сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 131 страниц)
Девушка оторвалась от Тайлера нехотя, взяла его за руку, пытаясь сказать лишь одно: «Я все еще твоя. Пока что».
Немой спектакль достиг своей кульминации, когда в помещение вошла Дженна. Она посмотрела на свою племянницу, Тайлера, их скрещенные руки, а потом — на Деймона, который с ухмылкой медленно подходил ко всей компании.
— Тай, это моя тетя, о которой я тебе рассказывала, Дженна. Она выхаживала меня эту неделю, пока тебя не было. Единственная любимая моя родственница и спасительница.
Девушка смотрела на Локвуда, скрещивая его пальцы со своими, пока Дженна рассеяно глядела то на Елену, то на Деймона, который, казалось, не был удивлен поведению этой девчонки.
— Оу, ну и Деймон, конечно же, — воскликнула Елена, искренне-фальшиво улыбаясь и обращая на Сальваторе все внимание. — Он покупал нам продукты, навещал меня, а сегодня вот спас…
Сальваторе видел в ее взгляде блеск, который со временем будет лишь ярче. Блеск будущей стервозности, блеск будущей аморальности. Так блестят глаза у ангелов, которые падают с небесного пантеона.
«Бог знает своих будущих предателей», — пронеслось в мыслях у Сальваторе. Богом он себя не считал, но знал, что Елена вскоре покинет ареол своей безупречности и идеальности.
— Спасибо, — Локвуд протянул руку, улыбаясь. К счастью, он не предал ошеломлению Дженны большого внимания, а Деймон решился сыграть в эту игру, повысив ее уровень сложности. Он с улыбкой пожал руку другу.
Другу, чью девушку только что облапал. Другу, чью девушку целовал и поцеловал бы еще раз, чью девушку избил, искромсал своей жестокостью. Другу, от которого отдаляется, увлекаясь его возлюбленной.
Деймон тоже падет.
— Я отвезу вас домой, — он обнял Елену, прижав ее к себе. Елена ответила на объятие, но продолжала смотреть на Сальваторе, который лишь усмехался. Он не собирался оглашать те разговоры и те события, что были между ними. Зачем? Ведь так можно контролировать человека. Каждое его движение, каждый шаг, каждую мысль. — Уже поздно, темно и холодно. А тебе и так досталось, Мальвина!
Девушка кивнула, отстраняясь от парня, не сводя глаз с Добермана. Не правильно это — пялиться на друга своего парня и на врага своей души. Но все слишком-слишком неправильно в ее жизни в последнее время. Пора бы к этому привыкнуть.
— Тебя подбросить? — спросил Тайлер, обращая внимание на Добермана. Перспектива ехать в машине с Еленой, чтобы снова ее морально подавлять, была заманчивой. Но на сегодня с них обоих хватит.
По чуть-чуть и маленькими дозами — только так можно вызвать привыкание и заставить Елену прочувствовать весь спектр зависимости.
— Нет, друг, спасибо. Я, наверное, поеду в катакомбы.
Он ухмыльнулся. Дженна взяла Елену за руку, резко отдергивая ту от созерцания Сальваторе и повела за собой. Видимо, поведение племянницы ей не очень нравилось. Женщины скрылись. Локвуд задержался.
— Спасибо. Что спас ее, — произнес он, а после ушел.
Сальваторе остался один в пустой комнате для допросов. Лишь пепел скуренной до фильтра сигареты, тусклый свет лампы и застывшие тени остались верными соратниками.
А кожа на шее горела от прикосновения чертовки, растворившейся во мраке ночи, не оставившей после себя ничего, кроме послевкусия и болезненной истомы.
========== Глава 25. Гекатомба ==========
1.
Она звонко смеялась, откуда-то беря силы не свалиться на пол и устоять на ногах. Она запрокидывала голову вверх, даже не пытаясь как-то контролировать свои эмоции и не выходить за рамки приличия. Она уже и не помнила, когда так смеялась: от души, до приятной боли в животе, до слез. Она уже и не помнила, когда так была расслаблена: ватные ноги, приятная истома от количества выпитого спиртного, музыка, в плен которой сдаешься без сопротивления, без страха и без сомнения. Она уже и не помнила, когда так страстно наслаждалась мгновением: каждой секундой, каждым вдохом и выдохом, каждым словом и каждой фразой. Она не помнила, но, может, это и делало сегодняшний вечер особенно ярким, особенно впечатляющим.
Тайлер сошел со сцены, оставив в покое ди-джея, и подошел к смеющейся девушке. Нет, она не просто смеялась — она хохотала, как ребенок: заливисто и без остановки. Локвуд привлек за талию Елену к себе, та рефлекторно обняла парня за плечи, но смогла взять под контроль свои эмоции лишь минуту спустя. Ей было плевать на мнение ее однокурсников, на чьи-то косые взгляды и на чье-то мнение. Ей было плевать на все, кроме выходок Локвуда, которые поражали всех до единого, разбавляя праздник и придавая ему особый шарм.
Он не мог оторвать взгляда от ее улыбки, не мог вдосталь насладиться смехом этой малолетки. Он таял возле нее снегом, рассыпался осколками, растекался воском. Все прежние ценности, все бывшие возлюбленные и все былые обещания и клятвы — все растворялось где-то в дымке прошлого, не оставляя после себя даже шлейфа. Были лишь смех Елены, ее улыбка, свет софит и эта чарующая медленная клубная музыка.
— Ты тут всего полчаса, а каждый уже тебя знает, — произнесла она с улыбкой, обнимая парня за плечи и прижимаясь к нему. Она была чарующей, до безумия привлекательной. Глядя на нее, Локвуд испытывал эстетическое удовольствие: ее красота, в которой не было яркости и напыщенности, приковывала внимание, порождая не физическое влечение или какие-то животные инстинкты, а отзвуки в сердце. Отклики в душе. Пыльные струны души играли приятную музыку, заставляя кровь согреваться в венах, заставляя каждую секунду ценить как последнюю.
Он смотрел на нее так, как на нее не смотрел никто. Даже Доберман. Тайлер смотрел с обожанием. С восхищением. С трепетом. Он любил ее. Он действительно любил ее. Только вот Елена не могла ответить взаимностью.
Физика врет. Не всегда действие вызывает равное по силе противодействие.
Он привлек ее к себе еще плотнее, потом приблизился к ее губам и насладился близостью с любимой девушкой. В Елене не было отклика. Она ответила, но не так, как хотелось бы… Однако Локвуд уяснил одно: когда любишь и имеешь возможность быть рядом, то ответность не первостепенна. Просто хочется быть рядом, просто хочется знать, что ей не плевать, что она рада его возвращению.
И все. Остальное — пыль, не стоящая ничего.
Целоваться в свете софит с парнем на вечеринке, устроенной в честь Хэллоуина у всех на виду — это было в новинку. Елена смущалась, она была смятена. Она помнила еще свои ощущения от поцелуя с Сальваторе: тогда это было настолько сакрально и интимно, что и думать об этом было не слишком просто. А тут! Чувства Тайлера обнажены, выставлены на обозрение и искренни. Мальвина боялась окунуться в них. Боялась поддаться безумию. Боялась раствориться в ком-то… Посмеяться над выходками Локвуда — одно, а вот быть с ним слишком близко — это совсем другое. Хотя, наверное, останься она с ним наедине — все было бы еще хуже.
Парень отстранился от девушки. В ее глазах был блеск: блеск страха, блеск смущения и извинения за свою скованность. Она чувствовала ту самую пленку, возникшую между ней и Тайлером. Она чувствовала ее потому, что в общении с Сальваторе ее не было.
Слишком много его в ее мыслях.
Слишком мало Тайлера в ее мыслях и в ее действительности. Слишком много призраков, ушедших в никуда, ставших небытием. Слишком мало реальных людей, которых хотелось бы любить. По-настоящему. Так, как в книгах. Как в фильмах. Чтобы до спирания дыхания, чтобы до безумной и опаляющей страсти. До головокружения и невыразимости своих эмоций.
Она смотрела на него, ища в его взгляде что-то. Что именно — не могла определить. То ли то, что было во взгляде отца, когда он разбивал ее сердце. То ли то, что было во взгляде Добермана, когда он бил и когда он целовал. Словом то, в чем таилась хотя бы толика ненависти. Но этого не находилось. Лишь ласка, нежность, трепет и обожание.
Девушка выдернула свои руки и отвернулась. Она бы рада утонуть в тех чувствах, о которых мечтала с шестнадцати, да вот только не может. Привычка ведь — вторая натура.
Локвуд резко схватил девушку за запястье, развернув ее к себе. Импульсивность и страсть — вот что способно растопить сердце этой фарфоровой куколки с синдромом принцессы. Елена чувствовала, что ее эмоции снова вскипают, что недоговоренность начинает разрывать сердце, а Деймон Сальваторе всплывает в памяти с самого их знакомства и до последней встречи. Всплывает до малейшей детали, до каждого изъяна и каждой мелочи.
Тайлер улыбнулся, развернувшись к выходу и увлекая девушку за собой. Елена не знала, пришел ли на эту вечеринку Мэтт, который первоначально и был истоком всех проблем. Не знала, была ли здесь Бонни, которая первоначально была таким же истоком проблем как и Мэтт. Сейчас Елена уже и не хотела кому-то что-то доказывать: Мэтту — что она в нем больше не нуждается, Бонни — что она умеет строить отношения. Ее желания сбылись, но никакого удовольствия не доставили.
Теперь Мальвина жаждала разобраться в себе. Ей бы хотелось понять свою странную увлеченность Доберманом, хотелось бы понять, что не позволяет ей раствориться в Локвуде, хотелось бы понять свои чувства к потерявшемуся в прошлом отцу, растворившейся в дымке нереальности матери.
Елена и Тайлер зашли в темный кабинет, слишком маленький для их раскрепощенных и бесконечных душ. Слишком малый для чувств, эмоций и правды.
Вселенной мало для людей. Чувства намного больше нашей бесконечной Вселенной. Не Космос дополняет жизнь смертных. Это смертные дополняют Космос. Что за пределами мира? Человеческие потерянные, растоптанные и истерзанные души с их эмоциями, чувствами, мечтами и болями. С их зависимостями. С их панацеями.
Тайлер закрыл дверь, резко развернувшись к девушке и прижав ее к столу. Гилберт внимательно смотрела на него, совершенно забывая, что еще минуту назад она была беззаботной и искренней.
Деймон. Он в сердце буйствовал и не позволял забыться. Все потому, что Елена не может рассказать правду: о сне, о поцелуе, о катакомбах, о тактильной близости и самых сильных откровениях, подобных которым в ее жизни еще никогда не было.
А ему ее взгляд нравился. Иссушающий и испепеляющий. Ему ее блеск в глазах нравился: казалось, что эта девушка вот-вот заплачет, но слез не было, ожидание превращалось в мучительную пытку, а желание узнать, что же там, в пределах ее души, превращалось в навязчивую идею.
Он взял ее запястье, сжал его, а потом достал что-то из кармана и, вложив в ее ладонь, сжал руку девушки в кулак.
Елена ощутила что-то холодное. Она в растерянности перевела взгляд с их рук (отвлекаясь от не тех воспоминаний) на Локвуда.
— Я понимаю, что слишком сильно подорвал твое доверие, Елена.
Она собиралась что-то возразить. Собиралась выпалить всю правду и больше не мучиться недосказанностью, видеть в глазах Тая вину и раскаяние, пряча свои такие же пороки под маской невинности и безупречия.
— Но ты должна знать, что…
Он перехватил ее за талию, резко привлекая к себе. В памяти обрывками, каким-то дьявольским дежа вю, всплывали другие ощущения. Гилберт не могла их контролировать. Не могла не думать…
— Что ты в моем сердце настолько глубоко, насколько в нем не был еще никто. Понимаешь? Никто.
Она отрицательно покачала головой, она хотела вырваться из этих объятий. Ложь. Ложь она дарила взамен на его чувства. Ложь пронзала ножами, разрывала кожу на лоскутки, давила, сжимала и причиняла сущую боль. Тайлер крепче схватил девушку, сильнее прижимая ее к себе. Елена не могла не посмотреть на него.
— Я ни разу не помог тебе: ни при смерти твоей матери, ни при том случае в парке…
Ни при попытке суицида. Не помог, когда ее избил Деймон. Не помог не сойти от него с ума: не думать о нем, не стать зависимой им, не стать его врагом.
— И я уже не смогу наверстать упущенное. Не смогу быть помощником или соратником. Но я могу… Могу тебе гарантировать, что чтобы ни случилось, на чьей бы стороне правда не была, я буду любить тебя.
Он сжал ее кулак еще сильнее, и что-то острое впилось в кожу. Елена устала плакать, устала поддаваться эмоциям и быть слабой, но держать себя в руках она уже разучилась и снова дала волю слезам.
Тайлер ее любит. Любит по-настоящему. Тайлер солгал бы, если бы пригласил ее в какой-нибудь шикарный ресторан, заказал дорогие блюда и вина, танцевал бы под музыку в смокинге, а только потом признался в любви. В духе Тайлера — признаться в чувствах в какой-то маленькой аудитории, в разгар вечеринки, совершенно этого не планируя, будучи искренним и откровенным. Именно исходя из этих рассуждений, Гилберт не сомневалась в правдивости его слов.
— И чтобы доказать тебе это — я не буду ни на чем настаивать, о чем-то просить, чего бы ты не хотела. Это не потакания. Это мое уважение к тебе и к твоим желаниям. Я хочу, чтобы ты уяснила разницу.
Он взял ее руку. Бережно и нежно. Словно он не замечал чувств, которые изнутри терзали его любимую девушку, слезами порываясь наружу.
— Я тут подумал, — он улыбнулся. Так, как улыбался Тайлер Локвуд. Тот Тайлер, которого она встретила в парке октябрьским вечером, — что дорогие украшения и деньги не для тебя, официальность моя напыщенная тебя бы расстроила. И я решил, что в подарке важна не упаковка, а содержимое.
Он разжал кулачок Елены. Девушка боялась опустить взгляд, боялась с помощью осязания распознать объект. Она вообще всего боялась рядом с Тайлером. И ничего уже не боялась с его лучшим другом. Тем, кто целовал ее и зажимал в исповедальной.
— Я думаю, что ты все поймешь.
Девушка опустила взгляд. Она не увидела ничего сверхъестественного или необычного. Но ее сердце разбилось на мелкие осколки. Последний хрусталь, который еще был цел, теперь превратился в груду стекла. Эти обломки продолжали пускать сгустки крови, но теперь болезненность сковывала тело, а кровь была какой-то холодной.
Серебренная цепочка с подвеской в виде ключа переливалась в полумраке комнаты и в свете луны. Никаких дорогих камней. Никакого изящества или изыска. Никакой дороговизны.
Но этот маленький ключик словно въедался в кожу. Словно растворял кислотой кожу.
Ключ.
Ключ.
От его сердца. Он теперь был в ее руках.
А ключи от ее сердца в руках у других людей, которых она больше не может любить.
Ее еще никто и никогда так не любил. Ее вообще любили? Так, чтобы не требуя ничего взамен? Не упрекая? Без страсти, напряжений, взглядов вскользь, молчаний и ненависти?
— Это неправильно. По отношению к тебе, — прошептала она, отходя от Локвуда, отворачиваясь от него, ища ответы где-то в душном пространстве этого маленького кабинета, в гулких басах музыки, доносящейся из зала, в своей испепеленной и почерневшей душе.
Хэллоуин придумали для того, чтобы давать людям возможность черноту своей души выражать посредством дьявольской атрибутики. Переодетая под вампира (самое банальное, фантазии не хватило) она полностью отражала свою душу, которая одновременно терзается и терзает, страдает и причиняет страдания, иссушенная и выпивающая энергетику других людей, Елена, эта наивная девочка в прошлом, отчаянная в настоящем и сука в будущем, была сбита с толку. Ее обида по отношению к Тайлеру не стоила и цента. Он не заслуживал отрицательных эмоций. Она не имела права дарить их ему.
Тайлер вновь ошеломлен. Он не знает, что снова сделал не так.
Догадается чуть позже: полюбил не ту лярву.
Елена резко обернулась. В полумраке ее заплаканное личико было особенно привлекательно. В Тайлере оно вызвало сожаление. В Деймоне бы — страсть. И во втором случаем все снова бы закончилось синяками и болью.
— Я не понимаю, — он сделал шаг вперед, но подойти вплотную не осмелился. Пленка не позволяла сократить расстояние.
— Я схожу с ума. И я виню в этом всех: тебя, отца…
Деймона! Давай же, произнесли это имя. Оно раненной птицей мечется в твоем сознании, обезумевшем зверем терзает твое сердце.
— Мать… А мне следовало бы винить только себя… — она подошла ближе, но ни Елена, ни Тайлер не смели решиться на тактильную близость. Им мешало что-то, что-то застряло костью в горле. И Елена чувствовала, что эта кость становится причиной удушья. Причиной медленной асфиксии и дикой агонии. Воспоминания смешивались в единую консистенцию, и этот яд поражал центральную нервную систему, выводя работу организма из строя.
