сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 131 страниц)
Человеку страшно признаться в своих слабостях еще и потому, что какой-то умник когда-то заявил, что все должны быть правильными и сильными. И ты просто не можешь не соответствовать этим дебильным нормам. Страшно, когда солнце прячется за горизонт как какой-то предатель. Страшно оставаться один на один со своими монстрами. Страшно понимать, что больше никому и никогда не сможешь довериться. И эта мысль так надежно застревает в сознании, что когда даже и появляется тот человек, готовый выслушать и принять правду, мы просто уже не можем ему довериться.
Сбой системы.
Бонни думала над этим, глотая слезы и стараясь заглушить рыдания. Она не могла уснуть к половине третьего утра, не могла заставить себя быть сильной. И все, что ей оставалось делать — молча плакать в пустой темной и душной комнате, вспоминая все моменты своей не совсем счастливой жизни. И все, что ей оставалось — сдаваться в плен чувств. В плен безудержной и неконтролируемой ненависти уже не к отцу, а к Ребекке. Сама Беннет все еще свято верила в слова, которая произносила эта дьяволица, в их неотвратимость и правдивость. Сама Беннет все еще оставалась ярой последовательницей феминизма и антисексизма.
Но ненависть к Ребекке становилась с каждой секундой все больше. Эта сука пробралась под кожу. Она использовала слабости ради достижения своих целей. И теперь из-за этой паскуды Бонни, сильная и всегда уверенная в себе девушка, превратилась в развалюху, слабачку и избитую никому не нужную преступницу.
Из уст девушки вырвался сдавленный крик, как сигнал того, что степень отчаяния возросла до границ вселенной. Если у вселенной есть границы…
Потом Бонии сжала зубы, затаила дыхание и, открыв глаза, выдохнула.
Она открыла глаза впервые с того момента, как оказалась у Тайлера. И сейчас она думала только о том, что больше никто и никогда не увидит ее слабостей и не будет больше жалеть ее как какого-то ребенка. И сейчас она думала только о том, что хватит быть слабой и беспомощной.
Не на ту напали.
Девушка собрала все свои силы и, оперевшись руками о кровать, стала медленно подниматься. Головокружение, тошнота, боль во всем теле — это сразу о себе напомнило, сразу породило желание сдаться.
— Уж не в этот раз, — сквозь зубы процедила Беннет, медленно спуская ноги на пол. Перед глазами потемнело так, что все изображение исчезло.
И появилось другое.
Теперь Бонни была уже не у гроба, а внутри него. Людей, если они и были, то девушка их не видела. Гроб был опущен на глубину, но к счастью, еще не зарыт. Галлюцинация это или лишь сон — не важно. Мулатка решила и отсюда выбраться. Она решительно поднялась, но встать на ноги оказалось куда сложнее. Ноги отнимались, словно мышцы атрофировались. Словно что-то давило на эти ноги. Бонни выдохнула, постаралась привести сердцебиение в норму. Ей нужно выбраться отсюда, чего бы это ни стоило. Ничего, все получится. Нужно просто подождать пару минут. Девушка уцепилась за землю и стала медленно подниматься. Почва была рыхлая, сыпалась из-под пальцев как песок, убивая любые возможности выбраться из этой ямы.
Но желание покончить с призраками прошлого все еще было живым и буйным, и оно заставило предпринять еще одну попытку.
Бонни открыла глаза и увидела перед собой комнату. Галлюцинация развеялась на время. Девушка, превозмогая боль и усталость, оперлась руками о рядом стоящую тумбочку и медленно поднялась, вставая на ноги. Снова слезы, боль и чувство оскорбления и унижения. Такой потоптанной девушка себя не чувствовала еще никогда. Ей сильно хотелось, чтобы состояние подавленности исчезло и больше никогда не появлялось. Однако наши желания не всегда сбываются.
Беннет чувствовала, что тошнота подступила к горлу. Девушка закашлялась, надеясь выблевать остатки той пищи, которую заставлял есть Тайлер. Но попытки были тщетны. Бонни убрала руки и, развернувшись, стала искать взглядом дверь.
Снова образ. Бонни отчаянно цепляется в землю, пытаясь вырваться, но тело ослабло, а крики о помощи застревают спицами в горле. Поднимая голову, она видит, что до света еще несколько метров, но преодолеть их кажется невозможным, и вопль отчаяния готов вот-вот вырваться.
Девушка подавляет его, открывая глаза и вновь развеивая иллюзию. Она делает медленные шаги, чувствуя вновь подступающие приступы кашля и головокружения. Маленькими шажками она уверенно движется к двери, стараясь не обращать внимания на подступающие слезы и воспоминания.
Отец, предательство, детская обида, желание найти хоть какие-то отголоски справедливости, Ребекка, снова предательства, Тайлер…
Шаги вперед и слезы. Шаги вперед и слезы. Словно Бонни идет на мнимую свободу против своей воли, словно кто-то заставляет ее снова сбегать от того человека, кто действительно может помочь…
Обрывки фраз всплывали в памяти. «Все будет хорошо, Бонни. Ты знаешь, что твое имя является по сути нарицательным?», или: «Ты слишком отчаянна, чтобы так просто умереть», или что-то еще… Девушка остановилась посреди комнаты, подняла голову вверх, увидела свет…
Она выбралась. Солнце приветливо улыбалось, согревая всю округу своим теплом. Беннет рухнула на землю, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Она очень сильно устала и сейчас хотела спать, чтобы отдохнуть, выкинуть из головы плохие мысли.
Тайлер. Это имя кто-то вышил нитками на ее сердце. Это имя — как повод остаться и не сбегать. Как желание открыться и сдаться в плен теплу и солнцу. Его имя самое обычное и самое распространенное, что свидетельствует об одном: такие, как он существуют, и им можно открыться.
Тайлер. Как причина быть слабой и беззащитной еще несколько дней.
Или минут.
Или лет.
Не важно. Все, что Бонни знала для себя на этот миг: она больше не хочет быть той, кем не являлась. Вряд ли это получится сразу. Вряд ли это вообще получится.
Но попытаться стоит.
Солнце и тишина. Перед глазами становится темно, а сил уже не остается. Беннет делает еще несколько финальных рывков — чтобы оправдаться перед самой собой, — а потом падает, теряя сознание.
Спасительная темнота. Наверное, люди стремятся к ней не потому, что они плохие, аморальные или ненормальные.
Просто только здесь можно найти спокойствие.
3.
Сальваторе вбежал в спальню, забывая включить свет. Он ринулся к девушке, которая, мучаясь каким-то кошмаром, кричала, изворачиваясь и стараясь что-то оттолкнуть от себя. Девушка пинала ногами одеяло, изворачивалась и плакала. Деймон схватил свою соседку за плечи и хорошенько встряхнул ее, громко прокричав ее имя.
Елена замерла, прогнувшись в позвоночнике и затаив дыхание. Она смотрела куда-то вдаль, пытаясь прийти в себя и осознать, что все произошедшее было сном.
Она была беспомощна, растоптана и беззащитна. Это сводило с ума настолько сильно, что в сознание Добермана прокралась опасная мысль: «А почему бы этим не воспользоваться?». На какие-то секунды Деймон увидел перед собой не ненавистную и фальшивую девчонку, а объект для реализации своих животных и безумных грез. Нет, речь шла не об интимной близости. Речь о том, чтобы, например, запугать еще больше или избить…
Последняя мысль пульсацией билась в венах, стучала в висках, моля претворить желание в реальность. Может, это лишь проявление ненависти или каких-то извращений. Может, просто желание отыграться хоть на ком-то за свой несложившийся роман с Джоанной и долгое отсутствие верной спутницы рядом. Может что-то еще.
Это напоминало забвение или наваждение. Сальваторе бы поддался опиуму вожделения, но Елена пришла в себя. Дикой кошкой она прижалась к изголовью кровати, устремляя безумный взгляд на рядом сидящего мужчину и желая превратиться в пустоту, чтобы исчезнуть из этого мира.
Она не узнавала Добермана, в этом сомнений не было. Она себя-то не могла узнать.
Депрессия достигла своего апогея. Катастрофического апогея, нужно признать.
Парень сбросил с себя цепкие объятия грешной ночи, стараясь выкинуть из головы нехорошие мысли и сконцентрироваться на одной: эту девушку надо оберегать, потому что только так можно рассчитаться с Локвудом и уйти в свободное плавание.
Гилберт скривилась в лице, что вызвало в Сальваторе еще большую ненависть, но не зарыдала и не забилась в истерике, а лишь скинула с себя руки незнакомца.
— Т-ч-ч-ч, — он подсаживается ближе, а Елена пятится на противоположный край кровати медленно, но уверенно, все еще не сводя затравленного взгляда с парня. — Ты узнаешь меня? Я не сделаю тебе больно…
«Но хотел бы», — ехидно замечает внутренний голос. Доберман посылает к чертям свое внутреннее «Я», или свое эго, или как оно там называется, и продолжает вглядываться в девушку, знакомство с которой в будущем разрушит его жизнь.
— Это всего лишь ночной кошмар. Здесь тебя никто не тронет, — он протягивает руки, — иди сюда.
Последние слова врываются в сердце и отдаются щемящей болью. Елена вспоминает вечер, нападение, появление этого самого незнакомца, его властное: «Иди сюда» и последующее за этим чувство безопасности. Елена все еще не двигалась, но уже и не шарахалась. Она знала только одно: рядом с этим человеком она будет в безопасности. Она знала только это, но все еще не могла найти в себе силы пошевелиться и приблизиться к Деймону.
Кто бы мог подумать! Из всех воспоминаний, в которых, так или иначе, присутствует Сальваторе, она выбрала именно то событие, что случилось в парке. Из всех событий — одно положительное! И это учитывая тот факт, что Елена сейчас весь мир воспринимала как враждебность и опасность.
Так, почему? Почему именно: «Иди сюда» и чувство безопасности пробудились в ее памяти? В ее сердце?..
Деймон смотрел на девушку — красивую, идеальную и фальшивую — понимая, что сейчас Елена — сломанный робот. Вся система разрушилась из-за действия вируса, который появился после смерти матери. Этот вирус отравил не только разум, но и душу, и сердце, и мировосприятие. Вряд ли Гилберт видит целостную картинку… Все в ее восприятии воспринимается как обрывочность: хаотичное соединение фрагментов. И это сводит с ума любимую девушку Локвуда. И это лишает ее способности быть собой…
— Иди сюда, Елена, — устало проговаривает Деймон. — Кроме нас тут никого нет. Верь мне.
«Верь ему», — отчетливо что-то шипит в сознании.
Девушка сглотнула, на пару сантиметров приблизилась к мужчине, а потом с осторожностью посмотрела на дверь, словно все еще видела кого-то рядом с собой. Кого-то враждебного и несущего опасность.
Сальваторе поднялся, подошел к двери, сделал вид, будто ищет что-то незримое, но через пару секунд вернулся к кровати. Елена уже не дикой кошкой, а затравленным ребенком смотрела на мужчину, прижимая к себе одеяло.
— Отвести тебя в туалет? — устало спросил Деймон, садясь рядом с девушкой. Ему не хотелось быть нянькой для этой несносной девки с ее извечными приступами истерики. Ему не хотелось, и ненависть согревала кровь, превращая вены в раскаленные металлические провода. Сальваторе не мог противиться этому сладкому и такому обжигающему чувству. Все эпитеты разлетались вообще, когда речь заходила о чувствах к девушке, сидящей напротив.
— Так, отвести?
Она молчала, то ли не понимая вопроса, то ли вообще его не слыша. Деймон выдохнул, думая о том, что даже отношения с Хэрстедт были куда проще. С этой долбанной анорексичкой было куда легче!
Лучше выкинуть из мыслей и Джоа, и Локвуда, и Елену сегодня на ночь, закурить очередную сигарету в пустой кухне и предаться цинизму. Лучше вообще напичкать эту суку снотворными, а утром отправить к мозгоправам…
Или избить ее… Чтобы привести в чувства.
— Засыпай. Тут никого нет.
Он поднялся, но не успел даже сделать шаг, как услышал шум. Обернуться тоже не хватило времени, зато прочувствовать цепкую хватку удалось. Сальваторе развернулся, увидев, как Елена отчаянно держится за его руку, сидя в одной растянутой футболке в его постели и внимательно вглядываясь в него, будто ища ответы. Изумление на миг вытеснило ненависть и раздражение. Доберман внимательно оглядел девушку, а в его сердце вновь появились эти ненормальные желания.
— Останься. Останься со мной. Пожалуйста…
На последнем слове голос дрогнул. На последнем слове — вновь ее слезы, которые в последнее время так сильно раздражают.
И почему ему надо присматривать за ней? Где Локвуд, черт его дери?
Последнее слово как молитва. Как мольба.
— Останься со мной. Тут страшно.
Эти ее реплики выбивают почву из-под ног, заставляя падать в бездну ненависти, — трепета? — и раздражения. Деймон замирает, взвешивая все «за» и «против», думая, что если он уйдет, то сможет в очередной раз разбить сердечко этой красавицы и навлечь еще один приступ истерики.
Она умоляет его, заклятого врага… В будущем это сведет ее с ума, в будущем это сделает ее еще более слабой и уязвимой, чем она есть сейчас. Отличный расклад обстоятельств, нужно сказать.
— Хорошо, только я выключу свет…
— Нет, — она подползла ближе, ухватываясь уже не за запястье, а за предплечье мужчины, ища в этом человеке хоть какой-то защиты. — Нет, не выключай. Пожалуйста.
Доберман на некоторые секунды замирает, снова взвешивая все свои плюсы и минусы. А девушка, как последняя наркоманка, умоляющего своего диллера на последнюю бесплатную дозу, корежится возле ног мужчины, которого еще пару дней назад ненавидела больше того ублюдка, что разлучил ее с отцом. Елена Гилберт, независимая в прошлом и поломанная в настоящем кукла, наверное, раньше и не могла помыслить, что лишь под крылом врага найдет свое пристанище.
Не выключать свет. Словно так она сможет ориентироваться. Словно она блукает по тоннелю, в поисках того самого света. И если его выключить, то останется лишь пустота и боль.
Не выключать свет и остаться. Всего лишь одна неделя. Всего лишь одна чертова неделя…
— Хорошо, — выдохнул он, сдавшись. — Ложись. Я буду рядом.
Девушка отпускает руку мужчины, забираясь под одеяло. Когда она улеглась, то уставилась на Сальваторе. Деймон не был смущен, но провести ночь в одной кровати с девушкой лучшего друга, с объектом своей ненависти, казалось немного странным.
Вообще странно спасать ее каждый раз, присматривать за ней, предотвращать попытки суицида и ухаживать за ней. Это ненормально — желать избить ее, растоптать и превратить в ничто. Если ты человека ненавидишь, то желаешь ограничить контакты, ибо сосуществование невыносимо. А все эти байки про отравление существования лучше оставить для второсортных романов.
И Доберман чувствовал себя сейчас конченым извращенцем или последнем идиотом. Но все, что он смог сделать — лечь рядом.
Елена прижалась к нему моментально, утыкаясь в грудь мужчины и силясь не заплакать. Деймон неловко — скорее рефлекторно, нежели сознательно — обнял девушку за плечо, привлекая к себе, словно говоря: «Ты еще жива, и я докажу тебе это». Она вцепилась в него, как за последний шанс на спасение и, разделив тепло, все-таки переборола желание зарыдать.
Он может быть сильным рядом с ней — вот на что не находилось контраргументов. Рядом с Джоанной это не нужно было делать. Но рядом с Еленой это просто необходимо — быть сильным. Сальваторе обнял девушку еще крепче, начиная думать, что и он воспринимает этот мир несколько иначе. Ведь какой здравомыслящий человек будет так заботиться о ненавистном человеке?
Гилберт выдохнула, расслабилась в его руках, закрыла глаза и, кажется, успокоилась. Сальваторе лежал рядом с ней, все еще находясь в какой-то кататонии. Ему стало казаться, что когда он решался остаться или нет — то стоял на границе себя нового и себя прежнего. Выбрав ночь с этой девушкой, он перешагнул ту самую границу. А необратимость, точка невозврата, уже не дает возможности вернуться к истокам.
Если человек заставляет тебя ждать, то он уже тобой не заинтересован. А если его не обнять, то зачем звонить в два ночи, ища ответы на глупые риторические вопросы и пытаясь объяснить себе, что все случившееся было не напрасно? Зачем бесконечно прокручивать все воспоминания в мыслях и скучать?
Воспоминания меркнут, чтобы не говорили сентименталисты и идеалисты. Они меркнут, вне зависимости от природы: болезненной или приятной. И нет смысла собирать их по кусочкам и беречь.
От мусора надо избавляться.
Деймон усмехнулся, стараясь устроиться удобнее, пока рядом лежащая девушка медленно засыпала. Сон сейчас как способ защиты, глупо им пренебрегать.
И если воспоминания меркнут, то, может, и ненависть тоже?..
Глупости. Чувства — это совсем другое.
Он лег удобнее, вновь прижимая девушку к себе. Рядом с ней было тепло и невыносимо. Честно, лучше бы он провел эту ночь с бывшей, чем с Еленой. Он выдохнул, понимая, что лежать ему так пару часов как минимум.
Девушка, уничтожив между собой и своим спасителем последние миллиметры, осторожно обняла парня за талию. Она боялась это делать не потому, что ей было страшно быть отвергнутой или потому, что было неловко находить успокоение в своем противнике.
