сообщить о нарушении
Текущая страница: 107 (всего у книги 131 страниц)
Девушка улыбнулась. Улыбнулась по-доброму. Словно что-то привлекало ее в этой поездке. Словно от нее тоже что-то зависело в ее жизни. Гилберт выпрямилась, потянулась, привлекая мертвое внимание Сальваторе, который испытывал болезненное ощущение помешательства. Ему показалось, что все это — просто плохой сон. Как тогда, в катакомбах. Елена вновь стала казаться нереальной, сюрреалистичной. Елена, которая потянулась как кошка после долгого сна и устремила свой дымный взгляд на него, прокуренного и проигранного.
— А что потом?
— На одной из точек сдадим машину, получим деньги…
И появилась проблема. Сальваторе осознал ее только сейчас. Раньше полученные деньги он и Викки вшивали в сиденья, спокойно пересекая границу, а теперь им было не во что вшивать деньги. С двумя сумками налички тоже вряд ли останешься замеченным.
— Придется звонить этому ублюдку… — Деймон забыл о своих чувствах, вновь начиная испытывать злобу. Ему не хотелось звонить Майклсону, не хотелось вообще его видеть. — Блять!
Его «блять» зато пробудило чувства в Елене. Она забыла про свою бутылку, переключив свое внимание на мужчину. На мужчину, который, может, не умел жить, но умел заботиться о женщинах. Умел оберегать их. Умел въедаться в их память белым порошком. «Блять» не отталкивало, а привлекало. «Блять» — как восклицательный знак в конце предложения, как предупреждающий знак на дороге, как красный цвет светофора.
— Ладно, — он подумает об этом тогда, когда они переселятся в мотель. Сейчас ему не хотелось забивать этим голову. Не хотелось возвращаться к мыслям о Викки и Кристине.
— Вы воровали ключи? — она обескуражила его этим вопросом. В этот момент Коул Майклсон отошел на второй план. Сальваторе посмотрел на Елену, которая задала вполне логичный вопрос. Он подумал о том, что они бы сработались. Они бы смогли найти общий язык. — Просто с ключами проще…
Деймон опустил взгляд, а потом снова посмотрел на девушку. Посмотрел несколько виновато. Ему не хотелось говорить то, зачем Донован настаивала на том, чтобы Елена поехала с ним. Ему не хотелось вникать в такие детали…
— Воровали, — лучше о ключах, чем о Майклсоне. Доберман почувствовал, что его загнали в угол. Ему больше некуда убегать. Однажды это происходит. Однажды, когда долго прячешься от себя, все равно оказываешься загнанным в угол как затравленный зверек. — Викки воровала.
Он не мог больше говорить, но вряд ли это было необходимо. Елена сама все поняла. Она прочитала это в его глазах, в которых снова таяли осколки. Девушку посетила мысль, а что будет когда эти осколки растают? Что будет тогда с его дьявольски-глубокими глазами?
— То есть мне надо будет привлечь чье-то мужское внимание, да? — еще один вполне логичный вопрос. Теперь Сальваторе ощущал себя виноватым. Виноватым перед ней. В конце концов, он тоже отравлял ее жизнь, постоянно подсыпая порох в этот пылающий костер ее души. Он тоже виноват в ее саморазрушении.
— Елена, я…
— Ты уже знаешь его? Или вы выбираете жертву наугад?
Удар под дых. Доберман ощутил, как его накрывает волна жуткого сожаления. Ему отчаянно захотелось обнять ее, прижать к себе и сказать, что им вовсе не обязательно проделывать эту махинацию. Им можно, нет, им нужно не возвращаться.
Позиции поменялись. Теперь она его защищает.
— Я сам со всем разберусь.
— Сам будешь привлекать его внимание? — она улыбнулась, положив руки на стол и придвинувшись ближе. Маленькая. Еще совсем маленькая для этой грязи. Для этой действительности. Для него.
— Да, — жестко и почти грубо. Улыбка исчезла с губ девушки. В глазах — не обида, но досада. Он заде ее за живое. Снова.
— Я справлюсь, Деймон. Я ведь сказала тебе, что я знаю, на что иду, — она решила послать контроль к чертям собачьим. Она решила потянуться к Деймону, ощутить его кожу под пальцами, доказать тактильно, что он может на нее положиться. Что она помнит все его поступки, что несмотря на гневные слова, обличения и оскорбления, она ему обязана. Она может и хочет ответить взаимностью. — Я смогу достать ключи.
Она потянулась к его рукам. Она коснулась их, испугавшись на миг, что он отпрянет, что оттолкнет ее, скажет, что совершил ошибку. Но вместо гнева Гилберт увидела недоумение. Елена коснулась его предплечий, потом — запястий. Коснулась обеих рук. Потом посмотрела в глаза мужчины. Послав контроль куда подальше, Гилберт решила сделать тоже самое со своими негативными эмоциями.
— Ты знаешь, сколько баб вертится возле таких мужиков? — с пренебрежением произнес он, по-прежнему не выдирая рук. По-прежнему не отвечая на это прикосновения, но наслаждаясь им. В ее глазах был дым. Был дым, причиной которого была влюбленность. Влюбленность в него, в прокуренного и проигранного Добермана.
— Я — не баба, — прошептала она, придвигаясь еще больше. Ее пальцы проскользили на его пальцы. Его кожа была грубой, ее — нежной. Она могла растопить в нем усталость, могла согреть его. Он осуждал ее пыл. Она согревала его сердце. Именно поэтому они были необходимы друг другу. — Он посмотрит на меня. Я украду ключи… Мы угоним машину и вернемся в мотель. А потом поедем домой.
«Домой». Будто у них общий дом. Будто они останутся после всего этого вместе. Дешевая иллюзия. Настолько дешевая, что за нее стыдно потребовать четвертак.
— Зачем тебе это дерьмо? — произнес он, перехватывая ее пальцы, сжимая ее руки в своих. Елена ощутила острый угол ностальгии в самое сердце. Ощутила, что воспоминания снова взбунтовались, что вчерашние эмоции вновь получили бразды правления.
— А если я скажу, что пытаюсь замолить грехи? А если я скажу, что мне наплевать на твою семью, и что я просто хочу хоть как-то заткнуть совесть, тебя это успокоит?
— Меня успокоит правда.
Не стоило переходит на личное. Не стоило возвращаться к том, что неисправно по своему определению. Но у них было так мало времени высказать друг другу все, напеть о всех своих чувствах и переживаниях, что эти два часа казались каким-то бонусом, которым они не могли не воспользоваться.
— Мне тебя катастрофически не хватает, — она вырвала свои руки, — вот и вся правда.
Девушка облокотилась о спинку сиденья, вновь устремляя взгляд в окно. Она больше не прятала взгляд. Она просто не хотела смотреть в его глаза, не хотела вновь вспарывать себя наживую, а потом зашивать без наркоза ржавыми иглами. Она не хотела больше таять в его взгляде. Ей бы только его присутствие, и она сумеет справиться с горьким осознанием того факта, что они никогда не будут вместе.
Девушка посмотрела на него. Смирение и спокойствие. Это спокойствие способно взорвать спокойствие остальных.
— Твой друг сделал нам паспорта с одной фамилией, так что формально мы муж и жена. Понимаешь, что это значит?
Усталость в ней вот-вот перельется через край. И обычный сон тут не поможет. Деймону еще сильнее хотелось согреть ее в своих объятиях. Эти ночные разговоры — извращение, которое не стоит показывать даже самым прожженым людям.
— Нам придется заселиться в один номер, — она усмехнулась. В ее взгляде дым стремительно развевался, а новые искры стали блистать. Но теперь это были искры потухающего, а не разгорающегося пламени. Болезненность душила петлей вокруг шеи. — Иначе алиби будет бессмысленным.
— Ты думаешь, меня это как-то цепляет? — он прищурился, потом приблизился к девушке, разжигая ее своим цинизмом, смешанным с абсентным сволочизмом. Хотелось влепить этому ублюдку пощечину, а потом броситься ему на шею. Амбивалентность стала снова сковывать по рукам и ногам. Легкие будто что-то пробило, дышать стало тяжело.
— Я думаю, что ты не имеешь права высмеивать мои чувства. Ты можешь ими пренебрегать или пользоваться, но не смеешь высмеивать.
Ее снова вынесло на встречку, снова сбило, снова Гилберт ощутила, как она приземлилась на асфальт, слыша хруст собственных костей и ощущая липкую кровь под пальцами.
— Я не высмеиваю, Елена, — произнес он, решительно поднимаясь. Ему надо было умыться, ему надо было смыть с себя ее липкие пронзительные взгляды. — Я пытаюсь их уничтожить.
Она ощутила, что у нее кружится голова. Больше всего на свете ей хотелось кинуться ему на шею. И пусть она не сможет поцеловать его, пусть не сможет разделить с ним какой-то промежуток своей жизни, но ей хотелось разделить эти секунды. Ей хотелось доказать ему свои чувства. Доказать тактильно, потому что слова — ничто, а прикосновения — все.
— Собирайся, нам выходить скоро, — произнес он, открывая двери купе и скрываясь в коридоре. Было почти не больно. Только немного жалило. Елена уже умела пересиливать эти ощущения.
Она не могла переселить одно.
Ему не наплевать на нее.
========== Глава 47. Потухшие пожары ==========
1.
— Куда мы пойдем? — она посмотрела на него внимательно и почти что бесчувственное. В утреннем холоде было слишком много молчания и искренности, из-за чего хотелось вскрыться. Провести лезвием по вздутым разгоряченным артериям казалось не такой уж безумной идеей. Пугала скорее боль, чем последующая за ней темнота. Елена все еще помнила эту темноту.
— В клуб, — он открыл двери, пропуская девушку первой. — Там будет проще.
Она не стала возражать. Наверное, она больше и не станет ему возражать. Теперь ей не хотелось привлекать его внимание. Теперь ей хотелось, что бы он привлек ее внимание. Горечь осознания несбыточности стала першить в горле.
— А как вы выбирали своего… нового знакомого? — они подошли к ресепшену. Деймон встал непозволительно близко. В его глазах тоже было утренний холод. В его глазах была ледяное спокойствие.
— Наугад, — он нажал на звонок и потом подошел к девушке еще ближе. Они высадились из поезда в четыре утра ровно. За десять минут дошли до ближайшего мотеля и решили остановиться здесь. Теперь им надо было зарегистрироваться и поселиться в номер. Елене не хотелось делить с этим человеком место для сна, но вряд ли у них получиться заснуть. Вряд ли у них вообще что-либо получится.
— На вопросы отвечаю я, а ты молчи.
Он улыбнулся, потом вытащил паспорта из внутреннего кармана куртки и повернулся как раз к подошедшему служащему. Деймон стоял близко по отношению к Гилберт. Так близко, что их почти можно было принять за пару. Принять за влюбленных, которые хотят насытиться друг другом вдалеке от всех.
— Стандарт, — сказал Сальваторе, опираясь о стойку ресепшена и внимательно разглядывая худощавого паренька. — На сутки.
Елена наблюдала за Доберманом. Он, подобно самому настоящему псу, всматривался в людей, анализировал их, решая, исходит от них угроза или нет. Деймон обращал внимание на все — на взгляд, на мимику, жесты, речь, даже на стиль одежды. Он изучал их, он принюхивался к ним, параллельно выбирая методы своего дальнейшего с ними общения. Выбирая тактику взаимодействия. Он слишком тщательно рассматривал людей прежде, чем вступить в это самое взаимодействие.
Он был осторожен.
А Елена — наивна. Ей было достаточно одного взгляда, одного слова, и она — как пальцем в небо — выбирала методы своего общения.
Сальваторе внес полную плату сразу. Он расписался в журнале, затем расписалась Елена, каким-то чудом вспоминая, что ей надо изменить подпись. Она поставила закорючку, которую трудно было отнести к какой-то букве, а потом отложила ручку. Консьерж отдал ключи от номера и пожелал приятного отдыха. Отдых — не для них, но стоит ли упоминать о таких мелочах? Да к тому же, было даже к лучшему то, что они избежали косых взглядов и ненужных вопросов.
Елена и Деймон направились вдоль по коридору. Девушку знобило — Сальваторе шел слишком близко по отношению к ней. «Слишком» затмило любые другие мысли. Гилберт стала думать о том, что она не вынесет целые сутки бок о бок с ним, с ее личным цербером.
Деймон открыл дверь номера. Открыл перед ней. Гилберт взглянула на него устало-ненавистно. Ей снова захотелось влепить ему пощечину. Она бы разорвала его в клочья, если бы имела достаточно силы. Девушка усмехнулась, но все же вошла первой. Она быстро включила свет, потому что свет для нее в конкретной ситуации — как напоминание о внешнем номере. Доберман зашел следом и закрыл дверь.
Закрыл эту злоебучую дверь на замок.
Елена кинула сумку на пол, сняла обувь и прошла в центр комнаты. На самом деле, они уже спали вместе. Во второй раз будет не так страшно. Немного больно, но с этим можно смириться. Гилберт развязала шарф, стянула куртку и бросила вещи на рядом стоящее кресло. Потом она села на край кровати. Сальваторе тоже не спешил. Они замедляли свои действия, потому что это было единственное, что они могли себе позволить.
— Мы пойдем вечером, да?
Он кивнул, проходя мимо девушки и направляясь к окну. Гилберт не смотрела в его сторону. Она сидела, таращась в одну точку и пытаясь совладать с утренней прохладой в своей душе.
— Мне надо позвонить Коулу, чтобы он встретил нас на границе. Ты можешь принять душ и отдохнуть. У нас еще целые сутки.
Девушка все-таки повернулась в его сторону. Вновь наткнулась взглядом на его спину. Как тогда, когда он сказал что ненавидит ее настолько сильно, что решился стать ее другом. Безумная, но вполне логичная мысль прокралась в голову Гилберт — а что, если она тоже решила прикинуться влюбленной в него наивной девятнадцатилетней дурочкой, чтобы потом, в конце их безумной пьесы, сказать, что она его тоже ненавидит.
В очередной раз сравнять счет…
— Мне надо в магазин, — сказала она, прекрасно понимая обреченность своей фразы. Ей хотелось растопить тоску. Хотелось вернуться домой. Жаль, что Гилберт не знала, где ее дом.
— Исключено.
Девушка закатила глаза, потом выдохнула, приводя в порядок на мгновение взбесившиеся эмоции. Ей стоило учиться у Деймона его железному спокойствию. Его бесчувственному хладнокровию. Ей стоило перенимать его привычки. Становиться хамелеоном. Сливаться с ним воедино.
— У меня месячные, — произнесла она, процеживая взгляд его спину, вспоминая тот глупый разговор о черноте и золоте. Воспоминания вновь закрутили, но девушка решила смотреть на них как на фильм. Решила не предаваться ностальгии. — И мне нужно платье. Я же должна буду пойти в чем-то в клуб.
Он повернулся к ней, и в его взгляде было раздражение. Елена нашла в себе силы подавить ухмылку.
— У нас еще целые сутки, — произнесла она, стараясь быть убедительной. Стараясь быть. Почему-то ощущение реальности ускользало из рук как рыба. — Я обещаю быть умницей.
«Обещаю быть» кололо в горле, но Гилберт решила не плеваться этими иглами.
— Ладно. Только постарайся ни с кем не разговаривать, — он прищурился, приковывая ее и без того прикованное к нему внимание, а потом вкрадчиво произнес: — И не репетировать свой фальшивый «пик ап», ладно?
Она улыбнулась. Именно улыбнулась, а в ее глазах вновь появился дым. Дым, в котором можно было задохнуться. Дым, которым Сальваторе уже насквозь пропитался.
— Я порепетирую на тебе тогда, — она поднялась, хватая сумку и направляясь в сторону ванной. Ей было за радость оказаться как можно дальше от Добермана. Ей было за радость избавиться от его взглядов, его колющих фраз и таких же прикосновений, вырванных у Вселенной. Отмыться от него, смыть его запах. Ей надо было освежиться, поспать, а потом помочь Доберману провернуть аферу и вернуться домой. Может, после этого она сможет наконец-то по-настоящему вернуться домой.
2.
Он не любил слушать музыку в наушниках, но в последнее время ему нравился такой способ заглушить крики своей души. Ему нравились разрывающие тишину басы какого-нибудь даб степа, нравились заремиксованные шлягеры попсовых певиц и певцов, нравились разрывающие ударные рок-композиций. Нравилось оглушать себя. Музыка формировала настроение. Настроение создавало причины для поступков. Для тех, на которые Локвуд без музыки не решился.
Он стоял возле здания колледжа, все еще продолжая махать любому, кто на него посмотрел, и разрывать барабанные перепонки запредельной громкостью. Сердце будто билось в унисон этой деструктивной музыке. Мысли разрывались под воздействием децибел. Тайлера Локвуда это устраивало. Ему бы еще выпивка не помешала, но он не стал возвращаться за ней в машину. Он боялся пропустить ту, кого ждал. Ему надо было словно услышать ее. Увидеть, раздеть взглядом, вновь причинив своему телу мнимую надежду на близость, а своей душе — реанимированную духовную связь.
Но Елена не появлялась. Бонни — тоже. Все бонусы и билеты были растеряны. Остался лишь снег, что осыпался хлопьями на плечи, заметая следы прежней жизни и преподнося целые холсты для новой.
Локвуду нравились прежние полотна.
Тайлер простоял тут всего минут десять, сорвался он на одиннадцатой минуте, когда увидел знакомое лицо. Локвуд был не из тех, кого стесняли малознакомые люди. Локвуд вообще был не из тех.
— Пенелопа! — он быстро шагал к девушке, которая, казалось, его не замечала. Она, может, и не замечала. Она была несколько погружена в себя. Она была несколько… иной. — Привет!
