сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 131 страниц)
Она была привлекательна: заплаканная, испачканная и вновь спасенная. В ее спутанных волосах торчали маленькие осенние листочки, а пыль и грязь были размазаны вдоль шеи. Слезы застыли на лице, косметика растеклась. Но взгляд остался тот же, что был вчера.
Послышались шаги, но ни Елена, ни Деймон этому значения не придали. Они впивались друг в друга, как два изголодавшихся волка в пустыне, желая насытиться друг другом перед смертью.
— Убери свои руки с моей талии, — прошипела девушка.
— Ты же ебнутая на всю голову, — безапелляционно и спокойно ответил защитник. — Опять ринешься куда-нибудь. Мне как-то не в радость бегать за тобой по парку.
«А я и не просила», — вертится на языке, но не срывается. В конце концов, его помощь ей сейчас необходима. Девушка кладет руки на руки Сальваторе, желая скинуть их с себя.
Но пощечину ей дает чувство благодарности, и Гилберт замирает в кататонии, так и не разорвав прикосновения. Елена вспомнила голодные и животные взгляды этих ублюдков, вспомнила их улыбки, когда они подловили ее у парка, а потом вспомнила хватку Сальваторе и его рубец под своими пальцами. Потом вспомнила, как молила судьбу послать ей спасителя, и как судьба сделала такой шикарный подарок. Все эмоции снова претерпевают метаморфозу: теперь снова страх бьет наотмашь, а благодарность и чувство вины холодят кожу, пробираясь в самые глубины души.
— Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался, — она сникает, когда договаривает последние слова. В его взоре видит все те же эмоции, что и пару секунд назад. Он всегда стабилен в своих взглядах и в своих чувствах. Ее руки все еще на его руках. А ее взгляд прикован к его глазам. Елену вновь парализовало.
— Раньше ты была не против, — не шепотом, в голос с хрипотцой. Шаги стали все более отчетливые. Кто-то с кем-то переговаривался. Елена уже не сомневалась в том, кто это мог быть. Она боялась снова поддаться страху и панике, а потому вновь обратилась к Сальваторе.
— Раньше ты был не таким жестоким со мной.
Обезоруживающе. Снова чьи-то шаги, голоса все отчетливее. Елена убирает руки и прижимается к Сальваторе, обнимая его за плечи. Ее снова начинать бить дрожь, снова девушка начинает ощущать страх. Она знает, что второй раз Сальваторе не выстоит против четырех противников.
А полиция задерживается. Лучше бы она была сегодня здесь, а не вчера на людных аллеях!
Страшно. Страшно так, что девушка вновь решает абстрагироваться.
— Это все твоя игра, да? — отстраняется, чтобы увидеть его глаза, чтобы прочесть в них все его ответы, которые он не произнесет вслух. — Месть? Хочешь отыграться за вчерашнее?
Его руки медленно с талии скользят на поясницу. Елене еще страшнее, чем раньше. Ее прижимает к себе в исповедальной ее самый заклятый враг, а она не знает, чем является проявление этих жестов: очередным отмщением, желанием защитить или приступом нежности. Как тогда, в коридоре, когда он обнял ее и поцеловал.
Голоса все громче. Теперь уже не так-то просто унять дрожь и сохранить ровное дыхание.
— Хочешь снова меня оскор…
— Я не знаю, — перебивает он. Его дыхание тоже сбивается. Елена не знает почему. Боится догадаться. — Я ничего не знаю, — повторяет сквозь зубы, едва не срываясь на крик, — ничего не контролирую и нихуя не понимаю, когда ты рядом.
Ее сердце останавливается, а боль, смешанная с чем-то приятным, разливается по всему телу. Она ищет в его взгляде подвох, ищет усмешку или что-то еще в этом роде, но не находит. Она только чувствует: чувствует, как сердце замирает, как руки Сальваторе с поясницы плавно передвигаются выше — скользят вдоль позвоночника. Ощущает взгляд: обезоруживающий и обескураживающий. Она чувствует себя обнаженной. Вновь. Но уже обнаженной не в плане своих слабостей, а в плане физического влечения, которое обрушилось спонтанно, внезапно и полностью разрушило весь ее прежний мир.
Шаги уже возле самой двери.
— Она там! — слышится с той стороны, а Елена не в состоянии оторваться от мужчины, который раздевает ее в своих мыслях, который прижимает ее к себе все плотнее и плотнее. Прижимает так, что не остается возможности дышать.
Дверь стали дергать.
— Открой дверку, милая! Мы тебя не тронем, — заискивающий голос разбивает единение. Елена снова напрягается, снова готовится бежать, драться и сопротивляться.
— Открой дверь, паршивая сука! — этот голос не такой ласковый. Елена знает его обладателя. Именно ему она плюнула в лицо.
— Все катится в ебеня, когда ты появляешься, — шепчет Доберман. Это правда. И это единственный ответ, который сейчас требуется.
Дверь вышибают. Свет врывается в исповедальную вместе с чужими запахами. Сальваторе разрывает зрительный контакт, выпускает Елену из своих объятий и рушит всю сакральность момента. Душу надвое раздирают страхи: с одной — эти ублюдки, страдающие, по-видимому, недостатком женского внимания, с другой — Сальваторе, и его признание, к которому оба не были готовы. Деймон прижимает девушку спиной к стене, защищая ее и подставляясь под удар. Елена же чувствует себя опустошенной и иссушенной.
— Я же сказал: отъебитесь от нее!
Они что-то прокричали в ответ, но Елена не услышала. Она увидела, что в воздухе блеснуло лезвие ножа, а потом крики и маты смешались. Пока Сальваторе отбивался от троих, четвертый ринулся к причине сегодняшней заварушки и за волосы вытащил ее из исповедальной. Драться в церкви кажется кощунством. Елена теряет веру, когда ее придавливают к полу, нагло раздвигая ей ноги.
— Отпусти ее, тварь! — слышится голос Деймона. К его крику никто не прислушивается. Девушка кричит, пытаясь вырваться, но ее сил недостаточно. Она не видит Деймона — только слышит возню.
«Все кончено», — вновь проносится в мыслях, разрывая последние остатки надежды. Сердце снова забилось отчаянно. Было бы глупо погибнуть после такого примирения с Доберманом.
— Нет! — вырывается из горла. Она слышит, как Деймон пытается отбиться, но у нее не получается даже взглянуть в его сторону. Шум разрывает звук рвущейся ткани. Елена сопротивляется, но руки этого ублюдка уже изучают ее тело. Она зубами в остервенении вцепляется в плечо противника, желая прокусить побольнее. В отдалении слышит снова какие-то звуки, но уже не может определить или различить их. Насильник ее отталкивает, со всей силы бьет наотмашь по лицу. Елена теряет сознание, обмякая на полу.
Темнота вновь ее поглотила.
В темноте спокойствие.
3.
Она просыпается благодаря запаху нашатырного спирта. Головная боль такая, что с губ девушки срывается стон. Потом в ее спокойствие врывается шум: звуки серен, чьи-то голоса, чей-то плач. Девушка открывает глаза: размытое изображение плохо дает понять, что случилось. Гилберт ощущает, что к сумасшедшей головной боли приплюсовывается еще и тошнота.
Воспоминания врываются как смерч. Девушка делает глубокий вдох, резко поднимаясь и оглядывая себя. Она укрыта чьей-то кофтой. Елена скидывает ее с себя, оглядывая собственное тело. Только порватая блузка, но больше нечего. Ошарашенно Гилберт оглядывается. Постепенно изображение становится более четким, а тошнота и головная боль — более сильными.
— Сейчас пройдет. Я вколола тебе лекарство.
Елена поворачивается в сторону, видя рядом с собой пухлую и добрую женщину, протягивающую скинутую кофту. Сама же девушка находится в машине скорой помощи, возле которой стоит плачущая женщина. Отлично! Только ее в сводках новостей не хватало.
Шатенка кутается в кофту, даже не задумываясь, чья она. Ей надо бежать, надо куда-то бежать, потому что те ублюдки снова выследят ее. Она вылазит из машины, прежде чем ее успели бы остановить, вырывается вперед, оглядывая пространство.
Вокруг полицейских машин больше чем 22 ноября 1963 года, когда Кеннеди решил посетить Даллас. Репортеров, к счастью, не было, но зевак собралось уж достаточно. Стояло две машины скорой помощи, и весь народ был настолько поглощен процессом, что Елену, казалось, вовсе и не замечали. Полицейские что-то записывали, составляли протоколы и допрашивали Сальваторе. Девушка увидела его, вспомнила все его слова в той исповедальной.
Ее душа отчаянно рвалась к нему. Ее тело оставалось недвижимым.
— Ох, ты моя маленькая девочка! — Дженна обняла свою племянницу, развернув ее к себе. Елена вновь ощутила приступ тошноты, но справиться с физическим недомоганием смогла. Пока Дженна по-матерински прижимала ее к своей груди, Елена продолжала оглядываться, с ужасом замечая, что окончательно стемнело и очень уж похолодало.
— Не волнуйся, — Соммерс отстранилась. Она утирала слезы, с любовью оглядывая любимую и единственную родственницу. — Этих ублюдков задержали! Теперь они больше не будут тебя преследовать!
— Задержали? — переспросила Елена, впервые концентрируя внимание на тете.
— Да. Уже два час собирают показания и составляют протоколы.
Гилберт небрежно оттолкнула Дженну, отходя и осматриваясь. Девятнадцать лет живет, книжек прочла уже столько, сколько и филологу не снилось — а в подобную ситуацию попала только в первый раз! На страницах романа все было как-то просто и спокойно. А Елена чувствовала себя разбитой, уставшей и проданной. Вся эта история теперь ее жутко вымотает, пока будут идти судебный процесс и разбирательства.
Шатенка вновь наткнулась на взгляд Сальваторе. В этот раз он тоже смотрел на нее. Смотрел, скуривая очередную сигарету. Смотрел не так, как в исповедальной, но и не так, как вчера в парке. Девушка же вновь не могла оторвать взгляд от этого мужчины. Он спас ее в очередной раз. И если в прошлый раз все закончилось относительно безобидно, то в этот раз был просто сюжет для какого-нибудь боевика.
Елена вырвалась из объятий Дженны во второй раз и, не разрывая зрительного контакта с Сальваторе, пошла ему навстречу. Он курил, стряхивая пепел, рассматривая неблагодарную девчонку в его кофте. Девушка уверенно шла вперед, совершенно не отдавая отчет в своих действиях.
Она подошла за какие-то пару секунд и вновь почувствовала себя ребенком, которого прилюдно отчитала мать. Запах сигарет смешивался со свежим воздухом и проникал в легкие жертвы, на чью жизнь покушались. Девушка была рада, что полицейские пока что ее не трогают, но ей становилось тошно от мысли, что вся ночь для допросов еще впереди.
— Придется рассказать Тайлеру о нашем приключении, — произнес Деймон. Его голос такой же как и всегда: спокойный, уверенный и бесстрастный. Может, того разговора в исповедальной и не было вовсе? Может, это лишь галлюцинация?
Тогда почему Сальваторе тоже чувствует себя отчитанным прилюдно ребенком?
— Он едет? — ей было плевать, едет Локвуд или нет. Ее интересовало другое: были слова Сальваторе правдой или очередным блефом, чтобы изменить счет игры.
— Да, — апатично и беззаботно ответил Доберман, пожимая плечами. — Скоро будет.
Она оглядела его. Фингал под глазом, разбитая губа и разбитые кулаки. Елена смотрела на руки своего защитника, снова выпадая из контекста мира, снова погружаясь в потоки своих чувств к этому человеку. Теперь, когда она немного пришла в себя от шока и паники, она понимала, что даже если тот разговор был правдой, вряд ли он будет играть хотя бы эпизодическую роль в их отношениях. То признание — лишь объяснение своего поведения, своих необдуманных и иррациональных поступков, но никак не шаг к примирению. Может, оно и хорошо, что их общение нестабильно, что оно скачкообразно и эмоционально — ведь только так они могут понять друг друга. Но сейчас Елена была настолько вымотанной, что она готова была отказаться от этой импульсивности. Потому что после страсти не остается ничего. Даже пыли.
— Ты расскажешь мне, как узнал о подлинности надписи? — она отвела уставший взор от созерцания избитых рук и перевела на Деймона.
— В катакомбах. Подслушал разговор двух подруг, которые, в отличие от тебя, попались в руки одному из этих ублюдков. В колледже мне сказали, что ты уже ушла, и я пошел в парк. Там я увидел тебя, когда ты уже бежала в сторону церкви.
Девушка кивнула. Она все еще была напряжена. Ее голова все еще раскалывалась от боли, а тошнота не отступала. Елена сейчас мечтала только об одном: о крепком и здоровом сне, но вряд ли после случившегося такой подарок ей преподнесут, когда речь идет об уголовном деле.
Сальваторе курил, все еще не сводя взгляда с девушки. Теперь он знал ее тело наизусть, теперь он мог предугадать любую реакцию Елены, ее силу и слабость, готовность ударить и готовность принять удар. Он эту девочку за какую-то неделю выучил лучше, чем Джоанну за пять лет их глупого романа.
Елена засунула руки в карманы. Она нерешительно посмотрела на мужчину. Он снова оскалился. Девушка уже привыкла к таким вот его усмешкам и оскалам. Она привыкла к его улыбкам, что ее сердце заставляют биться сильнее.
— Мое «спасибо» тебя ведь за живое не зацепит, да?
Он сжимал сигарету между пальцами. Елена ждала его ответа, уже практически не веря, что произошедшее имело место быть здесь, случилось с ней и с ее… знакомым. Все напоминало какой-то кошмарный сон. Сны забываются.
— А ты бы попробовала. Быть вежливой и не такой высокомерной.
Она кивнула, опустила взгляд. Нет, слишком уж все идеально, чтобы быть правдой. Деймон Сальваторе никогда не простит за содеянное, ровно как и Елена не простит его за тот счет, который он открыл. Но, пускай он и не прощает. Зато Гилберт сможет если не получить еще одно очко, то хотя бы въестся в память Сальваторе, как он в нее.
Девушка вновь обращает внимание на мужчину. Он даже не сводил с нее взгляда. Не удивительно.
— Спасибо, — произносит она, резко приближаясь к мужчине, сокращая любую дистанцию. Едкое воспоминания разорвало настоящее, заставляя вернуться в прошлое. В то прошлое, когда они впервые предались нежности и сделали то, чего оба, в тайне души, желали больше всего на свете. Девушка губами коснулась щеки своего спасителя, оставляя детский, но чувственный поцелуй на его коже. Сальваторе снова вспыхнул. Он бы схватил эту мерзавку за плечи, швырнул бы ее на асфальт и еще раз бы приложился к ней, да вот только копов здесь больше чем в том злосчастном шестьдесят третьем. Елена отстранилась, внимательно посмотрев в глаза Доберману. Он был ошеломлен и растерян, но быстро взял себя в руки: затянулся дымом, сделавшись безучастным и бесстрастным.
— Мисс Гилберт? — полицейский ворвался в их мир, заставив вернуться в настоящее и забыть о том поцелуе, который они себе позволили. — Нам стоит проехать в участок. Там мы все быстрее оформим и отпустим вас.
Она кивнула, стараясь побыстрее ретироваться, стараясь побыстрее отойти от Сальваторе. Слишком много его сегодня. Слишком много его вчера и слишком много будет его завтра. Он повсюду: в мыслях, в сердце, в воспоминаниях, на улицах, в переулках и в катакомбах. Он появляется там, где появляется она. Отравляет ей воздух, причиняет ей боль и доставляет мнимое секундное наслаждение. Пора бы думать столько о Тайлере, сколько Елена думает о его друге. Да вот только не получается ничего. Слишком все зыбко, призрачно и неправильно.
4.
Они приезжают в участок, успевают скрыться в участке прежде, чем объявляются репортеры со своим микрофонами и камерами, напоминающие назойливых мух. Елена не хотела, чтобы завтра ее обсуждали во всем колледже. И она вдвойне не хотела, чтобы ее фамилия была рядом с фамилией Сальваторе. Тайлер же опять задерживается.
Далее следуют около двух часов допросов, составления протоколов и объяснений. Гилберт допрашивают вместе с Деймоном. Поскольку она не совершеннолетняя, в комнате присутствует еще и Дженна. Девушка молится, чтобы полицейские не подняли вчерашний коллапс. Ее молитвы услышаны: копам явно не до этого. Параллельно объявляются другие девушки, которым либо удалось, либо не удалось сбежать от этих людей. В одни показания вмешиваются другие. Полицейские поднимают заявление других жертв, пьют кофе и курят сигареты, выслушивая недовольные реплики, всхлипы и рыдания. Все на пике: нападавшие требуют защиты и опровергают слова Елены и Деймона. Они пытаются сбежать, одному из них практически удается, но его во время задерживают. Следствие замедляется.
