сообщить о нарушении
Текущая страница: 66 (всего у книги 131 страниц)
Когда она поднимает взгляд, то Локвуд замечает, что глаза красные. Сосуды воспалены. Это последствия бессонных ночей и слез. Последствия потраченных нервов. Мальвина перестала быть Мальвиной. Теперь она похожа на Кармен, на Анжелику, на всех тех героинь культовых романов, которые в конце своей страстной жизни получали лишь разочарования и пепел.
— Потом он сказал, что даже если мы расстались — это ничего не решает. Я принадлежу тебе, и он не может так поступить с тобой… И когда мы встретились еще раз, я… Я заверила его — и себя тоже, — что если он уйдет, я никогда не дам ему второго шанса.
Он молча смотрел на нее. На ее шее все еще висела цепочка с подвеской. Это кощунство. Это грех, порок, безумие! Но любить и быть любимой с разными людьми в двадцать первом веке стало чем-то вроде девиза. Потерянное поколение диктует новые трактаты.
— И он ушел. Каждый раз его непоколебимость была мощнее его чувств и нашего влечения…
— Зачем ты мне это говоришь? — он приближается к девушке, руками упираясь в колени. Гилберт смотрит в глаза парня. Этот блеск, он никуда не исчезает. А надрыв во взгляде самой Елены все больше и больше. Отчаяние, недоговоренность, желчь — спички, их души — керосин. Осталось лишь поджечь.
— Он остался верен тебе.
— А ты? — вопрос, обнажающий всю подноготную правду. А правда такова: Локвуду плевать на преданность Сальваторе. Ему не плевать на Елену.
— А я не спала с твоим лучшем другом, — она резко поднялась. Тайлер тоже поднялся. Да, черт возьми, он дал тысячу обещаний, но иногда их не стоит сдерживать. Иногда клятвы и запреты надо нарушать, иногда кровное слово лучше превратить в ничто. Потому что только так человек может почувствовать себя живым.
— Ревнуешь? — тихо, без издевки. Он тонет во взгляде Мальвины. В разгорающемся взгляде. Девушка снова включает апатичность.
— Это не ревность. Это чувство предательства. Горькое ощущение. Тебя ведь… Тебя не предавали. Даже друг, и тот… А я заебалась терпеть это чувство. Оно преследует меня с самого рождения, понимаешь? То отец, то подруги, то ты…
Он вырывает полотенца, отшвыривает их и приближается к девушке. Все происходит настолько быстро, что оба даже не успевают отдать себе отчет в этом. Гилберт чувствует руки Тайлера на своей талии. Чужая хватка. Не такая, как у Добермана. Но не менее сильная и обезоруживающая.
— Может быть, оно и преследует тебя с самого рождения, — его шепот разрезает тишину, порождает доверие. Ребенок в душе, забитый в угол и напуганный, начинает тянуться к этому голосу, как к свету. Пока что, по крайней мере. — Может быть, отец, подруги, я, Бонни поступили с тобой подло и жестоко. Может! Только знаешь, что отличает наши отношения от всех остальных твоих отношений?
Пауза. Она смотрит на него выжидающе.
— Я люблю тебя. По-настоящему.
Елена закрывает глаза, закрывает лицо руками и делает глубокий вдох. Она мечтала об этих словах. Мечтала с самого детства. Но теперь не чувствовал облегчения. И вовсе не потому, что она хотела бы услышать их от другого…
А потому что это знание доставляет боль: она не сможет ответить взаимностью.
— Тебе лучше уйти, — шепчет девушка, отводя взгляд и касаясь руками до рук Тайлера. — Ты обещал.
— Ты любишь его? Ответь мне.
Она решилась выдержать зрительный контакт, решилась стерпеть эту тактильную близость и ответить на этот чертов вопрос. Она устала, вымоталась и желала сейчас только сна, но она все же решилась. Некоторые акценты лучше разъяснить сразу же.
— Это не любовь. Но он знает обо мне все. Все, понимаешь? А я не знаю о нем ничего, и это сводит меня с ума…
Он целует ее прежде, чем успевает все обдумать. Ему просто до сводящих судорог хочется вновь ощутить ее малую отдачу, ощутить ее губы, ее тело. Ему просто до сковывающей жажды нужно заполучить эту девчонку. Потому что он болен ею. Фанатичен ею. Одержим ею. Зависимость — неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.
Ей девятнадцать. Она потеряла родителей, друзей, смыслы. И ее еще никто не любил. Иллюзия умеет подкупать, умеет бросать подачки в виде золотых монет надежд, в виде таких обжигающих желаний, которые претворяя в жизнь, растворяешься где-то в несбыточности настоящего и нереальности будущего. Иллюзия заставляет верить в то, что однажды все наладится, все нормализуется и станет очевидно, что делать дальше. Иллюзии — это как попытки суицида, который совершает каждый.
Ему двадцать три. И он только начнет терять родителей, друзей и смыслы. И он еще никого не любил. И он хочет попробовать, а как это — смотреть на человека, желать его и не иметь возможности к нему прикоснуться. И он хочет попробовать, а как это — когда после долгих мучительных ночей получает то, что хочет. Извращение — неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.
Они оба не ожидали, что Елена ответит. Ответит со страстью, с жаром. Ее тело моментально оказывается приковано к его телу. В жилах кровь начинает шипеть из-за повышения температуры. Руки Тайлера проникают под футболку. Руки Елены — впиваются в плечи. Ногти вонзаются с ошеломляющей силой. И прерванное дыхание становится причиной еще большего возбуждения. Им обоим стоит спустить пар и получить то, чего оба хотят. Им обоим стоит попробовать друг друга на вкус.
Он отрывается от ее губ, припадает к ее шее. Необычные и новые прикосновения порождают ток на кончиках пальцев, слабость в ногах. Елена хватает ртом воздух, зажмуриваясь и концентрируясь только на ощущениях. На ощущениях нежных и чувственных. Никаких царапин, синяков и ссадин. Только страсть. Совершенно иная страсть. Страсть увлекающая в пучину умиротворения.
Его губы уже на ее ключицах. И Елена не сдерживает полустон, сорвавшийся с губ. Стоять на ногах уже слишком тяжело, но обоим хочется чувствовать друг друга, чувствовать каждой клеточкой тела, продлевать эти моменты и не думать, не вспоминать, не сравнять. Больше действий — меньше мыслей. Больше раскованности — меньше стеснения. Больше отдачи — меньше боли.
Локвуд подталкивает девушку. Та падает на простыни. Та в следующую секунду ощущает тяжесть мужчины. Впервые. Тело пробивает дрожь. Позвоночник выгибается навстречу ласкам, руки Тайлера исследуют каждый миллиметр и каждый изгиб. Края платья задираются, поднимаются выше. Гилберт помогает снять с себя платье. Тут же она срывает футболку с Локвуда. А затем — обезоруживающие поцелуи и новые чувства. Соприкосновение обнаженной кожей — как тысяча одновременных взрывов. Вроде тех, которые оба ощущали в парке. Ослепляющее и завораживающие. Елена обнимает Тайлера, ногтями впиваясь в кожу, оставляя продольные полоски. Процарапать кожу не получилось, но испытать удовольствие — вполне.
Локвуд кладет руку на колено девушки, резко отводит ногу в сторону, — и оказывается промеж ног своей любовницы. Елена делает глубокий вдох, подаваясь порву и вцепляясь зубами в плечо любовника. Теперь Тайлер не может сдерживать всех своих стонов, не может контролировать дыхание. То, что происходило между ними было не только способом узнать друг друга, заглушить свою боль, начать все заново.
Они действительно этого хотели. Без представлений на месте друг друга кого-то еще. Без экспериментов и лжи. В их отношениях эта страсть была единственной искренностью. Это было вкусно.
Они чуть замедлились. Они просто целовались, позволяя себе самые требовательные касания, самые безумные желания. Они просто пили друг друга. Они напивались друг другом. Допьяна. Залпом.
Они никогда никого залпом до этого не пили.
Его рука с ее талии скользит на ее живот, оказывает на ее груди. Мужчина сжимает грудь своей любовницы. Новый контраст эмоций оглушает Елену. Она упирается руками в плечи мужчины и отталкивает его. Они смотрят друг на друга, тяжело дыша, наслаждаясь временным забытьем. Вдалеке остались все проблемы и неразрешимые противоречия. Потом Гилберт кивает, улыбается и сама тянется к парню. Тот моментально стягивает с девушки лямки лифчика, переворачивается, увлекая Мальвину за собой. Застежка на лифчике оказывается расстегнутой за мгновение. Белье с остервенением отшвыривается куда-то в сторону. Елена, вопреки ожиданиям, не ощущает никакого смущения. Она наоборот рада, когда Локвуд изучает ее тело тактильно, когда его губы оказываются на сосках, когда его язык совершает медленные движения… Вселенная медленно распадается на маленькие кусочки. Обряд перехода, если хотите. Перерождение, если вам интересно. Обращение, если вам недостаточно.
Она сидит сверху на парне, начинает ерзать на нем, начинает плавно двигаться, изгибаясь, как змея под мелодии армянского дудука, как стриптизерша под басы какого-нибудь второсортного даб степа. И эти фрикционные движения, замедленные и растянутые, начинают поджигать их вечер. Пламя страсти перебрасывается не только на прошлое, но и на будущее. Становится все равно, что будет завтра, что будет послезавтра.
Она отгибает голову назад. Руки Локвуда скользят на поясницу, затем — на линию позвоночника, медленно продвигаются вверх, оказываются на плечах, потом — на ключицах, затем — вновь на груди.
Елена пропитывается запахом другого мужчины. Елена пропитывается энергетикой другого человека. Елена совершает второе преступление. Она усваивает еще одно правило: заниматься любовь не с теми тоже, в принципе, не так уж тяжело.
Локвуд подминает девушку под себя. Та падает на спину, откидывает руки назад и, закрывая глаза, отдается Тайлеру. Парень хватается за ткань белья… снимает… оказывается промеж ног.
Секундная пауза. Глаза в глаза. Потом — крепкое объятие, поцелуй, глубокий вдох и первое проникновение.
Стереотипы разбились в считанные секунды. Елена ощутила лишь игольчатую судорогу, а потом ее накрыла волна совершенно нового наслаждения. Девушка выгнула позвоночник. Тайлер вновь ощутил кожей отвердевшие соски своей любовницы, ощутил ответность ее организма. Он не стал тратить время. Первое фрикционное движение — смешение отголосков слабой боли и сильного наслаждения. Второе движение — головокружение. Третье — ногти все-таки процарапывают кожу, а стоны становятся неконтролируемым.
Елена обвивала своего любовника ногами, впилась в его губы, становилась рьяной, страстной и чувственной. В ее теле было отзвучие на каждое его движение. Темп плавно усиливается. Мир быстро забывается. Остается лишь ощущение.
Он вновь оказывается снизу. Поднимаясь, опирается на руки. Глаза в глаза. Поцелуй. Каждое прикосновение — сладкий и отравляющий яд. Один раз попробовав наркотики, уже не можешь остановиться. Один раз попробовав желаемое уже не хочешь пытаться забыть это.
Девушка закрывает глаза и целует мужчину, чуть поднимаясь, а потом резко насаживаясь на член. Смена ощущений. Более контрастно. Более сильно. Она вновь проделывает тоже самое. Ее соски трутся о его кожу… Руки не выдерживают, и Тайлер падает на спину. Гилберт опускается, упирается руками о грудную клетку своего мужчины и усиливает темп. Пространство комнаты заполнили совершенно другие звуки. Все границы стерлись. Мир перестал делиться на черное и белое, прошлое и настоящее, болезненное и приятное. Мир стал единым. Душа стала единой.
Она стала с ним совершенно другим человеком. Стала раскованной, смелой и громкой. Ее гласные не могли не сводить его сума. Ее тело будоражило похлеще экстази, похлеще всех этих клубных бессмысленных вечеринок. И пусть оба понимали, что это первый и последний раз, но оба почему-то были счастливы в этот момент. Болезненно счастливы.
Это был первый раз, когда они потеряли счет времени, когда потерялись в пространственно-временном континууме. Амнезия — не совсем точное определение, но единственное объясняющее определение.
Елена все-таки раздирает плечи Локвуду, с криком кончая и обмякая. Тайлер делает несколько финальных рывков, быстро выходит из девушки и кончает ей на бедро. Он падает на простыни рядом с Мальвиной, переворачивается на бок и, кладя руку на живот девушки, приближается к ней. Даже после свершившегося ему ее недостаточно. Это рок всех отчаянных девушек — даже овладев ими, нельзя насладиться вдосталь. Это рок. И это в каком-то извращенном смысле дар. Елена тяжело дышит. По внутренней части бедра стекает кровь, смешанная со спермой. Мерзкое зрелище.
Гилберт не обращает на это внимание. В душе, по крайней мере, не так мерзко.
Она поворачивает голову в сторону парня. На его губах появляется улыбка, а потом тут же исчезает.
— Ты сбежишь, — прохрипел он. Его дыхание по-прежнему сбито, а в горле пересохло. Но этот физический недуг даже и не замечается. Тело переполняет приятная истома. — Ты всегда сбегаешь.
— Мне некуда бежать, — тоже хриплый сдавленный голос, тоже ощущение жажды. Пить и не напиться! Будь они оба чуть внимательнее, это бы сказало им о многом. — И не к кому…
— Это единственная причина?
Она думала, что забудется с Сальваторе. Думала, что с ним будут совершаться все «впервые» и дальше. Ей бы, правда, хотелось, чтобы все было так легко… Так неправильно.
— Я не хочу больше бежать… Я устала.
Она поцеловала его сама, потом поднялась, и, не прикрываясь ни одеждой ни простынями, направилась в сторону ванной. Ей стоило освежиться.
Прохладная вода остудила пыл, освежила разгоряченное и потное тело, смыло следы преступления, но не утихомиривало буйную душу. То, что случилось, было не столько опытом физическим, сколько душевным. Елена будто открылась до конца, будто стала собой: беззащитной, хрупкой, но жаждущей и неиствующей. Такой, какой она представляла себя на страницах книг. Такой, какой она представляла себя в фильмах. Стала героиней. На какую-то одну ночь сказка стала реальностью, все контексты, афоризмы и сюжеты ворвались в ее жизнь, все претворилось в реальность. Мир, действительно, стал действовать по новым правилам. Пока что не слишком строгим и бесчеловечным.
Ну, хоть где-то свезло.
4.
Они сидели на постели в полумраке. Окно было приоткрытом. Шторы — распахнуты. Лунный свет заливал пространство комнаты. Контраст холода и бешенного тепла был причиной приятной истомы, отдаленно напоминающую предсонную.
Она была в его рубашке, полурасстегнутой и помятой. Елена сама настояла на этом. Если уж пробовать, то пробовать все. Сама Ночь велела, как говорится.
А он, с оголенным прессом, обнимал и целовал девушку своей мечты, тоже чувствуя, что поэзия уайльдовских стихов ворвалась в его реальность.
— Мы можем попробовать начать заново, — он не хотел серьезных разговоров. Она — тоже. Но оба только сейчас могли услышать друг друга, поэтому упускать возможность было глупо. — Можем, уехать куда-нибудь… Вдвоем.
Девушка прижалась к парню. Она позволяла ему прикасаться к себе там, где раньше не позволяла. Она разрешала ему рассматривать себя. Разрешала себе делать то же самое. Шарм этой ночи завораживал.
— Не получится, — тихо и спокойно. Странно, даже безболезненно. — Давай лучше расстанемся на хорошей ноте, а?
— Ты его все-таки любишь, да?
Она отвернулась. Она пытается на этот вопрос ответить себе уже несколько дней и не может, а что говорить про Тайлера? Наверное, в глубине души чувство благодарности, верности и восхищения составляло нечто похожее на любовь. Щенячья преданность — не подходящее название, но единственно возможное для описания. Для Елены связь с Деймоном — как способ жить совершенно иначе. Ненависть, смешанная со страстью, боль с наслаждением, азарт, игры — это своего рода стимулы, мотивации. Это сиюминутная слабость и вечная сила. Это привлекает, возбуждает, сводит с ума…
Но это не любовь. Так, влечение.
— Нет, не люблю.
— И почему ты тогда хочешь быть с ним?
Она резко поворачивается в сторону Локвуда. Правильно поставленный вопрос — основа правильного ответа. Иногда от неправильной постановки вопроса все катится к чертям собачьим.
— Не знаю. Просто «потому что». Без всяких причин. Без всяких оправданий.
Она улыбается, выгибая позвоночник и потягиваясь. Она перекидывает ногу и усаживается сверху на парне. Тайлер медленно разводит полы рубашки, медленно стягивает вещь с плеч. На сегодняшнюю ночь Елена принадлежит ему. На сегодняшнюю ночь Елена принадлежит и Дьяволу, который шепчет лишь одно: «Греши, падай и не оглядывайся!». Безумно трепетный шепот…Тайлер целует ее губы, касается ее талии и забывается во мраке чувств. Они вновь падают на простыни, их обоих вновь накрывает волна наслаждение.
