сообщить о нарушении
Текущая страница: 88 (всего у книги 131 страниц)
Девушка медленно высвободила руки. Она постепенно шла на выздоровление — Мальвину подлатали. Осталось только приобрести человеческий вид, а с остальными ранами можно смириться — они уже не так сильно болели.
— Мой отец быстро преодолевает расстояние, — произнесла она. — У него нет этой крадущейся и тихой походки. Нет такой выдержки.
Она положила руки на колени. На правой скуле был выцарапан небольшой шрам. Он пройдет со временем. Елена будет маскировать его под слоями тональника или пудры. Но сейчас он сиял тонкой алой нитью. Сейчас Елена была чем-то похоже на того, кто когда-то назвал ее врагом.
— Пожалуйста, Мэтт, — она повернула голову в его сторону. Положила здоровую руку на его лицо. — Это мой старый друг.
Он кивнул, сказал, что зайдет чуть позже и вышел.
Они остались вдвоем, они не общались друг с другом полтора… уже почти два месяца. Все, что раньше горело, уже не беспокоило. На душе было спокойно, а сердце отбивало ровный ритм, что у него, что у нее. И никаких слез, никакой неловкости или нечто похожего на напряжение. Все остыло. Ведь раскаленные до безумия пустыни остывают, когда солнце прячется за линией горизонта. Ведь после самой утомительной жары всегда наступают холода. Так сама Природа велела.
Они были не на равных. Она не могла видеть его. Она не могла прочитать эмоции во взгляде. Но могла бы разгадать их по тону голоса, если бы Деймон заговорил. Если бы он был… Впрочем неважно. Все равно ведь эта встреча — брошенная кость нежности, элементарная вежливость.
— Триумфальное возвращение.
Его голос разбил хрусталь молчания. Он осколками рассыпался к ногам. Мальвина почувствовала поцелуи холода на своих плечах и вцепилась руками в края кровати. Она почувствовала боль в ногах. Ко второй неделе пребывания в больнице она все еще чувствовала себя разбитой.
Она все еще думала, что лежит там, на асфальте.
Девушка не осмеливалась повернуть голову в сторону мужчины. Все равно она его не увидит. Все равно будет смотреть только на чернь той действительности, что ее окружает.
— Мне сказали, что у тебя временная потеря зрения…
Девушка кивнула. Она по-прежнему не ощущала ничего, что ощущала раньше в присутствии Добермана. Но даже несмотря на это, ей хотелось избежать этого общества.
Она стала правой рукой шастать по кровати, чтобы собрать раскиданные по ней ручки.
— Обещают сделать операцию послезавтра… — она собрала ручки и положила их на тумбочку. Привычные действия в привычной обстановке, привычные эмоции.
Почему же невозможно выдавить и слова? «Потому что все уже сказано», — подсказал голос в голове, который Гилберт хотела бы заглушить.
— И что ты чувствуешь? — он выдержал некоторую паузу, прежде чем решил задать этот вопрос. Елена снова положила ладони на колени, все еще смотря куда-то в сторону.
— Тело болит, но мне держат на обезболиваю.
— Нет, Елена, — первый раскол ледяного спокойствия и абсолютного безразличия. В памяти Елены этот властный, не терпящий возражений голос вряд ли когда-нибудь исчезнет или сотрется. Мальвина помнила его, и ей казалось, что она вряд ли сможет забыть.
Но его холод, его бескомпромиссность — все это оживало, все это будто вырывало из настоящего и кидало в прошлое. Гилберт чувствовала, что она получила какую-то возможность окунуться в минувшие чувства и события. Она вновь начала ощущать эту требовательность Добермана.
— Что ты чувствуешь? — уточнил он. Теперь к властности прибавлялось и понимание. Доберман всегда ее понимал, именно поэтому ее так тянуло к нему, вне зависимости от того, что она чувствовала — ненависть, презрение, благодарность, азарт или страсть.
— Поначалу было страшно. А теперь будто мир прежним становится… — медленно повернулась к нему. Она не видела его. Он не видел ее из-за отсутствующего взгляда.
Но им обоим казалось, что только сейчас они могут поговорить по-настоящему. Сейчас, когда эмоции немного поутихли.
Но уже не хотелось выяснить причины поломки потонувших кораблей. Теперь они плывут на новых, гораздо более крепких и сильных суднах.
— Все стараются поддержать, — продолжила Елены. Раньше им обоим не хватало времени, чтобы высказаться. Теперь времени было навалом, но не осталось слов. — А я не хочу этого. Я вообще не хочу говорить обо всем этом. Хочу о чем-то постороннем.
Он рассматривал ее. Теперь ему было это позволено. Теперь зрелище было лишено эстетики. Теперь шарма и рока не было. Фарфоровая куколка разбилась, и царапины испортил прежний товарный вид.
Деймон медленно поднялся подошел к кровати и сел рядом. Это было неожиданно для них обоих. Но бежать Елена вряд ли бы смогла, а Деймон почему-то не захотел. Он осмотрел девушку с другого ракурса. Она осталась прежней. Она смотрела в стену. Вернее, ее взор был туда устремлен. И молчание снова стало причиной звенящей тишины в этой комнате.
— Откуда узнал?
— Птичка напела… — он достал из кармана сверток и положил его девушке на колени, не дотрагиваясь до нее. Просто им не положено прикасаться друг к другу. Это чревато.
А Елена ощущало только одно — она может не претворяться. Может не смеяться, натягивая фальшивые улыбки и делая вид, что она держится. А Елена ощущала только одно: что бы не случилось в прошлом и будущем — Деймон был и останется единственным человеком, с кем она может быть настоящей. Иногда такое случается. Иногда ты обретаешь друга, с которым не ходишь в кино, с которым не делишься мыслями о неудачных романах и флиртах, с которым не бухаешь по выходным в пыльных липких барах.
Но с которым можешь быть собой.
Может, пересмотрим понятие о дружбе как-нибудь на досуге?
— Это чтобы ты не сдохла от скуки.
Девушка правой рукой и здоровыми пальцами левой руки развернула какую-то бумагу и ощутила под пальцами картонную маленькую коробочку. Она нащупала концы крышки и медленно снял ее, дотронулась до содержимого и вытащила его. Она смотрела в стену, ощущая под пальцами нечто холодное, чем-то похожее на нечто среднее между пейджером и мобильным телефоном. Деймон смотрел на девушку, ожидая ее ответа.
— Я не могу понять.
— Ты не все достала.
Она снова взяла коробочку, вытащила из нее какие-то провода. Коробка упала на пол. Но девушка даже не потянулась к ней.
— Ты же любишь читать, — он взял из ее рук предметы, — но сейчас не можешь…
Потом он протянул этот подарок снова ей. И только сейчас Елена догадалась, что в ее руках плеер, которая по размерам был чуть больше ее прежнего плеера, потерянного в окрестностях того города, в котором тоже успела изрядно нагрешить.
— Я не знал, какие ты книги предпочитаешь… Вернее, какие романы о любви, поэтому решил скачать что-то нейтральное.
Он подсел ближе. Его левая рука оперлась о кровать за спиной девушки, а правая дотронулась до пальчиков Елены. Та не дрогнула, но замерла. Она все еще ощущала спокойствие, все еще не чувствовала ни ненависти, ни презрения, ни благодарности, ни азарта, ни страсти. Но его слишком близкое присутствие вызывало смутные воспоминания. В психологии это называют приобретенным рефлексом.
Деймон надавил пальцами на пальцы Елены, перемещая их на кнопку, которая была расположена сбоку.
— Это включение, — пояснил он, тем самым оправдывая свои действия. Потом их пальцы переместили на экран. Справа от экрана был джойстик, а вокруг него располагались еще четыре кнопки. Елена осязала это, стараясь запомнить то, что ей рассказывали. — Клавиши вверх и вниз — это громкость. Вправо и влево — это перелистывание аудиокниг. Джойстик воспроизводит и останавливает запись.
Он снова перемещает ее пальчики на боковую сторону плеера.
— Тут про космос. Про планеты, звезды и дальние миры… — хрипловатые нотки его тембра возвращали в события, которые произошли в исповедальной.
Два месяца! За это время можно совершить революцию, начать войны, уничтожить соперников и даже выучить какой-нибудь иностранный язык при желании. У них получилось вышвырнуть прежние эмоции, пережить и преодолеть предубеждения. Но чувства остались прежними, хоть сердца отбивали ровный ритм.
— Про Венеру очень много. Это интереснее и полезнее.
Ее рука была в его руке. Девушка выдохнула, расслабилась и прижалась к его плечу. Она ощущала слабость во всем теле, но только сейчас понимала, что прежняя скованность покидает ее тело.
— Спасибо. И за плеер тоже.
Он больше ничего не произнес. Он не мог пообещать прийти еще раз, потому что не собирался этого делать. Он не мог так быстро уйти. И теперь тишина им казалось не такой давящей. Они оба решили ею наслаждаться еще минуты две. После этого им снова надо будет разойтись, ведь у него своя жизнь, у нее — своя. У него свой мир, у нее — тоже. Они выяснили все отношения. Теперь окончательно.
3.
Бонни вставила ключ в замок, а потом замерла. Она не увидела его, хотя не заметить Тайлера было сложно. Она почувствовала его. Она знала этот взгляд. И улыбку эту знала. Иногда материал запоминается, даже если мы не прилагаем никаких усилий. Приобретенные рефлексы снова давали о себе знать после стольких недель тренировок.
Недели, — иногда они могут быть поучительнее вечности.
Девушка повернулась вправо. Он стоял у стены, засунув руки в карманы. Улыбка была той же что и раньше. Было только одно отличие — во взгляде улыбки не было.
— Как ты нашел меня?
Он отошел от стены, подошел к Бонни. Она чувствовала то же, что ощущала ее подруга при встрече со своим осколком прошлого — сердце бьется ровно, дыхание не спирает, а пульс не учащается. И только одно, едва ощутимое чувство — неверие.
— Ты уверена, что хочешь знать именно это?
Девушка выдохнула и только сейчас почувствовала, что ее сердце пустилось в бешеный пляс. Бонни оглядела Локвуда с ног до головы и с головы до ног.
— Вот же чертов засранец! — произнесла она. Его улыбка стала еще шире.
— Ругаешься ты все еще омерзительно.
Девушка подошла к нему, положила ладони на его лицо, словно тактильная близость могла разбить неверие.
Беннет не смотрела новости, не читала газет, но не было и дня, чтобы она не подумала о том, как там он, мальчик с альтруизмом в крови, для которого важен процесс. Для которого важны ощущения и чувства, а не смыслы и конечные станции.
Бонни прижалась к парню, обнимая его и испытывая то чувство, что испытывает любой путник возвращаясь из утомительного отпуска домой. Девушка почувствовала ответные крепкие объятия. Не важно, кого они любили в прошлом. Важно что в настоящим они встретились, будто знали друг друга.
Иногда нас лишают любви и семьи. Иногда ты — просто такой же как и все, не имеющий права на уникальную историю жизни. И взамен тебе швыряют что-то не менее важное. И взамен ты понимаешь, что именно эти объятия самые теплые и самые важные. Самые нужные и самые родные.
Девушка отстранилась, улыбнулась, снова вглядываясь в глаза Локвуда и пальцами впиваясь в его плечи.
— Ты отлично выглядишь, Боннита, — произнес он. Он, тот мальчик Тайлер, который подпевал радио и задавал тупой вопрос: «Грустишь?».
— Да, меня подлатали… — прошептала она, все еще стоя на лестничной клетке. А Тайлер (хоть у него не было нарицательного имени) тоже не собирался просто так погибать. По крайней мере, он борется за жизнь и все еще наслаждается ею. Иначе как объяснишь его такое теплое возвращение?
— И кто же?
— Это не имеет значения, — незамедлительно ответила она, отстраняясь от парня и хватая его за руки. — Нам надо поговорить. Пошли…
И она пошла к двери, радуясь тому, что предварительно вставила ключ — сейчас она вряд ли бы попала в замочную скважину.
Десятью минутами спустя они сидели в гостиной. Сидели близко друг к другу, но в этой близости не было ничего, в чем их можно было бы обвинить. Бонни была рада видеть его. А Тайлер знал это. Знал, к кому точно может прийти просто так, посреди дня, без предупредительных звонков, без писем и сообщений.
— Значит, о Мексике ты мне ничего не расскажешь? — спросила она. Бонни была совершенно иной. В ее взгляде было спокойствие. В ее улыбке была искренность. И никакого исступления, никакого безумия. В последнюю их встречу она выглядела отвратительно. А теперь будто сошла с обложки журнала. Теперь будто сбежала из какого-то модельного агентства.
— Ничего интересного, — пожал плечами Тайлер. — Одни кричат об анархии, другие — о том, что Штаты не имели права вмешиваться. Третьи во всем винят масонов…
— Мы поменялись местами, да? В том смысле, что теперь ты скрываешь о себе правду…
Тайлер удобнее расположился на диване. Он выглядел также как и раньше — никаких шрамов, никаких увечий или татуировок. Да и улыбка почти не поменялась. Только опрятность прилежного мальчика куда-то делась. Только теперь он не совсем соблюдал правила дорожного движения и окончательно перестал появляться дома.
— Почему ты не поехал домой? — спросила она, задумываясь о том, что надо предложить ему поесть — он ведь выдохся, наверное, совсем. Но она сделает чуть позже, сейчас ей просто хочется не потерять зрительного контакта.
— Не хочу, чтобы мать смотрела на меня, — произнес он, беря в руки свой рюкзак и извлекая оттуда бутылку спиртного — Бонни даже не обратила на это внимание. Тайлер был важнее, чем его привычки. — Мне жаль, что я вне планово уехал.
— Семья — это то, что дано не каждому. Ты бы берег ее.
Он внимательно посмотрел на нее, на Бонни, которая точно знала цену семье, точно знала цену человеческим отношениям и точно могла дать совет. Или, по крайней мере, произнести очевидные факты.
Ее двухкомнатная квартира, которую снимала Бонни, была расположена на самом верхнем этаже, так что сверху никто не мешал, топая ногами и шумя пылесосом. Да и сама квартирка была отремонтирована в стиле хай-тек, и небольшая площадь уже не имела значения в сравнении с ремонтом. С шикарным ремонтом.
Шикарная Бонни в шикарной квартире. Бонни, без ненависти во взгляде и безумия в душе. Новая Бонни была притягательнее, красивее, от нее не несло сигаретами и алкоголем. Новая Бонни нравилась больше, чем прежняя.
— И откуда такие апартаменты? — спросил Локвуд, делая глоток спиртного и оглядывая пространство. — Откуда такая ты?
Девушка улыбнулась, тоже более вальяжно располагаясь на мягком белом диване. Новая Бонни не была увлечена феминизмом, не плакала, не кричала и не закрывалась в ванной. Новая Бонни была совершенно иной.
И что стало с ее чувствами?
— Ты не хочешь ничего рассказывать о себе, но просишь меня рассказать о моей жизни. Тебе не кажется, что это несправедливо?
— Справедливость — от лукавого, как говорится, — пожал плечами Тайлер. — Ты нашла себе кого-то?
Он повернулся в ее сторону, а Бонни спрятала взгляд. От прежней Бонни остались только чувства. И в эту самую минуту Локвуд не сомневался, что ее отношение к нему осталось прежним. Кто бы не нашел ключ от ее сердца, кто бы не помог ей встать на ноги — Беннет была влюблена в Тайлера даже несмотря на то, что прошло почти два месяца. Даже несмотря на то, что эти два месяца она жила с мыслью, что вряд ли его когда-нибудь увидит.
— Нет. Мы и не виделись с декабря, наверное… Неважно, кто этот человек, и чем он занимается…
— Значит, все-таки — он? — уточнил Локвуд, снова улыбаясь. Улыбаясь, как улыбался прежний Тайлер.
— Он выходил меня как бездомную кошку, представляешь? Научил меня драться, помог добиться повышения стипендии, заставил вернуться к лечению. Я сдала сессию с одной четверкой, — Беннет тоже улыбнулась. Новая Бонни чаще улыбалась. Люди не меняются за два месяца. Но они получают возможность начать жизнь заново. И Бонни начала.
— Помог найти эту квартиру и устроиться на работу…
— Ты работаешь? — с удивлением спросил он.
— Да. Я работаю в танцевальной студии. Учу тринадцатилетних девочек зажигать на школьных вечеринках.
Она действительно умела танцевать и по-прежнему не хотела рассказывать о том, откуда в ней эти умения. Бонни стала совершенно другим человеком. И глядя на нее, Тайлер думал о том, что именно эта версия Бонни добьется большего.
А «эта версия» задумалась над другим. Она вспомнила постулаты Ребекки — чисто случайно, но все же вспомнила. Та кричала о том, что женщинам должны отводится таким же права, как и мужчинам. Она кричала о матриархате, устанавливая первенство женского пола над другим и тем самым продолжая тенденцию сексизма уже в несколько иной форме.
А Бонни подумала о том, что мужчина может и должен быть рядом с женщиной, как был Клаус. В Майклсоне отнюдь не взыграло чувство справедливости, голос раскаяния и совести не завопил. На теле Бонни по-прежнему были росписи от его жестокости, и Беннет знала, что вряд ли когда-нибудь забудет о мстительности и жестокости этого человека. Более того, один раз ей довелось увидеть, как Клаус избивал одного из должников, после чего девушка сутки не могла есть.
