сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 131 страниц)
— Давай поговорим? — произнес Локвуд, не решаясь сделать шаг навстречу.
— О чем? — шаг сделала Елена. Глядя на эту девушку, Тайлер даже не верил, что она когда-то была нежной, что когда-то целовала его, зажималась с ним в кабинете на Хэллоуине. Новая Елена была совершенно другим человеком. — О том, как ты трахнул мою подругу?
Недоумения не было. Это не про Тайлера Локвуда.
Это про Елену. Она решает действовать в соответствии со своим новым правилом — око за око.
— Хорошо, давай поговорим, — выплюнула девушка, направляясь вдоль по коридору медленными шагами. Локвуд вынужден был следовать за ней. Он следовал за ней с того самого дня, как впервые увидел ее в парке. Все эти желтые листья тогда кружили, солнце заливало своим светом пространство, а небо было голубым и чистым. Теперь вот — серые тяжелые тучи, дожди и беспринципность.
Жаль, что мы не сразу узнаем человека.
— Можем поговорить о чем-нибудь другом, — девушка резко поворачивается, будучи слишком близко к Локвуду. Ему хочется обнять ее, поцеловать, насладиться ею и никому не отдавать. — О том, как я была в постели твоего друга всю эту неделю.
Любование прекращается. Воспоминания натыкаются на тернии жесткости. Глаза в глаза. Стекло и неверие. Стекло и любовь.
— Я совершила попытку суицида, когда узнала о смерти матери. Деймон откачал меня и забрал к себе. Он считал, что дом не будет крепостью в данном случае. Я засыпала с ним рядом. Устраивала ему истерики. Трепала ему нервы. А он вылечил меня, и знаешь как?
Она была ядовитой, как та легендарная Лилит. Она была колючей, сволочистой и ядовитой. Отрава капала с ее языка, сочилась сквозь кожу, отравляла кислород, поражала центральную нервную систему.
— Он избил меня; он постоянно давал мне понять, как сильно он меня ненавидит. И благодаря своей ненависти к нему — моему горю находился отток. А когда все это дерьмо выползло наружу, тогда Деймон поцеловал меня. Он просто был другом и психологом. Просто был рядом! И теперь я чувствую себя сукой, потому что если бы не твой альтруизм, я бы сейчас с тобой хотела быть, а не с ним! — она толкнула его в грудную клетку, поднимая голову вверх и перебарывая слезы. У него шок. У нее — опьянение возмездия.
— Так что теперь мы квиты, Локвуд, — произнесла она. — Оставь меня в покое. Ты и Бонни. Просто съебите из моей жизни, ладно?
Он не видел ее глаз в этот момент. Он не видел, как она бесшумно скрылась на лестнице.
Он тихо сел на скамейку, уставившись при этом в стену. Его хрупкая Мальвина оказалась не такой уж хрупкой, сильная Бонни не оказалась такой уж сильной, а честный и преданный Доберман — не таким уж честным и преданным. Все оказалось слишком сложным, слишком запутанным.
А на память — поблекшие воспоминания и обуза в виде Бонни. Ну так, в качестве сувенира.
4.
Вечером, в районе семи вечера, Сальваторе стоял в длинной очереди в катакомбы. Нет, он мог пройти и без очереди, но спешить-то было некуда. Да и потом, его уж точно пропустят.
Темнело рано. Сумерки уже начинали покрывать город, окутывать его, опутывать. Звезды на небесном куполе ночи не сияли. Все небо было туманно и блекло. Да и потом, какая красота может быть в одном из провинциальных городов где-то на окраинах Америки? Нет, эти красивые зрелища пусть лучше останутся для каких-нибудь мегаполисов вроде Чикаго, Лос-Анджелеса, Майами или Нью-Йорка. А еще красивые декорации смотрелись бы неуклюже на фоне разворачивающихся действий. Действия были горячи…
Деймона кто-то за рукав вытащил из очереди одним сильным и мощным рывком. Сальваторе отвело в сторону, но тот сумел устоять на ногах. Гнев в нем вспыхнул в считанные секунды. Всем присутствующим даже на мгновение показалось, что Доберман всегда будто облит керосином, а чьи-то излишние эмоции или неподобающие действия служат своего рода спичками. Одно неуклюжее действие, и вот перед глазами разгорается зрелище.
— Какого?.. — договорить он не успел. Голову вывернуло вправо. Удар был сильным и мощным. Боль — довольно ощутимой. Сальваторе почувствовал металлический привкус во рту, сплюнул кровь и медленно повернулся в сторону нападавшего.
Осень разрывала не только прежние устои заблудившихся и испепеленных людей. Она уничтожала прежний облик людей. Ангелы становились демонами. Демоны — ангелами. Призраки вылезали наружу, превращаясь в реальные страхи и желания. Прежние мечты призраками уходили в прошлое. Все менялось на прямо противоположное. Обряды перехода, если хотите.
Тайлер был зол. Он сжимал кулаки, тяжело дыша и с ненавистью глядя на бывшего уже друга. Сальваторе прищурился, пытаясь сопоставить факты, пытаясь понять причины и мотивации. Мгновенно всплыли утренние события, и для сомнений не осталось повода. На лице Добермана появился оскал. Во взгляде — этот неподдельный унижающий и испепеляющий блеск.
— Не горячись, ладно? Нет никаких поводов, — Сальваторе поднял руки в примирительном жесте. Локвуд вообще не слышал ничего. Его не заботило мнение других. И да, сейчас был важен результат. Процесс не доставлял никакого удовольствия.
Тайлер быстро подошел к другу, замахнулся, но Доберман, привыкший к боям с пеленок, оказался ловчее. Он сумел ловко отразить удар, при этом оттолкнув Локвуда от себя и оставшись нетронутым. Будь тут режиссеры, они бы сконцентрировали внимания на деталях: выбитых зубах, крови, искаженных гримасой боли лицах. Будь тут режиссеры, они бы запустили эту сцену под музыку Никлбэк или Мэрлина Мэнсона или включили бы классику, чтобы момент был более душераздирающим.
Но в реале люди доставляли камеры и айфоны, делая ставки и готовясь к зрелищу. Но в реале никаких драк с закосами под Джейсона Стеттема не было. Просто два распыленных человека, взглядом пронзающие друг друга, стояли на расстояние метра друг от друга и чего-то выжидали.
Потом Локвуд снова ринулся, и в этот раз он не промахнулся. Сальваторе не ожидал резкого нападения. Он оказался сбит с ног. Холодный грязный асфальт — не лучший фон, но он стал пока что единственным. Разъяренный Локвуд навис сверху и потом уже не контролировал свои действия. Все попытки Добермана хоть как-то отбиться были обречены на провал. Он чувствовал только боль, только удары, только возгласы извращенной толпы, которая требовала хлеба и зрелищ.
Маленькая сучка Елена сейчас нежится в объятиях теплой постели. Сейчас не думает, не ведает. А последствия ее появления в жизни Локвуда и Сальваторе уже становятся необратимыми. Все стало рушиться с ее появлением. И сейчас, даже когда эта тварь находится на другом конце города, все снова выходит из-под контроля. Друзья становятся врагами, враги — любовниками, подруги — соперницами, альтруисты — циниками, циники — романтиками. Создавалось чувство, что мир просто выворачивают наизнанку, искажают его. Кривые зеркала уже не были кривыми. Правда трансформировалась в ложь. Ложь становилась правдой.
Ненависть к Елене вновь взыграла в венах, забурлила, зашипела. Но вместе с ненавистью возгоралось и другое чувство — желание близости с ней. И это противоречие вспарывало любой шанс предпринять хоть что-то, сделать хоть какой-то выбор.
Из катакомб не было слышно музыки, но из только что подъехавшего хаммера раздавался первоклассный дабстеп (саундтрек данной сцены, если хотите). И эта музыка почему-то отдаленно напомнила ту, которая играла в первый день появления Мальвины в катакомбах. Музыка — как спичка к тем самым канистрам, которые наполнены бензином.
Это вывело из забвения. Кто-то открыл дверь в хаммере. Музыка стала громче. Сальваторе перехватил удар. Кровь во рту, кровь на лице — это было по-своему эстетически увлекательно. Из хаммера вышла красивая длинноногая девушка. Деймон нашел в себе силы сделать маневр, оттолкнув Локвуда. Яркие вспышки телефонов озарили пространство. Из хаммера вышла вторая девушка. Она тоже была длинноногой. Доберман повалил на землю своего лучшего друга, издав какой-то полурык (животные инстинкты, скорее всего). Локвуд оказался прижат к серому асфальту. Девушки из хаммера оказались в объятиях водителя, красивого мужчины в белом (не по погоде, если честно) костюме. Сальваторе навис сверху, заломал руку своему — бывшему? — лучшему другу. Трое приехавших остановились возле машины. Фотографировались. Девушки, и правда, были обворожительны. Дешевая красота, конечно, но все же на нее не можешь не обратить внимания. Доберман надежно вцепился в запястья Локвуда, резко поднимаясь и рывком подрывая Тайлера с земли.
Девушки вместе с водителем медленно направились в здание клуба. Одна из них была особенно привлекательна. Она заставляла парней сворачивать шеи. Локвуд оказался прижат к стене. Возле самого входа практически. Та длинноногая обратила свое внимание на Добермана. В ее взгляде было восхищение, была заинтересованность. Деймон лишь мельком на нее взглянул, но ее образ почему-то засел в памяти. Красивая девочка в неприлично коротеньком платьице скрылась в проходе вместе с остальными.
Музыка, тем не менее, продолжала звучать. Отличная музыка, нужно отметить, — хоть что-то неиспорченное в этом вечере было.
— Угомонись! — резко и практически до надрыва. — Не нужна мне твоя девка, понял? И ничего у нас не было!
Глупо, банально и дешево. Доберман чувствует подступающий приступ тошноты — передоз Еленой, послевкусие, возникшее после его чрезмерного пребывания рядом с ней.
— Она стала первой, кого я полюбил! — продолжал плеваться гневом Локвуд. — И ты отобрал у меня ее! Ты!
Сальваторе резко разворачивает парня к себе и вновь впечатывает в стену. Во взгляде Тайлера — неподдельная злоба, шипящая и действующая. А в его душе — обида и сожаления, ведь девочка его — его святая Мальвина! — теперь и не его вовсе. И ведь Локвуд прекрасно знает, что таких как Мальвина не подкупишь, не приручишь.
— Я не отбирал ее!
— Не ври, Доберман! — Локвуд отталкивает Сальваторе, пренебрежительно избавляясь от его рук. Деймона относит назад, но он успевает устоять на ногах. — Она жила у тебя, спала с тобой, ты целовал ее! И теперь она говорит, что хочет быть с тобой!
Доберман выплюнул кровь в очередной раз, потом сжал зубы и зло процедил:
— Да фальшивка она, я тебе с самого начала это говорил! А тебя подкупало, что она не ебалась еще ни с кем, вот и вс...
Удар. Сальваторе чувствует приступ тошноты и то, что еще несколько секунд — и его вывернет наизнанку. Головная боль стала увеличиваться, а воспоминания о фальшивке взыграли с еще большей силой.
— Слушай сюда, — цедит Локвуд, хватая друга за шиворот и небрежно приближая избитого Сальваторе к себе. — Еще хоть один гребанный раз ты оскорбишь ее, и донор потребуется уже для тебя!
Кривая улыбка искажается на лице Сальваторе. Зубы, испачканные кровью, напоминают клыки какого-нибудь мифического животного. И снова происходит трансформация взгляда: испепеляющий и наплевательский взор дымных (в этом он похож с Еленой, Тайлер только сейчас это подметил) глаз устремлен вперед. И Сальваторе выжидает. Выжидает последующий слов, последующих действий, последующих ударов.
— Ты ведь не любишь ее, Локвуд, — произносит Доберман, про себя отмечая что музыка, доносящая из хаммера, не прекращается, ее словно кто-то поставил на повтор. — Если бы любил, был бы рядом!
— Ты любишь, значит?
Из клуба выходит та троица. Длинноногая шатенка (которая обратила внимание на Сальваторе) снова натыкается на него взглядом. На ее губах сразу появляется обворожительная улыбка.
Доберман хватается за запястья Тайлера, скидывает руки парня с себя, чувствуя разъедающую досаду в душе. Это как видеть свой дом и не иметь возможности туда вернуться. Как получить шанс оживить мать, но не использовать его. Как клясться себе же в ненависти к Елене, а потом делить ее с лучшем другом.
— Не люблю, — уверенно. — Я ненавижу ее так сильно, что это несравнимо даже с ненавистью к моему папаше.
Мимо проходит длинноногая (так ее окрестил мысленно Сальваторе). Длинноногая проходит мимо, пристально смотря на окровавленного Деймона, от которого веет опасностью, страстью и неконтролируемыми эмоциями. А еще Длинноногая чувствует, как Окровавленный жаждет внимания, как хочет забыться где-то в пустых комнатах какого-нибудь отеля на окраине.
— Но даже если она мне и нравится, то ты будешь полным уебком, если посчитаешь, что я смогу отбить ее у тебя! — он толкнул Локвуда в грудную клетку довольно-таки сильно. Двери хаммера снова открылась. Этот даб степ — он лишал Сальваторе рассудка. Его пленяла и красивая девушка, вновь задерживающаяся у дверей элитной и дорогой машины. Наверняка ее ночью ждет какая-нибудь отвратно-грязная оргия под эту самую музыку. Наверняка, завтра они друг о друге и не вспомнят. Но пока что они друг другу нравятся. Правда, нравятся.
Доберман медленно развернулся и, проходя мимо хаммера, еще раз взглянул на девушку. Ее каштановые волосы были красиво уложены. Что-то в стиле Джоли или Фокс. Коротенькое платьице и кожаная куртка — не по сезону, но смотрится неплохо. И ноги, обтянутые капроном чулок и обутые в лаковые сапожки на невысоком каблуке, были даже лучше, чем у Елены. Сальваторе оглядел ее, нисколько не опасаясь получить еще раз за то, что посмел позариться на святое, а потом затянулся и скрылся где-то в темных переулках.
5.
Как только она открыла дверь, так сразу поспешила ее закрыть, но Сальваторе перехватил инициативу. У Елены не хватило сил запереться. Доберман ввалился в дом. Девушка медленно отступила назад. Она была одета в короткую футболку, оголяющую одно плечо и слишком уж откровенные шорты. Чем-то отдаленно напоминала ту длинноногую у клуба.
Может, Елена становится его личной тульпой? Этаким наваждением? Дешевой пародией на зависимость и фанатичность?
Сальваторе захлопывает дверь; прижимаясь к ней спиной, медленно разувается, не сводя с девушки глаз. Дым его взгляда смешивается с дымом ее взгляда. Происходит диффузия. Контаминация, если хотите. Можно вспомнить еще чертову массу заумно-тошнотворных слов…
В прихожей — полумрак. Елена стоит в метре. Совершенно беззащитная. Совершенно ненавистная. Она — причина его ночных пьянок, ссоры с другом и разъебывающий спокойствие досады. Хочется уравновесить, хочется вернуть баланс. Хочется либо вернуть отнятое, либо забрать что-нибудь взамен.
— Я видел, что твоя взбалмошная тетушка пару минут назад куда-то свинтила… А тебя не учили не открывать дверь чужим дядям, а?
Он снимает куртку, медленно приближаясь к Елене, растягивая каждую секунду. В полумраке Сальваторе кажется, что у Мальвины закосы уже не под Британни, а под Каю Скоделарио. Что ж, так даже лучше. Сексуальнее, что ли? К тому же, и внешних сходств больше.
— Ты пьян, — устало констатирует шатенка, не отступая назад. Сальваторе останавливается на расстоянии считанных сантиметров. Его куртка падает на пол. Зрительный контакт установлен прочно. Ровно как и духовный. — Тебе лучше уйти.
— Ты же хочешь со мной? Да?
Елена выше поднимает подбородок. В ее теле нет напряжения, а во взгляде — былого отчаяния: словно все эмоции застыли, словно их заморозили. Можно узреть лишь слепую готовность к любым действиям. К абсолютно любым.
— Это жестоко, — смиренно выговаривает она, нисколько не тая от того, что Доберман слишком близко по отношению к ней. И Сальваторе понимает, что привлекает его в этой девочке, что привлекает Локвуда.
Переливы. Переливы натуры. Ты ее гонишь, игнорируешь — она тянется к тебе, кошкой возле ног лащится, прося заботы, умоляя о приручении. Ты ее решаешься погладить — она практически дается в руки, а потом резко шипит, щетинится, скалится и не подпускает к себе. И когда ты уже готов взять ее, готов забрать ее, она отталкивает тебя, как ненужную игрушку.
Но это не больно. Это лишь усиливает интерес. Влечение становится сильнее. Страсть — лишь вариант азарта. В контексте их жизней по крайней мере.
— Жестоко, да? — он резко хватает ее за плечи. Елена даже не дергается. Она уже знает все повадки этого зверя. — Жестоко терять последнего друга из-за какой-то нимфетки! Жестоко видеть в твоих глазах, что тебе похуй на все, кроме твоих собственных желаний!
— Не прикасайся ко мне, — сквозь зубы с придыханием промолвила Елена. Эта ее реплика — она была слишком колкой. Сальваторе почувствовал иголки под ногтями, раскаленные угли под ногами. К этому приплюсовалось еще и осознание того факта, что Гилберт и бровью не повела: Сальваторе приплелся ведь избитый.
Самолюбие задето.
