сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 131 страниц)
Акция прошла успешно. Участники акции называли себя «Новые дети свободы»*. Однако в этот раз они боролись не за независимость французского народа от немецкого, а за независимость женщин. Речь феминистки Ребекки была убеждающая, и мировоззрение Бонни поменялось за какие-то пару часов. Бонни стала свидетельницей ярких движений, ночных митингов. Новая акция готовилась всего неделю, и не была какой-то уж сложной. Группа молодых девиц гуляла по ночному городу, нарывалась на неприятные компании и избивала парней до полусмерти. И если Сьюзан Дей** толкала лишь свои красивые речи по поводу женской независимости, то Ребекка Майклсон предпочитала действовать. Страшнее всего, что Бонни Беннет, которая никогда не углублялась в дебри философских учений, просто потеряла голову.
«Дай человеку власть, и ты его не узнаешь», — думала Бонни, сидя на парах. Она не верила, что вчера сходила с ума от избиения мужчин, от фейерверков. В тот момент Бонни казалось, что только в эту ночь она по-настоящему живет. Сейчас вчерашнее поведение ее пугало. Нет, девушка не мучилась угрызениями совести, не думала о тех избитых парнях, и ее не волновало даже то, что на ее след могла выйти полиция. Ее волновали речи Ребекки. Так говорит только Дьявол.
— Они утверждают что женщина за рулем — обезьяна с гранатой, — вопила во весь голос Ребекка, стоя на пьедестале и привлекая внимания своих соплеменниц. — Но они собираются ввести женскую армию! За рулем мы — обезьяны, однако нам хотят всучить автоматы. Они противники абортов, но не задумываются о том, что когда они дрочат, то совершают массовый геноцид! Они регрессируют, отправляясь на работу стилистов и дизайнеров, ненавидят матриархат, но сами ничего не предпринимают по поводу его устранения, лишь сидят перед теликом с пивным брюхом, толстеют, жиреют и хотят, чтобы мы были им покорны.
И Бонни слушала ее монологи с упоением, как паломник слушает благословления священников. Ей казалось, что не существует ничего, кроме этих слов, которые лились сладким вином, опьяняли, заставляя верить лишь в эту правду. Девушка все больше перенимала точку зрения Ребекки Майклсон, все больше получала удовольствия от того, что может хоть как-то подняться. Конечно, избивая и унижая, ты вряд ли поднимешься ввысь, но слова Ребекки гипнотизировали.
— Они презирают некрасивых девушек, но сами не лучше. Они хотят, чтобы мы красились и всегда были в отличной форме, однако сами курят, бухают, и вся эта вонь делает их еще более беспомощными и жалкими! Мы не имеем право курить. Они пыхтят днями, считая, что это делает их мужчинами.
Бонни больше ничего и не хотела знать. После совершения акции, девушка подошла к Ребекке и попросилась вступить в ряды «Новых детей свободы». Майклсон лишь улыбнулась. Той самой улыбкой, которая не внушает доверия, которая порождает какой-то первородный страх. Но восхищение затмило и страх…
Бонни смотрела на татуировку, которая красовалась на тыльной стороне ладони. «NCF»***. И самое страшное, что Беннет понравилось… Ей захотелось еще больше акций, ей захотелось, чтобы этот резонанс безумства никогда не заканчивался. Желание быть сильной и бороться за права женщин возрастало, снося на своем пути человечность, здравомыслие, искренность.
— Мнят себя хозяевами в доме, но только жены загибаются на трех работах, в то время как они бухают со своими жалкими друзьями. Называют нас шлюхами, только статистика твердит, что браки распадаются по вине мужчин. И даже если жены умирают первыми, то и мужики подыхают в скором времени, не в силах воспитывать детей, вести хозяйство и обеспечивать себя. Подыхают или спиваются.
Бонни слушала Ребекку всю ночь, слушала ее, пока татуированная девушка рисовала буквы на руке. И не было ни усталости, ни сонливости. Беннет удивлялась, как могла быть такой слепой? Как могла не замечать того, о чем говорит Майклсон? Почему она раньше относилась с пренебрежением к столь важным вещам? Девушка дотронулась до татуировки. Бонни думала о том, что нельзя быть фанатиком какой-либо идеи. Фанатичность всегда порождает сумасшествие, и достаточно вспомнить историю, чтобы убедиться в этом.
Но фанатичность также выступает в роли стимулятора, в роли стимулятора к каким-либо действиям. И чем сильнее фанатичность, тем рьянее желание что-то изменить, тем более бесстрашным становится человек… А когда достигаешь цели, то можешь спокойно погибнуть, зная, что что-то ты попытался изменить в этом мире.
Беннет вновь взглянула на Елену. И только сейчас она почувствовала некое презрение к своей подруге. Сколько можно жить в иллюзорном мире? Терпеть унижения? Читать гребанные и никому ненужные книги? В конце концов, пора что-то менять, пора бороться за какие-то идеи, ведь когда это делать, если не в пору буйной молодости? Но пассивной оказалась не только Елена, но и другие одногруппники. Они напоминали назойливых мух, которые угодили в кисель и сейчас, устав барахтаться, просто сдались. Медленно-медленно подыхают. Елена что-то писала, однако Бонни, казалось, не слышит звук голоса лектора, в ее голове звучит лишь голос Ребекки: усыпляющий, спокойный, тягучий… Голос Ребекки и звук метронома… Может, это и не реальность вовсе? Лишь гипноз? Бонни взглянула на буквы, а потом, подсев ближе к подруге, решила задать самый главный вопрос на сегодняшний день:
— Я хотела спросить, — произнесла девушка как можно тише, — как ты думаешь… Можно ли совершать безумные поступки?
Елена перестала писать, перевела взгляд на подругу. Гилберт была спокойной и нисколько не изумленной. Она привыкла к странностями своей подруги, хоть Бонни редко спрашивала о чем-то глобальном. Что же с ней случилось за эту неделю?
— По-настоящему безумные, — продолжала Беннет. — Ты же читаешь свои книжки… Что об этом думают авторы этих сопливых романов?
Елена отложила ручку и, оперевшись на спинку стула, внимательно посмотрела на подругу. Гилберт решила не ковыряться в душе подруги, не спрашивать в чем дело и не вдаваться в подробности.
— Только совершая что-то безумное, мы живем, так говорят они.
— А что скажешь ты?
— Безумство всегда болезненно.
В голове Бонни звучала нехорошая, тревожная мелодия. Она навевала нехороший образ: кто-то умирает, мучительно и болезненно. Вокруг этого человека собралась толпа поистине скорбящих, ведь если этот НЕКТО сейчас умрет — жизнь остановится, в мире воцарится хаос. Все было в мрачных тонах, а шторы комнаты, в которой находился человек, были плотно задвинуты. На полу — много разводов крови. Кого-то вдруг стошнило. Кровь, блевотина, слезы, вонь — ужасно просто. Но Бонни знала, что этого человека можно спасти… Просто надо подумать как.
Образ исчез, осталась только мелодия.
«Жизнь — это не поиски себя. Жизнь — это создание себя»****, — пронеслось в ее голове. Бонни не могла вспомнить, где слышала эту фразу, да это и не было важно. В конце концов, не она первая, кто развлекается весьма необычными способами. И это нельзя назвать развлечением.
Это борьба. Борьба за права женщин, а борьба, — как и безумство, — всегда болезненна.
— А как ты считаешь? — спросила Бонни, глядя на татуировку. — Можно ли умереть ради безумства?
Елена взглянула на подругу и тут же заметила символику. Движение «NCF» становилось все более популярным, и Елена слышала о нем не раз, знала, каким идеям преданы его участники. Гилберт взглянула на подругу, увидела, что та зачарованно смотрит на свою татуировку и… Девушка решила не усложнять: ведь Бонни имеет право увлекаться тем, чем пожелает. Гилберт решила сделать вид, что она ничего не поняла.
— Можно ли отказываться от… себя ради чего-то безумного?
— Нет, — ответила девушка, вновь начиная записывать лекции. — Но в жизни всегда все происходит по-другому.
И вновь появился образ. Человек умер, но Бонни больше не чувствовала тоску. И ей было все равно на скорбящих, рядом стоящих людей. Беннет знала, что хочет попробовать все в этой жизни. Беннет знала, что теперь не будет случайных «перепихов» в туалетах клуба, не будет и самих клубов.
Будет лишь борьба. Будут лишь «Новые дети свободы». Будет Ребекка Майклсон. Будет лишь игра…
Бонни Беннет, девочка с перспективным будущим из благополучной семьи, почему же ты продала душу Дьяволу? На что сдалось тебе это бесполезное феминистское движение? Зачем тебе бороться за матриархат, если он никогда не будет воплощен в реальную жизнь? Зачем?
Но ты лишь с восхищением смотришь на татуировку, вспоминаешь слова своего нового вожака и готовишься принять ужасную кару за свои ошибки. Печально, Бонни, очень печально, что ты совершаешь такую ужасную ошибку… Тебе кажется, что ты добьешься успеха, что твои мысли будут услышаны. Фанатичность выступает не только в роли стимулятора или катализатора. Она способна ослепить, лишить рассудка.
В бездну падать долго, Бонни. Очень долго…
— Слушай, я, наверное, не пойду на последнюю пару, — сказала Елена, складывая тетрадь в сумку. Занятие окончилось. — Голова жутко болит…
Гилберт лгала, и обе знали об этом. Но Елена не хотела оправдываться, а Бонни никогда не лезла в душу. Беннет взглянула на свою подругу.
— Хорошо. Позвони, как дойдешь, ладно?
— Позвоню.
Елена схватила сумку и, поднявшись, удалилась. Спустя несколько минут Елена уже выходила из здания.
2.
Гилерт решила отправиться домой через парк. Во-первых, не хотелось домой. Во-вторых, там тихо и можно было дочитать книгу. В-третьих, Елене просто хотелось подышать свежим воздухом.
Погода была потрясающая. Аллеи парка усыпаны желтыми и алыми листьями, а осеннее солнце такое же ласковое и теплое, как и в мае. Создавалось чувство, будто встретились два времени года: осень и весна. Казалось, что ничто не нарушит такую потрясающую атмосферу, никто не помешает наслаждаться столь дивной природой, любоваться чистым и ясным небом, читать книги… И Елена любила жизнь. Она любила ее, невзирая на то, что пережила самое жестокое предательство. Она любила ее, невзирая на трудности с матерью и неудачи на личном фронте. В глубине души Елена свято верила, что встретит достойного человека, что будет счастлива, что ее больше никто и никогда не предаст… Кто же в девятнадцать лет, зачитываясь романами о любви, не мечтает об этом прекрасном чувстве? Но Бонни и Деймон были правы: житейская мудрость, расписанная на страницах, пригодна лишь для конкретного контекста.
Аллеи парка были полны осенних красок, были пусты… Народа практически не было. Девушка медленно шла по парку, смотря на окружающий пейзаж. Прогулки в полном одиночестве доставляют особенное удовольствие. Гилберт стала гулять одна еще с семнадцати, с тех пор как поняла, что любит того человека, который сбросил ее со скалы. Продолжать любить своего обидчика… Кто-то может называть это высоким гуманным поступком. Кто-то может восхититься. И только Елена знала, что это наказание, которое терпеть слишком сложно. Порой, желание позвонить отцу было неконтролируемым, порой, Елена готова была забыть о случившемся… Но внутренний голос напоминал о глубине пореза, и желание потухало как спичка. Девушка смирялась, прекращала надеяться и продолжала любить… Она продолжала любить столь яркую и дивную осень.
Елена была красивой, обаятельной, но не пользовалась мужским вниманием. Она не особо и расстраивалась, ведь все еще верила, что Мэтт обратит на нее внимание. В последнее время и эта надежда исчезла, потом тот незнакомец в метро, будь он проклят. После того разговора Гилберт чувствовала себя ужасно подавленной, будто… Не находилось как назло подходящего сравнения. Даже познакомиться не удалось! Почему хоть так не везет, а? Елена была привлекательной. Она сама олицетворяла весну: желтое платье, белая кофта, наброшенная на плечи, волосы заплетены в косу… Девушка шагала по брусчатке, шурша опавшими золотистыми листьями и распугивая голубей. Она все еще надеялась встретить того парня. Может, ей удастся с ним познакомиться? Поговорить о фанатичности? Полюбоваться живописью сентября? Кто знает…
Она была мечтательной, могла часами бродить по этим аллеям, могла часами сидеть на скамейке и читать, читать, читать…
Девушка решила присесть, но как только она это сделала, то заметила, что неподалеку остановился кто-то, а потом тоже сел. Отлично, не хватало только на психопата нарваться! Гилберт поднялась, и медленным шагом вновь отправилась бродить. Она вновь грезила и не заметила, что кто-то за ней идет. А может, и не за ней? Может, человек просто гуляет… Девушка повернула голову вправо, заметила движение за спиной и прибавила шаг. Она услышала, что листья зашумели громче. Человек, идущий позади, тоже прибавил шагу.
Здесь вряд ли объявится какой-нибудь храбрец, который защитит беспомощную красавицу, а потом еще теплом и любовью окружит! Здесь и людей-то нет, Елена забрела в самые дебри парка. Она вновь прибавила шаг и услышала, что Некто чуть ли не дышит ей в спину. Девушка резко повернула направо и услышала, что шаги не утихли, потом повернула налево, и вновь за ней кто-то пошел. Шатенка чувствовала, как бешено бьется сердце. Больше всего она жалела о том, что не осталась на парах. Видимо, это наказание за отсутствие тяги к знаниям. Руки были холодными, а приток адреналина — сумасшедшим. Елена обернулась, увидела, что человек направляется именно за ней и бросилась бежать…
Она будет бежать последующие месяцы, несмотря на усталость, несмотря на то, что силы будут на исходе. Она будет бежать от чувств, от страхов, от сумасшествия… И все начнется с этого гребанного парка.
Человек побежал за ней. Девушка чувствовала, что ей не выбраться, сейчас ее схватят и…
И воздуха не станет.
Гилберт мчалась, не разбирая улиц, она уже окончательно запуталась в аллеях, не помнила, как найти выход. Она мчалась, думая, что если остановится, то остановится и ее сердце. Навсегда. И неизвестно, сколько бы она еще так носилась по парку, пока не наткнулась на тупик.
Девушка выбежала на маленькую площадь круглой формы, где стояли какой-то мемориал и несколько скамеек. Ни одного человека. Бежать дальше в гущу? Нет уж! Да и ноги болели жутко, а дыхание давно сбилось. Гилберт решила, что если это ее последние минуты в жизни, то она не сдастся так быстро. Елена резко обернулась, вытянула вперед руки, будто могла себя защищать. Человек, который бежал, прибежал и остановился буквально в двух-трех метрах.
— Хватит! Что тебе нужно? — оказывается, быть такой дерзкой со своим преследователем не так-то просто, как показывают в фильмах. Страх — сильное чувство, и, испытывая его, ты как-то не находишь сил для смелости или дерзости. Сердце все еще плясало в диком танце.
Парень подошел ближе, и девушка увидела глупую улыбку на его губах. Елена медленно опустила руки, но все тело было напряжено, ведь Гилберт еще готова была сражаться: спасаться бегством или отбиваться и сопротивляться.
— Я еще никогда не бегал за девушками… в буквально смысле, — ответил парень, а эта идиотская улыбка не исчезала с его губ. Елена выдохнула, почувствовав, что страх больше не сковывает ее тело липкими щупальцами. Гилберт могла перевести дыхание. Конечно, этот тип не внушал по-прежнему доверия, но и не нес опасности.
— И ты решил исправить это?
— Да… Ты побежала, и я побежал… Не знаю, от чего мы бежали, но было здорово.
Гилберт посмотрела на парня, а в ее взгляде так и читалось: «Ты издеваешься?». Девушка ощущала слабость в ногах, хотела пить и больше всего хотела отдохнуть… Но только не тут, где стоит этот улыбающийся и странный человек. Гилберт отправилась обратно, еще не зная, как она будет выходить из этого парка. Девушка прошла мимо парня и вышла в лабиринты аллей. Появилась головная боль.
— Я хотел с тобой познакомиться, — он нагнал и сейчас шел рядом. Девушка даже не хотела смотреть в сторону ухажера, она пыталась успокоить сердцебиение и восстановить дыхание. А еще очень хотелось домой. Последняя неделя была жуткой: странности Бонни, тоска по Мэтту, метро… В личной жизни не клеилось, к учебе пропал интерес, так еще и этот… Елена взглянула на парня, резко остановившись.
— Что ты хотел? — недоуменно, даже с вызовом спросила Гилберт. — Познакомиться? Ты всегда так знакомишься с людьми? Сначала бегаешь за ним по всему парку, а потом улыбаешься как идиот и говоришь эту глупую дежурную фразу?
Тайлер нисколько не расстроился из-за такого словесного наплыва. Вообще он не умел огорчаться. Он стоял рядом, улыбаясь во все тридцать два зуба и радуясь сегодняшнему раскладу обстоятельств. Его забавляла эта напуганная, но рьяная девушка, которая заставила бегать его по всему парку. Он, и правда, хотел познакомиться с ней… Но потом она ускорила шаг, и он, чтобы не потерять ее из виду, пошел следом, потом побежал и вот теперь стоит рядом, смотрит таким взглядом, будто ребенок. Зачем его ругать за то, что он испачкал одежду и поцарапал колени?
— Это в первый раз. Кто же знал, что ты помчишься, — пожал плечами парень.
— Да, — уже спокойным голосом ответила девушка. Она понимала, что бьется головой о стену: этот парень считал свое поведение нормальным и адекватным. — Я же всегда рада людям, которые мчатся за мной по пустынным паркам…
Елена медленно зашагала по аллеям, а этот назойливый преследователь поплелся следом. Было пусто. Солнце грело и освещало парк. Листва шумела под ногами. Могучие деревья строго смотрели на заблудших людей.
— Как тебя зовут?
