сообщить о нарушении
Текущая страница: 122 (всего у книги 131 страниц)
И обрела свободу. Не ту, о которой кричал Тайлер Дерден*, но ту, которая больше не заставляет оглядывать назад и прятаться по углам, пугливо озираясь.
Боль притуплялась агонией, и Бонни не слышала звука собственного голоса. Она даже не ощущала ударов охранников или их криков-угроз. Бонни контузило. Бонни окончательно пришибло — теперь ей наплевать на себя. А когда человеку наплевать на себя — ему уже ничего не страшно.
Беннет втолкнули в какое-то пустое подвальное помещение. Прохлада словно лед таяла на разгоряченных плечах. Девушка рухнула на бетонный пол. Рваный вдох полной грудью обжег горло. Бонни оперлась о руки, перевернулась и уставилась на охранников, которым удалось ее взять под контроль.
Вообще-то, человеку всегда нездоровится, когда он пытается подчинить рассвирепевшие стихии. Вообще-то, рассвирепевшие стихии прекрасны, и их следует не подчинять, а любоваться ими, давать им свободу. Красота разрушительна, поэтому и притягательна. Бонни тоже разрушительна. Бонни тоже лучше дать свободу, любоваться ею. Бонни никто не может приручить — ни отец, ни мать, ни Елена, ни Деймон, ни даже Тайлер.
Только если…
Дверь распахнулась. Бонни медленно поднялась, становясь на колени и вскидывая голову вверх. Здесь, на бетонном полу, в каком-то подвале, избитая, уничтоженная и униженная, в окружении охраны Клауса она не боялась погибнуть. Она не боялась погибнуть не потому, что не боялась смерти, а потому, что она знала, что не погибнет. Она знала, что ей судьбой предписано выбираться даже из самых гнусных передряг.
Висящая на потолке тусклая лампочка плохо освещала пространство. Распахнутая дверь впускала луч яркого света. Но даже в окружении этого полумрака Бонни все равно было трудно не заметить. Она сама излучала свет. Правда, в этом свете был повышенный уровень радиации, но кому до этого было дело?
Только если…
Он сделал шаг вперед. Бонни стиснула зубы и медленно поднялась. Клаус увидел, что с ее левого уголка губ струится кровь. Клаус увидел избитые в кровь руки и порванную одежду. Клаус увидел растрепанные волосы и агрессию во взгляде. Клаус увидел прежнюю Бонни.
Только теперь умеющую за себя постоять. Пусть совсем не праведными способами, но все же. Да и кому какое дело до праведности? Да и кому какое дело до этой девочки-сенсации, которую мир ненавидит, казалось, с самого ее рождения? Кому интересно латать раны Бонни?
Только если…
Да Бонни сама свои раны зализывает. Да Бонни сама всегда со всем справляется, иначе она бы и не была такой разрушительной и притягательной силой.
Клаус, не поворачиваясь к охране, дал им знак рукой. Те без слов, как запрограммированные машины, вышли из помещения, захлопнув дверь. Свет исчез. Помещение погрузилось во мрак, и тусклая лампочка — не в счет, потому что Бонни вот ни черта Клауса не видела. Зато Клаус видел Бонни, и для него этого было достаточно. Хотя он все же сделал шаг вперед (последнее одолжение), позволяя себе попасть в поле зрения Беннет. Та сжала кулаки и тут же бросилась на него. Она знала, что это он опубликовал ее документы. Из-за Тайлера. Он опубликовал их не потому, что хотел уберечь ее. Он опубликовал их не потому, что он хотел усугубить их и без того пошло-отвратительные настроения. Он сделал это потому, что он может это сделать: может надавить колесом на бабочку, может переехать кошку, размазав ее внутренности по асфальту.
Атаки Бонни оказались заблокированными, а Бонни оказалась на полу. Клаусу отчаянно хотелось прикончить эту сумасшедшую прямо здесь, потому что ему остоебенело с ней возиться. Ему хотелось свернуть ей шею, услышать хруст и покончить со всем этим дерьмом.
Клаусу хотелось. У него снесло крышу от бешенства. Он быстро подошел к Беннет, схватил ее за предплечья, заставляя подняться. Его стальная хватка стала причиной синяков и тупой сжимающей боли, такой родной, что это было почти приятно. Да, Бонни тоже съехала с катушек, и да, у нее тоже снесло крышу от бешенства, но кому до нее какое дело? Майклсон впечатал ее в стену. Боль в позвоночнике и лопатках привела в чувства как напор холодной воды. Девушка замерла на несколько секунд, увидев рассвирепевшего Майклсона, а потом подумала, что погибнуть от его рук было бы правильно. Не то что приятно, но правильно. Правильно, логично.
Погибнуть от его рук хотелось больше, чем от рук отца.
Сильная пощечина вернула на землю. За ней следом — другая, заставила вынырнуть из потока мыслей. Третья — Бонни окончательно пришла в себя, делая очередной глубокий вдох и застывая в какой-то кататонии. Она подняла руки, прижала их к груди и сжала ладони в кулаки. Кровь, размазанная по лицу, потеряло былую эстетику. Бонни потеряла детство и юность, но все никак не могла с этим смириться.
— Зачем? — прошептала она, скрещивая пальца, словно она молилась единственному богу, в существование которого еще верила. Богу, который стоял напротив, сжимал зубы и выжидающе смотрел на нее. — Ты же обещал! — она выпрямляет пальцы, а потом закрывает лицо руками. — Ты не должен был подводить меня!
Клаус думал только об одно — ему надо уйти. Прямо сейчас, именно в эту самую минуту ему надо уйти — только так он сможет покончить с Бонни Беннет. С девочкой-феминисткой. С девочкой-сенсацией. Клаус думал об этом, а Бонни зарылась руками в волосы и уставилась в пол. Она отчаянно вглядывалась в произошедшее, пытаясь выстроить события в хронологической последовательности и осознать, где же она прокололась.
— Я понятия не имею, о чем ты, — процедил он сквозь зубы. Предчувствие вгрызлось клешнями в остатки души, сердце заныло, но Клаус не двинулся с места. Он не осмеливался уйти. Хотя его ничто не держало.
Только если…
— Не имеешь? — она взглянула на него. Опустила руки, сжала их в кулаки, прижавшись к стене, словно боялась потерять равновесие. — Ты угрожал мне опубликовать подробности моего личного дела! Я сдержала свое сло!.. — сорвалась и закашлялась. Ее бросило в жар, и девушка согнулась, пытаясь унять внезапный приступ кашля. Она не хотела падать в обморок, но изображение перед глазами расплывалось. Единственное, что держало на плаву — кашель. Разрывающий глотку и вызывающий головную боль. Когда она выхаркала все свое недогодование, она оперлась рукой о стену, прижавшись к ней. — Лучше бы ты тогда убил меня, — прошептала она, начиная скатываться вниз по стене. Честно, она устала выплывать и глотать ртом пьянительный воздух. Честно, она согласно пойти ко дну и перестать сопротивляться. Она уже смирилась. — Ну почему ты тогда меня не прикончил? — снова сорвалась, снова закашляла.
— Я не публиковал ничего, Бонни.
Она посмотрела на него из-под лба снизу верх. Потом опустила взгляд и села на пол.
— Да ладно, — усмехнулась, обнимая себя за плечи и закрывая глаза, — не разменивайся на дешевые разговоры. Уж со мной-то…
Он стоял рядом с ней. Она сидела возле его ног. Он был для нее богом — единственным человеком, который мог растоптать ее окончательно.
Или спасти.
Если честно, Клаус точно не знал, чего он хочет больше.
— Я этого не делал, видимо, ты успела насолить кому-то еще, — процедил он.
— Больше никто не знает.
Только если Деймон. Но его нет в городе, и он никогда бы так не поступил. Только если Тайлер, но ему наплевать. Только если сам отец, но ему это не выгодно. Только если сама Энди. Ей это выгодно.
— Оказывается, знает, — глупая фраза, но это единственное, что пришло на ум. Это единственное, что Майклсон мог себе позволить. Он мог справляться с любыми врагами, проблемами, конкурентами и женщинами. Но он не мог обезвредить бомбу замедленного действия, он не знал, что делать с Бонни. — Теперь весь город знает. Из-за тебя. Так что можешь убить меня прямо сейчас, я не выйду из этого подвала.
Клаус подошел. Бонни не смотрела на него. Она сидела на полу, прижавшись к грязной стене, и ей было плевать на себя. Она достигла апогея своей жизни, и теперь ей уже ничто не страшно. Только реакция отца. Только окончательно затоптанная репутация. Хотя ее тревожило не столько мнение людей, сколько наплевательское отношение. Циничное и наплевательское отношение. Майклсон коснулся плеч девушки. Он медленно поставил Бонни на ноги. Когда та выпрямилась, она сфокусировала потухший взгляд на мужчине. Бонни в его руках была податливой и ватной. Ее тело больше не было напряженным.
— Брось это, — произнес он. Он не должен этого говорить. — Найди себе новое увлечение.
— Какое увлечение? — у нее не осталось сил даже на ухмылку. Она теряла землю под ногами и ощущение реальности. — Единственное, чем я жила, оказалось ложью. И теперь все будут смотреть на меня как… — она закатила глаза, но слезы все равно потекли по ее щекам. — Ты понимаешь, что все, во что я верила, оказалось иллюзией? — она перешла на шепот, положила руки на плечи Клауса и внимательно посмотрела в его глаза, словно она только ему могла доверить эту тайну, — И я теперь и не хочу ни во что верить. Я больше не хочу ни к чему привязываться, потому что знаю, что все равно разочаруюсь в этом. Я чувствую себя размазанной по асфальту. У меня не осталось ничего сакрального.
— Тогда найди себе мужика, — злобно процедил он, хватая ее запястья и скидывая их со своих плеч. Ее секреты ему не нужны. Ее быть ее богом он тоже не хочет. — Чтобы он из тебя всю дурь вытрахал!
Бонни прижалась к стене спиной. Смотреть на Клауса не было необходимости. В конце концов, наплевать, кто вывернул Бонни наизнанку. В конце концов, наплевать, кто опубликовал документы. В конце концов, у Бонни имя нарицательное, и она все равно должна погибнуть молодой.
— Кому я нужна со своим диагнозом?.. Своим характером? И со свой репутацией? — она криво ухмыльнулась, медленно поворачивая голову в сторону Клауса. Самое омерзительно было не в том, что он разговаривал с ней. Самое омерзительное было в том, что он знал ответ на ее вопрос.
— Мне, — произнес он, становясь напротив нее. Клаус коснулся талии девушки, приблизил Бонни к себе. Приблизил совсем чуть-чуть, но этого вполне хватило, чтобы взорвать отчаяние Бонни недоумением. — Мне нужна, — уточнил он, приближая ее к себе так близко, что расстояние между их лицами было ничтожно мало. Бонни растерянно смотрела на него. Она ощутила, как руки Клауса проскользили на ее поясницу, и Беннет вплотную прижалась к Майклсону. Нежность ударила под дых. Девушка сглотнула, а потом прошептала:
— У меня туберкулез, Клаус. Ты забыл? — ее голос сник до шепота, и Бонни положила руки на плечи мужчины. — Я не могу уничт…
Он прервал ее романтично-сопливые слова, коснувшись своими губами ее губ. Девушка закрыла глаза. Язык Клауса проник в ее рот. Первое касание вызвало щемящую и приятную боль внизу живота. Бонни прервала поцелуй, откинув голову вверх и предоставив Клаусу доступ к своей шее. Он поцеловал ее шею, потом — еще раз. И еще. И еще… Медленно, неторопливо, потому что ему некуда было спешить. И его не волновала Елена, к которой ему надо бежать…
Девушка положила ладони на лицо мужчине, открывая глаза. Она знала, что Клаус ее никогда не полюбит, что Клаус — просто минутная слабость-роскошь. Но она также знала, что Клаус ее не ненавидит. Не презирает. Возможно, он раздражается, возможно, ему надоела вся эта дрянь, но он ее не ненавидит. Не смотрит на нее с пренебрежением, с отвращением, с усмешкой. Поэтому Бонни приподнялась на цыпочки и в этот раз поцеловала Майклсона сама. В этот раз она его обняла, углубила поцелуй. Одна его рука проскользила вдоль позвоночника вверх по спине. Прикосновение вскипятило кровь по венам, и на кончиках пальцев стали чувствоваться слабые удары тока. Бонни точно не знала, правильно она поступала или нет. Но Бонни и не хотела ничего знать. Она ощущала крепкую хватку Клауса, она чувствовала упоительную нежность, она не хотела возвращаться в реалии мира. Здесь, в этом забытом подвале, она нашла свое пристанище. Временное, не совсем уютное, но зато надежное. Здесь, у ног своего некогда врага, она нашла забвение, повторяя судьбу лучшей некогда подруги и даже не подозревая об этом. Здесь, в забвении, боль притуплялась. Здесь, в забвении, все мысли стирались в порошок, и наступала полная тишина. Здесь, в забвении, Бонни больше не хваталась за надежды и обретала кратковременную, но упоительную свободу.
2.
Когда дверь захлопнулась, путей для отступления не осталось. Бонни подняла взгляд. Она прижималась спиной к двери, а Клаус, оперевшись о дверь по обеим сторонам относительно Бонни, внимательно смотрел на нее. В его кабинете было тихо. В клубе никого кроме них двоих и охраны не было. В мире, казалось, что тоже. Майклсон сделал шаг вперед, опустил взгляд… Испачканная, избитая и измученная Бонни явно проигрывала модельным девочкам, которые появлялись тут каждую ночь. Но Клаусу и нравилось то, что Бонни всегда проигрывала.
Ему захотелось проиграть вместе с ней.
Именно поэтому он ринулся к ней, прижав за талию к себе и впившись в губы. Непокорная Бонни оказалась податливой. Ее руки тут же оказались на его плечах. Пальцы с поломанными ногтями впились в рубашку. Желание напиться тактильной близостью ударило наотмашь. Беннет сделала шаг вперед, заставив Клауса отступить. Она впервые обрела над ним контроль. Впервые могла подчинить его себе. Впервые могла ощутить себя слабой и сильной одновременно. Ее обожгли его прикосновения, когда пальцы Клауса проникли под футолку. Нежные, но ощутимые прикосновения, которые свидетельствовали об одном — ни он, ни она и не собираются искать путей для отступления. Бонни, подаваясь энергетике их единения, схватилась за край куртки, стала стаскивать ее с плеч. Вещь упала к ногам, возле которых битыми осколками лежали надежды и мечты. Танцевать по стеклу было не в новинку. В новинку было пытаться взлететь, чтобы осколки больше не вонзались в кожу.
И они взлетели, потому что Бонни слишком легко стащила с него футболку, а он с нее — помятую легкую кофточку. Беннет никогда не замерзала, она всегда была легко одета. Бонни сама была жаром. Была солнцем. Была пламенем, сжигающем все на своем пути. И в стихии этого огненного безумия хотелось остаться. Не потому, что Клаус испытывал сочувствие, а потому, что он просто хотел этого. Без причин и поводов. Без объяснений. Без оправданий. Без оправданий он расстегнул пряжку на ее ремне, без оправданий просунул пальцы в петли для ремня, медленно стаскивая вещь вниз. Бонни вонзилась пальцами в обнаженные пальцы. Ее ногти болели, и девушка наслаждалась как саднит кончики пальцев, потому что покалывающий дискомфорт лентами переплетался с нарастающим удовольствием, и это пьянительное сочетание становилось причиной учащенного дыхания. Джинсы Бонни были откинуты в сторону, Клаус вернулся к девушке, к ее губам, к ее чувствам. Он вновь поцеловал ее, прижав к себе — в который раз? — с той же сносящей прежние храмы устоев нежностью. Соприкосновение обнаженной кожей Бонни испытывала будто впервые. А потом руки Клаус спустились с поясницы ниже, на ягодицы, и девушка поднялась на цыпочки. Она уже ощущала бедром эрекцию Майклсона. «Никогда не полюбит» трепеталось в сознании подстреленной птицей. Как смысл. Как повод, чтобы новая надежда вновь не зародилась. Как единственная трезвая мысль за последние пару часов.
Клаус расстегнул лифчик, стащил лямки с обнаженных плеч. Он коснулся языком изгиба шеи, перешел на ключицы, а потом медленно стянул лифчик, тут же отбросив его в сторону. Прижал девушку к себе, обнимая за спину и не спеша прикасаться к интимным зонам руками. От этой мысли у Бонни защемило сердце, и она ощутила привкус соли на губах. Майклсон обнял ее крепче и повел в сторону кожаного углового диванчика. Они оба могли остаться в том подвале, но даже им захотелось немного комфорта… И пусть они уже через пару минут потеряют свою актуальность, в этот самый миг они были живыми и настоящими.
Бонни ощутила прохладную кожу под спиной, а потом — Клауса у себе между ног сверху. Она обвила его ногами, прижавшись к нему. Ее язык касался его языка неторопливо и медленно, будто каждая секунда была больше, чем одна шестидесятая минуты. Временной континуум снова изменился, в этот раз — безболезненно. В этот раз — приятно. Она тоже хотела поцеловать его в шею, она тоже хотела изучить его тактильно, но ее руки оказались прижаты к дивану, и сопротивляться Беннет даже не думала. Каждое соприкосновение обнаженной кожей, каждое касание ее сосков к его груди, каждое касание его пальцев к ее запястьем находили отзвучия в телах друг друга. В этой замедленной ласке они могли остановиться и сделать вдох. В этой замедленной версии вселенной они могли, наконец, обрести друг друга… пусть и всего лишь на пару минут.
