиво – в конце концов, что может быть доходчивей прицельного удара ниже пояса?

Он застыл истуканом, а она захлебывалась слезами, хватала ртом воздух, заходясь в рыданиях.

Родерик осторожно коснулся ее плеча, но Нори словно бы не заметила. Он взял ее за локоть – вовремя, девушка начала оседать, пытаясь свернуться в комок. Он подхватил ее на руки, опустился на скамейку, пристроив на коленях.

– Не… надо… Уйди, – выдавила она.

Но он не мог, просто не мог уйти, оставив ее в таком состоянии, даже если – особенно если – он сам стал его причиной.

К отчаянию, страху и боли прибавился стыд.

– Уйди, – снова всхлипнула она и, вопреки собственным словам, ткнулась лицом в его грудь, вцепилась в лацканы кителя, прижимаясь всем телом. – Не смотри на…

Кажется, она старалась сдержать слезы, загнать их внутрь, но ничего не получалось.

– Не уйду, – негромко, но твердо сказал он. – Пока не пойму, что с тобой.

– Ни… чего. Все… в…

Ага, все в порядке. Настолько в порядке, что он сам вот-вот завоет вслед за ней.

– Плачь, – шепнул он. – Что бы там ни случилось, проревешься – станет легче.

Нори затрясла головой, по-прежнему не отрываясь от него.

– Плачь, – повторил он, качнулся, баюкая ее.

Она плакала и плакала, но горе и ужас, что захлестывали Нори, начали таять, и Родерик тихонько покачивал ее в объятьях, точно ребенка, и ждал – ведь что бы там ни случилось, невозможно плакать бесконечно.

И в самом деле, рыдания сменились тихими всхлипами, а потом рванулись слова. Сбивчивые, отрывистые. Нори словно выплескивала их, не думая о смысле, по нескольку раз повторяя одно и то же.

Родерик слушал, продолжая крепко ее обнимать, обмирая от ужаса и жалости. Да кто угодно рыдал бы на ее месте! А Нори – девчонка совсем, видела ли она хоть одну смерть?

И, пропади оно все пропадом, он, балбес, не мог выбрать менее подходящего момента, чтобы полезть к ней с откровенными ласками!

Она наконец перестала всхлипывать, но по-прежнему прижималась к нему, дрожа всем телом.

Родерик вытащил из кармана носовой платок, начал осторожно промокать ей лицо.

Нори отобрала тряпицу, и он обрадовался этому – значит, приходит в себя. Той смеси эмоций, что была поначалу, он больше не ощущал, но поди пойми, успокоилась она, или он просто перестал их воспринимать.

– А я хотела вышить тебе платок, – сказала Нори, расправляя ткань. Голос ее звучал хрипло, и слова то и дело прерывались длинными неровными вздохами. – Но твой лучше. Батист, а у меня лен… Осталось от рубашки…

– Глупышка. – Он обнял ее, коснулся губами волос. – Из твоих рук – хоть из мешковины.

Она тихонько хихикнула. Снова вздохнула. Чуть отстранившись, скомкала платок в руках, затеребила его, не поднимая глаз.

– Прости меня, пожалуйста. Я тебя напугала и обидела… Мне так стыдно…

Родерик накрыл пальцами ее губы, мокрые от слез. Хотелось взять ее лицо в ладони, зацеловать, пока она не начнет улыбаться. Но он только покачал головой.

– Тебе надо гордиться собой.

Она затрясла головой, но пальцы по-прежнему лежали на ее губах, не давая говорить.

– На твоем месте половина барышень свалилась бы в обморок, большинство оставшихся стояли бы и вопили…

Она отняла его руку от своего лица, но не отпустила. Вцепилась в запястье так, словно он один мог ее удержать.

– Я и вопила.

– Но не стояла. Ты пережгла веревку. Освободила шею. Там, где растерялся бы кто угодно, ты действовала, – очень серьезно сказал он.

– Правда? – выдохнула она, глядя на него так, словно от его слов зависела вся ее дальнейшая жизнь.

– Правда, – улыбнулся Родерик, поднося к губам ее ладошку. – Ты потрясающая, Нори.

Она зарделась, опустила взгляд.

– Ты спасла человеку жизнь, не каждому удается такое, – продолжал он. – И после всего, что случилось, слезы – не грех.

– Не я спасла. – Она снова затеребила платок. – Я только пережгла веревку, а потом… Корделия и еще одна девушка.

Родерик вздохнул про себя. Как ни занят он был сегодня, нашлось кому доложить и про скандал в столовой, и про обнаглевших парней с его факультета. С парнями он потолковал по-свойски, пообещав, что, если Нори по какому-то недоразумению оставит их мужское достоинство нетронутым, он, Родерик, это исправит. Но что делать с женским языком? Тем более что доказательств не было. Могло ведь случиться и так, что Нори просто нашла крайнюю…

– Мне так стыдно, – в который раз повторила она. – Я считала ее… А она… Прости, последнее дело – лить грязь на соперницу, ведь вы…

– Она тебе не соперница, – сказал Родерик, приподнял подбородок Нори, поцеловал соленые губы.

Она ответила, потянулась навстречу, обвивая руками его шею, и теплая нежность наполнила его.

– А она бросилась помогать, – продолжала Нори, когда они наконец разорвали поцелуй. – Когда я стояла и не знала, что делать.

Похоже, ей все еще надо было выговориться.

– Корделия – целитель, ее этому учили. – Родерик не стал говорить, что не бывает беспросветных злодеев и безгрешных агнцев. Последнее дело, как выразилась Нори, лить грязь на свою бывшую, ведь, в конце концов, он сам когда-то выбрал эту девушку. Но, отдавая дань ее уму и решительности – в конце концов, и среди студентов-целителей многие бы растерялись, впервые столкнувшись с подобным, – Родерик знал и о недостатках. И он в самом деле не удивился бы, если бы подтвердилось, что грязные слухи распускала именно она.

Впрочем, об этом действительно не стоило сейчас говорить. Да и думать тоже.

– И ты не стояла. Ты сделала все, что могла, и сделала правильно, – в который раз повторил он – впрочем, он готов был повторять это столько раз, сколько нужно было Нори, чтобы успокоиться.

– А меня научишь? – спросила она.

– У нас же основы первой помощи, – улыбнулся он, легонько целуя ее в лоб. – Научу, только не в этот раз. На следующем занятии по плану остановка кровотечений и переломы. Все-таки это случается чаще, чем…

– И хвала богам! – перебила его Нори. – Она будет жить?

– Не знаю, – признался он, мысленно перебирая варианты течения постстрангуляционной болезни. Еще и выкидыш, и неизбежное кровотечение… – Меня там не было, чтобы оценить состояние Джейн и что-то спрогнозировать. Но Агнес – очень хороший целитель. Она сделает все, что в человеческих силах, и немного больше.

– Хорошо… – сказала Нори. – Я буду молиться за нее. За них обеих, Джейн и Агнес, чтобы боги помогли им обеим.

– Если хочешь, я узнаю для тебя, как она, – сказал Родерик. – Не в подробностях, тайна целителя есть тайна целителя. Просто – идет ли на поправку.

Он тут же мысленно прикусил себе язык. Идет ли на поправку – а если нет? Нори расстроится…

И что несчастная девчонка будет делать потом? С Чарли-то как с гуся вода, а ей еще год учиться. И Стелла, староста бытовиков, как на грех, строгих правил. Надо поговорить с ней, чтобы не шпыняла Джейн. Напомнить о милосердии и прочих высоких вещах. Посоветоваться с Кассией, как лучше построить разговор…

– А правда, что раньше неудачливых самоубийц вешали? – спросила вдруг Нори.

– Правда, – кивнул Родерик прежде, чем удивился. – Откуда ты знаешь?

Она-то точно не изучала ни законы, ни как они менялись от века к веку и от императора к императору.

– Не помню, где-то читала. Я много читала. – Она неуверенно улыбнулась и тут же сникла. – Хотя, наверное, для тебя это совсем не много, а просто смешно.

– Не смешно, – заверил он, пристраивая ее голову у себя на плече. – Ты умница, Нори, и ты далеко пойдешь.

– Думаешь? – спросила она, и столько надежды было в ее голосе, что Родерик не стал добавлять назидательное «если не сдашься».

– Знаю, – сказал он. – И не стесняйся обращаться ко мне за помощью, если что.

– Ты и так… Ты замечательный, Рик. – Она ойкнула, встревоженно заглянула ему в лицо. – Можно?

– Мне нравится, – улыбнулся он, крепче обнимая девушку и снова пристраивая ее голову к себе на плечо.

– Рик, – повторила она. Поерзала, обвила его руками за шею и замерла так.

Он гладил ее по голове, по худенькой спине, вслушиваясь в дыхание, пока оно не стало размеренным и ровным.

Его бы воля – сидел бы так до утра. Но в кармане едва слышно пиликнул артефакт, напоминая, что нужно возвращать Нори в общежитие. После такой встряски ей нужно выспаться.

– Нори. – Он осторожно потормошил ее. Девушка вскинулась, сонно моргая.

– Ой, извини. Совсем разморило…

Родерик улыбнулся.

– Немудрено после такого бурного вечера. Пойдем-ка домой. – Но вместо того, чтобы ссадить Нори с колен, Родерик взял в ладони ее лицо, поцеловал ресницы, кончик носа, губы – и оторваться от них получилось не сразу. – Убирай иллюзию, и пойдем, – сказал он наконец. – Тебе надо хорошенько отдохнуть.

Она кивнула, плотнее запахнула полы кителя. Родерик обнял ее за плечи.

– Завтра увидимся. Будет новый день, – шепнул он. – А потом еще много-много дней…

45

Лианор

Может, этих дней и казалось много, но они понеслись со скоростью сорвавшейся с привязи лошади, и мне постоянно не хватало времени.

Лекции и практические занятия. Пока к названию каждого предмета прилагались «основы» – магических защит и магического восприятия, иллюзий и маскировки, бытовой магии, принципов действия боевых групп и логистики… Мне в жизни не пришло бы в голову, что магия настолько многогранна и разнообразна. Или что основы принципов действия боевых групп преподают, по крайней мере поначалу, не в учебном классе, а на полигоне. На той самой полосе препятствий, которой стращал нас Родерик на своем первом занятии.

Проходя ее, пока мы вовсе обходились без магии. Возможно, первому курсу пока показали не все подвохи полосы препятствий, но и без магических помех, в первый раз добравшись до ее конца, я просто свалилась на землю, как была – мокрая, в грязи и поту. И это при том, что парни помогали мне как могли, где-то подсаживая, где-то подтягивая. Впрочем, и я помогала им – там, где приходилось протискиваться в узкие щели или подныривать под препятствие, чтобы обнаружить с другой стороны щеколду, открывающую проход, или канат, который можно перекинуть остальным.

В первый раз до конца полосы препятствий дошли лишь команды, где сообразили поддерживать друг друга, – и только тогда я поняла, почему нас выпустил на нее именно преподаватель основ принципов действий боевых групп, а не, скажем, Этельмер, который по-прежнему начинал каждое утро с команды «раздеться», несмотря на то что по утрам становилось все холоднее.

Были в расписании и такие простые для большинства студентов предметы, как верховая езда и фехтование. Для большинства, но не для меня. Зак с Зеном, впрочем, тоже ругались, когда про себя, а когда вслух вопрошая небеса, зачем учиться танцам с зубочисткой-переростком, если можно просто взять дубину и отходить обидчика как следует.

После лекций и практики, перед отработкой, я ловила каждую минуту, чтобы позаниматься, потому что мои вечера по-прежнему занимал Рик. Иногда он оказывался рядом со мной и в библиотеке, но обычно мы виделись только в столовой и по вечерам, на неизменном танцевальном уроке, от которого я не отказалась бы ни за что на свете. Вальс сменила кадриль – совсем не такая, к какой я привыкла, и переучивать фигуры было куда сложнее, чем усваивать их с нуля. Мы начали разбирать маривский танец, но почти сразу стало ясно, что с ним я не справлюсь – по крайней мере сейчас. Зато «шаги» и галоп, как и предрекал Родерик, оказались простыми.

Каждый раз я возвращалась домой с колотящимся сердцем, встрепанными волосами и губами, горящими от поцелуев. Оливия старательно делала вид, что не замечает этого, а может быть, и вправду не замечала. Все вечера она проводила, стоя над своей конторкой, усердно зубря.

– Это невыносимо, – пожаловалась как-то она. – Я привыкла понимать, а не учить, но анатомию невозможно понять, ее надо только затвердить, как попугаю!

Я могла ей только посочувствовать, потому что и у меня хватало предметов, которые невозможно было понять – только затвердить, вколотить в память тела, в «наработанные нейронные связи», как выразился однажды Родерик. Он обещал мне, что после танцев – после вечера посвящения – мы займемся фехтованием, но, признаться, танцевать мне нравилось больше, чем перспектива тыкать друг в друга затупленными железками.

На следующий день после происшествия в сушильне я обнаружила в нашей комнате Корделию, мило беседующую с моей соседкой. Я не стала ничего говорить – в конце концов, Оливия с ней не ссорилась, она не обязана рвать общение с людьми, которые мне неприятны.

Вежливо поздоровавшись, как и полагается хозяйке, я собиралась попросить у Оливии артефакт с куполом тишины и темноты, чтобы, отгородившись ото всех, еще немного позаниматься перед сном, но Корделия меня опередила.

– Я пришла мириться. – Она обворожительно улыбнулась. – Я думала, ты просто обычная охотница на знатных парней, а ты нормальная. Если бы ты не вынула Джейн из петли, мы с Беатрис могли бы и не успеть.

Вот, значит, как звали вторую. Беатрис. Хотя да, госпожа Агнес же называла ее по имени – а я вспомнила об этом только сейчас…

– Мир? – Корделия снова улыбнулась.

Я заколебалась. Оставлять за спиной врага не хотелось. И у меня не было доказательств, что это она испортила мое белье. Может, и в самом деле Бенедикт, как считала Дейзи. Растерянно глянула на Оливию – вдруг она подскажет, что делать, даром что я прекрасно понимала: решать нужно самой. Лицо соседки осталось непроницаемым.

– Простите, что вмешиваюсь, но раз уж этот разговор вы завели при мне – кто испортил белье Лианор? – спросила вдруг она.

– Мне очень стыдно, – потупилась Корделия. – Я виновата. Но у меня есть отрез хорошего ситца, как раз на две рубахи, и лента кружевного шитья.

– Вряд ли у Лианор будет время шить, – снова вмешалась Оливия прежде, чем я успела рот раскрыть.

– Ты не дала мне договорить, – сказала Корделия. – Я сейчас сбегаю за корзинкой с рукоделием, снимем мерки, и я сошью. Даже если уже есть замена испорченному, лишними не будут. Родерик жаловался, что приходится переодеваться по три раза на дню: то физподготовка, то полоса препятствий…

Я скрипнула зубами при упоминании Родерика, но Корделия переводила взгляд с меня на Оливию с таким невинным лицом, что я устыдилась. Вечно я во всем вижу подвох!

– А у тебя будет время шить? Я не успеваю голову от учебников поднять, – не унималась Оливия.

– Я на последнем курсе. Уже ничего нового, только систематизируем уже изученное.

На лице Оливии промелькнуло что-то вроде зависти.

– И практика, конечно, – продолжала Корделия. – Снова повернулась ко мне. – Лианор, мне в самом деле очень хочется уладить дело миром. Я вела себя не лучшим образом и сейчас хотела бы это исправить. Ты не против?

– Мир, – согласилась я, мысленно обзывая себя подозрительной злючкой.

В конце концов, что-то ведь Родерик в ней находил, может, не так уж она и плоха? Не каждая придет мириться первой.

– Тогда я сейчас вернусь. – Корделия подхватилась со стула и вдруг остановилась в дверях. – Оливия, у меня лежит коробка со скелетом. Могу одолжить до конца года.

Я невольно бросила взгляд на конторку, где лежал раскрытым здоровенный том. На всю страницу была нарисована кость, которую, окажись она настоящей, наверное, можно было бы использовать как дубинку. От нарисованной кости во все стороны отходили тонкие линии с подписями. Я попыталась вчитаться и тут же бросила это дело.

– И череп разбирается, – добавила Корделия. – До последней косточки.

– Если он тебе в самом деле не нужен, то буду очень признательна, – сказала Оливия.

– Только место занимает. – Корделия выпорхнула из комнаты.

Мы с Оливией переглянулись. Мы не особо сблизились за десяток дней. Не было времени. Она все вечера проводила над учебниками и конспектами, а я – то на отработке, то с Риком. Поэтому я удержала рвущееся с языка «надеюсь, я об этом не пожалею».

Оливия едва заметно улыбнулась.

– Я плохо знакома с баронессой Вудруф, но о ней отзываются как о барышне доброй, хоть и взбалмошной. Если ты спрашиваешь моего мнения… – Она выдержала паузу, пока я не кивнула. – Возможно, она успела пожалеть о том, что натворила.

– Спасибо, – кивнула я.

В конце концов, разве я сама порой сгоряча не делала того, о чем потом жалела? А помириться не означает стать близкими подругами.

– Но довольно забавно ощущать себя предметом, – продолжала Оливия.

– То есть? – не поняла я.

– Что Корделия со скелетом, что тот молодой человек с артефактами, которого ты от меня скрываешь…

Не то чтобы специально скрываю, но, да, я почему-то чувствовала неловкость при мысли о том, что они знакомы. Но неужели до нее еще не дошли сплетни? Или она ими не интересуется?

– …дарят мне что-то, не чтобы порадовать именно меня, а потому что я – твоя соседка. Вдвойне забавно, что ты – прости, но факты остаются фактами – простолюдинка.

Она улыбнулась и покачала головой скорее озадаченно, чем возмущенно.

– Я привыкла, что через меня пытаются подлизаться к отцу или набиваются в подруги матери.

«К тебе будут набиваться в друзья, потому что ты можешь быть полезен», – вспомнила я как-то сказанное Родериком. Оказывается, есть свои плюсы в том, чтобы быть никем. Уж ко мне-то точно не будут набиваться в друзья только потому, что я могу быть полезна, или чтобы втереться к кому-то в доверие.

Оливия между тем продолжала:

– Было бы понятно, если бы к графине пытались втереться в ближний круг через соседку из простых. Но… Ты в самом деле выдающаяся личность.

– Скажешь тоже, – буркнула я, не зная, обижаться или смущаться.

– Если я тебя обидела… – Вот теперь Оливия выглядела явно встревоженной, и я поспешила ее успокоить:

– Совершенно не обидела. Озадачила. Я не считаю себя выдающейся и помню, кто я…

Влетевшая Корделия прервала наш разговор. На одном локте у нее болтался мешочек, расшитый бисером и кружевом, во второй она держала сундучок, судя по всему, довольно увесистый.

– Вот. – Она с явным облегчением вручила сундучок Оливии и обернулась ко мне. – Вставай ровно.

Но я с любопытством уставилась на Оливию. Та с видимым усилием водрузила сундучок на край конторки, открыла крышку и извлекла череп. Самый натуральный череп, белый, с зубами!

– Погоди, так он что, настоящий? – вырвалось у меня.

– Настоящий. – Оливия бережно примостила череп поверх раскрытого учебника и достала еще одну кость.

– И мы будем спать в одной комнате с настоящим человеческим скелетом? – все еще пыталась переварить новость я.

– Это всего лишь кости, – фыркнула Корделия. – Вываренные, обезжиренные и высушенные. Он не схватит тебя за горло ночью. – Говоря так, она протянула ко мне руки, шевеля пальцами, и я попятилась, с трудом удержавшись, чтобы не стукнуть ее.

– Корделия права, – кивнула Оливия. – Это просто кости. Тебя бы не смутила, скажем, куриная кость под кроватью?

– Смутила бы, она завоняется и тараканов соберет.

– Эти не завоняются.

– Но они человеческие!

– Подумать только, насколько нежные, оказывается, боевики, – фыркнула Корделия и тут же сменила тон: – Лианор, среди нас нет некромантов, чтобы разупокоить скелет. Кости – это просто кости. Они четыре года стояли у меня под кроватью, и ничего.

Я вздохнула. Они были правы, а я просто дурочка.

– Если тебе так будет спокойней, я стану на ночь запирать ящик магией, – сказала Оливия.

– Наверное, мне просто надо привыкнуть, – выдавила я. Мысль о том. что под кроватью соседки будут лежать самые настоящие человеческие кости, вызывала какой-то суеверный страх. Я натянуто улыбнулась. – Привыкну. В конце концов, я боевик.

– Привыкнешь, конечно, – прощебетала Корделия и подступила ко мне с мерной лентой.

Через несколько дней она забежала с примеркой, а готовые рубашки принесла в вечер посвящения.

Когда она постучалась в комнату, я помогала Оливии справиться со шнуровкой корсета. Обычно она носила не слишком тугие, лишь обозначавшие фигуру, такие, которые можно было надеть самостоятельно, но бальное платье требовало и особого белья.

– Вижу, что я не вовремя, – прощебетала Корделия, впорхнув в дверь. – Или как раз вовремя, наденешь обновку на вечер.