сообщить о нарушении
Текущая страница: 69 (всего у книги 131 страниц)
Мэтт смотрит на нее во все глаза, чувствуя подступающую нежность. Ему жаль эту девочку, за которой он когда-то так неумело, но красиво ухаживал. Ему жаль эту девочку, которой просто не предназначено быть счастливой. Иногда такое бывает. Иногда люди не предназначены для любви. Иногда люди не предназначены для спокойствия. С этим трудно смириться, но это неопровержимо.
— Забудешь, — Донован открывает дверь, касается запястья Елены. — Забудешь, я тебе помогу.
Он ведет Елену за собой в деканат. Он ведет Елену, а та спокойно следует, уже не в силах сопротивляться. Ангелы падают в темноту, потому что в ней спокойствие. Но иногда их толкают туда насильно. Иногда выбор — вовсе не выбор, иногда просто приходится делать то, чего требует судьба, жесткий рок, чья-то воля…
Да называйте как хотите.
4.
Бонни шла вдоль дороги. Ноги подворачивались, но девушка, в общем-то, находила в себе силы не падать. Рефлексы скорее, нежели сознательное действие.
Фары мчащихся навстречу машин ослепляли. Красные воспаленные глаза смотрели в пустоту. Небо затягивалось тучами. Люди, суетно куда-то бегущие, недовольно ворчали, обходя девушку, иногда толкая. Бонни призраком плыла вдоль трассы, совершенно ни на кого не реагируя. Теперь у нее не было пункта назначения. Теперь можно было никуда не спешить.
Елена стащила вниз чемодан. Единственный, нужно отметить. Он был небольшим и не очень тяжелым — самые необходимые вещи и несколько штук тетрадок. Остальное все Гилберт приобретет на месте. У нее теперь тоже нет пункта назначения. Можно, в принципе, никуда и не спешить.
Гилберт взяла маленькую сумочку, положила туда сотовый, деньги и старую потрепанную книжку, которая первая попалась под руку.
Пункт назначения был только у Тайлера. Парень поднялся в вагон с одним рюкзаком и, найдя свое место, сел. Открыл шторку и поставил бутылку воды на столик. Вечер сумерками окутывал город. В купе больше не было пассажиров.
У него тоже было мало вещей. Брать с собой что-то из прошлой жизни – это, пожалуй, оставим для второсортного фильмов и дешевых подростковых сериалов. Когда хочешь убежать, то фотографии, подаренные сувениры и прочую ересь даже не хочешь вспоминать, не то что брать с собой.
Бонни Беннет устало плелась вперед. Ей было некуда идти. И раньше бы ее это испугало. Вчера бы это ее взбесило, а сегодня не напрягало.
Иногда просто устаешь биться о толщь мерзлой воды в желании вырваться на свободу. Иногда понимаешь, что холод — новое тепло, что вода — новая среда обитания, что там, в том реальном и обычном мире, ты просто уже не сможешь существовать дальше. И поэтому ты замираешь, медленно и плавно опускаясь на дно. Мы тонем, не потому что не умеем плавать — просто наши души тяжелые. И когда умираем — только тогда всплываем.
— Ты уверена? — Дженна стояла у машины, пока Мэтт затаскивал чемодан в багажник автомобиля. Елена стояла на расстоянии метра, вглядываясь вдаль. Там, у линии горизонта, Мальвина что-то видела. Что-то близкое, родное, к сожалению, недосягаемое.
— Я не буду пить таблетки, если ты об этом, — Гилберт стояла в распахнутой крутке. Она понимала, что побег — не выход. Что убежать из одного пространство и оказаться в другом не значит обрести покой. И есть несколько другие способы абстрагирования. Отговорок не находилось. И Елена не пыталась их придумать. Она просто всматривалась в тишину, снова устремляясь сквозь Вселенную.
К Венере…
— Я буду рисовать, Дженна. Я так давно не рисовала красками и сангиной…
Спустя час, когда Кэрол вернется из командировки, она найдет записку от сына. Что там написано — не будет иметь значения. Факт решения Тайлера — вот что разрежет пластику мира, вот что проведет две сплошные между прошлым и настоящим, выбором и точкой невозврата.
Локвуд оперся спиной о спинку сиденья и закрыл глаза. За окном пейзаж стал медленно уплывать, уносясь в прошлое. Двойная сплошная становилась все длиннее. Поезд лениво отправлялся вперед. В объятия безотцовщины.
Мэтт сел за руль. Елена остановилась у дверей пассажирского сиденья. Она взглянула на Дженну, и та увидела во взгляде своей племянницы то, что всегда остается после пожара.
Она увидела пепел. Дыма больше не было. Были смирение и зола.
— Прости меня… За отца… Если дело в этом, то я больше никогда…
Девушка натянула кукольную искусственную улыбку, а потом обняла единственную родственницу, от которой ее отделяла стена, возникшая когда-то из тоненькой пленки. Недоговоренность — убийца отношений. Но непонимание — взрывчатка, которая не оставляет и шанса для того, чтобы сделать последний вдох.
— Дело в Га-Ноцри, Дженна. И в Оскаре Уайльде. И в сигаретах… Но не в тебе.
Сухой поцелуй в щеку на прощание — единственно возможное проявление эмоций.
— Разреши мне проводить тебя до аэропорта…
— Не стоит, — девушка отстраняется и открывает дверь. — Это же не навсегда… Все желаемое, к сожалению, не навсегда.
Она села в машину и захлопнула дверь. Мотор заворочал, машина тронулась вперед.
Какой-то автомобиль остановился у Беннет. Стекло со стороны водительского сиденья опустилось. Бонни остановилась и лениво посмотрела на машину. Казалось, что данные в прошлом обещания тоже подешевели в эти сутки. Казалось, что все случившееся — лишь какой-то дурной сон, не более.
Девушка открыла дверь и села в машину. Она внимательно посмотрела на водителя, внимательно оглядела его только сейчас, с усмешкой отмечая, что ничего в этом человеке особо не поменялось.
Только шрам портит то детское впечатление.
— Ты обещал никогда не появляться в моей жизни.
Стекло медленно поднялось. Холод свирепого ноября остался беситься снаружи.
— И не появился бы…
Гилберт медленно подвинулась к магнитоле и сделала музыку погромче. Совсем чуть-чуть. Кстати, она давно не слушала музыку.
— Так ты мне расскажешь? — шатенка оперлась о спинку сиденья и переключила свое внимание на парня. — Об этой учебе по обмену?
— Такая же учеба как и в нашем колледже. Только все намного выебистее.
Солнце устало стремилось скрыться за линией горизонта. Красные полосы накрыли небо атласными лентам. Кровавый закат стал декорацией к завершению очередного акта безумной пьесы.
А по выезду из города высокие деревья лишь добавили мрачности. Они возвышались, когтистыми ветками словно желая остановить быстро бегущую вперед машину.
— Спасибо, — прошептала девушка, закрывая глаза. Она хотела забыться на несколько часов. Просто отдохнуть, выпав из контекста мира. — Ты мне помог…
Девушка открыла бардачок и нашла там несколько пачек сигарет. Она знала, что в этой машине, именно у этого человека, она найдет сигареты. Найдет именно те сигареты, которые курит. Бонни достала одну.
— И куда тебя везти? — он на несколько секунд посмотрел на нее. Бонни закрыла бардачок, заполняя пространство салона автомобиля никотином. Родной запах, родные ощущения — это как возвращение домой. Ощущение мнимого уюта и иллюзорного утешения.
— Я сбежала из больницы, но я не хочу сегодня туда возвращаться. У тебя меня никто не найдет.
Он кивнул, вновь устремляя взор на дорогу. Кажется, у всех сегодня не было ничего кроме дороги.
— Тайлер уехал в Мексику, — девушка сделала глубокую затяжку. — А Елена сказала, что ненавидит меня.
— Мне такое она тоже говорила, — Сальваторе протянул руку и взял пачку из рук Бонни. Деймон тоже давно не курил, и ему тоже хотелось заполнить эту безумную пустоту хоть чем-то. — Она всем такое говорит. И своему отцу, я уверен, что тоже.
Они поехали по объездной, въехали в тоннель. Яркие фонари осветили пространство, словно желая разбить мрак этого вечера, мрак душ этих людей.
— А помнишь тот стих, который ты мне читал? — девушка улыбнулась и, затянувшись, произнесла: — Я его до сих пор помню…
Они выехали из тоннеля, и мантия вечера снова накрыла их. А голос Бонни тихо зашептал в тишине:
Сгорать в огне, теперь и впредь,
И странствуя себя губить,
Ах, губы не желают петь —
Но имя нежное твердить.
О коноплянка, я с тобой,
В шиповнике — биеньем нот,
О жаворонок, громче пой,
Когда Любовь моя идёт
========== С чего все началось ==========
1.
Деймон Сальваторе вошел в полицейский участок, наверное, впервые, по собственному желанию. Его не тащили полицейские, они не шли рядом. Появление Сальваторе в полицейском участке было уже не в новинку. Некоторые копы даже поздоровались, обернувшись, правда, несколько раз, чтобы удостовериться в том, что им не показалось. Им не показалось.
Парень расстегнул куртку, вытащил из внутреннего кармана паспорт. Он был настроен решительно. Более того, он был даже в каком-то смысле одухотворен. Увлечение азартными играми, конечно, не предвещало ничего хорошего с самого начала, но чтобы настолько быстро — этого Сальваторе предположить не мог.
Деймона одернул какой-то охранник. Он был старше озлобленного Добермана лет на десять, но при грозном взгляде Сальваторе, сделался будто маленьким ребенком.
— Вы не оформили пропуск, — получилось не слишком уверенно. Деймон усмехнулся.
— На месте оформим, — он развернулся и пошел дальше по коридору. Видимо, на охрану этого паренька приняли недавно, ибо остальные даже и не реагировали на то, что Сальваторе никогда не оформлял пропуски.
Возле кабинета сидела стройная женщина средних лет. Она плакала, зарывшись руками в волосы и пытаясь не взвыть от горя, которое, видимо случилось с ней. Тут такое встречаешь довольно часто. Муж избил жену, муж избил жену и любовника, жена прикончила мужа по неосторожности, девушку изнасиловали знакомые знакомых. Слезы, людское бессилие, опустошение, пот, боль — это словно впитывалась в стены маленького помещения, словно ухудшало и без того отрицательную энергетику здания.
«Полицию создал дьявол», — подумал Деймон и, открыв дверь, прошел в кабинет.
В кабинете было слишком много сигаретного дыма. В возрасти двадцати трех лет Деймон еще не очень сильно увлекался куревом, еще не сильно сидел на никотине, а потому его даже немного передернуло от серого облака, медленно поднимающегося к потолку. Тусклый свет лампы освещал какие-то бумаги на столе прокурора, возле которого сидел взрослый и уверенный мужчина. Прямая осанка, расслабленное тело, уверенный взгляд говорили о том, что этот человек отлично контролирует ситуацию. Только пластыря много было на шее — вот что немного смущало.
А напротив него сидела маленькая девочка. Она смотрела на свои скрещенные пальцы. На ее одежде были видны капли крови. Они были практически незаметны, но Деймон, привыкший питаться кровью, рожденный в крови и выращенный в ней, мигом заметил такую подробность. Осанка девочки тоже была прямая. Только взгляда Деймон не видел, но он почему-то не сомневался, что…
— Сальваторе! А ну вышел вон из кабинета!
Полицейские не церемонятся. Они никогда не церемонятся, потому что упиваются той ничтожной толикой власти, которую получают. Неизвестно кто или что вложило в нас это стремление к доминированию, но оно скрыто в каждом человеке на этой гребанной планете. И когда маленькие детки становятся взрослыми тетями и дядями, когда они понимают, что их жизнь ничего не будет отличаться от жизни других, когда они понимают, что провинция душит сильнее петли, тогда они идут в полицейские академии или на юридические факультеты. Тогда они думают, что хоть как-то будут контролировать если не свои, то чужие жизни.
— Меня ограбили, я хочу написать заявление! — Деймон подошел к столу, захлопнув предварительно дверь. Он встал между стульями сидящих и оперся о стол следователя. — Долбанная девка в казино «Блеск» с каким-то странным акцентом украла все мои фишки!
— Ты что, Сальваторе? — прокурор медленно поднялся, тоже оперевшись руками о стол. Тон голоса этого человека повысился, но Деймона этого нисколько не волновало. Вообще, было сомнение, есть ли факторы, способные как-то смутить Добермана или вогнать его в краску. — Страх потерял?! Прийти сюда без стука, так еще и с разговорами про казино, которые у нас запрещены! Тебе либо окончательно все мозги выбили?!
Деймон выпрямился, засовывая руки в карманы. Кривая улыбка появилась на его губах. Он уже привык к тому, что его просьбы или какие-то слова остаются без внимания. Его веселили напускное величие и фальшивая важность этого толстого дядечки. Его веселил сложившийся расклад обстоятельств. Было нечто горько забавное в том, что его обворовала какая-то девчонка, коряво говорящая по-английски. Было нечто горько забавное в том, что он пришел за помощью к тем, кого терпеть не мог всем своим нутром.
— Эта сука забрала мои деньги! — улыбка исчезла. Тон голоса повысился еще больше. — И если вы не поможете мне ее найти, то завтра же весь город будет вещать о ваших вечерних визитах в стриптиз-клуб «Кристалл».
Прокурор нажал какую-то кнопочку под столешницей своего стола — вызвал охрану. Что ж, веселье начинает набирать обороты. Обычно охрана втаскивала Добермана в этот кабинет, а теперь будет выпроваживать.
Второе «впервые» за этот день.
— Как скажешь, Сальваторе, а пока что весь участок будет вещать о незаконном бое в спортивном зале двадцатой школы! Может, ты все же решишь назвать имена организаторов?!
В это время дверь распахнулась, и Деймон уже приготовился к удару под дых.
Но вместо охраны в кабинет влетела та женщина, которая плакала у дверей. Она застыла в проходе. Слезы застыли в ее глазах. Страх — в ее душе. Сальваторе чувствовал этот страх нутром; он медленно повернулся. Женщина не видела ничего, кроме маленькой дочери. Она ринулась к ней свирепой кошкой, схватила ее за плечи, заставляя подняться.
— Маленькая дрянь! — в исступлении закричала она. — Маленькая паршивая дрянь! Ненавижу!
Сильная пощечина словно вывела всех из оцепенения. Девочка закричала, а Деймон, придя в себя от оцепенения, схватил сумасшедшую за плечи и отшвырнул в стену. А далее последовала цепная реакция.
Мужчина, до этого вообще будто бы никем не замечаемый, резко поднялся и практически вплотную подошел к Сальваторе, который чисто рефлекторно загородил собой ребенка. Прямая осанка, дикий взгляд лишь подтвердили положение — этот ублюдок точно контролировал ситуацию.
Но он не кинулся на Добермана лишь по одной причине.
Взгляд Сальваторе. Взгляд уверенный, с этим блеском холодности и хищничества, с этими переливами ненависти и безумной готовностью броситься в любую потасовку. Такой взгляд бывает у малолетних преступников, у опытных убийц, у безумных и отчаянных людей, не боящихся поставить все на кон.
И этот взгляд ввел во временное оцепенение. А потом ввалилась охрана и скрутила Сальваторе. Женщина в углу продолжала вопить и царапать себе руки. А маленькая девочка во все глаза смотрела на защитника.
— Что с ним делать? — клацнули наручники. Доберман и не пытался вырваться. Он спокойно стоял, все еще глядя на отца девочки.
— В каталажку. Пусть посидит ночку — подумает.
Она будто видела двойника своей души. Она словно встретила иную часть себя. Она знала этот взгляд, которым Сальваторе процеживал ее отца — взгляд презрения, взгляд терпения и неподчинения. Такой взгляд бывает лишь у тех, кто привык драться с противниками с самого начала. Такой взгляд бывает лишь у тех, кто точно знает, что память, что воспоминания — это бомбы замедленного действия, это те тоненькие фитильки, которые поджигают близкие и родные взгляды.
Она знала, что фитильки этого хищника уже испепелены. Маленькой девочке, которой скоро должно исполниться пятнадцать, которая мечтала о любви еще вчера, а сегодня — о тишине и уничтожении своей памяти, ей на миг стало легче дышать. Она не одна такая. Эта мысль — как пластырь на рваные раны.
Сальваторе резко развернули и повели к выходу. И когда дверь захлопнулась, когда в комнате остался лишь следователь, прогнившая семья и запах никотина, присутствие Добермана все еще ощущалось. Взгляд впитался не только в отца. Он впитался в Бонни. Въелся под самую кожу, вонзился стрелами в душу, разорвал капилляры, а потом пустил по венам раскаленный воск.
Тяжелый взгляд, он всегда производит сильное впечатление.
Бонни из-под лба посмотрела на отца, а потом медленно опустила взгляд. Все ждали, когда Эбби Беннет перестанет вопить, а Бонни Беннет будет способна продолжать разговор дальше.
Но, к сожалению, закон на стороне не тех, кто может подорвать чью-то безупречную репутацию. К сожалению, отец Бонни знал, чем подкупить следователя.
К сожалению, Бонни сжимала кулаки и глубоко дышала. Она ощущала, как кожа на ее лопатках рвалась, как через эти кровавые полоски прорезались черные, мощные и сильные крылья. Перья были смоляного цвета, испачканные в крови, смоле и желчи, они расправлялись.
Сила воли дается не богом.
Может, оно и к лучшему.
2.
