сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 131 страниц)
А потом встречаешься с этим человеком на улице. Случайно или нет — значения не имеет. Ты смотришь, разговариваешь с ним, а внутри не чувствуешь ни тоски, ни любви, ни сожаления. Пустота. Совершенно никаких чувств. Неужели отношения такие испепеляющие? Неужели в завершении, — даже самых крепких взаимоотношений, — всегда испытываешь лишь это… Это безвкусное вино?
Девушка приводила себя в порядок. Деймон покорно ожидал ее возле дверей, не оборачиваясь назад и радуясь хоть каким-то переменам.
Даже та сумасшедшая страсть, доводящая до одержимости, потухла. А что говорить о менее сильных чувствах?
Деймон не знал, как помочь Елене.
Но он точно был уверен в одном: девушка выздоровеет, потому что кошмары всегда заканчиваются, а вулканы иногда потухают…
5.
Елена с горем пополам немного поела. Она смотрела на тарелку где-то минут десять, чувствуя подступающую тошноту и жуткое отвращение, но все-таки немного поела.
Правда, насыщения не было.
— Локвуд отключил сотовый.
Опустошенность сменилась злостью. Яркой, безудержной и неконтролируемой. Гилберт резко подскочила.
— Ты солгал! Ты лгал с самого начала!
Поднявшись, она отошла на шаг назад. Деймон Сальваторе, сошедший с ума от страстной натуры шведки Джоанны, сейчас был взбешен страстью Елены Гилберт — фальшивой девочки с суицидальными наклонностями. Девушка сверлила мужчину своим пронзительным и отчаянным взглядом, Деймону начало казаться, что в его душу заглядывает сам черт.
Елена… Потерянная, сломленная и наивная Елена, не сумевшая перенести смерть матери, сейчас злила своей болью, своей невыносимой тоской и своими требованиями.
Деймон поднялся и сделал шаг вперед, а Гилберт рефлекторно отступила назад.
— Есть вещи, которые мы не в состоянии контролировать, ты должна понять это.
Елена продолжала смотреть на Сальваторе злобным взглядом.
Теряя все до конца, мы не обретаем свободу.
Ее обретают монстры, живущие внутри нас: они овладевают нашей душой, нашим сознанием и нашим сердцем. Все, что мы скрывали, — страхи, желания, пороки, достоинства, — все выливается наружу, и более нет смысла надевать маски и лгать…
Теряя все до конца, мы не обретаем свободу.
Мы становимся собой… Кто сказал, что это есть свобода? Может, это проклятье, кара, ниспосланная Небесами за то, что мы вовремя не протянули руку, не простили кого-то или не смогли найти в себе силы вовремя остановиться?
Деймон Сальваторе не знал ответа на этот вопрос, но точно был уверен в одном: Елена наказана… Наказана за прошлое или будущее — это еще одна загадка… Однако Доберману определенно нравилось лицезреть слабости своей подопечной. Он резко подошел к девушке, схватил ее за плечи и сжал их с такой силой, что через некоторое время проступят синяки.
— Я знаю, что тебя гложет, — отчеканил он каждое слово, пристально вглядываясь в глаза девушки. Если долго смотреть в бездну, бездна начнет смотреть в тебя… И вот Деймон чувствовал, что что-то его утаскивает в самое пекло чувств.
Не заглядывай в ее душу. Там пламя! Там огонь! Там ты погибнешь!
— Знаю, потому что я был в том лабиринте, где сейчас заблудилась ты!
— Ничего ты не знаешь обо мне! — и Елена, как кошка что выпускает когти, стала опасной и более грациозной. Оттолкнув от себя Сальваторе, девушка вжалась в стену и закрыла лицо руками. Но ни крика, ни вопля не последовало. Тишина, повисшая в воздухе как грозовая туча, становилась сильнее и мощнее. Вот-вот молния своим блеском ослепит…
Или убьет.
— Это разрывает тебя изнутри, — сквозь зубы продолжал Сальваторе, не сводя пристального взгляда с Елены. — И оно так сильно тебя гложет, что ты не можешь высказаться или закричать, а даже если у тебя это получается — боль не исчезает…
Он медленно подошел к девушке, взял ее за запястья и, опустив их вниз, увидел заплаканные и испуганные глаза Мальвины.
Потрясающе — видеть чью-то слабость и осознавать, что тебя подобное больше не сломит. Неимоверно — видеть чью-то боль, ощущать ее и понимать, насколько ты стал сильным и бесстрашным.
— Я не знаю, как найти Локвуда, но я обещаю тебе, — он схватил девушку за плечи, заставляя посмотреть на себя. Елена видела Сальваторе, но, наверное, плохо осознавала, что когда-то испытывала ненависть к этому парню, который когда-то ей угрожал и был слишком грубым и злым. — Я выведу тебя из этого лабиринта. Только доверься мне!
Она вырвала свои руки из его рук и начала медленно спускаться по стене. Наверняка бы стала хамелеоном, слившись со стеной и исчезнув, но Сальваторе подхватил девушку, прижал ее к себе сильно-сильно. И Елена, не в силах больше терпеть одиночество и боль, обняла Сальваторе в ответ. Крепко и сильно. Ей это было необходимо, чтобы чувствовать, что она не одна в этой тьме, что кто-то рядом есть. Что кто-то будет держать за руку и вести к свету.
========== Глава 15. Обними ее ==========
1.
Она заснула ближе к двум часам. Не требовались ни снотворные, ни крики, ни избиения и очередные сдирания кожи до крови. Сон, скорее, как способ забыться. Как психологическая защита.
Сальваторе покинул комнату девушки. Вышел на кухню. Свет включать не стал. Незачем на самом деле. Сел на стул, закурил, облокачиваясь на спинку и фокусируясь только на своих мыслях.
Он подумал о том, что если в литературе есть риторические вопросы, то почему их не может быть в повседневной жизни? Почему не могут встречаться в будничности те вопросы, ответы на которые не требуются? Или ответы на которые дают сами люди? Может, поэтому истины и не существует. Потому что каждый видит ее под разным ракурсом. И пока что не создано универсала.
Он подумал о том, что его отношения с Джоанной можно отнести как раз к разряду риторических вопросов. Рядом лежал мобильный телефон, на который приходили сообщения лишь от мобильных операторов. Ну, или звонки от кого-то из банды, и то — слишком редко…
Джоанна. Как стоматит. Как мелкая царапина, которая и зеленки-то не стоит, но, тем не менее, ноет, болью напоминая о себе. Как константа жизни. И кажется, что без нее мир уже невозможен. Он медленно разрывается как шифон или шелк. Лишь один надрез, — и все рушится.
Очередная сильная затяжка; образ совершенно иной девушки.
Деймон Сальваторе сочувствовал Елене лишь потому, что сам знал какого это — остаться полной сиротой. Он прекрасно понимал и разделял чувства. Он мог предугадать даже мысли и возможные будущие поступки. Но вот чувства к самой Гилберт остались прежними. Зря эти глупые подростки, сидящие на франшизах, блокбастерах и однодневных книгах думают, что после подобного люди сближаются. Что якобы есть какая-то тонкая нить, связывающая бывших врагов. Что сами враги начинают понимать и прислушиваться друг к другу. Начинают узнавать друг друга лучше.
Это пыль, пущенная в глаза режиссерами, сценаристами и писателями, такая же фальшивая, как и сами создатели этих бессмысленных фильмов и книг. Дешевая мерзкая пыль. Человек — существо упертое. Сблизиться с врагом означает прислушаться к мнению своего противника. Прислушаться означает признать свою неправоту. Признать свою неправоту — проиграть. А когда ты молод, тебе девятнадцать, — чуть больше или меньше — неважно, — ты никогда не отступишься. Никогда не проиграешь.
Следовательно, и Елена и Деймон не прочувствовали и толики симпатии друг к другу. Прежняя беспочвенная и с каждым разом все усиливающаяся ненависть не исчезла. Любовь быстро не проходит, а ненависть уж тем более. А у Сальваторе она теперь еще и умножилась на десять. Он терпеть не мог слабых духом, а уж становиться чьей-то жилеткой вообще было не в его правилах. Наверное, поэтому Деймон и любил Хэрстедт на протяжении стольких лет. Ее импульсивность, самостоятельность и дерзость по отношению к жизни были опьяняющими. Эта девушка не нуждалась в помощи или в поддержке. Она все переносила мужественно и стойко.
На часах — полтретьего утра. Сальваторе взял сотовый, все еще зажимая тлеющую сигарету между пальцами, нашел в списке нужное имя… Позвонил.
С ней не надо было быть жилеткой. Не надо было терпеть истерики, крики и видеть слабости…
Но мужчине необходимо быть сильным. И иногда ему нужно, чтобы женщина с ним была чуточку слабой. Это позволяет почувствовать себя нужным, важным, востребованным.
«Ты вытащил меня из тишины! Ты вытащил, а теперь ты обязан мне, ясно?!».
— Алло? — сонно и с хрипотцой в голосе. Гудки оборвались внезапно. Признаться, Сальваторе даже не ожидал такого быстрого ответа. Он усмехнулся, выпустил дым из легких и произнес:
— Зачем ты стала писать эти заявления?
Последовали возня, шум и долгая пауза в несколько секунд. Время способно растягиваться и сжиматься не только в пределах Вселенной, но даже в пределах человеческой жизни. И вот секунды капают, как вода в кране. Медленно. Отчеканивая каждый миг. Кап-кап. Кап-кап. Секунды капают, а легкие наполняются дымом, сердце — ненавистью к Елене, а душа — тоской по Джоа.
— Сальваторе, ты видел время?
— Я тут подумал об этих чертовых риторических вопросах и решил получить ответ хотя бы на один из них. Так, почему? — незамедлительно ответил парень, игнорируя предыдущую реплику своей бывшей.
Пять лет безумной страсти, возникшей, — о как дешево и банально! — с первого взгляда. Пять лет каких-то ничтожных попыток построить совместное будущее. Все это было так жалко, что и вспоминать тошно!
Но, черт возьми, как-то немного тоскливо жить без этих жалких попыток. И сердце-то не сдается: все еще желает страстно и горячо любить.
— У нас же все было потрясающе, — Доберман прервал молчание, решив напомнить о себе и о своем вопросе. — Ну, ссоры случались, но довольно-таки редко… И что произошло потом?
— Твои срывы, Сальваторе, — перебила девушка. Для сонной и только что разбуженной ее голос прозвучал довольно громко и утверждающе. — Твои вечные срывы. Ты — как синоним слова «азарт». Жизнь для тебя — как синоним фразы «черный ящик». Каждый раз тебе хотелось видеть в этом ящике что-то особенное. Что-то осмысленное. Тебя не волновало положительное это или отрицательное. С негативными, нулевыми или положительными последствиями. Главное, чтобы что-то было в этом гребанном ящике. Но жизнь тебе не всегда давала то, что ты хотел увидеть. И отсюда срывы: новые грабежи, новые нападения, драки…
— Да брось, — он сжал сигарету крепче и нашел в себе силы не повышать тон голоса. — Тебе ведь нравились все эти шмотки и украшения, которые мы воровали или покупали на краденные деньги. И вскрывать черный ящик ты тоже рвалась в числе первых…
— Но я знала границы, Сальваторе. Вы, мужчины, вечно ходите с этими предрассудками, что женщины вокруг вас — стервы и суки, дышащие лишь материальными благами и не задумывающиеся о чем-то более высоком!
— Ты родилась в достатке, Джоа! — терпение, ровно как и контроль над своими эмоциями, стремилось к нулю. Сальваторе поднялся, закрыл дверь, вернулся на своем место. Он никак не мог выкурить до фильтра сигарету. Он никак не мог выкурить до фильтра эту шведку, маскирующую свой акцент.
И, казалось бы, неужели с его внешностью нельзя познакомиться с привлекательной и кроткой девчонкой, влюбить ее в себя и начать все заново? Чем Джоанна привлекательна? Анорексия погубила красивое тело, пусть не было ужасающих последствий, выпирающих суставов и ребер, но анорексия есть анорексия, и ее невозможно не заметить. Или даже те ее бесполезные попытки косить под коренную американку? Густоты волос нет. Фигуры — тоже. Улыбка не из тех, от которых теряешь голову.
Только лицо красивое. Словно какой-то эстет его нарисовал. Лицо, взгляд, шарм в манере общения. Двоякость во внешности Хэрстедт прослеживалась и в характере. А Сальваторе всегда любил многогранность и никогда не признавал однородность.
Которая есть у Елены. Симпатичная. И натура цельна. Никаких изъянов. Никаких противоречий. Фальшивка.
— Для тебя все это было как развлечения, для меня — как стремление выжить, пойми!
— Я понимаю, — уже спокойно и снова сонно произнесла девушка. — Но и ты пойми: важно остановиться. Ведь можно найти было хорошую работу, я знаю, что ты способный. Я… — она замолчала, словно решаясь на что-то. Потом продолжила: — Я верила в тебя, Деймон. Каждую секунду, что мы пробыли вместе я верила, что рано или поздно подобный образ жизни тебя достанет, ровно как и мои бесконечные заявления. И ты, наконец, поймешь, что, спускаясь на самое дно, все труднее подняться обратно. Я верила и готова была идти с тобой дальше. Но проблема в другом: ты в себя не веришь. Ты решил, что если родился не в благополучной семье, если один раз решился на дикость, то больше никогда не станешь нормальным.
— Уж не думал, что ты из числа тех, кто читает проповеди.
Он ощутил что-то жгучее и неприятное внутри. Разочарование, наверное. Может, сожаление. Может, сочетание того и другого. Теперь ощущение одиночества усилилось. Теперь тоска стала нестерпимой.
Затушив сигарету, Деймон оперся локтями о столешницу, закрывая глаза и стараясь взвесить каждое слово этого пустого диалога.
Человек стремится к стабильности во всем. И люди вокруг Сальваторе — ярые тому подтверждения. Перемены пошатнули рассудок Елены. Внешние обстоятельства превратили Хэрстедт в отъявленную суку. Даже Тайлер отличается тем, что жизнь его относительно стабильна — выходки и проделки для него не в первой. Сальваторе выделялся на фоне этих людей. Словно он был с браком. С изъяном. Словно он бы уродливым экспонатом в музейной выставке.
— Приди ко мне, - тихо-тихо. Словно Джоа и не хотела, чтобы ее услышали. Сальваторе затаил дыхание. Ему показалось? — Приди, — повторила девушка. — Мы поговорим, расскажем друг другу то, что раньше не рассказывали.
— Мне не нужно снисхождение, ты же знаешь.
Она не поспешила с ответом, снова замолкая на какие-то секунды.
Кап-кап.
Он скучал по ней. Он все еще любил ее где-то в глубине души, но возвращаться к прежним отношениям не хотел. Весь этот разговор напоминал садомазохизм, и правильнее было бы вообще не звонить.
Но риторические вопросы. Эти чертовы вопросы! Если на них никто не дает ответов, значит, нужно их искать самим.
— Я же говорю: срывы. Ложись спать и… Позвони мне завтра, хорошо? Отдохни и позвони.
Он ничего не сказал. Просто положил трубку, точно зная, что не будет завтра звонить. Ему показалось, что и Джоанна это тоже точно знала.
Курить больше не хотелось. И Джоанну — тоже. Просто приелось. Просто уже надоело. И зачем тратить время на то, что тебе не интересно?
Вот Елена — уже другое дело. Запутавшаяся в паутине отчаяния и безысходности девочка, желающая утвердить мир во всем мире и найти своего принца на белом коне. Доберман презирал таких, как она: с наштампованными и тривиальными мечтами, с фальшивой натурой и слишком уж идеальной внешностью. Приторная. Ненастоящая. И ее ненависть, такая сильная, все равно кажется смешной. Смешной и глупой.
Вернуть ее к нормальной жизни, вытащить ее из депрессии и научить заново дышать — как способ уничтожить ее душу. Чувство вины, осознание ошибочности своих приоритетов — это все погубит ее и продемонстрирует несостоятельность Гилберт как личности.
Жаль Локвуда только. Но ничего, он сумеет пережить. Сильный парень.
Ненависть к Елене Гилберт не иссякла и вряд ли иссякнет в мгновение ока. Она возросла и окрепла. Было бы отлично, если бы эта сучка устроила еще пару истерик. Тогда Сальваторе сумеет уже наверняка растоптать эту девчонку.
Она поломана судьбой, трагедией в семье и отчужденностью любимого парня. Нет подруг, нет родителей и друзей — тоже. И вот враг протягивает руку помощи, вытаскивает из пропасти и позволяет жить на этой земле, дышать отравленным воздухом. И вот враг реанимирует. Весь мир Елены разрушится, как карточный домик. И последнее спокойствие окажется лишь миражом.
Отличный план.
Но Сальваторе забыл об одном очень важном принципе: тот, кто думает, что ведет партию, на самом деле, оказывается ведомым в партии.
В подтверждение этому из спальни раздался пронзительный крик. И в подтверждение этому Доберман — в очередной раз! — ринулся на помощь фальшивой Мальвине.
2.
Что человек знает о своих слабостях? О тех факторах, которые делают жизнь человека сложной, а самого человека — более уязвимым? И смысл не в том, чтобы признать эти слабости или как-то ужиться с ними. Черт возьми, речь даже не о том идет, чтобы как-то эти слабости искоренить.
Сложнее всего рассказать о них кому-то. Человек — существо не только упрямое и бестолковое, но и самое беззащитное. В подсознании каждый понимает эту аксиому. Никто ее не опровергает.
Но в реале сложно довериться и раскрыться даже не потому, что человек боится осуждения или непринятия. Ему просто страшно. Страшно, потому что когда ты был ребенком и говорил, что под твоей кроватью — в твоей душе? — живет монстр, никто тебе не верил. Страшно, потому что много лет назад, когда ты осмелился предоставить доказательства существования этого самого монстра — тебя не приняли. Тебя вышвырнули как паршивую собаку. Тебя толкнули в лужу и еще обвинили в твоей неуклюжести.
