сообщить о нарушении
Текущая страница: 91 (всего у книги 131 страниц)
Она устала кричать всем в спину. Она устала смотреть им вслед и, сдирая глотку до крови криками, что-то пытаться им втолковать. Бонни медленно подошла к парню. Она снова чувствовала спокойствие в душе. Она снова чувствовала, как ее желания становятся острее и острее — приятные покалывания по всему телу побуждали к действию. Беннет прижалась к спине парня, обвивая его руками. Ей не обязательно было получать ответные чувства. Ей не обязательно было слышать: «Ты мне нужна» или что-то в этом роде в ответ. Бонни точно знала — она любит этого мальчика, для которого важен процесс. И она будет любить его на расстоянии, если потребуется.
— Не понимаю. И не хочу понимать. Не погибай, Тайлер. Ты сам говорил, что это не нормально — думать о смерти в нашем возрасте.
— Я и не думаю, — последовал спокойный и смиренный ответ. Бонни закрыла глаза и усилила свои объятия.
— Тогда остановись, Тайлер. Пожалуйста, остановись…
Он ничего не ответил. Он просто смотрел на пейзаж за окном. Он просто ощущал, что никогда больше не вернется к прежней жизни. Тайлер ошибался. Бонни казалось, что она будет рядом с ним всю жизнь. Она тоже ошибалась.
Девушка опустила руки, все еще прижимаясь к Локвуду. Благодаря событиям минувших месяцев она точно поняла, что глупее всего на свете — это стараться задержаться в тех местах и с теми людьми, где и с которыми это не позволено. Ей пора было уходить.
— Возвращайся, Тайлер. Возвращайся…
Она отстранилась от него, потом — отошла на шаг, а потом развернулась и вышла из комнаты.
Испачканная, погрязшая в грязи и грехах в прошлом и чистая, возвышенная сейчас, Бонни прошла мимо Кэрол, даже не взглянув на нее. Облезлая кошка превратилась в гордую пантеру. Приручить ее было суждено только Тайлеру.
Так думала Бонни.
Она вновь ошибалась.
Ведь такие как Бонни — остаются без хозяев и повелителей. Ведь такие как Бонни сами хозяйничают и повелевают. Ведь такие как Бонни никогда не становятся домашними.
Дикость — это единственное, благодаря чему они живут.
5.
Бонни не вернулась в редакцию. Она приехала домой на такси и когда вошла в квартиру, снова села за очередную статью. Беннет не могла точно определить, что ее вдохновляет — общение с Тайлером или воцарившееся в душе спокойствие, но имеет ли это значение, когда есть нечто, о чем мы хотим и можем сказать? Когда мы точно знаем, что в этот раз будем услышанными? Когда мы точно знаем, что скажем то, что верно, а вовсе не то, что нам шепчут наше разбитое чувство и задетая гордость?
Она решила написать новую статью. Она решила сформулировать еще одну мысль.
Бонни попалась в ловушку феминизма потому, что ею руководило уничтоженное детство. А Ребекка и прочие девушки, называющие себя феминистками и борющуюся за то, что они тоже имеют право платить в ресторанах после ужина, попались в ловушку из-за собственного невежества. Современные феминистки путают равноправие и гендерные роли. Сейчас, сидя за ноутбуком и быстро печатая мысли, Бонни пришла к выводу, что мужчины должны оставаться мужчинами, а женщины — женщинами. Первым (самим Создателем — самой природой, если хотите) предписано быть добытчиками, быть защитниками и опорами для своих женщин. А тем, в свою очередь, предписано быть хранительницами очага, предписано заботиться о детях, о доме, муже. Предписано быть женственными, хрупкими, беззащитными. Справедливое распределение труда, если хотите.
Но в современное веке, теперь Бонни это понимала, женщина имеет права работать там, где она пожелает. Имеет право на защиту, если ее избили или изнасиловали. Имеет право быть услышанной.
Генедерные роли и равноправие — разные понятия. Не нужно матриа- и патриархатов. Нужно просто быть рядом. Трезво относиться к жизни.
Беннет оформила все свои мысли где-то за полчаса. Около пятнадцати минут она потратила на то, чтобы отредактировать текст. Только после этого Бонни распечатала новый текст, схватила листы и отправилась в редакцию.
Феминизм остался в ее крови. Просто несколько изменил свою природу. Мутация, если хотите. Осложнения — если вам недостаточно.
6.
Елене пришлось отложить плеер. Ей пришлось на время перестать слушать про Космос, вопреки своему желанию. Она бы этого не сделала, если бы не просьба Дженны. Девушка по-прежнему сжимала в руке плеер, по-прежнему смотрела в пустоту, ее стеклянные глаза были обездвижены. Но Гилберт не желала даже повернуться в сторону отца. Она точно знала, что его визиты рано или поздно потребуют ее каких-то ответных реплик. Она точно знала, что в жизни ей не избежать разговора с ним. И прежняя Елена грезила этими разговорами. Прежняя Елена выискивала отца на улицах, ошивалась в местах, где бы могла его встретить, а ночами, мучаясь от бессонниц, продумывала свои монологи.
Но теперь новая Елена не хотела разговоров. Она хотела слушать про Космос, хотела мечтать — она надеялась, что в ее жизни все наладится. А еще Елена устала — ее клонило в сон. Она до двух ночи слушала плеер, а подъем в шесть утра мешал отдыху. Мальвина, теперь переставшая быть Мальвиной, хотела спать, слушать записи и больше не возвращаться в прошлое.
Она услышала его быстрые шаги. Она услышала, как он подвинул стул и сел рядом. Он что-то положил ей на колени, но Гилебрт не притронулась к этому. Она не хотела прикасаться больше ни к чему, что соединяло ее с прошлым.
Разве что только к этому плееру…
— Как ты себя чувствуешь?
— И что ты чувствуешь?
— Тело болит, но мне держат на обезболиваю.
— Нет, Елена. Что ты чувствуешь?
Иногда постановка вопроса определяет все, даже ценности. Елена усмехнулась, отрицательно покачав головой.
— Так, может, не будем ходить заячьими тропами, па? Давай сразу к делу.
Она ожидала более драматичного развития их отношений. Она ожидала слез, оправданий, много лишних слов. Она думала, что все будет так, как в ее книгах. Так, как в фильмах, которые она смотрела со своим отцом, до разрыва их отношений. Она уже не удивлялась, что ее ожидания не оправдывались. Она удивилась, что ее сердце даже не участило свой ритм. Она удивилась, что не испытывает страха, сожаления или тоски. Все перегорает — об этом в книгах не писали. Чувства тлены — в фильмах показывали другое.
— Ты мне снилась…
Елена легла на спину, перевела стеклянный взгляд в потолок. Гилберт по-прежнему окружала темнота. Она тонула в ней, утопала в ее мягких объятиях, нежилась в ней. И теперь, когда до операции оставалось несколько часов, когда от светы ее отделяло ничтожное время — Елена подумала о том, что когда перебарываешь страх и утопаешь в пелеринах и переливах мрака, уже и не хочешь возвращаться. Потому что так проще — не видишь тех кого любишь, — и сердце не щемит. Не видишь тех, кого хочешь любить — и все ощущения становятся ярче.
Мир приобретает осмысленность.
— После того, как тебя выпишут на следующей неделе, я хочу, чтобы у нас все стало по-прежнему.
Девушка закрыла глаза. Она подумала о том, что пора переходить на качественную литературу. Книги — это не такая уж и плохая привычка. Просто надо повысить качество. Перейти на более тяжелые наркотики, чтобы кайф был ярче.
— Я стараюсь быть вежливой и претворяться, что твое присутствие меня хоть как-то торкает. Пытаюсь претворяться, что я рада, что ты здесь, — произнесла девушка, все так же лежа на спине с закрытыми глазами. Последние часы в темноте — последние часы в Космосе. Деймон был прав — он нисколько не прекрасен. — Но я не хочу ничего о тебе знать.
— Можешь обижаться на меня сколько хочешь, — ответил отец, будто ни в чем не бывало. Он по-прежнему не считал себя виноватым. По-прежнему считал себя измученным и всеми брошенным. Раньше Елену бы это разозлило. Теперь ей было все равно. — Но я буду помогать.
— Зачем? Чтобы ставить мне свои деньги поперек горла костью в будущем? — в ее голосе сохранялось прежнее хладнокровие. Шрамы остаются. Но раны затягиваются, они перестают болеть. — Хочешь помочь — помоги Дженне, она вымотана. Купи ей машину, найми водителя, дай денег на питание.
Девушка перевернулась на бок. Ей надо было заснуть. Ей надо был расслабиться. Она не боялась операции. Она боялась снова вернуться к свету — и это было единственным, что ее тревожило.
— Ей тяжело, учитывая смерть мамы и мои выходки. А ко мне не приближайся ни под каким предлогом, пап.
Девушка устроилась поудобнее. Все прописанные в голове монологи стерлись. Все чувства зарубцевались — тоже перестали душить. Иногда боль исчезает, просто стирается временем, как ластиком. Просто испаряется. Называйте это тлением, если хотите.
— Все в прошлом. А сейчас я хочу спать.
И это была ее заключительная реплика. И это была ее последняя сцена, где она танцевала в объятиях темноты, где она согревалась в ее теплоте. Где она могла быть наедине со всеми своими страхами, пороками и желаниями.
Комментарий к Глава 40. Марцерация
* аллюзия на экранизацию романа Чака Паланика «Бойцовский клуб».
========== Глава 41. Мелькают огоньки ==========
1.
Когда Бонни припарковалась у кафе, Елена нерешительно на нее посмотрела. Беннет усмехнулась, вытащила ключи.
— Я не позволю тебе сбежать.
Гилберт подумала о том, что не так она хотела бы провести свой первый день выписки. Вообще, она не хотела бы провести почти весь январь в больнице. Не хотела бы выйти за неделю до начала нового семестра. Не хотела бы снова отправляться в эти пристанища, где полно народу, где полно спиртных напитков. Неприятные ассоциации вызвали паршивые воспоминания. Елена постаралась избавиться от мыслей о событиях ноября, постаралась выкинуть образ Деса и вернуться к насущному.
— Я провела почти месяц в больнице. Мне кажется, я не справлюсь.
Бонни выглядела потрясающе. Совсем не так, как раньше. И в ее взгляде было столько спокойствия, что можно было бы позавидовать. По крайней мере, Елена точно желала бы тоже обрести покой.
Ей не суждено этого. Она должна расплачиваться за то, что натворила.
— Эй, это же не экзамен. И не какая-нибудь конференция, — отмахнулась Бонни. — Просто небольшая вечеринка, вот и все. У меня для тебя сюрприз кстати.
Елена могла видеть уже неделю. Ей казалось, что мир стал выглядеть по-другому. Ей казалось, что она будто научилась смотреть на окружающую ее действительность только сейчас.
— И да, — произнесла Бонни, застегивая молнию на куртке и поворачиваясь к Елене. Гилберт почему-то упорно таращилась в лобовое стекло. — Во избежание недомолвок… Я знаю Деймона… Знакома с ним уже пять лет…
Теперь Елена медленно повернула голову в сторону Бонни. Нет, прежней злобы, прежней ненависти Гилберт уже не испытывала. Она на своей шкуре испытала, а как это — не быть услышанной. Да и не в этом дело было. Но все же Мальвина испытала шок, в очередной раз понимая, насколько мир тесен.
— Он научил меня курить. В общем, это уже и не имеет значения… Мы даже не дружим, Елена, — уверенно произнесла Бонни, внимательно вглядываясь в глаза Гилберт. — Я не претендовала на твоих мужчин.
«На твоих мужчин» прозвучало как-то надрывно. Словно Бонни было все еще больно от событий, которые случились, казалось, не в этом мире.
— Это и есть сюрприз? — произнесла Елена. Она решила, что Деймон, в сущности, «ее мужчиной» никогда и не был. Он принадлежал Джоанне, той худенькой девушке с безупречно ровной осанкой. Он принадлежал Тайлеру, тому веселому парню с альтруистическими наклонностями. Он принадлежал самому себе.
Но не ей.
— Нет. Сюрприз появится позже.
Елена кивнула и вышла из машины.
Все организовывалось в кафе «Амур» на центральной площади города. Оно проводилось как благотворительная акция для женщин, которые подверглись насилию со стороны своих мужей, братьев, отцов. Его организовала Бонни после того, как ее статьи стали иметь успех — в газеты стали писать женщины. Письма делились в основном на две категории — либо в них отражался гнев, либо вопрос: «А что нам делать дальше?». Главный редактор, некая Энди Стар, заплатила Бонни неплохую сумму за ее труд и сказала, что будет рада сотрудничать. И внезапно Беннет подумала о том, что было бы неплохо организовать благотворительный вечер — деньги, хотя бы ничтожно малые, будут собраны, газета раскрутится, Бонни получит возможность реализовать несколько своих задумок. В выигрыше останутся все.
Февраль начался с благотворительности. Февраль начался с того, что Елена вышла из больницы после почти месячного пребывания там, а Бонни снова вернулась к феминизму, пусть и трактовала его в несколько ином ключе.
Февраль начался с того, что надо было поставить точку в предыдущих предложениях. Так считала Бонни, во всяком случае. Жаль, что она забыла, что вместо жирной точки иногда получается запятая. Или многоточие. Ну, в зависимости от контекста.
В кафе было шумно. Стиль одежды — неофициальный. Музыка, напитки, свет софит и полная изоляция от внешнего мира. Бонни здоровалась с некоторыми посетителями, когда она шествовала со своей подругой к барной стойке. Елена не знала никого. Она даже была рада, что находится в компании незнакомцев. В конце концов, ей хотелось стать лишь тенью в чьей-нибудь жизни.
Ей хотелось вернуться к обычному ритму жизни.
Подруги остановились возле барной стояки. Бонни заказала два бокала виски.
— Я не буду пить, — тут же произнесла Елена, обращаясь к бармену, — мне стакан сока. Со льдом. Гранатовый сок.
Беннет усмехнулась — а когда это, собственно спрашивается, девочка Мальвина стала правильной? А когда это, собственно спрашивается, напитки стали столь неприемлемы?
Или они всегда таковыми были?
— Тут никто не спросит твой паспорт, — промолвила Беннет. Она поймала быстрый взгляд Гилберт, по нему она поняла — Елене здесь не очень комфортно.
— Я не хочу пить. Просто не люблю…
Бонни улыбнулась, опуская взгляд. Бармен мигом поднес два напитка. Бонни заплатила. Она снова стала сорить деньгами. Люди ведь не меняются в считанные секунды.
Елена вцепилась руками в стакан, поднесла его к губам и сделала несколько глотков. В глубине души она чувствовала неправильность — ее здесь не должно быть. Как ее не должно было быть в катакомбах той ночью в той, прошлой жизни.
Елена отставила пустой стакан. Она не любила гранатовый сок, но ей надо было разбавить приторность этого вечера горечью вкуса. Ей надо было хоть как-то взять себя в руки.
— Расслабься, — Бонни подошла ближе. — Никто тут ни за что тебя не осуждает…
— Я знаю, — ответила Елена, поворачиваясь к подруге. Во взгляде Гилберт снова была зола. Во взгляде Гилберт зола начинала дымиться — шел обратный процесс. — Я в порядке.
Она солгала, Бонни это знала. Видела. Но решила смолчать.
— Сюда пришло столько народу, — улыбнулась она, поворачиваясь спиной к столешнице и опираясь на нее. Коротенькое платьице обнажало ноги и зону декольте. Смоляные волосы рассыпались по обнаженным плечам. Серебристый цвет одеяния придавал Беннет шарм и элегантность. Елена выглядела на фоне некогда разбитой и грязной подруги жалко и потерянно.
— Даже мужчины, представляешь?
Елена тоже оглянулась. Она внимательно рассмотрела контингент, но ничего увлекательного для себя не нашла.
«Ничего или никого?», — ехидно уточнил голос в голове. Гилберт отмахнулась. Она все еще слушала записи на плеере, даже когда могла теперь читать. Однако она прекрасно понимала — выученный материал иногда лучше не повторять.
Иногда лучше начать учить что-то новое.
— Тебе надо кое с кем встретиться, — улыбнулась Бонни, отходя от стойки. — Нам всем стоит встречаться дважды, Елена. Стоит. Без всяких «потому что». Просто расслабься.
Она исчезла прежде, чем Гилберт успела что-то спросить. Девушка еще раз оглядела толпу, снова ничего — или все-таки никого? — интересного для себя не нашла. Елена вновь почувствовала тревогу, вернулась к барной стойке, решив заказать все-таки виски. Может, выпить один раз все-таки не так уже плохо?
Да, но когда она выпила в последний раз — ее накачали таблетками и уговорили толкать в клубах дурь.
Девушка предоставили бокал виски. Елена стала рыться в сумочке в поиске кошелька, когда она достала кошелек, то увидела еще одного подошедшего посетителя, чисто рефлекторно взглянула на него, а потом стала доставать деньги. Когда Гилберт уже извлекла купюру, она замерла. Она медленно подняла взгляд. Из ее рук выпали деньги, кошелек и сумка. В ее взгляде зола трансформировалась в порох — и снова стал разгораться пожар.
Он улыбнулся.
— А я думал, что ты не такая неряшливая.
Девушка сглотнула, сделала глубокий вдох — потом еще один, и еще. Она боялась сдвинуться с места. Вернее, она не могла пошевелиться — ее будто парализовало, будто тело онемело. Дар речи тоже исчез куда-то на несколько секунд.
Он нагнулся и поднял вещи. Засунув кошелек и деньги в сумку, протянул ее Мальвине. Его Мальвине. Его все еще любимой Мальвине.
— Это ведь неправда, — прошептала она, отрицательно покачав головой. — Это ведь совсем не ты.
Он улыбнулся, все еще протягивая руки с сумкой.
Елена не думала о Тайлере все это время, наверное, потому, что боялась о нем думать. Ее мучили мысли о Бонни, ее одолевала тоска по Деймону — но Гилберт знала, что если она даже их больше никогда и не встретит, они все равно будут живы. А Тайлер исчез в темноте. Исчез, хотя мог остаться, если бы Гилберт наплевала на задетую гордость.
