сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 131 страниц)
Бонни Беннет, такая нежная и красивая, сейчас выглядела воинственной и бесстрашной. Она развлекалась в этом клубе уже несколько часов до такой степени, что перестала чувствовать боль в ногах и слышать звук собственного голоса. Она потеряла ход времени, она потеряла себя в чокнутом темпе и сумасшедшем ритме. Она подходила к барной стойке, «давила вискарь» и снова возвращалась на танцплощадку. Здесь ее никто не знал, здесь никто не тыкал ее носом в ее слабости, как какого-то слабого котенка. Здесь не было правил и ограничений. Здесь не существовало неравноправия женщин, абсолютной власти мужчин и насилия.
Здесь Бонни Беннет была собой.
Она танцевала под ту же музыку, под которую когда-то дрался Сальваторе. Видимо, этот трек стал шлягером и сейчас крутился на всех вечеринках и сборищах. Не важно. В клубах ты не задумываешься о подобных мелочах, ты даже не вслушиваешься в музыку: просто двигаешься под мелодию, умоляя, чтобы следующая композиция была быстрее предыдущей, чтобы это никогда не заканчивалось, чтобы эти мигающие огни и пляшущие тени на стенах въедались в память и сознание озлобленными псинами.
И здесь никто не станет тебя осуждать. Ты танцуешь, не обращая внимания на других, и никто не обращает внимания на тебя. Лица стираются, имена забываются, боль притупляется… Остается лишь то обнаженное и мощное, что нам запрещено демонстрировать в повседневной жизни. Здесь, под громкие басы сумасшедшей музыки, ты развлекаешься с себе подобными. Потерянное поколение забивается в клубы, отдыхая от будничности и развлекая себя танцами, сексом, наркотиками, алкоголями… Потерянное поколение забивается в углы в желании хоть где-то найти пристанище, хоть где-то быть понятыми.
Он тоже тут был. Он не был в центре внимания, но это не мешало ему сходить с ума. В последнее время он все чаще появляется в тех же местах, где появляется Бонни Беннет. Однако так уж получилось, что клуб «Часы» был единственным местом для золотой молодежи, где не спрашивали паспорт и возраст, где с легкостью можно было найти лекарство от головной боли. Вход платный, цены запредельные, но народ стекается сюда, а по выходным тут не протолкнуться. Тайлер Локвуд часто зависал тут с Доберманом или кем-то из своих друзей. Он мог себе позволить подобные заведения.
С недавнего времени их могла себе позволить и ярая феминистка, жертва отцовского насилия, глупая марионетка…
Они заметили друг друга не сразу. В подобных заведениях сложно кого-либо как следует рассмотреть. Встретились они спустя еще часа полтора как Тайлер решил, что плясок на сегодня достаточно и поплелся к барной стойке. Беннет же сидела там, покачиваясь из стороны в сторону под неторопливый и проникновенный голос солиста какой-то рок-группы с бокалом виски. Девушка выглядела потрепанной, — волосы запутаны, косметика растеклась, а одежда помялась, — но оттого еще более притягательной. Бонни нравилось это чувство: после нескольких бокалов виски, умопомрачительных танцев сидеть за барной стойке, осуждая пыл и ощущая, как ноги испытывают слабость от физического переутомления. Она держала бокал спиртного, наслаждаясь молодостью и музыкой. Когда тебе девятнадцать, и ты ощущаешь себя сильным, востребованным, ты не задумываешься о том, что некоторые поступки имеют отвратительные последствия.
Тайлер подошел и, не заметив свою странную знакомую, на автомате попросил налить себе двойной мартини. Локвуд терпеть не мог мартини, но сейчас ему хотелось именно этого напитка, поскольку клубные коктейли уже приелись, да и Тайлер считал их… детскими.
Он сел возле девушки, огляделся по сторонам, словно ища кого-то. Бонни прищурилась, внимательно вглядываясь в лицо своего соседа и пытаясь узнать Тайлера. Когда у нее это получилось, она радостно улыбнулась и, встав, пьяной походкой подошла к парню. Локвуд дернулся, когда увидел девушку перед собой, непонятно откуда появившуюся. Потом он тоже прищурился и, усмехнувшись, обратил свой взгляд на бармена, который неторопливо открывал новую бутылку мартини.
— Та-а-айлер, — протянула девушка, рукой хватаюсь за столешницу, чтобы не упасть. — Та-а-айлер…
Бармен, наконец, протянул напиток парню. Локвуд осушил бокал залпом, не чувствуя ни жара в горле, ни помутнения рассудка от выпитого — еще один из плюсов ночных заведений: чувства здесь притупляются. Бонни нависала над Локвудом, глупо улыбаясь и отчаянно держась за столешницу.
— В этом темном мире ты — тот островок надежды, который дарит... — Бонни замолчала, нахмурилась, отчаянно пытаясь продумать окончание своей фразы. Память отшибало, все слова разбивались в дребезги и усилия превращались в пустоту. В конце концов, Беннет махнула свободной рукой и спросила как можно громче:
— Ты опять пришел меня спасать? Или ждешь свою Малив… Малв… Эту… Ну… Мавлину?
Потом она отрицательно покачала головой, словно досадуя на то, что так сильно напилась. Тайлер смотрел на девушку бесстрастно и апатично. Сейчас он готов был даже отказаться от своей фанатичной идеи помочь Беннет, ради того, чтобы та сама «Малив… Малв… Эта… Ну… Мавлина» раскрыла хоть часть своих карт.
— Я такая пьяная, пиздец, — выдохнув, произнесла Беннет, чувствуя жар по всему телу. Выпитая бутылка виски давала о себе знать.
— Ты не пьяная, Бонни, — заверил Тайлер спокойным голосом. — Пьяный — это когда блюют на каждом шагу, а ты не пьяная.
Локвуд попросил повторить. Двойной мартини — редкая гадость, выворачивающая наизнанку твой желудок.
— А что случилось с позитивным и веселым Тайлером? — улыбаясь, спросила Бонни, сокращая расстояние между собой и парнем.
Алкоголь играл с ней плохую шутку. Напившись, Бонни забыла не только про свою боль, но и про свое презрение. Встретив Локвуда, она решила с ним разговориться лишь потому, что алкоголь всегда побуждает к действиям. Она не задумывалась над тем, что утром может пожалеть о своих словах и поступках, не задумывалась над тем, что из всей толпы, она подошла именно к этому парню… Она просто делала то, что считала нужным, совершенно забывая о своем обещании: никогда никому не отдавать свое сердце.
Бонни выпрямилась, оперлась о столешницу барной стойки, приняв довольно вызывающую позу и скептическим взглядом оглядела всех присутствующих.
— Ну, а что случилось с нашей стервозной и ядовитой Бонни? — прокричал Тайлер на ухо девушке. Беннет обратила свое внимание на парня, глупо улыбнулась и, снова повернувшись к нему лицом, ответила:
— Я развлекаюсь, Локвуд. Ничто надо мной не властно: ни смерть, ни мужчины, ни отец, ни уж тем более ты, — выплюнула девушка. Теперь в ее глазах появился блеск прежнего взгляда: надменного, унижающего, уничтожающего. Тайлер еще подумал, что эта сучка нашла бы много общего с Доберманом. Если свести их на ринге, то даже после смерти они будут бороться.
А потом Тайлер вспомнил Елену, вспомнил ее отчужденность, ее холодность, вспомнил ту мысль, согласно которой он не сможет подарить Елене то, в чем она нуждается. А потом Локвуд вспомнил, как сильно хотел близости с этой девушкой, и как вмиг это желание погибло от острого клинка действительности. Он подумал: а что будет, если он попробует раствориться в ком-нибудь другом? Что будет, если он, не нарушая никаких правил и не переступая никаких границ, попробует просто… Не мартини, скажем, а абсент?
Локвуд оглядел Бонни. «А даже если я хочу их обеих, что в этом плохого?». Девушка была стройной, дикой и страстной. Светлые джинсы обтягивали стройные ноги, черный топ оголял плоский животик и поясницу. Волосы, черные как смоль, ниспадали на плечи запутанными локонами. В конце концов, что будет плохого, если он просто станет собой? Развлечется в клубах, напьется в стельку и устроит очередной дебош? Улыбнувшись, Локвуд снова выпил мартини и, поднявшись, подошел к Бонни вплотную.
— К черту всех, феминистка.
Он взял ее за руку и потянул за собой. Пьяная девушка поплелась за парнем, слабо ориентируясь в пространстве и поддаваясь тонким переливам своего желания… Желания быть любимой и нужной. Внезапно она вспомнила, как Локвуд спасал ее два раза подряд, внезапно осознала, что никто еще о ней не заботился… Что никто из мужчин еще никогда не вытаскивал ее из войн…
Бонни прижалась к парню, когда они оба затерялись где-то в толпе, закрыла глаза и расслабилась. Они танцевали не в такт музыки, никак не соответствуя общей пульсацией, не слыша громких басов и не видя ярких цветов коктейлей и прожекторов. Они танцевали под собственную музыку, которую никто кроме них двоих не слышал. Оба брошенные и непонятые, разочарованные и наивные.
Потом они немного отвлеклись от своей меланхолии, влились в общую колею и уже через несколько минут забыли: он — о своей прекрасной Мальвине, она — об отце, который толкнул ее на кривую дорожку, заставляя подбрасывать вещдок и избивать мужскую часть населения. На несколько минут они стали лучшими друзьями.
Они ошиблись. Снова. В очередной раз. Ему не стоило приезжать сюда и танцевать с Бонни. Ей тоже лучше было бы сидеть дома!
Они ошиблись…
3.
Человек, вошедший в «Часы» был в сопровождении нескольких охранников. На губах этого загадочного персонажа ножом кто-то вырезал улыбку, настолько она была уродливой и отталкивающей. Одетый в белый костюм, он выглядел как мафиозный лидер, которого боятся все ведущие мафии мира. Между пальцами была зажата толстая кубинская сигара а блеск глаз мужчины был холодным и не очень хорошим. Неспешной походкой он двинулся вдоль линии установленных по периметру барных стоек, внимательно оглядывая присутствующих. Годзиллы-охранники покорно шли следом, бритоголовые, накаченные и опасные. На запястьях всех охранников красовались часы одной и той же марки одной и той же модели — знаменитые швейцарские «Elle», не очень дорогие, но достаточно красивые. Время на всех часах было выверено с точностью до секунды.
Мужчина сел за барную стойку и заказал стакан воды со льдом. Он взглядом хищника внимательно рассмотрел менталитет, словно мог разглядеть каждого человека, словно имел такое же хорошее зрение, какое имеет хищник, крадущийся на антилопу…
Он улыбнулся своей вырезанной улыбкой, выпил стакан воды и сделал очередную затяжку.
Она танцевала с каким-то парнем с улыбкой на губах и всяким отсутствием страха последствий своих поступков. Каждый преступник возвращается на место преступления. Не стоило Бонни соглашаться на эту аферу, не стоило ей идти против Клауса… Не стоило вообще попадать в плен чар Ребекки. Теперь она под прицелом сразу двух снайперов, и каждый из них выстрелит, если потребуется…
Клаус умел ждать. Он пробыл в клубе час, прежде, чем поймал тот момент, когда Бонни оставила в покое своего компаньона и направилась за очередным бокалом выпивки. Походка уверенная, хоть и пошатывающаяся. Взгляд такой же как в первую встречу — целеустремленный, холодный, решительный…
Несчастная девчонка.
Клаус взглянул на своих телохранителей. Те едва заметно кивнули и с бесстрастными выражениями лиц направились к девушке. Майклсон улыбнулся, закуривая, выпуская дым и наблюдая, как страх липкими лапами хватает девушку за плечи, как осознание бессилия бьет пощечины, отравляя сознание. Девушке закрыли рот, ударили со всей силы в живот, чтобы та не рыпалась и, скрестив руки за спиной, направили к черному выходу. В клубе было темно и шумно, никто не обратил внимания. А кто и захотел вмешаться, увидел уродливую улыбку Клауса Майклсона и сразу попятился назад.
Майклсон щедро наградил официанта чаевыми и, затушив сигару, направился вслед за своими людьми. Он не собирался устраивать пытки, не собирался отрезать пальцы и засовывать иголки под ногти. Это все устарело. Достаточно несколько поцелуев кулаков — и человек уже становится не таким прытким.
Музыка глушила, софиты ослепляли, а народ действовал по принципу: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю».
Итак, Клауса Майклсона освободили, план Ребекки провалился, и теперь, вышедши, Никлаус мечтал лишь об одном — узнать, кто же так сильно хотел его заключения. Он выбьет правду, вытянет ее, ведь привык получать то, что хочет. Недаром и Ребекка падка на исполнение своих амбиций.
Он вышел на свежий воздух. На заднем дворе клуба народу не было, а если кто и был, то поспешил ретироваться. Охранники впечатали Бонни в стену, сильно ударив по животу еще раз, чтобы у той не возникло желания кричать и сопротивляться. Девушка вмиг почувствовала укусы осеннего холода, а еще она ощутила, что протрезвела слишком быстро и что сильно боится…
Смерти.
Бонни, держась за кирпичную стену, медленно выпрямилась и устремила взгляд на Клауса. Взгляд затравленного и избитого зверя, который, несмотря на слабость, готов сражаться до последнего. Майклсон улыбнулся, кивнул, и вот двое охранников вновь приближаются к Беннет. Один прижимает девушку к себе, схватив ее за волосы и подставив тем самым ее лицо для удара. От резкого и сильного удара голову девушки вывернуло вправо. Головная боль стала такой резкой и пронзительной, что появилось головокружение. Из носа потекла кровь, пачкая красивое и прелестное лицо юной феминистки. Мулатка, сплюнув кровь на грязный асфальт, повернулась к Клаусу и, выше подняв подбородок, усмехнулась.
— Все так, как мне говорили, — сквозь зубы процедила Беннет. — Ты, и правда, ублюдок.
Клаус в своем белом костюме выглядел так аристократично на фоне грязных стоков, обшарпанных улиц и гнилых деревьев, как бы олицетворяя собой чистоту и непорочность. Беннет все еще держали за волосы, потом охранник отшвырнул девушку. Беннет уперлась в стену и нашла в себе силы устоять на ногах.
— Малышка Бонни Беннет, я все о тебе знаю, — с улыбкой пропел Клаус, подходя ближе и засовывая руки в карманы. — Поговорим немного о такой маленькой флешечке, которую ты мне подбросила, а?
— Если ты все знаешь, какого хуя говорить?
Улыбка исчезла с губ Майклсона. Быстрыми шагами приблизившись к девушке, он схватил ее за горло и впечатал в стену. Бонни ощущала, как пальцы этого ублюдка впиваются в ее шею, как становится больно, как дышать становится труднее и труднее…
Потом яркая вспышка: бритва, отец, боль, ненависть. Потом еще одна яркая вспышка: следователь, говорящий, что у девушки половое созревание, и она все надумала. И последняя финальная вспышка: «Новые дети свободы». Беннет не сдастся хотя бы просто потому, что не позволит себя победить, не позволит мужчинам в очередной раз уничтожить ее жизнь.
Такого больше не повторится.
— Я не заявил копам о твоей выходке. Ты должна мне!
Бонни молчала, сверлила взглядом противника, преисполняясь лютой ненавистью и неконтролируемой яростью. Если бы сейчас Беннет вручили пистолет — она бы не стала задумываться о последствиях — спустила бы курок, посмотрела бы, как вышибает мозги этому ублюдку, как кровавое месиво украсит собой серый асфальт и сделает эту сумасшедшую осень еще более насыщенной!
Клаус приблизился к уху девушки и прошептал, как убийца шепчет молитву в исступлении:
— Ты не представляешь, на что я способен! Я знаю, что ты всего лишь игрушка в чьих-то руках, и мне, если честно, плевать на тебя. Назови имя и можешь не оглядываться в темных переулках.
Бонни усмехнулась и с такой же непритворной злобой прошептала в ответ:
— Ты думаешь, ты первый мужчина, который унижает или избивает меня?
— Может, не первый. Но я первый, кто в эту самую минуту может убить тебя… Медленно.
— Так давай же, — хриплым и уверенным голосом произнесла девушка. Клаус отстранился, заглянул в глаза этой чокнутой, готовой распрощаться с собственной жизнью ради каких-то иллюзорных идей. — Убей меня — мне больше нечего терять! Убей! Вы, мужики, только тогда чувствуете себя людьми, когда унижаете и избиваете. Что ж, покажи свое достоинство — убей меня!
Клаус сжал горло девушки, Бонни замолчала.
Но не испугалась. Неизвестно, что действовало на нее — алкоголь или обида на отца, — но это было что-то настолько сильное и мощное, что способно было стереть страх перед смертью. Может быть, в глубине души Бонни и не хотела умирать, но сейчас она не заглядывала в глубины своих воспоминаний, страхов и страстей. Сейчас она уверенно глядела на врага, который мог пырнуть ее ножом. Сейчас она могла умереть как последняя шавка: в подворотне ненужной и всеми забытой. Сейчас она могла превратиться в воспоминания…
Клаус отпустил девушку и отошел на шаг, засовывая руки в карманы. Потом он усмехнулся, потом — расхохотался. Его рваный и злодейский хохот порождал сумасшедшую тревогу, вселял ужас и заставлял молчать, тупо пялясь на объект своей ненависти. Бонни была обескуражена и избита. Она теряла силы…
Она теряла себя.
— Какой же я дурак! Как же я сразу не догадался, а? Моя сестрица и мне то же самое говорила, когда я лишал ее родительских прав.
