сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 131 страниц)
— Я завтра рано утром попытаюсь найти Локвуда, — промолвил он устало, поднимаясь и подходя к окну. — Только пообещай мне не вскрываться, хорошо? Просто дай мне хотя бы часа два или два с половиной.
Свежий поток воздуха стал наполнять пространство душной комнаты, как только Сальваторе открыл окно. Свежий и холодный воздух. Отрезвляюще.
Елена медленно поднялась, садясь на край кровати и вытирая слезы.
— Прости, — прошептала она, вместо ответа. — Я сделаю все, о чем попросишь.
Она поднялась и поплелась на кухню. Сальваторе не оборачивался. Он молча смотрел на темный город за окном. Кажется, где-то на улицах затерялась свобода. Та самая, которую им обоим так трудно найти.
Девушка вошла в темную кухню секундой позже, подошла к крану и включила воду. Холодная, практически ледяная, вода остужала руки и пыл. Гилберт равнодушно смотрела на это, вновь погружаясь в кататонию и увлекаясь чем-нибудь, чтобы отвлечься. Тарелка за тарелкой, чашка за чашкой, ложка за ложкой — все тщательно и аккуратно вымывалось. В голове появлялись какие-то смутные мысли, путались вереницей и исчезали. Гилберт и не пыталась к ним вернуться. Она была иссушена и обезвожена. Она устала. Ей хотелось одного: покончить с посудой, с сегодняшним днем и лечь спать. Сон пока что лучший врач.
Когда все было окончено, Гилберт направилась к выходу, на ходу захватив и пачку сигарет. Внимательно ее рассматривая, девушка вышла в коридор. Мысль о том, чтобы закурить, появилась впервые за девятнадцать лет существования. Раньше не хотелось, раньше не было желания попробовать, а теперь оно неприятно кольнуло в самое сердце, в очередной раз доказывая, что все прежние приоритеты рухнули.
Из спальни веяло вечерней прохладой. В квартире царила мертвая тишина.
— Не стоит, — он подошел незаметно и тихо, ловко выдернул пачку из рук и спрятал ее в карман джинс, оставаясь на расстоянии вытянутой руки. — Это не помогает, поверь. Только легкие портит.
Девушка обратила взгляд на мужчину. Он был высоким, выглядел сильно и мужественно. Елена только сейчас усмехнулась: как же все-таки жизнь жестока, еще вчера кажется, что ты не сможешь жить один на один со взрослым человеком, а сегодня уже засыпаешь с ним рядом и просишь быть рядом. Всегда рядом.
— А я уже испорчена, — ее голос в этом безмолвии показался хриплым и незнакомым. — Чувствую себя использованной. Знаешь… Мой отец где-то трахается со своим любовницами, а я тут порчу и тебе и себе нервы, пытаясь вырваться из этого безумия. Я будто опорочена и изгажена, понимаешь?
Она взглянула на него в ожидании ответа, но его так и не прозвучало. Девушка опустила голову и медленно поплелась дальше — в спальню. Она прошла мимо Сальваторе, который в очередной раз сумел поставить ее на место. Который в очередной раз коснулся ее руки, но в этот раз уже более бережно. Шатенка остановилась, через плечо посмотрела на Деймона.
— Я завтра обязательно найду Локвуда.
— Спасибо, — прошептала она, поворачиваясь к нему. Он тоже решил соизволить удостоить ее своим вниманием. В полумраке в их взглядах читались понимание и сочувствие с примесью благодарности.
— Я тебе обещаю. Я должен исполнить хоть одно обещание, данное тебе.
Его хватка из бережной превратилась в нежную. Елена обратила на это внимание, опустив взгляд. Сальваторе тоже посмотрел на ее руку в его руке. Девушка ответила на прикосновение. Робко и несмело, но все же ответила.
Она подняла взгляд именно в тот момент, когда и он это сделал. И если раньше она чувствовала себя использованной, то теперь чувствовала себя обнаженной: Деймон видел то, что не нужно было видеть, что Гилберт скрывала от самых близких, что должна была бы показать Тайлеру.
Но его нет. Есть Деймон. Елена нуждается в тепле и нежности, и единственный человек, который может это подарить, сейчас стоит рядом и держит ее за руку.
Импульс в их душах возник одновременно. Не было и шанса, чтобы обдумать все, чтобы взвесить все «за» и «против», чтобы отреагировать, осмыслить. Был лишь импульс. Было желание: у него — сберечь ее, у нее — согреться.
Она потянулась к нему в тот же миг, что и он к ней. И в следующий миг Елена ощутила его губы на своих. Сердце ее забилось чуть учащеннее. Ее рука в его руке сжалась, что было силы. Деймон же, как бы прочувствовав страх через это прикосновение, коснулся второй рукой талии девушки, а затем привлек ее к себе. Потом — углубил поцелуй. Елена расслабилась, ответила, всем телом подаваясь навстречу мужчине.
Его поцелуи отличались от тех, что дарил ей Тайлер. Чуть более требовательно. Чуть более властно. И совсем другие ощущения, чувства порождали совсем другую реакцию — более смелую. Мальвина высвободила свою руку. Она коснулась плеч, шеи мужчины, отдаваясь пылкости, нежности и упоительности. Его же руки оказались сначала на ее талии, а потом — на ее бедрах; затем — на пояснице.
Медленно, неторопливо и как-то ласково. Никакой страсти, никакого забвения и наваждения, никакого возбуждения. Оголенная нежность словно не позволяла страсти все разрушить, потому что страсть порождает к действию, а действия не привели бы ни к чему хорошему.
Он целовал ее, аккуратно прикасаясь, исполняя свои давние желания и не думая ни о чем, кроме того, что эта девочка слишком-слишком притягательная. Она же поддавалась любому оттенку его настроения или его стремления. Каждое его прикосновение, каждое его движение находило отзвучие в ее теле. Единственное, что их обоих выдавало — сбитое дыхание.
Сальваторе становился в ее сознании каждой мыслью. Елена знала, что после случившегося, он станет уже главным объектом ее размышлений. Он дарил ей самый необычный колорит ощущений: и отрицательные эмоции, и негативные воспоминания, и восхищение его благородством, когда он спасал ее в парке, когда откачивал после попытки суицида, и избиение, и теплые слова. Он стал первым, с кем она заснула. Он стал первым, кто ударил ее. Он стал первым, с кем она стала жить. Стал вторым, кого она поцеловала.
Оторвалась от его губ, но не отстранилась. Потом — вновь поцеловала, получила ответ, и теперь прижалась настолько плотно, насколько это было возможно. Чувство обнаженности не покидало, и стало появляться другое — никто больше не должен видеть ее такой, кроме него. Никто больше и не увидит.
Она снова коснулась его шеи, потом — ключицы. Это не страсть. Просто желание попробовать. Желание узнать. Просто побочный эффект нежности. Когда ее рука проникла под футболку, Деймон резко перехватил ее, медленно отстраняя и прерывая поцелуй. Он все еще обнимал ее, все еще был таким же, как и пару секунд назад: внимательным, теплым и нежным. И Елена испытала легкое разочарование, потому что знала, что подобное больше не повторится никогда…
Она вырвала свою руку и положила на его плечо, смиряясь с тем, что большее ей не позволено. Его хватка на ее талии была все такой же требовательной, но уже не болезненной, а приятной. И оба не чувствовали никакого стыда, никакого раскаяния и никаких угрызений совести. Они сделали это потому, что оба нуждались в этом.
Девушка подняла взгляд. В его глазах не было высокомерия, усмешки и осуждения. Лишь внимательность и готовность сделать еще что-нибудь. Если случившегося было недостаточно.
Оба знали, что было недостаточно.
— Я… Я все равно…
— Ненавидишь меня? — в темноте их голоса были приглушенными и хриплыми. Елена опустила взгляд. Она все еще была в объятиях мужчины, избившего ее и подарившего ей тепло несколько секунд назад. И впервые Елена действительно не знала, что сказать.
— Чувствую себя испорченной, — наверное, это не совсем выражало все эмоции и чувства, но это было первое, что пришло на ум. Девушка робко взглянула на — друга? Собеседника? Кем он ей теперь приходится? — Добермана.
— Мне, наверное, пора спать.
Он кивнул, опуская руки. Такие чистые и искренние объятия были разрушены, и все, что только что произошло, стало воспоминанием. Компрометирующим и растворенным в пепле неверия воспоминания. Елена еще раз посмотрела на мужчину, а потом развернулась и медленно побрела в спальню, в тайне души надеясь, что ее остановят еще раз.
Но этого не произошло, и появилось сомнение: а были ли этот поцелуй реальностью? Могло ли вообще такое произойти между врагами, которые клялись друг другу в самой чистой ненависти? Или человек, и правда, все выворачивает наизнанку?
Она не знала. Просто рухнула на постель, закрыла глаза и предалась воспоминаниям. Приятным, отдающим горечью, но теперь стимулирующим и вдохновляющим.
========== Глава 21. Прах к праху, пепел к пеплу ==========
1.
Волнения в Мексике приобретали более глобальный характер. В связи с внезапной кончиной президента, ситуация требовала новых выборов, которые по правилам должны были состояться лишь в 2018 году. Контингент разделился на три части. Одни требовали, чтобы у власти был Правый центр — Партия национального действия. Другие требовали изменений: прихода к власти социал-демократов — Партия демократической революции. Данные две партии были ведущими в стране, а следовательно, сторонников тех или иных взглядов было примерно равное количество. Третьи же не придерживались ни правых, ни левых, ни центристских взглядов — они были за анархию: уничтожение прежних устоев и свержение всех властей. На их плакатах синими буквами красовались надписи типа: «Долой сословия!» или: «Мы за равенство!» и прочие лозунги в том же духе. Митинги, демонстрации, шествия и пикетирования происходили в самых крупных городах: Монтеррей (где все и началось), Мехико, Гвадалахара и Пуэба. Пока что дальше обычных разглагольствований новых кандидатов, их последователей и их оппонентов не заходило, но о проблеме в одной из стран Северной Америки уже стали говорить не только в Штатах, но и в Западной Европе. Теперь Мексику неофициально провозгласили «Безотцовщиной». Вскоре эта страна будет одной из самых обсуждаемых.
Смотря выпуски новостей, Тайлер нередко задумывался, каких бы взглядов придерживался он, если бы это случилось с его страной. Точно не анархистских, хотя сам Локвуд был яро убежден, что армия, церковь и полиция никак не способствует прогрессу и изменению массового сознания людей. Конечно же, большинство выберет страшное старое, чем неизведанное новое, однако будут и противники этой теории, желающие, чтобы бразды правления взял Интернационал. Если в дело вмешаются Штаты, заваруха эта затянется на несколько месяцев точно, если не больше. А Штаты вмешаются, в этом сомнений не было.
— Чертовы ублюдки!
Бонни не отличалась вежливостью никогда. Помимо феминизма в ее отравленной крови буйствовали еще и антиполитические настроения. Она терпеть не могла политику и все, что с ней связано: принципиально не смотрела новости, не посещала митинги и сетовала даже на относительно нормального правителя. Политика в жизни Бонни Беннет занимала далеко не первые позиции, но когда речь о ней все же заходила, девушка пренебрежительно отмахивалась лишь одной фразой: «Во все времени властям было плевать, плевать и будет плевать на народ. Их мнимые реформы — лишь брошенные кости стае изголодавшихся псин, и все их обещания — пустословие». Может, в ее словах и была толика правды, кто знает? И если Локвуд сомневался, к кому центру больше тяготеет, то в Бонни он не сомневался — анархистка до мозга костей.
— Лишь бы в кресло свою задницу усадить, а на людей плевать, — она закурила прямо в доме. Включить телевизор оказалось плохой идеей — теперь Локвуд в этом не сомневался. — Какие-то ублюдки пару недель назад в знак протеста двадцать семь человек минимум убили, а этим политиканам хоть бы что! Даже найти их никто не пытается, зато все с волнением думают, что к ним снизойдет дядечка с толстенной задницей и исполнит все их желания! Как же это жалко, а? Вот же говнюки!
— Я и не думал, что ты так омерзительно ругаешься, — с усмешкой промолвил Локвуд, уже забывая о новостях и внимательно разглядывая девушку. Теперь она не лежала безжизненным трупом на кровати, глотая слезы и слушая стихи Уайльда. Теперь она могла доходить до туалета самостоятельно, смотреть на свет и на экран плазмы, могла говорить, а не хрипеть, причем говорить достаточно гласно. Что ж, поправка — это все же хорошо.
— Я не ругаюсь, я высказываю мнение, — поправила Беннет, стряхивая пепел и снова затягиваясь. — Политика — та же дискриминация, только легализованная. Ненавижу это слово — легализованный. Мерзкое оно!
— А что тебе нравится тогда? — он спросил беззлобно.
Что ей нравится? Ровным счетом ничего. Людей она разучилась любить еще лет в четырнадцать, когда ее отец ей сердце живьем вырвал. А жизнь разучилась любить пару недель назад, когда встретилась с Ребеккой, когда ее избивали до полусмерти, калечили и плевались в лицо фразами: «Феминизм — ничто!». И ей не нравятся разговоры, цветы, солнце и все то, чем восхищаются поэты и романтики.
Жизнь осточертела.
Стихи разве что… И то, совсем малость.
Девушка растеряно посмотрела на парня, желая задать ему тот же вопрос, но ответ пришел сам на ум. Тайлер любит жизнь и все, что эту жизнь составляет: цветы, стихи, политику, девушек, друзей, сигареты, алкоголь, наркотики, музыку, небо. Материальное и нематериальное. Низменное и высокое. Грешное и святое.
Чертов идеал.
— Ну, помимо эмансипации?
Бонни все еще продолжала таращиться на Тайлера, и кто знает, может быть, она что-то и сказала, может быть, призналась в чем-то, но им помешали.
Вначале были крики, чередующиеся с отборным матом. Потом — громкие шаги. Потом — дверь распахнулась так, что обоим показалось, будто она слетит с петель, а потом в дверях появился расфуфыренный и разозленный Сальваторе, а позади него в конвульсиях билась экономка, которая не могла сдержать внезапного и нежданного гостя.
— Все в порядке, Рейчел, — промолвил Тайлер, медленно поднимаясь. — Это ко мне, можешь идти.
Она что-то затараторила на испанском, а потом со слезами убежала.
Сказать, что Сальваторе был в бешенстве — не сказать ничего. Отрицательная энергетика исходила из самых глубин его души, прорывалась наружу и со стремительной скоростью заполняла все пространство вокруг. Деймон сорвался. Он ринулся к столу, рывком скинул с него все, что было. Предметы с грохотом и дребезгом посыпались на пол, оглушая и выводя из кататонии Бонни, до этого остававшейся незамеченной.
— Ты какого черта творишь? — закричала она, метая в Сальваторе злобные взгляды точно молнии. Настроение Беннет и так было до ужаса отвратительным в последние дни, а теперь оно стало еще хуже.
Деймон повернулся к тому, кто его одернул. Теперь Локвуд видел, как злоба и ярость исчезали, уступая место для удивления. Удивленный Доберман — это редкое зрелище.
— А ты что здесь делаешь? — он взглянул на Локвуда, потом еще раз на его новую знакомую, думая, что ему показалось. Нет, Бонни все та же: грубая, бесцеремонная, с этим неподдельным блеском в глазах, который говорил только об одном: «Ненавижу каждую секунду существования в этом мире».
— То же самое хочу спросить у тебя, — ответила она. — Ты часом адреса не попутал?!
— Не попутал, — тон его голоса снова поменялся. Очередная метаморфоза: удивление исчезло, уступив место для гнева. Для настоящего и неконтролируемого гнева. — По части путаниц ты у нас! Как и по части домыслов.
Она ринулась к нему с криком, готовясь то ли выцарапать глаза, то ли надавать пощечин — определить было сложно. Локвуд сумел вовремя схватить девушку и оттащить ее от своего друга. Бонни была слаба, но энергия в ней клокотала бешеная, и ей не было оттока. Тайлер швырнул девушку на постель, но та видела лишь Сальваторе, мысленно четвертуя его. Правда, больше бросаться в бой она не стала.
— Что-то случилось? — улыбка и безобидный вопрос подействовали на Сальваторе как красная тряпка на быка. Елена его утомила до ужаса. Вчерашний поцелуй подлил масла в огонь, в котором горели (уже догорали) душевное спокойствие и эмоциональное равновесие. А теперь еще и выясняется, что у Локвуда просто-напросто новая подружка, с которой он тут развлекается, пока его якобы любимая девушка глотает таблетки и слезы, прося то избить ее, то приласкать.
Шикарно выпали карты, ничего не скажешь.
— Случилось? И это ты у меня спрашиваешь? — прокричать не получилось, но вогнать Локвуда в стыд — вполне. — А у тебя ничего не случилось?
— Да не, все в порядке, — пожал плечами он, не понимая, за что на него сердятся. Нет, в глубине души понимал, но все же не принимал злости своего друга: он же просто помогал.
— В порядке, да? Отлично.
