сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 131 страниц)
Но вот в подсознании все еще были кадры смерти матери. И ничего фатального не было: ни инфарктов, ни инсультов, ни других каких-то страшных и мгновенных смертей, которые могут быть вызваны тем, что оторвался тромб или обнаружился рак крайней стадии. Ничего. Просто Миранда заснула и не проснулась. Просто пришел срок.
Но это не облегчало боль, а наоборот, даже ее усиливало. И в кошмарах было лишь одно: как Елена приходит домой и застает мертвую мать, как пытается ее реанимировать снова и снова… Как что-то слизкое и ужасающее утягивает мать в темноту, а бедная и отчаявшаяся дочь пытается вытащить единственного человека, который ее любил, у монстра.
Подсознание оставалось действенным, и ночью страхи, боль и осознание одиночества — все это выползало наружу, трансформировалось в кошмары и начинало душить.
Она плакала тихо. Деймон аккуратно прижал девушку к себе, обнимая ее за плечи. Елена пальцами впилась в кожу спины Добермана, придвигаясь к мужчине как можно ближе и ища в нем защиты.
Сальваторе старался сконцентрироваться лишь на одном: на ненависти. Старался вспомнить слова этой девчонки, ее чувства, ее взгляд и заставить себя вновь испытать злобу и ярость.
Но негативные эмоции таяли, как апрельские снега, не оставляя после себя ничего и освобождая место лишь для одного: сочувствия. Ее боль от потери матери, ее страх одиночества — это Сальваторе понимал как никто другой. И он знал, что эта сука внутри под названием депрессия не угомонится, пока не перевернет мировоззрение и не выпьет всю любовь, оставшуюся еще в разбитом сердце.
Он не знал только одного: что сказать, чтобы успокоить. И у него не было другого выхода кроме как обнимать Елену и давать ей время для того, чтобы выплакаться и успокоиться, давать время чтобы быть слабой, чтобы ощущать себя в безопасности.
Вся истерия продолжалась минуты три-четыре — не больше. Потом девушка иссякла. Она лишь ближе подсела к мужчине, положила голову ему на плечо и выдохнула уже с облегчением. Ей тоже надоело терпеть боль и видеть кошмары. Если бы она только могла что-то изменить!..
Он аккуратно коснулся ее талии, чтобы отстранить девушку от себя, но понял, что если сейчас это сделает — последует новый срыв. Нужно просто время.
И убрать руки с ее талии почему-то не очень просто…
Сломлена и уничтожена.
— Ложись. Я буду рядом, — прошептал он, поддаваясь какому-то временному наваждению быть внимательным и аккуратным. — Ничто тебя не тронет, — прошептал он над самым ухом, а хватка на талии стала сильнее. И в сердце клокотало что-то, словно эти роковые слова — клятва, нарушение которой чревато самым страшным наказанием, какое только существует в мире. Но Сальваторе не боялся своего обещания и лишь уверенней произнес: — Ничто и никто, милая. Я всем им глотки перегрызу, ты же знаешь… Ложись.
Он ожидал паузы, молчания или ступора, но Елена отстранилась. Сальваторе убрал руки, отодвинулся, позволяя шатенке лечь. Гилберт не сводила внимательного взгляда с парня, ожидая выполнения его обещания. Он лег рядом, обнял за плечо и почувствовал, что только сейчас Елена расслабилась.
Оказывается, заставить кого-то жить не так уж легко.
Но все равно так сильно хочется быть сильным рядом с кем-то.
Так сильно…
3.
Спать удавалось урывками, если подобное вообще можно было назвать сном. Факторы, препятствующие отдыху, были разными: то просто не получалось заснуть, если и получалось, то снилась Джоанна, пребывающая в какой-то дымке и что-то кричащая о том, что собирается пересечь границу для спасения Локвуда, то Елена начинала ворочаться. Истерик, по счастью, больше не случалось за эту ночь, но тревожный сон самой девушки и его собственный, отрицательная энергетика и вечный страх за срывы — все это заставляло нервничать и препятствовало погружению в глубокое состояние покоя и сна.
Проснулся Сальваторе еще до того, как взошло солнце. Мужчина решил, что насиловать себя подобным образом он не намерен, да и смысла в таком отдыхе тоже нет.
Утро его ничем не отличалось от других. В начале — холодный, практически ледяной, душ, который заставлял сконцентрироваться только на тактильных ощущениях и выкинуть из мыслей сны и Хэрстедт, которая стала преследовать уже и по ночам. Далее завтрак: чередование кофе и никотина натощак было уже не впервой. Потрясающая комбинация, которая так к месту была после холодной воды. Разум пробудился, и чувство обеспокоенности и усталости как рукой сняло. Следом — отжимания, отработка ударов с невидимым противником в соседней комнате, другие физические упражнения. Сальваторе было наплевать, что недоедания, вредный кофе, десяток в сутки скуренных сигарет и физические нагрузки могут снова стать причиной перенапряжения или срыва. Доберман просто старался не нарушать распорядок своего дня. Или выкинуть из мыслей бывшую…
Затем — снова холодный душ. После — тяжелый рок в наушниках, который болезненно давил на барабанные перепонки, перебивая тем самым внутренние монологи и заглушая шепот в сознании… Помимо этого — тоска по дракам, желание ограбить богатеньких жителей спального района, воспоминания о лучших боях. Разгульный и криминальный образ жизни впитался в кровь, и теперь нехватка прежнего ритма жизни в виду наличия Елены отдавалась тоской и раздражением.
Девушка поднялась около семи утра, призраком прошла мимо, направляясь в туалет, потом пошла в ванную, вскоре зашумела вода… Сам Деймон понимал, что подобное не есть признак улучшения. Просто организм работает как бы на автопилоте.
Вскоре Гилберт вышла и снова скрылась в спальне. Сон сейчас являлся чем-то вроде психологической защиты. Ночью было невозможно отдохнуть, ибо темнота всегда была синонимом слова «страх», а когда все силы испиты, израсходованы — желание забыться с помощью сна вполне объяснимо.
Сальваторе оперся о дверной косяк, устремляя взор на спящую девушку, раненную психической травмой и пытающуюся выжить после обильной «душепотери».
Красивая девочка. Своенравная. Бесстыжая. Яростная. И что в ней Локвуд нашел такого особенного?
А что нашел сам Сальваторе в Джоанне? Ведь у Елены хоть фигурка стройная и ножки ровные, а у этой анорексички ничего кроме стервоза не было. Выходит, внешность все-таки не такой уж и решающий фактор. Выходит, каждый человек ищет то, что ему ближе.
Доберман закрыл дверь в спальню, вернулся на кухню, где вибрировал сотовый, оповещающий о входящем вызове. Деймон посмотрел на дисплей, поморщился, но все же ответил на вызов Дженны. Та попросила назвать этаж и номер квартиры, ибо она уже минут сорок стоит под дверью. Сальваторе предоставил нужную информацию и, открыв дверь, остался на лестничной клетке, ожидая гостью. Он закрыл дверь на ключ, руководствуясь предчувствием, появившимся внезапно.
Соммерс появилась спустя минуту. Взвинченная. Ошалевшая. И в ее взгляде были усталость, спонтанность и горечь. Стандартный взгляд для женщины, которой самой приходится плыть против течения.
— Где Елена? — прозвучал вопрос, без всякий стандартных: «Доброе утро» и тому подобного. Женщина ринулась к двери, но та была предусмотрительно заперта.
— Она спит, — спокойно ответил Сальваторе, сожалея, что не прихватил сигареты.
— Она пойдет со мной, — оповестила Дженна, оборачиваясь к Деймону и устремляя на него пронзительный взор. — Я не позволю больше оставаться ей в этой квартире.
Реакция на происходящее вполне объяснимая, и Доберман даже ожидал нечто похожего.
— Вы бы лучше одежду ей принесли. Желательно — новую, чтобы ассоциаций не было.
Женщина придвинулась к собеседнику еще ближе, внимательно вглядывалась в его глаза некоторое время, а потом сквозь зубы процедила:
— Мне нужна Елена. Верни мне мою племянницу.
Успокаивать еще одну потерпевшую Деймон не собирался, и было бы правильнее ответить просьбе, но у Сальваторе были причины для того, чтобы Елена осталась с ним. Во-первых, только так удастся рассчитаться с Тайлером и уйти в свободное плаванье. Во-вторых, закончить войну с самой Еленой и доказать ей ошибочность ее суждений, тем самым разбив ее сердце еще раз. И в-третьих, нужно было отвлечься от Джоанны. Можно было выделить и еще один фактор, который проявлялся только с наступлением ночи…
Но его Деймон предпочел не замечать.
Он засунул руки в карманы джинс, оперся о стену и стал коршуном защищать свою добычу.
— Хорошо, я открою вам дверь, Дженна, но вначале выслушайте меня очень внимательно и обдумайте мои слова прежде, чем переступить порог.
Энергетика Добермана была колоссальной. Отрицательной или положительной — не имело значения. Важно было другое: Сальваторе умел концентрировать внимание на себе. Из него вышел бы неплохой руководитель, политик или оратор, будь на то воля судьбы. Слушая этого человека, собеседник не мог сконцентрироваться ни на чем, кроме речей и эмоций Деймона Сальваторе. И Елена, и Джоа попались в ловушку чувств к этому человеку именно из-за его энергетики. И Соммерс не стала исключением.
— Самое уязвимое место человека — его семья. Я был на два года старше Елены, когда прыгнул в ту же пропасть, что и она. Разница состояла лишь в том, что я с детства привык к дерьмовым ситуациям, а она росла с комплексом принцессы, наивно верующей в то, что для нее уготовлена особенная судьба. Но жизнь одинакова для всех, неважно кто ты и кто твои родители.
Дженна хотела что-то возразить, но не смела. Сальваторе словно лишил ее дара речи.
— На тот момент я думал только о том, что станет легче, если найти выход душевной боли посредством физической. И каждый думает так же, Дженна. Для себя я нашел реализацию в драках и жестоких избиениях, Елена — в суициде. Человек становится особенно слабым, когда ему больше нечего терять. Когда его ничто не держит. И две попытки суицида вашей горячо любимой родственницы должны были вас в этом убедить…
Она, внемля каждому слову, почувствовала, что весь мир будто перестал существовать. Гипноз Сальваторе будто был реальным. Исчезло все, кроме воспоминаний о смерти сестры и отчаянии Елены.
— Сейчас дом для нее — поле для болезненных ассоциаций. Организм будет искать психологические защиты, а родные стены будут антикодами: будут разрушать те самые блоки. Смена обстановки и окружения — это первый шаг к исцелению. Это для начала. Следующее — состояние вакуума будет длиться не больше недели. Потому что появляется желание абстрагироваться и отвлечься от мрачных мыслей и кататонии. К тому же, Елена уже понемногу идет на контакт. По крайней мере, она говорит, что помнит меня, и иногда словно выныривает из потока. Если сейчас ее вернуть в прежнюю обстановку — все снова разрушится. И последнее. У вашей племянницы ко мне особые чувства, и я думаю, что именно благодаря им она и выкарабкается. Предвосхищая ваши мысли и вопросы, я сразу поясню: никаких интимных отношений у меня с ней не было и быть не может. Мы, скорее, соперники, нежели друзья или любовники. И никаких целей взять силой, изнасиловать или добиться внимания Елены я не преследую.
Что-то внутри шептало совсем другое. Особенно по вечерам. Сальваторе умел игнорировать совесть, голос разума или как оно там называется… Но собственная убедительность словно потеряла фундамент, хоть Дженна все еще была под впечатлением.
— Елена переключит весь свой негатив на меня, и ее эмоциям наконец-то найдется отток. Боль, разочарование, предательство — все это выльется ненавистью, и вся смола, которой наполнена ее душа сейчас, вытечет. Конечно, послевкусием останется опустошение и ощущение одиночества, но, по крайней мере, не будет уже отчаяния и желания наглотаться таблеток.
Он усмехнулся. Криво и неестественно, что тут же отталкивало и создавало неприятное впечатлением. Затем он достал ключи, открыл дверь и завершил свою речь:
— Все эти стадии мне знакомы, уж поверьте… Человек живуч, пока у него есть силы. Но порой сил просто не остается.
Он не стал сверлить женщину взглядом. Просто отошел, уселся на ступеньках и устремил взгляд в совершенно другую сторону. Каждому нужно время все обдумать.
Дженна стояла в дверях минуту, другую, третью. Она видела неправильность в том, что Елена живет в квартире чужого мужчины, так еще и с которым далеко не дружественные отношения…
НО:
Сальваторе нельзя было не поверить. Таким как он просто незачем лгать. Правда в лицо — вот в чем особенность людей его склада.
НО:
На аргументы Деймона не находилось ни одного контраргумента, и это также было решающим фактором.
Дженна развернулась и, пройдя мимо Сальваторе, ушла, не сказав ни слова.
4.
Уже ближе к вечеру того же дня Мередит помогла Бонни дойти до ванной, раздеться и погрузиться в теплую воду. Беннет не сразу приняла такую помощь, но в итоге пришлось согласиться.
Вода жгла места царапин и синяков, а еще медленно усыпляла дурманом и теплотой. Мередит сидела рядом, не задавая вопросов и не нарушая драгоценную тишину. А Бонни вновь погружалась в потоки своих мыслей.
Что важно для нормального стабильного душевного состояния — ощущение комфорта и уюта. А когда в последний раз Бонни чувствовала себя уютно? Съемная квартира, общежития, клубы и кабинеты колледжа не доставляли комфорта. Да и отчий дом что-то вмиг стал враждебным, хоть ни отец, ни мать больше не заостряли внимания на таком громком скандале столетней давности. Однако Бонни все равно чувствовала себя чужой и неприкаянной. Единственную помощь, которую девушка приняла от своего отца — материальную. Она проявлялась лишь в том, чтобы оплачивать съемную квартиру, — которую Бонни стала снимать чуть позже, — и коммунальные услуги. В остальном же Бонни избегала встреч с отцом, а его подарки выбрасывала, не распаковывая. На дни рождения и другие праздники отправляла сухие сообщения, а родителей навещала лишь раз в два-три месяца. На жизнь зарабатывала тем, что рисовала портреты на заказ.
И чувство уюта совсем потерялось из-за вечной погони от себя самой же. Тайлер поймал, посадил в клетку, заставляя на время остановить чокнутый бег и научиться уживаться с монстрами в душе. А теперь вот появился еще один — осознания дискомфорта и бесприютности.
— В конечном счете, мы все — скитальцы, — тихо промолвила девушка, вновь поддаваясь дурману вечера и желанию разговориться. — От одной пристани к другой, от другой — к третьей. Жизнь — поиск пристанища. Но никто его, как правило, не находит.
Мередит, до этого будто бы и не существовавшая, внимательно посмотрела на Бонни, а потом тихо сказала:
— Так, может, поиск — и есть смысл жизни?
Беннет не отводила своего взгляда от чего-то незримого, но важного. Может, она вновь вглядывалась в свою душу. Может, находилась в настолько глубокой фрустрации, что и не контролировала свои мысли вслух. Но вопрос Мередит то ли был услышан, то ли почувствовался интуитивно.
— По крайней мере, никто не говорил, что счастлив там, где родился и вырос. И поэтому желание затеряться в больших городах, дорогих квартирах или на теплых островах становится чем-то вроде золотой лихорадки.
Девушка улыбнулась, потом закрыла глаза и больше не вымолвила ни слова. Мередит тоже не стала вступать в дискуссию. Каждый вновь выбрал свою желтую кирпичную дорогу.
========== Глава 18. Развязать узлы ==========
1.
Под вечер ситуация вновь стала обостряться. Кажется, депрессия Елены достигла своего апогея. Кажется, что дальше ничего не будет: только эта пустота во взгляде, только это поведение затравленного и забитого зверька, только враждебность и фрагментарность восприятия мира.
Когда Сальваторе вошел в спальню, то увидел, что Гилберт стоит возле открытого окна, из-подо лба смотрит на него и готовится то ли выпрыгнуть, то ли шантажировать. А еще утром эта девочка была вполне спокойной…
— Где Тайлер? — прошипела она. Елена плохо питалась, совсем не утоляла жажду, и сейчас появились плоды такой диеты. Голос стал хриплым и низким, словно девушка орала во всю глотку несколько часов подряд.
— Его нет в штате; кажется, это уже мы проходили, — Сальваторе сделал шаг вперед, а Елена — назад, и Деймону пришлось остановиться. Отличный вечерок получится, нечего сказать.
— Отвези меня к нему, — она прижалась к подоконнику, злобно и яростно смотря на своего давнего врага.
Сальваторе ненавидел, когда таких как он презирали и когда его пытались шантажировать. И ярость, копившаяся в душе к невесте своего лучшего друга, теперь тоже достигла своего апогея. Депрессия Елены. Ненависть Деймона. Два врага, чья вражда началась пустотой и не имела причин для объективных объяснений, теперь могут избавиться от своих эмоций.
