Текст книги ""Фантастика 2024-158". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Андрей Земляной

 Вилим с сомнением посмотрел на вредного старикашку, затем на меня и жёстко заявил. – Потерял память али нет, а в город идти, всё равно нужно. Я уж думал, что Славуту отправлять придётся. Калистрат, отрыжка волколакская, так и орал на всю деревню. Мол, не одного, так другого сына посылай. Ряд, мол, заключён. Откуп получен. – Отец осуждающе взглянул на меня. – Дед Паткул дело говорит. Испугаться могут старейшины, коли узнают, что с тобой что–то не так. За то, что вчера сбежать пытался, спрос тока с тебя и с семьи. А как стигму оденут, со всей деревни будет. Так что, когда к людям выйдем, ты помалкивай себе знай. Только соглашайся, да головой кивай. И тебя сосед очень прошу, языком не болтать, – внушительно повернулся Вилим к старику. – Если Славуту, заберут, обоим не прощу. Мал он ещё. Не выживет в ушлёпках.

– А почему магов ушлёпками называют? – не смог я сдержать любопытства.

– А как же их называть то? – не понял отец. – Ушлёпки они и есть.

– Губами много шлёпают, когда волшбу свою поганую творят! – Паткул вновь вольготно расположился на лавке, прихватив по пути парочку сушёных грибков. – Ну и их за это тоже… того… частенько шлёпают, – старик смачно прожевал грибок и резюмировал. – Так им и надо, злыдням проклятым!

– Не пугай ты его сосед, – отмахнулся Вилим. – Оно, конечно, судьба твоя незавидная, – мне показалось или в глазах здоровяка промелькнуло сочувствие? – Крестьянствовать, оно, конечно, не в пример лучше будет. Зато в городе жить будешь, – отец задумался, чем бы ещё меня ободрить и, с сомнением, добавил: – И сытый каждый день. Служба то княжья.

– Будет он сытым, как же, – не удержался дед Паткул. – Бывал я, значитса, в Виличе в молодости. Мир, дураку, охота посмотреть было. Так там энтих ушлёпков, как свинушек недорезанных. Во все стороны так и снуют. И от дерьма очень ловко уворачиваются, – старикан прикрыл глаза и, с видимым одобрением, добавил: – Шустрые!

– Какого дерьма? – не понял я. Вилим и тот, вопросительно на старика уставился.

– От обычного, – охотно пояснил Паткул. – Его по улицам в избытке. Там даже у детишек забава такая есть, – дед заговорчески мне подмигнул. – Кто больше раз в ушлёпка дерьмом попадёт. Так, на моей памяти, больше десятка раз, ни один не попал!

– Хватит тебе стращать парнишку, сосед, – вновь поморщился отец. – Может ему повезёт в придворные маги выбиться. Кто знает?

– Это да, – с готовностью согласился дедок. – Оно, конечно! Раз в тыщу лет и корова вместо навоза лепёшками гадит! Помнится….

 Гулкий протяжный звон перебил старика на полуслове. Отец, тяжело вздохнув, поднялся с топчана и, натянув шапку, повернулся ко мне.

– Пора Вельд. Слышишь, в набат бьют. Народ обоз провожать собирают. И тебе пора в дорогу. Сам идти то сможешь?

* * *

 Было довольно прохладно. Неприятный холодный ветерок, подобно назойливому настырному воришке, лез под одежду, умело отыскивая в ней многочисленные прорехи. Я поёжился, зябко поведя плечами и, мрачно огляделся вокруг. Открывшаяся картина настроения не добавила.

 Деревенька, на окраине которой мне в настоящий момент «посчастливилось» стоять, состояла примерно из пары сотен приземистых невзрачных домишек, кривыми улочками, разбросанных в пределах небольшого, зажатого со всех сторон лесом, частокола. Дома будто жались к земле, тускло отсвечивая маленькими окнами–бойницами, в свете довольно уже высоко поднявшегося солнца. Возле каждого дома, тесно прижавшись к стенам, словно опята к трухлявому пеньку, громоздились, ещё более убогие на вид, хозяйственные пристройки. Крохотные, заросшие сорняками огороды, огороженные довольно добротным, на фоне всего остального, забором, довершали картину беспросветной нищеты, царившей вокруг.

– У! Вельда в ушлёпки ведут! Я первый увидел! Нет, я! – несколько пацанят, в забрызганных грязью рубахах до колен, сорвались с насиженных мест и понеслись прочь, отчаянно стараясь, обогнать друг друга. Не прошло и нескольких секунд, как сорванцы, продолжая что–то задорно выкрикивать, скрылись за ближайшим поворотом, только грязь во все стороны полетела.

 «Ишь и не холодно им, оглоедам», – завистливо посмотрел я им вслед, затем перевёл взгляд на тёмно–коричневую жижу, толстым слоем покрывавшую дорогу, задумчиво взглянул на собственную обувку, выданную мне отцом на выходе и, печально вздохнул.

 Мда. Здесь кирзачи нужны или резиновые, на худой конец, а не эти полулапти – полу не знаю что. Это же надо столько грязюки намешать? Будто специально со всей округи самосвалами свозили!

– Что сынок. Плохо тебе совсем? – заботливо склонился ко мне отец. – Сам идти то сможешь? Аль подсобить?

– Заморённый ты какой–то стал, Вельдушка, – встрял, с другой стороны, дед Паткул. – Видать тебе не только память отшибло, но и мозги набекрень вывернуло, – и добавил, со знанием дела. – Пустошь она такая. Она может.

 Я благоразумно промолчал. Не знаю: попал я в этот мир откуда–то ещё или изначально тут был. Главное, что никуда уже отсюда, похоже, не денусь. Хоть волком вой, а жить придётся здесь. Значит, тут, и устраиваться как–то надо. И по любому, в этой дыре, мне ничего не светит. Тут, из перспектив, только ковыряние в навозе и прочие сопутствующие этому, от зари и до заката, радости. Оно мне надо? Нет, конечно! Я уж лучше в маги подамся, раз они тут водятся. Тем более, что и выбора мне особого, похоже, не оставляют. Судьба! Одно только не понятно. Чего это местные так на магов учиться, идти не хотят? Это же, какие перспективы! Власть, могущество, богатство! А то, что не любят их, так это понятно. Боятся! Вот и отыгрываются на учениках, пока те в силу не вошли. И то не факт. Дед, сразу видно, тот ещё балабол. И соврёт, не дорого возьмёт. Вон батя не о чём таком не слышал. Глушь, тут, судя по всему, ещё та. Знаю я такие деревеньки. Живут у чёрта на куличках. По полгода никого не видят. Информации ноль. Скука смертная. Вот и выдумывают сами для себя страшилки. Всё что не укладывается в размеренный образ жизни, то всё зло и ужас. Вот и про магов насочиняли, не пойми что, со страха. Душу там потеряешь, чёрным властелином станешь. Киснут в своём болоте. Ну, ничего. Я, может, когда–нибудь и загляну сюда на минутку. Ну, когда магом стану. Потыкаю их мордами в собственное…

– Пойдём, сынок, – решительно взял меня за плечо Вилим. – Народ заждался уже. И так староста опять, как собака, брехать будет.

– Это да, – одобрительно откликнулся дед. – Стой, не стой, а от судьбы не уйдёшь, – Паткул смачно высморкался себе под ноги, сплюнул туда же и, вытерев об тулуп пальцы, подозрительно уставился на меня: – Видать согрешил ты в чём–то перед Троими, что они на тебя указали.

– Жребий то Васяткин был, – нахмурившись, возразил Вилим. – И грехи его!

– Ну, у Васятки то грехов больше чем блох у козла приблудившегося, – мелко захихикав, согласился дед. – Если бы не Калистрат, ему бы уже давно шею свернули. Нашёл ты с кем по рукам ударить, – Паткул укоризненно покачал головой. – Староста оттого и искал охотника, что на суд богов не надеялся.

– Нужда заставила, – мрачно процедил Вилим, старательно обходя очередную грязевую лужу. – Ты же сам знаешь, дядька Паткул, как мне осенью с посевами не повезло, – отец, грязно выругавшись, с силой пнул комком грязи в сторону развалившейся поперёк дороги свиньи. Та, лениво посмотрев в нашу сторону, даже не подумала покидать так полюбившуюся ей лужу. – Выбора у меня не было. Если бы ряд с Калистратом не заключил, эту зиму мы бы не пережили. Да и думка теплилась, что сторонкой беда пройдёт. Почти три десятка баллот тянули. У Вельда он чистый был, – Вилим сморщился так, как будто прожевал дольку неспелого лимона. – А у Васятки нет.

– А почему тогда меня вместо Васятки этого в маги посылают? – не вытерпев, поинтересовался я.

– И впрямь с головой у тебя беда, – покачал головой Вилим. – Как дитёнку малому всё разъяснять приходится. Ты, главное, на погостье чего–нибудь такого не спроси, – погрозил он мне пальцем. – Помалкивай, да головой кивай. Не дай Лишний и впрямь старики не отпустят.

– Обычай у нас такой, – ответил вместо отца дед Паткул, теребя жидкую бородёнку. – Когда деревне приходит срок баллот тянуть, то тянуть его обязаны все, кто во взрослую пору входит. То закон ещё со смутных веков самими богами прописан! – поднял указательный палец вверх старик. – И уклониться от его исполнения никто не может: ни крестьянин, ни торговец, ни даже сам господине князь!

 Вилим, внимательно слушавший деда, кивнул соглашаясь.

– Перед Троими все равны, – продолжал вещать дед. – За этим жрецы строго следят и никому спуску не дают! Говорят, что даже сын императора баллот как–то тянул, – выпучил Паткул глаза. – Но, – дед, выдержав паузу, вновь поднял палец вверх. – Ежели кто не хочет судьбу пытать, то может заключить ряд. Конечно, если охотника найдёт. Баллот то он потянет, но в чашу Йоки его бросать не будет, а охотнику то и передаст. Тот замест него бросит. А там уже как Трое решат, – дед пожал плечами. – Ежели баллот чёрный будет – повезло. Живи себе дальше и всё, что по ряду получил, твоим остаётся. Ну, а если белый, то всё – топай детинушка до городу, на ушлёпка, значитса, обучаться.

– Самому, что ли, идти то? – удивился я, почесав голову. – Без присмотру совсем?

– Сам ты только до ближайшей деревни дойдёшь. Там тебе шибко рады будут! – зло бросил Вилим. – Вместе с обозом пойдёшь. Отец–послушник, хоть специально будущих колдунов и не опекает, но и полонить не даст. Раз вас Трое в ушлёпки выбрали, то так тому и быть. И рушить волю богов не след. Поэтому всю дорогу держись обоза, никуда от него не отходи. Тогда и до Вилича наверняка дойдёшь. А в сторону уйдёшь – считай, пропал. Ты понял меня? – отец, взяв меня за плечи, внимательно заглянул в глаза.

– Понял, – под взглядом Велима мне стало неуютно. – От обоза не отхожу. У послушника всё время на глазах нахожусь.

– У всеблагого отца других дел и нет, как на твою грязную харю любоваться, – развеселился Паткул. – Ты лучше Силантия держись. С одной деревни чай. Может, хоть он, присмотрит за тобой! Там, правда, и с других деревенек народишко до школы идёт, но на них ты не надейся. За полполушки продадут.

– И все за обозом без присмотра идут? – удивился я. – А почему тогда никто не сбежит? Лес то рядом.

 И тут же, получив увесистый подзатыльник, пробороздил носом грязь.

– Думай, что языком мелешь! – рыкнул надо мной отец. – Кто чужой услышит, беды не оберёшься! Да и мне несладко придётся! Ты уже вдосталь побегал! Заткнись! И чтоб больше рот свой поганый не открывал! Ещё хоть слово услышу! Я тебе! … – Вилим поднял руку и выразительно сжал свой громадный кулачище.

 Поднимался я с трудом. Липкая жижа, подобно болотной трясине, отпускала неохотно, разъезжаясь под руками в разные стороны. Да и голова вновь загудела, как растревоженный пчелиный улей. Вилим, с каким–то злорадным интересом, наблюдавший за моими потугами, терпеливо дождался окончания действа. Затем, взяв меня своими лапищами, за сразу затрещавший ворот, с придыханием произнёс: – У меня ещё намедни руки чесались, когда ты своим побегом чуть и Славуту за собой не утянул. Если бы тебя сейчас на погостье не ждали, я бы тебя уму–разуму то поучил. Но ты смотри, сынок, – почти ласково, добавил он. – Если с твоей учёбой сейчас что–нибудь не сладится, то…

– Пошли уже, сосед, – прервал его на полуслове Паткул. – Если опоздаем – беда будет.

– Пошли, – согласился Вилим, разжимая кулаки. – Твоя, правда, дядька Паткул, припозднились мы.

* * *

 На погостье вышли как–то неожиданно. Вроде только что месили грязь, огибая, вплотную притиснувшись к забору, очередную огромную лужу, прошли по стиснутой меж двух палисадников довольно утоптанной тропинке и, внезапно, вышли на довольно большую площадь, почти полностью заполненную народом. Однородная серая толпа, состоящая в основном из однотипно одетых в драные тулупы баб и мужиков, отличавшихся друг от друга лишь наличием у первых на головах платков, напряжённо ждала, искоса поглядывая в сторону десятка запряжённых волами телег. Там уже вовсю суетились возницы, в последний раз проверяя сбрую, лениво переругивались стражники, поправляя сбившийся немудрёный доспех, важно вышагивал кряжистый бородатый старик, зачем–то постоянно поправляющий уложенные в телеги мешки. Рядом ошивалась стайка местной детворы, увлечённо путаясь у старших под ногами. Они–то первыми нас и заметили.

– Вельда привели! – заорал, во всё горло, вихрастый мальчуган лет пяти и тут же получил затрещину от кого–то из старших. Нас сразу обступили со всех сторон. Раздались нестройные приветствия, вопросы, взаимные поклоны. Какой–то изрядно пьяный толстяк, в сильно измызганном грязью армяке, неопределённого от грязи цвета, даже попытался преградить Вилиму путь, попутно стараясь втолковать что–то невнятное, но был, бесцеремонно отодвинут в сторону.

– Не до тебя сейчас, Аникей. Не видишь, Калистрат ждёт.

 Вилим, наконец, протиснулся сквозь толпу и встал напротив старика. Дед Паткул благоразумно затерялся в толпе. Я, молча, встал рядом, почти физически ощущая спиной десятки любопытных глаз. Сельчане и до того беседовавшие друг с другом громким полушёпотом, смолкли совсем, с интересом ожидая дальнейшего развития событий. Даже детвора, прекратив своё броуновское движение между телегами, застыла на месте, раззявив в ожидании рты. Оно и понятно. Культурная программа в этом захолустье особым разнообразием вряд ли отличается. Дни в деревне как близнецы–братья, без полулитры и не отличишь. Из всех забав, только пьянка с мордобоем, сплетни, да увеличение народонаселения по ночам. В общем, скука смертная. Неудивительно, что поглазеть на отправление обоза и двух неудачников–односельчан вся деревня набежала. Это же событие, по местным меркам, неординарное. Потом месяца два можно будет языками чесать, сочиняя по ходу дела дополнительные подробности и до хрипоты оспаривая версию какой–нибудь Клавки косоглазой.

 Первым прервал молчание Калистрат. Зло зыркнув, на насупившегося Вилима, он развернулся в мою сторону.

– Ну что, набегался выкормыш айхи?! Воля Троих тебе, значит, не указ? Всю деревню перед всеблагим отцом обгадил. У нас такого отродясь не было! Ты первый такой! А ты знаешь, сын нерюха, что сбежав, ты оскорбление Троим нанёс? И если бы тебя не поймали, отец–послушник не ток вместо тебя Славуту мог забрал, но и, в наказание, ещё раз отроков баллот тянуть заставить? Знал! – вредный старик огляделся вокруг в поисках поддержки, и, дождавшись одобрительного гула, вновь вперил взгляд на меня. – Наказать бы тебя всей общиной, да времени нет. Отец–послушник и так припозднился, – Калистрат бросил озабоченный взгляд назад. – Ничё. Трое тебя накажут. А мы опосля всем обществом с Вилимом потолкуем. Почему он своих сыновей обычаи наши уважать не учит. И учит ли он их, вообще, хоть чему–нибудь? – старик со злорадством покосился на побледневшего Вилима и сокрушенно покачал головой: – Я ведь вроде пока что тут староста, – показушно загнусавил Калистрат, – общиной на сходке выбранный. Да и до волос седых уже дожил. Ежели не по чину, то по возрасту уважения заслуживаю. Какой–там, – староста сокрушённо покачал головой. – Сначала Вилим мне поутру, всячески понося, чуть полбороды не выдрал! И за что?! За то, что я, об отроках наших, заботясь, старался их от второго баллота спасти? За то, что к ответу за провинность сынишки его призвал? За упрёк, что ряд по весне с ним заключённый, порушен оказался? – староста выдержал выразительную паузу и, ткнув пальцем на меня, с горечью продолжил: – И чего спрашивается от этого змеёныша ожидать, коль все родичи такие? Он не Троих ни чтит, ни нас стариков не уважает. Вот и сейчас, стоит, глазищами сверкает, а о вежестве и думать забыл. А уж чтоб поклонится, своему старосте уважительно, и речи нет. Видать отлежал спину то! Не гнётся совсем!

 Вокруг сдержанно рассмеялись.

– То, что спина не гнётся – дело поправимое! Размять надо хорошенько! Батогами!

– У него не только со спиной беда, но и с ногами! Вон морда, в грязи вся!

– Эт он лужу обнять решил! С бабой перепутал!

 Я, честно говоря, растерялся. Сколько времени прошло с тех пор, как я очнулся? Часа два, не больше. Мало того, что тут ещё почти ничего не понимаю, так ещё и о прошлом ничего не помню. В общем, в голове полный сумбур и каша, а тут ещё этот вредный старикашка прицепился. И что теперь делать? Ну не знаю я специфики местных взаимоотношений. И как вести себя, в данной ситуации, тоже не очень понимаю. Но, судя по поведению Вилима, качать права точно не стоит. Ведь староста, по сути, больше на него наехал. Зря он, видимо, с Калистратом поцапался. Ох, зря! Тот сразу видно: жучила прожжённый и злопамятный, к тому же. Вот как речь вывернул. Враз моего новоиспечённого батяню врагом всего села выставил. И соответственно, всех против нас настроил. Вон мужики, хоть и скалятся немудрёным шуткам, а глаза то злые. А против всего села не попрёшь. Вот и Вилим это, похоже, понимает. Набычился, кулаки то сжимает, то разжимает, а молчит. Мда. Непрост староста. Совсем не прост. Одно радует. Не против меня эта интрига направлена. Ведь я то, судя по всему, ломоть отрезанный и, без пяти минут, в сторону города катящий, а значит этой общине, будь она не ладна, уже не подчинённый. Так что лучше уж промолчу в тряпочку, дождусь этого послушника ихнего и ходу отсюда. Пусть Вилим расхлёбывает. Всё равно у меня с ним родственные отношения не сложились. Вот накостыляют ему мужики, будет знать, как руки распускать.

 Но в планы Калистрата моё молчание не входило.

– Что молчишь то, Вельдушка? – задушевно так обратился он ко мне, ну почти как к родному. – Раньше ты на язык побойчее был. Да и вообще – пошустрее. Вон как в сторону Махровой зыби почесал. На силу догнали! А может, ты и теперь сбежать замышляешь? Уже по дороге в город? – Калистрат обвёл взглядом односельчан и предложил: – Мужики, может заменим его Славутой? А то, чем Лишний не шутит, вдруг опять сбежит? Хлебнёт тогда деревня горюшка. Полным ковшиком хлебнёт!

 Я мысленно чертыхнулся. Вот гад! Ошибся я! Одного Вилима этому козлу бородатому, похоже, мало. От нарисовавшейся перспективы моментально пересохло в горле. Если меня оставят здесь – это конец! Сельчане в муку раскатают, а потом, остатки, если что–то, конечно, останется, Вилим по стенкам размажет. Недовольный гул, прокатившийся по толпе, со всей ясностью подтвердил мои предположения. Толпа сдвинулась, взяв нас в плотное кольцо. Послышались оскорбительные выкрики, предложения хорошенько проучить молокососа. Кто–то выдернул из толпы и втолкнул в круг незамеченного мною Славуту. Парнишка тут же прильнул к отцу, затравленно озираясь по сторонам. Он то, судя по всему, и заставил гиганта очнуться и вступить в бой.

– Не мели чепухи, дядька Калистрат, – резко отчеканил Вилим, прижав Славуту к себе. – Вельд, конечно, поганец ещё тот, но не дурак. Одно дело, когда он после обряда сбежал. Тоже дурость, но там хоть надежда была, в деревню какую–нито прибиться, аль в город податься. А как стигму на шею наденут, какой уж тут побег? Каждый встречный переймёт.

– По мне, так полный дурак! – высунулся, из–за спины Калистрата, рослый черноволосый парень, с нагловатыми глазами. – Умный, в Махрову зыбь, не сунется.

– Тут дядька Паткул говорит, что он в пустоши память потерял и головой совсем тронулся, – встрял в разговор пожилой мужик, в рваном треухе. – Я так думаю. Ты уж извини, сосед, – повернулся он к Велиму, – Но посылать надо Славуту. Шибко ненадёжен Вельд будет, раз мозги набекрень. Только Трое знают, что ему Лишний может нашептать!

– Что–то он и впрямь молчит больно странно, – поддакнули из–за спины. – Первый болтун на деревне был, а сейчас и слова не вытянешь.

– Может он не только умом тронулся, но и разговаривать разучился? – довольно загоготал чернявый. – Дядька Вилим, а по нужде он ещё пока сам ходит, аль у него штаны мокрые вовсе не из–за лужи?!

– Как был ты балаболом Васятка, так балаболом и помрёшь, – под дружный смех толпы, сплюнул Вилим.

– И ничего я умом не тронулся, – решился я вступить в разговор, осторожно подбирая слова. Сын старосты, сам того не желая, своей шуткой слегка разрядил обстановку и я понял, что это мой шанс. Буду и дальше молчать, точно здесь останусь. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нужно убедить этих бородачей, что я вполне адекватен и никуда сбегать, не собираюсь. – С памятью плохо – то, правда. Да то моя беда. В дороге это не помеха. И бежать я никуда не собираюсь. Стигму же оденут, – что это за стигма такая, я не представлял, но раз Вилим на неё ссылается, не грех и мне вспомнить. – Правильно батя сказал. Я себе не враг.

– Что совсем ничего не помнить? – вывалился из толпы оживившийся Аникей и, дыхнув мне в лицо сильнейшим перегаром, спросил. – А как намедни у меня баклажку вару взаймы взял, тоже не помнишь? – и повернувшись к Вилиму, требовательно заявил. – Рассчитаться бы надо, сосед!

– Вот прощелыга ушлый! Так и норовит, на дармовщинку выпить! – засмеялись из толпы.

– А кабанчика копчёного он у тебя в долг не брал случаем, Аникей? И крупы пару мешков? – развеселился народ.

– Мне тоже смешно. Да только как бы нам потом горькими слезами не умыться, – оттолкнул от меня Аникея староста. Его явно раздосадовало то, что разговор ушёл в сторону, и он решил вернуть его в нужное русло. – Опаска меня берёт, ущербному на шею стигму вешать. Сгинет по пути или к ловцам в лапы попадёт. И всё! А с кого спрос? – Калистрат выразительно посмотрел по сторонам и, подняв палец вверх, внушительно добавил: – С нас! Не считая Вилима, ещё три семьи горькими слезами умоются!

– Твоя, правда, Калистрат, – согласился со старостой худощавый высокий мужик средних лет, единственный из всей толпы, щеголявший добротным почти новым кафтаном, – у всех у нас отроки есть. Не приведи Трое, ещё кого отцы–вершители заберут.

– Ну, ваших–то с Калистратом сынков не заберут, – ехидно возразили из толпы. – Опять так же откупитесь, как староста Васятку откупил.

– А я Вельда силком Васяткин баллот кидать не принуждал, – вызверился староста. – Всё по согласию было! Я честно за это уплатил! Всё по ряду, как положено! А он, – Калистрат кивнул головой в мою сторону. – Как время пришло, долг отдавать, так сразу в бега подался! Ряд порушив!

– Мы ряд не рушим, – набычился в ответ Вилим. – Вельду баллот выпал, Вельд и пойдёт в школу мажеску! Всё, как и было сговорено!

 Я слушал начавшуюся между мужиками перепалку и лихорадочно соображал. На кону стояла моя судьба. Вот придут сейчас эти бородачи к решению, не отправлять меня на мага учится и всё. Пиши, пропало. Нужно убедить их не делать этого. Но как? Местных реалий я не знаю. Как бы ни ляпнуть чего–нибудь, себе во вред.

– Пойти то пойдёт, а вот дойдёт ли? – продолжал гнуть свою линию Калистрат. – До городу шесть дён пути будет. И стока же отцам–вершителям понадобится, чтоб сюда добраться. Вы хотите две седмицы трястись в ожидании и гадать: дошёл ли этот выкидыш Лишнего до школы или нет? Нужна ли нам эта докука, сельчане?

 Одобрительный гул выбил землю, из–под моих ног. Отчаяние стальными когтями сжало сердце.

– Да дойду я! Богом клянусь! – почти сорвался я, на безнадёжный крик.

– Эт, каким таким богом? – хитровато прищурился староста. – Уж не Лишним ли? Чем же тебе Трое не угодили?

– Так ими и клянусь! – быстро исправился я. – Как штык в городе буду!

– Заткни пасть, щенок! – рявкнул на меня новокафтанник. – Соплив ещё, в споры старших лезть! Ну, ничё! Мы тебя всем обществом поучим! И надо бы к отцу Игнатию его свести. Он быстро дознается, что у него за любовь к Лишнему!

 Несколько пар рук цепко опустились мне на плечи. Кто–то ещё и хорошую затрещину отвесил, да так, что зубы клацнули. Я затравленно оглянулся на Вилима. Вот чурбан неотёсанный! Стоит, глазами страшно вращает, а двух слов сказать не может! По всему видно, драться собрался за Славуту. Только каким бы ты здоровым не был, против толпы не попрёшь – сомнут. Да и среди мужиков, парочка не слабей Вилима смотрелась.

– Ну и что тут за галдёж такой? – резкий недовольный голос перекрыл гул толпы. В следующее мгновение, я почувствовал себя свободным. Мужики, повернувшись в сторону обоза, низко поклонились, сдёрнув, у кого были, на головах, шапки. Я поспешил поклониться тоже, бросив быстрый взгляд в сторону обоза.

 Возле телег стояли двое мужчин, закутанных в чёрные, с наброшенными на голову колпаками, балахоны. Впереди стоящий худощавый юноша, почти мальчик, с высокомерным выражением лица, оглядывал склонившеюся перед ним толпу, ожидая ответа на свой вопрос. Стоявший чуть сзади пожилой мужчина, с красным одутловатым лицом, равнодушно зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Где изгои? – не дождавшись ответа, юноша нашёл взглядом старосту. – Ты решил заставить меня ждать, борода?

– Нет, всеблагой отец, – тут же заюлил старик. – Оба здесь. Вот Силантий, сын вдовы Аристарха, – из толпы тут же вытолкнули бледного заплаканного юношу, с небольшим кожаным мешком на плече. – И Славута, сын Вилима.

 Вилим, обмякнув, разжал свои лапищи, выпуская трясущегося сына. Похоже, со жрецами, тут даже он спорить не решался. Какой–то паренёк, вынырнув из–за спины старосты, протянул Славуте точно такой же мешок. Толпа качнулась, напряжённо чего–то ожидая.

 Послушник, молча, оглянулся и пожилой протянул ему длинный белый ремешок с небольшим красным камешком посередине. Юноша повернулся к подошедшему Силантию и, брезгливо поморщившись, надел тому ремешок на шею. Камень кроваво вспыхнул, ярко заискрившись, и тут же потух, мгновенно почернев. Силантий резко дёрнулся, чуть слышно вскрикнув. Тишину прорезал плач женщины.

– Да свершится воля Троих, – скучающим голосом возвестил послушник и вновь протянул руку к пожилому.

– Да свершится воля Троих, – согласился тот, протягивая юноше второй ремешок. Настал черед Славуты и тот покорно встал на место отошедшего Силантия.

Понимая, что сейчас случится непоправимое, я в отчаянии выкрикнул: – Это нечестно! Баллот я вытянул!

 Сильный удар тут же опрокинул меня на землю. Сверху навалились, впечатывая тело в липкую грязь.

– Это что ещё за выкидыш Лишнего? – в голосе послушника проскользнули нотки интереса. Видать достала его эта нудная поездка, а тут хоть какое–то, да развлечение.

– Это другой сын селянина Вилима, отец Мефодий, – скрипучий надтреснутый голос, несомненно, принадлежал красномордому. – Баллот он вчера вытянул, да потом сразу в пустошь стрекача задал. Насилу поймали.

– В пустошь говоришь? – вскинулся молодой жрец. – А мне почто о том не сказывал? Забыл указ отца–приора?

– Что ты! Разве я мог забыть! – красномордый, судя по тону, ничуть не смутился. – Потому ещё вчера отцам–радетелям весточку послал. А тебе отец Мефодий и знать о том не след, – в голосе местного жреца проскользнула откровенная издёвка. – Ибо я простому послушнику не докладчик!

 По скулам Мефодия заходили желваки.

– Покажите мне его.

 Меня тут же рывком подняли на ноги и предъявили на обозрение послушнику. Ну вот. Сейчас он ещё на мне и свою злость сорвёт. Вон как рожу перекосило! Молодой, а уже спесивый, сверх меры.

– Экий он чумазый, – Мефодий презрительно скривил губы. – Отпустите. Пусть хоть рожу вытрет.

 Отпустили. Трясущейся рукой я попытался стереть липкую грязь с лица. Что–то вытер, что–то ещё больше размазал.

 Сволочи. Лишь бы вырваться отсюда. Я вам потом устрою.

 Послушник насмешливо фыркнул: – Точно, отец Игнатий. Похоже, этот вчерась был. Этаку рожу разве забудешь? – и, повернувшись к красномордому, с нажимом спросил. – А почему тогда мне другого подсовывают?

 Отец Игнатий, казалось, побагровел ещё больше. В его глазах блеснула еле сдерживаемая ярость. Я замер, ещё не смея верить своему счастью. Самолюбив Мефодий, очень самолюбив. И сейчас, похоже, из принципа меня решил с собой забрать. Лишь бы местному жрецу насолить!

– Общество так решило, всеблагой отец, – решился встрять в беседу Калистрат. – Он же вчера сбе…

– Кто решил? Общество? – едва не брызжа желчью, перебил Мефодий старосту. – Воля Троих уже не священна теперь? Общество, – это слово послушник буквально выплюнул, – теперь само всё решает?

 Я злорадно усмехнулся. Опростоволосился староста. Не надо было в спор между жрецами влезать! Послушник и так кипит, как котелок с закрытой крышкой, а тут ты ещё со своим обществом!

– Умом он тронулся, всеблагой отец, – всё же решился пролепетать Калистрат. – Опасаемся, что до города не дойдёт.

 Не дойдёт – значит не дойдёт, – равнодушно пожал плечами послушник, покосившись на красномордого. – На всё воля Троих.

 Чувствовалось, что на возможные проблемы деревенских ему глубоко плевать, гораздо важнее обнаглевшего Игнатия на место поставить.

– Иди сюда, чумазик, – поманил меня Мефодий пальцем.

 Я, пошатываясь, подошёл. Всё–таки хорошо мне врезали. Машинально взял протянутый Славутой мешок и склонил голову. Шею охватил ремешок и, в следующее мгновение, всё тело пронзило словно молнией. Аж зубы заныли.

– Да свершится воля Троих, – донеслось до меня приглушённо.

 Я потрясённо потряс головой. Блин. Больно–то как! Словно током долбануло! Машинально потрогал рукой обхвативший шею ошейник. Тот сидел плотно, под жёсткую грубую кожу даже палец не пролазил. Нащупал на горле камушек и тут же отдёрнул руку. Чёрт! Холодный, как лёд в Арктике! Аж пальцы обжигает. Интересно, а Арктика – это где? В этом или в том, другом мире? Ладно, не суть. Сейчас, не об этом думать надо.

 Чья–то рука, опустившись на плечо, вернула меня к действительности.

– Ты бы поторапливался, Вельдушка, – заглянул мне просительно в глаза Калистрат. – Обоз ждать не будет. Вон и тронулись уже.

 Я проводил взглядом мерно заскрипевшие колесами телеги и оглянулся на сельчан. Более трёх сотен глаз не сводили с меня тревожных взглядов.

– Ты зла на меня не держи, Вельд, – продолжил между тем староста. – Я о благе деревни пекусь. На то и выбран. И потому, Троими тебя прошу – дойди ты до города! А то ещё троих отроков Лишний заберёт. А ведь они тебе не чужие. Чай ещё без штанов вместе по улицам гоняли. Да и твоим родичам не поздоровится.

 Вот ведь, хитрец бородатый! Вроде и просит, но и пригрозить не забывает. А того и не знает, что грозить то мне особо и нечем. Не сложились у меня отношения с местными родственниками. Ну, вот совсем не сложились. И особо тёплых чувств ни к Славуте, ни, к тем более, Вилиму я не испытываю. Да и не считаю я их родными. Вообще. Чужие они мне. Так что нет у вас аргументов против Петьки Кирпича гражданин староста. Тем более, что и из юрисдикции вашей я вышел. Мелькнула мысль слегка отомстить этим бородачам напоследок. Намекнуть, что в город я не очень то и собираюсь. Места и поинтересней есть. Нет, на самом–то деле деваться мне особо и некуда, кроме как в маги учиться идти. Но они–то про это знать не могут. Вот и пускай пару седмиц плохо поспят. Это будет, моя маленькая мстя. Я обвёл взглядом лица сельчан, собираясь высказать что–нибудь в этом роде, нашёл глазами мрачного Вилима, Славуту и… увидел прильнувшую к ним Маришку. Мда. Про сестрёнку то я и забыл. А ведь ей на орехи тоже достанется. Жалко её, хоть она и болтушка страшная.