сообщить о нарушении
Текущая страница: 97 (всего у книги 131 страниц)
Она поймала его на крючок, и они оба знали, что Деймону не удастся так просто с этого крючка соскочить. Ему не нравилась перспектива быть чьей-то игрушкой или каким-нибудь развлечением. Но в глазах Викки было понимание и желание узнать лучше. А Деймон проебал всех, кем он дорожил, поэтому он не хотел пренебрегать возможностью обрести нового близкого человека.
— Да брось, что такого плохого в том, чтобы хотеть детей?
— Такие как Джоанна не предназначены для материнства, а такие как я — для отцовства. Понимаешь?
— И как ты это определяешь? — Викки была настойчивой, а Деймон — сбит с толку внезапным каверзным вопросом. Это создало почву для того, чтобы продолжать беседу. — Кто создан, а кто нет?
Он собирался было что-то сказать, но то ли не решился, то ли не смог подобрать нужных слов, то ли Деймон действительно не знал что сказать. Он усмехнулся, отрицательно покачал головой и, наконец, взял банку с пивом. Доберман терпеть не мог пиво, но ему хотелось разбавить эти сутки хоть каким-то градусом.
— Ты влюблен в нее?
— Как ты резко мы перешли с продолжения нашего фиктивного брака на Елену.
— Она — Елена, значит? — Викки — как детектор лжи. Как внутренний голос, который материализовался в этом мире. Викки — как спустившаяся с небес Афина, принявшая облик земной женщины. Викки была дорога. Деймон питал к ней какую-то особую привязанность.
— Это не важно. Ничего не важно, Викки, — он стал говорить убедительно, будто желая убедить Донован в правоте своих слов. На самом деле он пытался убедить себя. — И да, нам лучше продлить наш брак.
Она подумала, что было бы кощунством говорить то, что она собиралась озвучить. Она подумала, что после такого откровения это показалось бы хамством. Но Викки знала, что Деймон все расценит правильно. Потому что он всегда все расценивает правильно.
— Только есть кое-что, что я бы хотела исправить в нашем брачном контракте.
В соответствии с брачным контрактом каждый при разводе получает ту долю, которая оговорена в документе. Деньги, полученные от угона автомобилей, конечно не фигурировали.
— Я хочу, чтобы если что-то случилось со мной, ты бы обязался воспитывать мою дочь. В противном случае ты не получишь ни цента.
Грубоватая манера Донован была ей к лицу. Неслащавость, прямолинейность придавали некую остроту, которая доводила иной раз до такой степени раздражения, что хотелось крушить мебель, крича во всю глотку. Но в Викки не было фальши. Викки была отражением Сальваторе. Викки была его дополнением. Она была сильной. Она была смелой. Она была его женской версией.
И ему нравилась ее грубость.
— Мне просто некому ее больше доверить, — смягчилась она. Музыка все играла и играла, будто напевая колыбельную о всех невысказанных или невыблеванных чувствах. Деймон приблизился к девушке, положив локти на стол. Пиво было гадким на вкус, но вечер — вполне приятным.
— Ты планируешь погибнуть молодой?
— Я планирую позаботиться о дочери, — незамедлительно ответила она, устремляя взор на друга-мужа-соратника. Слишком много титулов для одного человека.
— Хорошо, Викки, — он улыбнулся. Как-то мягко и тепло, что было абсолютно не свойственно его кусачей натуре. Воспитанный в жестокости и насилии он точно знал, что разрушенное детство — это клеймо на всю жизнь. — Завтра позвоним адвокату.
Она тоже улыбнулась ему в ответ. Она знала, что он стал для нее чем-то вроде защиты. Деймон был прав — Викки сильная и смелая, она — его отражение. Он забывал лишь о том, что даже сильной и смелой нужна защита. А еще Деймон был прав, когда говорил Елене, что любит Викки Донован. Он не лгал, не кривил душой.
Он любил Викки какой-то крепкой, родственной любовью, как должны любить друг друга друзья, родители и дети. Он любил Викки так, как не любил еще никого.
2.
Елене пришлось направиться в сторону заправки, а не парка. Она была бы рада сбежать через черный ход или затеряться где-то в толпе, но Гилберт решила — в кои-то веке, подумать только! — не убегать от призраков, а идти им навстречу. Может тогда, когда она взглянет в самые темные уголки своей души, она перестанет бояться. Тогда призраки перестанут пугать.
На улице было холодно. Снег все еще переливался в лучах солнца, а Елена все еще наивно полагала, что этот человек оставит ее в покое.
— Я отвезу тебя домой, — сказал он, когда Мальвина подошла к нему. — Сегодня холодно.
На самом деле Елене холодно уже давно, но мало кто об это знает. На самом деле Елене до остервенения хочется рвануть в какой-нибудь солнечный штат и затеряться там навсегда. «Навсегда» дробит окружающую Елену повседневность на фрагменты: колледж, приветливая Кэролайн, нудные занятия, холод, отец.
Девушка почувствовала жгучую тоску, беспричинную и болезненную, но решила стерпеть ее. Что-то типа гастрита. Что-то типа хронического бронхита.
Отец открыл дверь машины, и Елена села в салон. Затем дверь захлопнулась. Тоска взыграла с большей силой — словно кто-то взболтал жестяную банку с газировкой, а потом открыл, — и вся эта пена вырвалась наружу.
Никакой пользы. Смех, да и только.
Отец сел за руль, завел автомобиль, Елена отвернулась к окну. Ей вчерашнего дня сполна хватило, а теперь терпеть еще и сегодняшний, в котором ее отец — заботливый родитель, а она — черствая дочь, не желающая принять своего родственника. На самом деле Елена не «не хотела». Она просто не могла уже. Ее занесло на повороте. Она пыталась выбраться из перевернутой машины, но дикая боль пронзала тело, блокируя любые попытки. Гилберт мечтала столкнуться с кем-то на бешенной скорости, совершенно забыв, что она уже столкнулась несколько раньше. Еще до появления даже Бонни в ее жизни.
Воспоминания взыграли. Тоска от встречи с отцом слилась с тоской по матери и упущенным возможностям.
Идти на встречу призракам расхотелось.
— Я не хочу о тебе ничего знать, — произнесла она, смотря в окно. Нет, слез не было. И от этого становилось еще хуже. — Ничего и никогда.
Она подумала о том, что лучше бы она позвонила Тайлеру. Он бы увез ее подальше, он бы согрел ее. Внезапно эта мысль стала такой мощной, что Елена всерьез намерилась позвонить Локвуду.
Но рядом с Локвудом всегда была Бонни. И Бонни тоже призраком появилась на горизонте. Гилберт остановилась на полпути, решив не спешить к темным углам своей сущности.
— Почему ты просто не можешь оставить меня? Однажды у тебя это получилось.
— Потому что я люблю тебя.
Елена быстро повернулась к нему. Отец пристально глядел в лобовое стекло, концентрируясь на дороге. Его руки на руле были расслаблены, — и горькая усмешка искривила лицо Мальвины. Она уже давно оставила навязчивую идею высказать отцу все, что она о нем думает.
— Ты так сильно любишь меня, что появляешься в моей жизни лишь тогда, когда у тебя нет любовницы?
— Ты ничего не понимаешь.
Гилберт снова усмехнулась. Конечно, она ничего не понимает. Она в принципе никогда ничего не понимала. Не понимала, почему ее родители ссорятся за стеной, не понимала, почему мать видит синий цвет повсюду. Она не понимала, почему им надо уходить посреди ночи к Дженне и почему надо собирать вещи. Она не понимала, почему решилась довериться другу отца, и вдвойне не понимала, почему отец поверил ему, а не ей.
— У тебя нет дочери, — прошептала она. — У тебя больше нет дочери.
Он нервно стал постукивать пальцами по рулю. Елена смотрела на эти руки, которые когда-то любила, и не верила, что все это вообще случилось с ней. Она родилась с той же иллюзорной мыслью, что и все остальные — в ее жизни будет все совершенно по-другому. А в итоге оказалось, что ее отец любит лишь деньги и женщин, что ее мать оказалась прикованной к кровати и умерла тупо по тому, что пришло время. А в итоге оказалось, что Елена не особенная.
Никто не особенный.
— Ты сказал в тот гребанный вечер, что у тебя больше нет дочери! Зачем тогда ты возвращаешься к тому, чего у тебя нет?!
Она не планировала высказывать все, что было у нее в душе. Но в душе особо ничего и не было. Сейчас Елена чувствовала себя преступницей. Ей хотелось стереть все настоящее ластиком, оказаться в прошлом и исправить роковую ошибку. Она понимала, что это ничего бы не изменило, ведь нашелся бы другой повод, другая причина, другие мотивы.
Сейчас Елена до крика хотела оказаться где угодно, но только не в этой машине. И она до боли хотела услышать хоть что-то вразумительное из уст своего отца.
— Ты не оставила мне выбора!
— Это ты мне его не оставил, ясно?! — сорвалась с цепи. Елена всегда срывалась. — Почему ты не мог подойти ко мне и разобраться во всем?! Да впрочем, — она стихла, выдохнула и снова отвернулась, — это уже не важно. Знаешь, пап, ничто не важно. И ты не важен. И Тайлер не важен. И Деймон. И Бонни. И Кэролайн. И вообще все.
Она потерялась. Не смогла высказать все, что было на душе. Она растерялась. Не смогла подобрать нужных слов. Наверное, слов всегда будет недостаточно. Потому что эмоций больше чем слов. Потому что не все можно подогнать под сухие термины.
Она смотрела на мелькающие за окном пейзажи. Она смотрела на мелькающие воспоминания — и все закрутилось в какой-то дьявольский карусели. Отец своим поступком вычеркнул Елену на три года ее жизни. А потом в ее действительность ворвался Тайлер, и мысли об отце сошли на нет. Тайлера Мальвина не могла полюбить, но она хотела бы полюбить его. Деймона Мальвина могла полюбить, но она не хотела бы этого. И как бы там не было, Тайлер вырвал ее из водоворота и вернул в обратную жизнь. И как бы там не было, Деймон тоже вырвал ее из водоворота и тоже вернул в жизнь. А она никого не вырывала из водоворота. Наоборот, — кидала в самое пекло и уходила, даже не оборачивалась.
— Что бы не произошло, я скучал по тебе.
Вот Бонни, например, ни в чем виновата не была. Вот Бонни как никто другой заслуживала внимания, а Елена ей даже такую попытку не предоставила. Как когда-то не предоставил ей эту самую попытку отец.
В истории все циклично.
— А я по тебе тоже скучала. А потом я влюбилась, пап, и перестала думать о тебе. Знаешь, можно запросто забыть о человеке, если у тебя появляется новый.
Вот Бонни теперь рядом, как и Кэролайн. Потому что они умеют прощать. Потому что они умеют любить и слышать. А Елена не умела. И она бы очень хотела отдать остаток своей жизни, лишь бы ее обучили этому ремеслу!
Хотя остаток ее жизнь вряд ли возьмут даже за цент на блошином рынке.
— И где этот твой новый?
Бонни не простила. Она поняла и приняла. Но она не простила. Потому что Елена кидала ее в грязь, в острые лопасти своей ненависти. Бонни не простила — предательство не прощают, это выше человеческих возможностей. И Елена не простила отца. Она поняла и приняла, но она не простила.
— Он в моем сердце. Он в моих мыслях. В каждом моем сне. А тебя нет ни в сердце, ни в мыслях, ни в снах.
Говоря о сердце, мыслях и снах, она не могло точно определить о ком именно повествует — о Тайлере или Деймоне. Если восстанавливать хронологию, то логичнее было бы предположить, что о Тайлере. Но Мальвина в этом сомневалась.
— Ты мне лжешь, — произнесла она. — Ты всегда нам лгал. Никого никогда ты не любил.
А любила ли сама Елена?
Она не знала, но не сомневалась, что самопожертвование — это часть любви. Ее основа. Ее азы. Бонни жертвовала собой ради нее. Тайлер и Деймон — тоже. Елена не умела жертвовать собой, она просто не набила руку, просто не отработала теорию на практике. Просто провалила пройденную тему.
«Пройди ее сейчас», — зашептало что-то в голове, и Елена не хотела противиться этому голосу.
— Это не меняет моего отношения к тебе.
Елена подумала о том, что у ее отца просто установлена программа на выкидку таких дежурных и не связанных смыслом фраз. В принципе, у нее тоже такая программа была.
Пора было снести прежнее программное обеспечение, отформатировать жесткий диск, стереть все вирусы.
Машина остановилась возле дома, а Елена — в своих мыслях. Она не осмелилась подойти к самым темным углами, не осмелилась вглядеться в то, что ее пугало и страшило. Но Гилберт подумала о том, что если нельзя идти навстречу призракам, что если нельзя убежать от них, значит можно принять их во всем их великолепии. Можно слиться с ними, стать единым целым с тем, что ты от себя отгонял долгое время.
Девушка посмотрела на отца.
— Хочешь вернуться в мою жизнь? — она не хотела возвращать его в свою жизнь, но в ее сознании пульсировало лишь одно слово: «Самопожертвование». Чтобы Бонни простила ее, ей надо простить отца. Одна невыполнимая миссия для другой невыполнениями миссии. Новая игра.
— Хочу.
Она ощутила, что предает свою мать. В эту самую секунду, когда смотрит в глаза своего… — и кто он теперь ей? — Елена ощутила, что поступает по отношению к ней неправильно. Но ей надо было сделать это, чтобы вымолить прощение у Бонни. Или хотя бы у кого-нибудь. Отчаяние накрыло ее с головой.
— Я хочу пригласить ребят куда-нибудь. Ты можешь нас отвезти? Пожалуйста.
Он кивнул, а теперь Елена ощущала, что снова продает/предает себя. На ее чувства вновь спала цена, и это было отличным поводом для Грейсона.
Гилберт захотела со всей силы вгрызться в вены, лишь бы сдержать тот принцип отчаяния, который сокрушил ее. Но все что она могла, лишь сказать:
— Спасибо, — а потом выйти из машины и отправиться домой, сделав вид, что все в порядке.
3.
Грейсон на следующие выходные отвез Елену и ее новых приятелей за город, где расположился гастролирующий зоопарк. Вообще-то Елена была равнодушна к посещению подобных мест, но на них бурно реагировала Кэролайн, и Гилберт согласилась. Мэтт вначале был категорически против вообще куда-либо идти — его смущало наличие Форбс, с которой он в школе вообще не контактировал, но Елена все-таки смогла его убедить.
— Мне кажется, что это насилие над животными, — произнес Донован, когда вся компания шла мимо высоких вольеров, в которых были заточены хищники. Теперь уже — ручные хищники. — Вот тебя бы засунули в эту клетку — как бы тебе было?
Грейсон не просто отвез, он еще и проспонсировал это мероприятие. Елена уже смирилась с тем, что ее отец выражал свои чувства только посредством наличных. Елена не могла смириться с чувством, будто она предала мать. Но она думала о Бонни и старалась сделать вид, что очередное возвращение отца в ее жизнь — как способ искупить вину. Как возможность прочувствовать то, что чувствует Бонни в данный момент.
— Их тут кормят, между прочим, — взразила Форбс, умиленно смотря на обезьян, — и за ними смотрят ветеринары…
— Какие ветеринары, Кэр? Они ведь хищники — им нужны простор и погоня. Это ведь не домашние кокер-спаниели и прочие декоративно-отврати…
— А что тебе не нравится в кокер-спаниелях?
Елена рассмеялась — только Форбс могла запариться по какому-то поводу, совершенно незначительному. И это придавало ей особый вид. Гилберт в колледже сидела рядом с Беннет, но они перестали ходить вместе в столовую и перестали говорить даже на самые незначительные темы. Елена понимала, что у Бонни теперь совершенно другая жизнь, и в этой другой жизни нет места для прошлого. И Елена стала ошиваться с Мэттом и Кэролайн, возвращаясь в повседневность и пытаясь простить отца. Простить его поступок и забыть о всех тех ночных переездах, изменах и бесконечной отвратительной, грязной и самой изощренной лжи.
Пока Кэр и Мэтт спорили о том, пригодны кокер-спаниели или нет, Елена остановилась у вольера с белым медведем. Он стоял на четырех лапах и махал головой из стороны в сторону. Служащие парка это объясняли тем, что медведю жарко. Выглядело забавно и как-то повседневно — Елена уже забыла о повседневности, забыла о таких прогулках…
Она решила перестать жалеть себя, решила перестать концентрироваться на том что было и сконцентрироваться на том, что есть.
— Нет, я хочу сфотографироваться, — Форбс уже полезла в сумку за деньгами, даже не внимая доводам Мэтта. — У меня нет еще ни одного фото с обезьянкой.
Мальвина снова рассмеялась и медленно пошла дальше. На мгновение у нее получилось полностью изолировать себя от самобичевания. Все-таки, было что-то в этих зоопарках, что Елену впечатляло. И шарм заключался не в грации мускулистых пантер, клыкастых тигров или будто спокойных крокодилов. Шарм заключался не в том, что человек может подчинить даже самого лютого зверя.
Весь жемчуг был в том, что те самые лютые звери оставались лютыми. Запертые в тесных клетках, лишенные свободы, раздола и адреналина, они все равно внушали страх, все равно предоставляли опасность.
Человек может что-то подчинить. Но не может поменять природу того существо, которое приручил. Не может изменить химический состав аммиака. Не может лишить гепарда быстроты. Не может остановить наводнения и снежные обвалы.
Не может усмирить свои эмоции.
Елена остановилась у клетки с львом. Он расхаживал взад-вперед, и его грива горела в лучах теплого зимнего солнца. Девушка увидела буйство красок и жизни. На мгновение ей показалось, что в душе у нее спокойно.
