сообщить о нарушении
Текущая страница: 111 (всего у книги 131 страниц)
Гилберт развернулась и направилась в толпу, надеясь что Сальваторе не уцепится за ней. Ее былая игривость развеялась. Растворилась. Расползлась по швам.
Но ее профессионализм вновь стал оттачиваться.
Деймон решил не преследовать Елену, ему было интересно, что она задумала. Он просто следовал за ней, оставаясь на расстоянии, не всегда четко ее видя, но не теряя ее из виду.
Елена, как призрак, просто ходила по периметру зала, внимательно присматриваясь к каждому, словно выискивая что-то или кого-то. Она привлекала внимание, это было заметно, и когда девушку пытались втянуть в танцы, она лишь улыбалась, застенчиво опуская глаза и проходя мимо. Елены не стало. Мальвина вырвалась наружу, и теперь Сальваторе точно знал разницу между этими двумя девушками. Если раньше они были одним целым, то теперь были разными. Абсолютно разными.
Гилберт обошла периметр клуб два раза. В движениях были плавность и степенность. Никакой спешки, никаких лишних движений. Лишь взгляд, скользящий по каждому красивому парню, по каждой привлекательной девушке. Лишь уверенность в себе. Деймон наблюдал за ней, и ему казалось, что Елена об этом знает. Что она знает все — знает его мысли, знает мысли незнакомцев, знает, что будет в будущем, и чему не суждено было случиться в прошлом. У нее есть ответы на все вопросы.
Не потому, что она особенная.
А потому, что она такая же как все.
Клубная музыка разрывала барабанные перепонки. Прожекторы мигали все чаще, а люди двигались быстрее, и Деймон вдруг понял, что он ненавидит клубы, со всей этой мишурой, со всеми сверкающими стразами и блеклыми бриллиантами. Он ненавидит эту музыку, разрывающую барабанные перепонки и ненавидит дорогую выпивку.
Но Елена в контексте этой грязи была будто кристально чистой. Была такой привлекательной, что от этого сжималось сердце. Создавалось чувство, что все, что еще вчера казалось неправильным, теперь вполне логично и объяснимо. Все так, как должно быть. Все идет по законам их дешевенькой сказки. Все по правилам.
По правилам Елена, которая всматривается в каждого, двигаясь медленно, как русалка, скользящая по волнам этого буйного океана. По правилам он, который всматривается в Елену. По правилам все эти люди. Этот клуб. Музыка.
Елена остановилась возле какого-то худенького и смазливенького парня. Она что-то прошептала ему на ухо, но он отрицательно покачал головой, а потом указал куда-то в дальний угол. Девушка кивнула, но вновь стала что-то шептать ему.
Сальваторе захлестнуло отчаяние.
Он послал к чертям всю эту правильность, послал к чертям аксиомы и принципы. Ему стало тошно. Ему стало дико. Ему яростно хотелось разбить вдребезги того, кто сказал, что правильность — это то, на что каждый должен ориентироваться. Ему яростно захотелось разбиться самому. Чтобы больше не терзаться терниями-мыслями и не залипать на девятнадцатилетнюю сучку…
И где она, мать твою?
— Да пошла она.
Сальваторе ринулся к барной стойке. Ему надо было выпить. Ему надо было затопить отчаяние алкоголем. Он и она — они несовместимы. Вся Вселенная против их взаимодействий, весь мир явно настроен против. Просто категорически против. Да и что в сущности может быть общего между ним и ней?
— Виски.
Подумаешь, он спасал ее. Подумаешь, она сказала, что он ей нужен. Подумаешь, они просто узнали друг друга получше. Нитки прошлого рвутся. И вместо них появляются ленты настоящего.
Ленты истончаются.
Ленты легко подпалить, а потом смотреть, как шелк чувств становится черным и обгорелым.
Виски Сальваторе выпил залпом. Виски когтями впился в глотку, почти как раньше. Деймону вот вовсе не обязательно быть хорошим мальчиком только потому, что это вбили в голову таким вот наивным девятнадцатилетним девочкам в головы их тупые дешевые книги. Ему не обязательно быть примером для подражания только потому, что он — главный герой сериала и должен нравится зрителям.
Он не должен. Никому. И Елене — тем более. Все, что должен, уже отдал.
Еще один глоток виски. Это была не ревность. Это была даже не злоба. Это было отчаяние. Отчаяние, возникшее от осознания правильности и логичности, от осознания собственной глупости, от осознания одиночества, бессмысленности, тишины, спокойствия, страсти, безумия, боли, стремлений, фальшивых надежд и лживых грез. Осознания того, что ни он, ни уж тем более она, не станут положительными и хорошими ради друг друга. Ради самих себя.
Осознание порочности.
Музыка глушила, а целая ночь в этом клубе была бы адом. Им стоило импровизировать, стоило быстрее с этим заканчивать. Стоило прекратить хвататься за попытки.
Стоило прекратить хвататься друг за друга.
Осознание влечения.
Она схватила его за руку, появившись так внезапно, что это разбило его планы предаться унынию вдребезги. Снова все шло правильно.
Но не вполне справедливо.
— Нужно поговорить, — произнесла она, за плечо разворачивая его к себе и устремляя внимательный и пронзительный взгляд. Ей потребовалось всего десять минут. А ему — десять лун, чтобы осознать, что…
— Нам здесь не место. В том плане, что нам надо отойти.
— Ты заплатишь за мой виски? — спросил он с вызовом, беря бокал и прямиком направляясь к тому столику, возле которого они остановились перед тем, как Елена стала штурмовать этот алкогольно-метамфетаминовый океан. Девушка отдала остатки налички, направляясь за мужчиной. Когда она нагнала его, он уже сидел за столиком. Гилберт вновь оглянулась, а потом села рядом.
Села, мать ее, рядом.
Сальваторе отодвинулся, вцепившись в свой бокал, вцепившись в последнее, что соединяло его за реальностью. Виски — это тоже правильно. Иначе он бы вновь потерял контроль.
И плевать, что ему хотелось потерять контроль…
Девушка придвинулась ближе, повернулась к нему, а потом склонилась над самым его ухом.
— Я знаю его.
От нее исходил аромат другой Вселенной, и этим дурманом хотелось насладиться. Алкоголь подействовал, и закружилась голова. Деймон перевел взгляд на девушку. Осколочный, ранящий насквозь взгляд.
— Кого?
— Того, с кем я познакомлюсь через два часа. У него порш, и он не пропускает ни одной юбки.
— Пальцем в небо? — спросил он, допивая виски. Виски окончательно вскружил голову. Конечно, виски. Определенно именно виски. Головокружение усилилось. Музыка стала не то что плавной, но словно мягкой. И отчаяние стало медленно отступать. «Потому что она рядом?». Потому что виски. Все дело только в треклятом алкоголе.
— Он приезжает сюда каждый вечер в будние дни. Получает прибыль от продажи сладких конфеток, — девушка положила перед Сальваторе маленький пакетик с белыми таблетками. Две белые таблетки, две заблудшие души и два часа, чтобы все как следует обдумать. Чтобы познакомиться получше. Поглу…
— Он тут сам толкает дурь более серьезным дядечкам. Я смогу, Деймон, — она сжала зубы, процедив последнюю фразу и придвинулась ближе, — просто позволь мне.
— Ты думаешь я позволю себе поверить каким-то вшивым малолеткам, толкающим дурь в углах? — он не был груб или жесток с ней. Его слова Елену никак не зацепили. Она смотрела на Сальваторе уверенно, вновь понимая, что она не испытывает к нему прежней страсти. Ненависть тоже утихла. Ненависть, она не вечна. Вечна только боль…
— Они не лгали мне, Деймон, — она положила ладони на его лицо, заставляя его смотреть на себя и вновь сокращая лишние сантиметры. Лишними словами и лишними сантиметрами лучше пренебречь. Лучше выкроить их из контекста этой ночи. Деймон ослабил хватку, он забыл про виски. Он забыл, что пил. Забыл, что его захлестнуло отчаяние. — Почему ты никогда мне не веришь?
— Потому что ты…
«Потому что ты». Викки совсем далеко. И Тайлер далеко. И тут, в этом правильном мире, они тоже правильные. Не он или она, а они. Они правильные. Правильны их разговоры, их взгляды, их эмоции. И чувства тоже правильны.
— Они повелись на твою внешность, — он схватил ее за запястья и резко отдернул ее руки. Эти подачки, они не для него. Ему надоели обглоданные кости. Но схватить кусок мяса он тоже не мог. Что-то вроде инстинкта, приобретенного в той, неправильной Вселенной, где они тоже неправильны.
Она схватила бокал с его виски. Она бы хотела запить виски одну из этих таблеток и снова ничего не чувствовать. Девушка поднесла бокал к губам, зажмурилась и, запрокинув голову, влила в свою глотку огненный напиток. У нее тоже закружилась голова. У нее — точно от виски. А потом резкая тупая боль в висках, а потом — жар по всему телу и чуть более учащенное сердцебиение. Ей бы хотелось, чтобы это было из-за Добермана. Чтобы хоть что-то в ее мире было из-за него.
Гилберт отставила бокал, потом медленно выпрямилась и посмотрела на Деймона. Не взглянула, не уставилась, а посмотрела. Будто она только сейчас его начала видеть. Будто только сейчас она обрела зрение. Будто хотела только смотреть, а не всматриваться, выискивая что-то, высматривая, выглядывая.
— Можешь не верить мне, — произнесла она. В ее голосе не было вызова или стервоза. Было лишь отчаянное желание быть наконец-то услышанной. — Можешь не доверять мне и не слушать меня. Можешь продолжать ненавидеть меня. Презирать. Можешь испытывать отвращение и брезгливость. Ты можешь чувствовать что угодно, потому что все эти эмоции — они лишь твои, и я не могу их контролировать. Никто не может.
Она не плакала. Она смотрела на него с каким-то неподдельным спокойствием, сидя в пол-оборота. Ощущение правильности охватило и ее. Софиты освещали обломки чувств и уродливо-красивых парней и девушек. Елена сидела с идеально ровной осанкой. Ни жесты, ни мимика не выдавали внутреннего состояния. Она будто стала самой статикой.
— И ты можешь… дальше продолжать заявлять, что они повелись на мою внешность. Что я — просто оболочка, маленькая дешевая патускушка, просто очередная сука с пустыми амбициями, да я уже точно и не помню всех твоих определений, но только знаешь, — она придвинулась чуть ближе. Не страсть. Не азарт. И даже не ненависть. Лишь желание быть услышанной. Лишь сформировавшееся умение говорит кратко и по существу. Что-то типа приобретенного эффекта. — Я всегда выживала, Деймон. В какой бы дрянной ситуации я не оказывалась, я выживала. И я смогу выжить и в этот раз.
— В этот раз ты не умираешь, — усмехнулся он. Елена была рядом. Она была близко. К ней можно было прикоснуться, и это было бы правильным. Это было бы верным решением.
— Но умираешь ты. Из-за Викки. Из-за той маленькой девочки, — разорванные биты мешали сконцентрироваться на мыслях. В этой правильной действительности Сальваторе не мог найти шансов для того, чтобы хоть как-то утихомирить свои взбунтовавшиеся чувства. Былая обжигающая страсть, смешенная с ненавистью, исчезла. Нежности не было места в грешном пространстве этого маленького тесного мирка. Азарт и интерес растворились в виски. Появлялось новое, более статичное, чувство. И ему не было названия.
— Я позволила стольким погибнуть, что не позволю этого еще и тебе…
Казалось, он услышал скрежет собственных кровеносных систем. Услышал бурление крови в венах и артериях. Ощутил удары сердца. Желание ударить ее обожгло кипятком.
— Прекрати себя жалеть! — произнес Сальваторе сквозь зубы. Осколки перестали таять-плавиться, лед снова стал причиной охватившего озноба. — Научись принимать и смиряться со своими ошибками!
Она вспомнила, как была заперта в том подвале, как ей в рот засовывали какую-то трубку с соленой водой. Вспомнила унижение, холод и одиночество. Он вспомнила, как готова была вгрызаться в вены и рвать волосы на голове лишь бы не выть от собственного бессилия, от собственной грязи и собственного ничтожества. Вспомнила, что упала на самое дно, что оказалась в глубине бесконечности, в темных углах пекла. Вспомнила, что отчаянно пытается замолить свои грехи, но у нее ничего не получается. Картинки прошлого замелькали слайдами на быстрой перемотке, и внезапно Гилберт поняла, что в словах Деймона есть рациональность. Не стоит делать что-то благородное, чтобы зачистить белой краской что-то низкое. Иногда нужно просто осознать, раскаяться, остановиться.
Признаться. И этого будет достаточно.
Девушка почувствовала соль на своих щеках. На нее тоже навалилось отчаяние, оно стало давить на плечи. Елена медленно приблизилась к мужчине, прижавшись к его плечу. Ей не нужна была больше жалость. Ему нужно было быть услышанной. Ей нужно было выговориться-выплакаться.
А еще она подумала об отце. Она подумала о том, что, возможно, он так же загнан в эту петлю. Некоторые люди просто не умеют жить правильно. У некоторых просто не получается быть праведными, не выходит быть примером для подражания для своих детей, друзей, любимых. Для своих родителей. Это не делает их плохими, отвратительными или жалкими. Это не делает их идеальными.
Это делает их обычными, такими же стандартными, как и все остальные.
— Знаешь, — она прижалась к нему, тут же ощутив его руки на своей талии. Это было правильно. Девушка обняла мужчину за плечи, обращая на него взор, вновь раскрывая себя и нисколько об этом не сожалея. — Я когда приехала туда, то познакомилась с одной парой. Они… Они научили меня ничего не чувствовать. Научили меня отключать эмоции. Почти каждый вечер мы выходили в клуб, каждый вечер я пила или принимала что-нибудь. Загвоздка заключалась не в том, что я хотела быть крутой, а в том, что я больше не могла претворяться, что я хорошая.
Осколки таяли. Стремительно. И глаза блестели, в них Елена читала понимание. Вот почему Тайлер ей никогда не подходил. Вот почему Кэролайн и Мэтт — лишь декорации спокойной псевдоправильной жизни. Вот почему Деймон видел ее насквозь с самого начала.
— А потом я сама стала продавать. Мне давали откат, который я спускала на новую выпивку в старых клубах. Однажды все вышло из-под контроля… — Елена хотела отвернуться, но Деймон коснулся ее лица, заставляя посмотреть на себя. Его рука на ее талии будто защищала от внешнего мира. Прикосновение — как удар под дых, неожиданно и больно. — Я была в каком-то подвале, — продолжила она, решаясь не углубляться в подробности. — Именно поэтому я не пришла на конференцию и подставила Харрингтона.
— И что они с тобой делали? — произнес спокойно. После общения с Викки — это первое, что пришло ему в голову. Сальваторе прижал ее к себе еще ближе, ему хотелось ощущать ее, чувствовать ее. Ему хотелось просто быть. Именно сейчас, потому что «сейчас» — это правильно.
Теперь Елена коснулась его лица, коснулась его шеи, его шрама. Она хотела снова просто засыпать с ним, чувствуя безопасность и спокойствие. Рядом с ним не нужно избавляться от монстров. Рядом с ним монстры сами исчезают.
— Держали на голодном пайке двое суток… на самом деле, было не столько страшно, сколько стыдно.
— Почему не сказала мне? — Деймон подумал, что им можно уехать в отель и отложить всю эту затею до завтра. Это будет правильно. Он смотрел в глаза девушки, испытывая к ней не жалость, не сочувствие, а понимание. Он обнимал ее, получая такие же объятия в ответ, испытывая желание побыть рядом. Просто побыть рядом. Без причин и поводов.
— Потому что это уже не имеет значения. Важно лишь то, что я знаю, как работает молодежь на точках.
Деймон приблизился к ее лицу. А потом он коснулась губами ее щеки, закрывая глаза и не спеша отрываться. Мальвина тоже не хотела отталкивать его, не хотела убегать от него. Они, даже не догадываясь об этом, в этот момент осознали, что не нужны больше ни ненависть, ни страсть, ни азарт, ни жестокость. Что им просто хочется быть вместе. Без лишних эмоций и слов. Им просто хочется быть друг с другом.
— Мне тоже, — произнес он. Девушка прижалась к нему еще крепче. Теперь ей вовсе не обязательно было смотреть в его глаза. Она была услышана.
Она была понята.
— Что «тоже»? — переплела его пальцы со своими. Легче не стало. Но стало будто спокойнее. На плечи больше ничего не давило, а отчаяние не захлестывало.
— Ты мне тоже нужна. Сильнее, чем когда-либо.
4.
Ночь продолжала танцевать под софитами звезд, а Бонни — под софитами прожекторов. Почти два часа танцев прошли как пять минут. Длительность времени выдавали лишь боль в ногах и градус в крови. Беннет больше не видела Ребекку. Она и не искала ее в толпе. Как не искала Клауса, Кэролайн или Мэтта. У Беннет тоже выработались рефлексы — привыкшая к тому, что она никому не нужна, Бонни уже не зацикливалась на взглядах и людях. Она научились пить и танцевать в одиночку. Научилась жить в одиночку, тратя силы на решение насущных проблем и уже не калеча себя от вечных проблем, которые еще пару месяцев назад дробили кости и рвали кожу.
