сообщить о нарушении
Текущая страница: 94 (всего у книги 131 страниц)
Ребекка — без образования. Ее страстью были наркотики, мужчины и феминизм. Клаус — без образования. Его страстью были клубы, драки и деньги.
Коул. С юридическим образованием. Единственный, кто пошел по стопам родителей. Помимо того, что он с блеском выигрывал самые сложные дела, отмывая грязные деньги нефтяных магнатов и проступки детишек богатых и известных родителей, он увлекался азартными играми. В его владении было несколько казино, которые приносили неслабый доход.
Клаус — как воплощение нигилизма. Он не питал чувств к своим родителям, к своему брату или к своей сестре. Он заботился о достойном существовании своего племянника, но не более. Он заботился о Бонни, которая спасла ему жизнь, но не более. Клаус не верил в чувства, наследие предков и ценности семьи. Он верил только в клубы. И сигаретный дым.
— Я понимаю, но я не понимаю, причем здесь я.
Коул редко объявлялся. Он был чем-то похож на своего брата — особо не стремился к сплочению семьи. Ровно как и Ребекка. Все трое были достойны друг друга.
— Ты знаешь этот город, неужели не слышал ничего о том, о чем я тебе рассказывал?
Клаус докурил, затушил сигарету. Медленный, такой приятный голос исполнителя завораживал, пробуждая давние воспоминания. Клаус, ровно как и все остальное, не считал воспоминания чем-то сакральным и интимным. Но ассоциации взыграли, и Майклсон лишь улыбнулся.
— Не знаю. И не слышал. Вообще, мне наплевать на то, кто угонял эти машины. Знаешь, в моем бизнесе мало когда возникают коллапсы.
Коул Майклсон — как аллергия. Невозможно вылечиться от него, и смириться сэтим — тоже. Коул Майклсон — это бессонные ночи. Эти бессонные ночи решили ворваться в забытый всеми городок, находящийся почти на самом отшибе. Тут, в этой городской паутине, вечно кому-то не хватало спокойствия. Казалось, что маленькие города будто предназначены для больших поступков, не важно, благородные они или низкие.
— У меня нет коллапсов, Ник. Я просто хочу разыскать этих угонщиков.
— Зачем?
«Мы никогда не уходим из нашей жизни» — эта фраза растекалась по пространству клуба, проникая в легкие вместе с отравленным воздухом.
— Пусть поработали бы на меня. Знаешь выражение? Пока льется кровь — грабь.
— Да, но кровь льется пока что только в Мексике.
Музыка остановилась, воспоминания потеряли былой вкус. Клаус забыл о сантиментах. Ему захотелось выпить. Желательно — что-то покрепче.
— Прольется и тут, — заверил Колу, поднимаясь и собираясь уходить. Клаус был рад этому. Ему было плевать на планы своего внезапно появившегося брата. Ему хотелось оглохнуть от громкой музыки. Желательно, чтобы еще появилась возможность ввязаться в драку. Иногда потерять контроль — единственный способ обрести его.
— С чего ты взял, что эти угонщики именно отсюда?
— Они прокололись. Места, куда они сдают автомобили на запчасти, называют «точками». На одной из точек они разругались. Не могли подсчитать время — проговорились. А я умею заставлять людей вспоминать, — он улыбнулся.
Эти искусственные неживые улыбки были визитной карточки их семейной точки. Вообще все трое будто и не жили — так, существовали. Дышали, курили, занимались иногда сексом (чисто для развлечения), бросались в кровавые вендетты и смертоубийственные драки. Но не более. Вот Бонни — они живая. Она дышать хочет. Она хочет любить и быть любимой. Для нее важен процесс. Важны ощущения, во всем их многообразии и противоречии. А Майклсонов интересует результат.
Из плавной музыка трансформировалась в рваную, хаотичную. Чем больше беспорядка во внешней среде, тем больше гармонии во внутренней. Клаус давно это понял благодаря Бонни.
— Удачи тогда, — он тоже поднялся. Ему хотелось напиться. Если раньше — выпить, то сейчас — напиться. Несдержанность и импульсивность — вот что заставляет нас наслаждаться процессом, а не результатом.
2.
Бонни не увидела Коула, но увидела приближающегося к ней Клауса. Она посещала его клубы не потому, что хотела встретиться с ним. Если честно, ей было наплевать на Майклсона. Просто в его клубах отличная музыка и недорогие напитки. Просто Бонни только в его клубах могла развлекаться, эти места тоже стали для нее храмом, обителью, колыбелью и домом. Она умела танцевать. Красиво, без пошлости, с изяществом. Но она не могла танцевать, когда рядом был Клаус. Закатив глаза, девушка направилась к барной стойке. Она избавилась лишь от нескольких вредных привычек — от импульсивности, от сигарет, от привязанностей.
Но Бонни все равно оставалась Бонни, люди ведь не меняются за два месяца. Страсть к танцам, музыке и выпивке, к феминизму осталась прежней. Все это было частью Бонни Беннет. Без этого Бонни уже не была бы собой.
— Двойной виски, — она тут же протянула купюру, расплачиваясь за спиртное. Повернувшись вправо, она увидела, что Клаус направился в совершенно ином направлении — девушка спокойно выдохнула. Она все еще злилась на него, но в тайне души даже была рада, что он не пришел. В конце концов, Клаус не был бы Клаусом, если бы его сущностью внезапно овладели человечность, понимание или сострадание. В конце концов, Клаус — лишь химеотерапия, Бонни пролечилась, у нее наступила ремиссия, поэтому с химеотерапией лучше пока что завязать.
Ей подали напиток. Наждачный привкус оцарапал горло, на какие-то мгновения заболела голова, но это прошло через несколько секунд, и на языке осталось терпкое послевкусие.
Прошло всего два дня с момента проведения мероприятия, с которого Елена сбежала вместе с Тайлером. Начался новый семестр. Подруги сидели вместе, вместе ходили в столовую, но больше они не проводили время вместе. У Гилберт разворачивалась новая семейная драма, у Беннет феминизм в крови вновь зашипел. Они полностью вновь ушли в себя.
После проведенного мероприятия удалось собрать ничтожно малые деньги, всего две сотни долларов, но эти деньги все-таки были отправлены в пансион поддержки сбежавших от своих мужей и отцов женщин. После того как деньги были переданы, Энди позаботилась о том, чтобы вести об этом событии были помещены на первую полосу. Газета стала иметь больший спрос. Писем в редакцию стало приходить еще больше. Некоторые все еще были неуместными и глупыми, сводящимися к элементарному: «Напишите о том, что делать дальше», некоторые были от разгневанных мужчин, которые сводились к злобному: «Лучше бы в детские дома направили средства, а не в эти притоны лесбиянок». Очень мало пришло благодарностей, и всего два-три письма с мыслями, которые можно было бы публиковать в газете. На время Энди даже отбросила эту затею. Бонни хотела обращаться в другую газету, но передумала, когда увидела Клауса, уходящего куда-то в толпу. Она питала благодарность к этому человеку, он ее действительно реанимировал, и только после его методов Бонни поняла, что важны не матриа- или патриархаты, а важно равноправие. Важно, чтобы люди были рядом. А теперь она думала над тем, над чем не задумалась бы раньше — теперь она думала о том, что мужчины тоже подвергаются дискриминации.
Девушка допила спиртное и быстро направилась к выходу. Ее сердце отчаянно билось от этой мысли, ее сердце чуть ли не разбивалось. Свежий воздух немного остудил пыл. Но не выветрил ненужные мысли. Бонни решила дойти до дома пешком. Она думала. Думала о том, что сексизм свойственен не только по отношению к женщинам. А как же эти ситуации, когда мужчин эвакуируют из захваченных террористами здания последними? Как же эти ситуации, когда детей оставляют женщинам, когда отцам запрещают видеться с детьми? Как же эти ситуации, когда мужчины выходят на пенсию намного позже, учитывай тот факт, что работа у них сложнее?
Бонни захотела курить. Бонни захотела заснуть, чтобы избавиться от этих мыслей.
Осознание одних фактов накладывались на детские воспоминания. Нет, Бонни не плакала — ей просто стало горько от того, что испорченное детство стало причиной глупой ненависти, лживых иллюзий, искаженной правды.
Беннет остановилась. Ее взгляд был устремлен вдаль. Снег переливался, холод проникал к разгоряченной коже. Ноги, обтянутые в тонкий капрон колготок, покраснели. Желание закурить стало сильнее прежнего.
Бонни пошла дальше, ступая на совершенно иную желтую кирпичную дорогу. Отказываясь от насилия, жестокости и сигарет, она вновь отказалась от феминизма, в этот раз — самостоятельно. Отказываясь от прежних принципов, оставляя свои переживания в прошлом, не зацикливаясь на отце, она из феминистки трансформировалась в гуманистку. Воспитанная в агрессии, ненависти и холодном расчете, Бонни Беннет превращалась в филантропа. Ее словно кто-то отчеканивал, кто-то делал из нее еще более изящное и тонкое произведение искусства.
Саморазрушению нет предела. Чак Паланик был прав.
Но самосовершенствованию тоже нет границ.
3.
Снег осыпался пепельными хлопьями на завитые волосы Елены. В дымке ярко-белого она казалась какой-то сказочной нимфой, сошедший со страниц фэнтезийного романа. Ее взгляд, льдисто-холодный, был устремлен вперед. В этом и была главная особенность Мальвины — она всегда смотрела вперед что бы не случилось. Она умела смотреть вперед, даже если в конце тоннеля был не свет, а банальная лампочка, освещающая тупик. И в этом был шарм Елены. Той роковой Елены, которую знал Десмонд Харрингтон, Мэтт Донован, Деймон Сальваторе, Тайлер Локвуд. Той роковой Елены, которая была ничьей, и которая одновременно принадлежала всем и каждому.
Елена взглянула на Мэтта. Он уже перестал быть героем ее романа, но все еще оставался в контексте ее жизни.
— Волнуешься? — спросила Гилберт. От прежней Елены остался лишь дьявольски-притягательный взгляд и невообразимо шикарная внешность. Люди не меняются. Они просто приобретают свой истинный облик.
— Немного, — пожал плечами Донован. — Хотя мне ведь все равно.
Елена и Мэтт стояли возле выхода, терпеливо ожидая все еще не появляющегося человека. Они прождали на улице уже минут пятнадцать и успели сильно замерзнуть, но обоим спешить было некуда, а морозная свежесть и солнечный яркий свет не торопили прятаться в салоне машины.
— И как ты ее уговорила? — произнес Мэтт, обращая взгляд на бывшую… одноклассницу. «Бывшая» осело в сознание порохом и воспламенилось при мысли, что когда-то Елена была влюблена в него.
Что когда-то она была его…
— Не уговаривала, — пожала плечами Гилберт. — Она сама вызвалась. Сказала, что хочет вернуться в родной город.
Из дверей наконец появилась та, кого они ждали. Несколько мечтательная, несколько растерянная, но по-прежнему улыбчивая и жизнелюбивая, она была самим воплощением идеального человека. На фоне Кэролайн Елена теряла свою магию. На фоне Кэролайн, прекрасной и светлой принцессы, Елена выглядела злобной и уродливой ведьмой.
Донован и Гилберт двинулись навстречу своей бывшей однокласснице. Форбс увидела их, расцвела еще больше и уверенней пошла к ним.
Они когда-то учились в одном классе. Они когда-то, может быть, в совершенно иной галактике, но дорожили друг другом по-настоящему. Когда-то думали друг о друге, мечтали, надеялись, любили… И в эту самую секунду, когда Елена, Мэтт и Кэролайн обнялись при выходе из аэропорта, в эту самую секунду Елена вдруг поняла что она дома. Может быть, она дома всего на пару минут или секунд, может быть, она очутилась дома в последний раз в своей жизни, может быть, она умчится вдаль (по встречной, желая столкнуться с кем-нибудь), но эти пару минут окрыляли. Эти объятия будто заставляли делать глубокие вдохи, всматриваться в белизну зимы и жить, жить, жить…
— О боже, ребята! — воскликнула Форбс, отстранившись от встречавших ее бывших одноклассников. — Это просто что-то невообразимое! Не думала, что мы встретимся снова!
Кэролайн всегда была Кэролайн — лучезарной, светящейся и доброй. Она умела прощать, даже не зацикливаясь особо на минувшем, умела вновь налаживать контакт.
— Теперь, — сказала она, — надо чтобы вы вдвоем снова приехали ко мне. Вот бы мы затусили! Я знаю такое отличное кафе….
Они пошли по направлению к машине Мэтт. Он вез чемодан Форбс, а та шла под руку с бывшей подругой, с упоением рассказывая о том, как стюардесса в самолете нечаянно задела какого-то важного чиновника, и тот взбесился. Получалось забавно — Елена даже рассмеялась.
Они погрузили чемодан, а потом сели в салон автомобиля. Мэтт был за рулем, девушки расположились позади.
— Все-таки это офигенно, — произнесла Кэролайн, когда автомобиль заскользил по заснеженной и переливающейся в лучах солнца дороге. Призрачно-белесая линия горизонта с золотистым кантом казалась почти досягаемой, — что именно Елену отправили на учебу по обмену! И что этот обмен произошел в двустороннем порядке! Видели кого-то еще из наших?..
Мэтт стал что-то рассказывать, а Елена с каким-то сожалением подумала, что в этой партии стало на одного игрока больше. Потом Гилберт отогнала мрачные мысли, сосредоточившись на том факте, что, может, она встретилась и смогла-таки вновь найти общий язык с Кэролайн Форбс не просто так. Может быть, судьба просто предоставляет шанс исправить прошлые ошибки? Может эта зима — чистый лист, а Кэролайн — первая глава новой книги? Первый эпизод в новом сериале их жизней?
— Как насчет того, чтобы посидеть в нашем кафе? — произнесла Елена, внезапно для самой себя. Домой ей не хотелось. С Деймоном она быть теперь точно больше не могла, а с Тайлером все кончено. К кому теперь торопиться? — Завезем твой чемодан, Кэрри, а потом посидим?
— Ой, зачем нам кафе? — Кэролайн улыбнулась, загораясь новой идеей. Ностальгия ударила наотмашь — тогда, когда они дружили в средней школе, они проводили каждый день вдвоем. Тогда солнце светило так же ярко, как сегодня. — Посидим у меня. И денег меньше потратим, и музыка долбить не будет. Ну, так что?
Через полчаса они уже были на месте, а еще через полчаса уже сидели за столом. Елена и Кэролайн накрыли на стол, Мэтт сгонял в магазин, привез продукты, а потом настроил музыку на ноутбуке Форбс. Музыка играла тихо, но это создавало особенный шарм. Мексиканские напевы вызывали в Гилберт немного неприятные ассоциация, поэтому Мальвина переключилась на разговор с ребятами, и постепенно тревоги за Тайлера отошли на второй план.
Ощущение что Елена дома усилилось, когда сидя за чаем, все стали вспоминать о школьных годах, учителях, контрольных и своих мелодрамах. Елена и Мэтт смеялись, вспоминая, как они переписывались на уроках, пряча записки в основания ручек, передавая эти послания через одноклассников. Форбс с улыбкой все слушала, про себя, видимо, отмечая, что между ней и Еленой все равно было много недомолвок. Но Кэролайн, будучи оптимисткой до мозга костей, решила не горевать о потонувших кораблях. Она смогла встретиться с бывшей подругой спустя почти пять лет, смогла набраться сил, подойти к Елене. Елена смогла набраться сил и обнять Кэролайн. В оставшийся месяц, когда Гилберт не контактировала с Эйприл и Стефаном, когда она перестала рыдать из-за Бонни и переживать из-за Деса, она смогла, наконец, вновь пойти на контакт.
Иногда надо расстаться на пять лет, чтобы потом остаться вместе навсегда.
— Нам надо рвануть куда-нибудь летом! — воскликнула Кэролайн после того, как Мэтт вспомнил их поездки классом в близ лежащие города. — Ну вы представьте как это будет круто!
Елена улыбнулась — так искренне и зачарованно, что на эту улыбку обратил внимание Мэтт. Обратил то внимание, которого так долго ждала Елена. Кэролайн это заметила, но решилась не акцентировать на этом внимание.
— Вообще-то, у некоторых свадьба в июне… Вот где можно оторваться.
Кэролайн улыбнулась, опустив застенчиво взгляд и уставившись на чай в кружке. Донован шокировано уставился на Форбс — он был удивлен, Елена об этом слова не сказала, но теперь она не видела смысла молчать. Ей стоило порадоваться за Форбс. Ей стоило порадоваться хоть за кого-то.
— Ты серьезно? — спросил ошарашенный Донован, вглядываясь в смущенную и несомненно счастливую Кэролайн. Кэролайн — как зимнее свежее и солнечное утро. Как идеал.
— Ага, — сказала она, все еще улыбаясь во все тридцать два зуба и так же не поднимая взгляд. — Я сама поверить в это не могу…
— Ну ты даешь!
Елена вновь рассмеялась. Она поймала себя на мысли, что ей нравится это общение, что оно не в тягость. Может быть, Деймон и Тайлер — фон для Мэтта? Может быть, Бонни — фон для Кэролайн? Может быть эти люди появились для того, чтобы Гилберт смогла вернуться к настоящему?
— Ой да ладно, — заголосила Зимняя Кэрри. — Вообще-то в классе все считали, что вы поженитесь, и окончательно в это уверили, когда вы прошли в один колледж, так что не надо меня вгонять в краску.
Зимняя Кэрри подняла глаза. У Зимней Кэрри они были небесно-голубые, с отливами морских оттенков. Зимняя Кэрри — как способ вернуться в прошлое на какие-то мгновения.
