сообщить о нарушении
Текущая страница: 92 (всего у книги 131 страниц)
И теперь, когда Локвуд стоял напротив с улыбкой на губах, когда Бонни в серебристом платье сказочной феей проплывала где-то среди посетителей, Гилберт испытала лишь одно — дикое отвращение к самой себе. Она мечтала быть любимой. Начитавшаяся детских книжонок, она мечтала быть любимой, как героини ее романов.
Она мечтала любить. Но не знала как. Не понимала как. Не осознавала. Она рвалась к Деймону. Она плевала на Бонни. Она позволила Тайлеру исчезнуть во мраке. Она позволила себе прыгнуть в пропасть. Она так сильно рвалась к чувствам, что не заметила, что уже задыхалась в их власти.
А теперь, только теперь, она осознавала, что пора снимать петлю со своей шеи.
Люди не меняются в считанные секунды.
Но они умеют осознавать свои ошибки.
— Мальчик мой, — сорвалось шепотом с губ. Елена почувствовала, что очень сильно хочет заплакать, но почему-то у нее не получалось это сделать. — Ты вернулся, — девушка сделала шаг вперед, разглядывая парня так внимательно, будто его не было несколько лет. Несколько сотен веков. — Живой… — улыбнулась она и, подойдя совсем близко, обняла его.
Сумка ее снова упала. Тайлер крепко обнял в ответ.
Она не любила Тайлера Локвуда. Она не могла его полюбить, потому что уже была влюблена. Потому что она не могла отдавать себя двоим людям одновременно. Потому что она не для Тайлера.
Потому что она — для пустоты. Такие как Елена — они ничьи. Такие как Елены — они не из амплуа тех принцесс, которые предначертаны для принцев. Такие как Елены — они не предначертаны ни для кого.
Она не любила Тайлера Локвуда. Она не могла его полюбить, потому что ей это не позволили обстоятельства. Но она не могла и забыть его. Перестать, запретить себе думать о нем — это было в ее силах. Но забыть — никак.
— Прости, — прошептала она, закрывая глаза и сжимая ладони в кулаки. — Я не остановила тебя. Пожалуйста, прости…
Он любил Елену Гилберт. Он не мог ее не полюбить. Не мог забыть ее, не мог перестать думать о ней.
— Ты бы и не остановила, — произнес он в ответ. В его голосе была серьезность. Серьезность, свойственная новому Тайлеру, о котором Елена ничего не знала.
— Я могла тебя остановить, — произнесла она, отстраняясь от Локвуда. Посмотреть в его глаза было страшно, но Гилберт осмелилась. Она почему-то чувствовала себя обязанной это сделать.
— И как? — он все еще обнимал ее. — Сказала бы, что мы вновь начнем встречаться? Брось, Елена. Я бы ведь все равно уехал. Даже если бы захотел тебя снова. Даже если бы я получил тебя…
В нем воспоминания их последней встречи пробудили новые желания. В Елене не пробудилось ничего. Тайлер Локвуд был в ее жизни первым мужчиной, но ничего это для самой Гилберт не значило.
Она отвела взгляд.
— Я ведь знал, кто тебе нужен…
Она отрицательно покачала головой, потом снова обняла парня, прижавшись к нему.
Она не думала о Тайлере. Она не имела права обнимать его. Но ей почему-то этого хотелось. Ощущение неправильности, самоотвращения захлестнуло сильнее прежнего — острые когти впились в кожу. Неприятная едва ощутимая боль проявила себя. На душе стало гадко.
— Прости, — прошептала она. — Пожалуйста, прости.
Он коснулся ее талии, медленно отстранив девушку от себя. Его прикосновение показалось обоим каким-то очень чувственным. Но слишком долгим. Непозволительно долгим. Локвуд убрал руки.
— Может, выпьем? — он указал на столик. Елена кивнула.
Она не взяла напиток, просто схватила сумку и направилась вслед за Локвудом.
Они оба не заметили взглядов в их сторону. Они оба будто боялись их заметить. Будто эти взгляды говорили: «Вы не имеете права быть вместе». Будто эти взгляды кричали: «Вам суждено быть с другими людьми».
Они разместились в самом углу, словно уединяясь и отстраняясь ото всех. Тайлер сидел слева от Елены, которая все еще боялась посмотреть на Локвуда, как в машине боялась посмотреть на Бонни. Так всегда — страшно возвращаться на места преступлений. Страшно вспоминать кошмары из прошлой жизни. Потому что они все еще реальны.
Локвуд подозвал официанта и заказал два бокала виски. Елене бы по вкусу абсент пришелся, но абсент ей пить не позволено. Ей вообще мало что должно было позволено после того, что она успела натворить. Что осмелилась не сделать.
Тайлер развернулся к девушке, улыбнувшись при этом. Словно то, что сними произошло, не имело никакой ценности. Словно то, что с ними случилось — было с другими людьми. По залу разносился мелодичный и нежный голос Мадонны. Елена никогда ее не слушала, но подметила, что напевы Мадонны будто соответствуют музыке в ее душе.
— И как ты? — решилась спросить Елена, переводя взгляд на парня. Она вспомнила: «Что ты чувствуешь?». Она вспомнила еще ярче: «Нет, Елена. Что ты чувствуешь?» и решила не задавать вопросов о Мексике. Решил сконцентрироваться на чем-то более конкретном.
— Я в порядке, — улыбнулся он. Мадонна растворялась в музыке. Народ все шастал — из угла в угол, из стороны в сторону. А Елене показалось будто она застряла в безвоздушном пространстве. — А ты? Ты помирилась с Бонни, да?
Елена вспомнила, как, сидя в машине Тайлера, она испугалась его выражения о том, что если теряется интерес, то зачем себя насиловать? Тогда Гилберт испугалась несерьезности их отношений. Тогда ей показалось это значимым и важным событием. А теперь она думала о том, что гораздо важнее — уметь сохранять диалог. Даже когда говорить сложно.
— Да, — она все еще смотрела в его глаза. — Бонни хорошая. Она бесценная…
— А что с Деймоном? — вопрос прозвучал спокойно и даже с интересом. Девушка опустила взгляд, молясь о том, чтобы сейчас появился официант, или подошел какой-нибудь другой человек. Но на некоторые вопросы требуют ответа. Так сама Судьба велит — поэтому в эти моменты никто не появляется.
— Я не знаю что с ним, — ответила Гилберт. — В последний раз я его встретила наутро после того как мы с тобой… ну… были вместе, в общем. Потом он навестил меня в больнице, но я все равно его не видела.
Она пожала плечами, снова осмеливаясь взглянуть на Локвуда. В его глазах был блеск, которого раньше не было. Блеск, за которым скрывается дикое отчаяние, о котором нельзя никому сказать.
— Он же выбрал тебя, Тайлер. У тебя хороший друг.
— Ты не знаешь, да? — в этот момент принесли напитки. Елена снова бегло оглядела помещение, но никого не обнаружила. После этого она отмахнулась от навязчивой мысли и решила сконцентрироваться только на Локвуде.
— О чем? — Тайлер протянул ей бокал, дождался пока она сделает глоток. Потом улыбнулся. Ему бы хотелось снова остаться с ней на ночь. Или просто остаться. Просто рядом. Без всяких «если» и «потому что». Ему не было жаль, что они расстались. Ему было жаль, что у него нет даже шанса все начать с начала. Ему жаль, что у нее не было к нему чувств.
Он тоже предал ее.
— Я люблю тебя, — внезапно, как выстрел в ясное небо. Елена подстреленной птицей спикировала вниз. В стеклянном ее взгляде возгорающееся пламя становилось причиной нового дыма.
Люди не меняются.
Они становятся собой.
— Я все еще люблю тебя, — уточнил он, потом взял бокал, залпом осушил его. Зажмурился, Елене показалось, что даже не столько от спиртного, сколько от нахлынувших чувств. Она подумала, что это грязно с ее стороны — думать о Деймоне, находясь рядом с Локвудом. Она подумала, что это стыдно, неправильно, нечестно. Она тоже схватила бокал, сделала два глубоких глотка и подвинулась к парню, преодолев расстояние за какие-то считанные секунды. Она прижалась к его плечу.
Тайлер отставил бокал и полуразвернулся к девушке. Они бы могли остаться вдвоем, на этих мягких диванчиках, могли бы попробовать сначала. Без Бонни. Без Деймона. Без Мексики. Без всего того, что было раньше.
— Мне жаль, — прошептала она.
— Эй, Мальвина, — он бережно коснулся ее плеч, аккуратно придвинул девушку к себе. — Ну мы ведь никого не хороним, да? Просто у нас не получилось, вот и все. Мы ведь не первые и не последние.
Она кивнула, потом приблизилась к нему. Ей хотелось поцеловать его не потому, что она испытывала жалость. Не потому, что это была своего рода подачка.
Она питала к нему чувства. Пусть едва ощутимые, но питала. И она бы принадлежала ему, если бы не… Впрочем, история не терпит сослагательных наклонений. История вообще редко что терпит.
Локвуд привлек девушку за талию к себе. Мадонна проникала в самое сердце. Бэт Харт — начало пьесы. Мадонна — завершение. У каждой сцены должен быть свой качественный саундтрек.
Елена обняла парня за плечи, прижимаясь к нему, отдавая себя всю, как в ту их ночь. На миг ей показалось, что духовно она навсегда останется принадлежать только Деймону, потому что он знает ее наизусть. Но физически — только Тайлеру. Но тактильно — только ему. Потому что с ним она не боялась, не испытывала удушающих эмоций, безумных чувств. Ее не посещали какие-то резкие и болезненные мысли.
Тайлер целовал ее и целовал, понимая, как сильно скучал. В его сердце зарождалась надежда, пусть мнимая, но надежда. А Елена растворялась в музыке, которая полностью соответствовала мелодиям ее души.
Он отстранился от нее нехотя. И он подумал о том, что с удовольствием забрал бы ее с собой.
— Прощай, Елена. Надо было сказать это давно.
Она уткнулась в его плечо, все еще обнимая его. И если бы он мог — он бы увез ее прямо сейчас. К себе.
— А тебе надо сказать все ему.
Она отстранилась. Она не могла заплакать. Хотела, но не могла. Ее будто иссушили.
— О чем ты?
Он кивнул вправо. Елена увидела, что рядом с барной стойкой стоял Деймон, держа какую-то девушку за талию. Он беседовал с Бонни, словно и не замечая Елену. Наверное, он и не видел ее с Тайлером поцелуй.
Девушка окончательно отстранилась от Локвуда. Их объятия потеряли былую значимость.
— Поговори с ним. Потанцуй, — улыбнулся он. — Вам это нужно.
Елена поймала на себе его взгляд. Его взгляд, который она видела во вторую их встречу. Взгляд бесчувственный, высокомерный. Взгляд пустой. Взгляд, которого она испугалась. И при котором впервые разгорелась ее душа.
— Я не думаю, что это нужно, — произнесла она. — Я, наверное, выйду подышать свежим воздухом.
Она поднялась, обошла столик. Тайлер тоже поднялся, взял ее за запястье, — и Елена остановилась. На мгновение ее охватило безумное желание — отплатить той же монетой. Сыграть на тех же чувствах. Но это было бы несправедливо по отношению к Тайлеру. Гилберт обернулась. А потом она подумала, что ей хочется сбежать с Локвудом просто так. Без всяких «потому что».
— Я буду рядом. Всегда.
Она подошла к нему, правда, поцеловать снова — почему-то не осмелилась. Не хотела использовать Локвуда. Она больше вообще не хотела использовать кого-либо. Хотела лишь… Ну да это не имеет значения.
— Спасибо, — кивнула она. — Я тоже хотела бы быть рядом.
Он улыбнулся, убрал руки, разводя их в стороны. В этом быстром и импульсивном жесте было смирение, смешанное с горьким и умело замаскированным отчаянием. В этом жесте было так много слов, так много чувств, так мало спокойствия, что сердце Гилберт защемило.
Она развернулась и направилась к выходу, быстро сказав Бонни по дороге, что ей хочется освежиться.
2.
На веранде не было народу. Елена все еще слышала доносящийся из кафе голос Мадонны.
Да будь проклята эта песня.
Девушка выдохнула, медленно подошла к одному столику, села за него. Перед Гилберт раскинулось белое полотно, поблескивающее в свете уличных фонарей и софитов звезд. В этой белесой пустоте хотелось остаться навсегда. Если есть темнота, значит должен быть свет. Может, вот он? Прямо перед глазами? Прямо сейчас?
Елена вдохнула полной грудью, закрывая глаза. На мгновение ей показалось, что ни аварии, ни потери зрения никогда не было, что все это — лишь глупый сон, который приснился перед самым пробуждением. Может, Тайлер — тоже часть сна? Может, в конце Елена узнает, что страдает шизофренией, расщеплением личности или еще чем-то? Может, все будет намного проще? Может, Тайлера и не существует вовсе? Так было бы намного легче…
Когда Елена открыла глаза, то все эти мысли развеялись. Можно сколько угодно себе внушать, что тебе показалось, что ты порезался. Но порез все равно зияет алой лентой, вне зависимости от твоих стараний.
Гилберт положила локти на стол, не кутаясь в куртку и наслаждаясь зимней прохладой. Объятия февраля показались теплее объятий октября. Сам февраль показался намного жарче экватора. И жар ее души дополнял мерзлый пейзаж, топя снега…
И чувства.
Она обернулась, вздрогнув от неожиданности. В следующие секунды сердце забилось чуть сильнее, но Елена смогла сохранить спокойствие. Деймон отодвинул стул и сел рядом. На нем тоже была не застегнутая куртка.
Им обоим холод не был страшен. Они были его частью. Они не ощущали холод физически, потому что замерзли душевно. Душевное всегда сильнее.
Елена искала его весь вечер, а теперь смотрела на него и не понимала, зачем она его искала. Они ведь все выяснили еще в той, прежней жизни. Они уже обо всем поговорили. Все сделали. У него — своя жизнь, а у нее — своя. И двойная сплошная, которая пролегла меж ними, не должна стать прерывистой.
Им нельзя выезжать на встречные полосы жизней друг друга.
Однако трасса пуста. А сердце взывает к скорости! А ветер кажется родимее отцов и друзей! И разгоняясь, ты наслаждаешься этой прохладой, этим безмолвием и этой звенящей, но такой родной пустотой! О боже, как же сильно хочется вжимать педаль в пол и мчать, мчать, мчать навстречу друг другу!
А потом насладиться моментом столкновения.
— Ты знаешь Бонни, — произнесла она. Не спрашивала — просто констатировала факт. Просто вжимала педаль до упора.
— Знаю, — согласился он. Ему тоже нравились белые пелерины февраля. Ему тоже нравилось разгоняться. Он подумал, что это должно быть феерично — когда сталкиваешься с другим таким же отчаянным попутчиком, и вас выбрасывает, и дышать вам осталось несколько секунд, но оба знаете, чувствуете, понимаете, что в эти до безумия и дико-злобного смеха секунды вы прожили больше, чем за двадцать лет своей жизни!
— Она молодец, что собрала нас всех, — в его голосе не было робости. Но была несмелость. Елена упорно смотрела на переливы снега. — А что насчет твоих отношений с Тайлером? Вы общаетесь?
Сальваторе перевел взгляд на Елену. Она тоже в этот момент посмотрела на него. В голубизне его взгляда Мальвина тоже увидела переливы. Ей эти переливы понравились.
— Мы решили остаться друзьями.
— Мне кажется эту фразу придумали для того, чтобы не говорить, насколько все дерьмово. Ну, знаешь… Что-то типа оптимизма.
Она отвела взгляд. Ее тело еще кое-где было в синяках. Ее тело еще было жарким, как в ту их самую первую встречу. Холодная для остальных, для него она оставалась жаркой, знойной, ошпаривающей. И ему нравилось плавиться в этой температуре, раскаленным воском капать к ее ногам.
— Я рада за тебя, — произнесла она, немного свыкаясь с учащенным сердцебиением.
Свыкаясь с тем, что кожа покрывалась мурашками от холода, тишины и отсутствия людей.
Стрелка спидометра начала стремительно подниматься. — Она красивая. Она тебе подходит… — осмелилась посмотреть на него. В ее взгляде был снова дым, который он видел прежде.
— Я женат, Елена, — он поднял левую руку, показывая девушке тыльную сторону ладони. Дым развеялся — и Деймон увидел удивление, смешанное с горечью. Гилберт тем не менее вновь посмотрела Деймону в глаза. Это было тяжело для нее, но она смогла.
— Ты любишь ее?
— Люблю.
Она усмехнулась, потом перевела взгляд в сторону. Вместо того, чтобы столкнуться — они промчались мимо, даже не затормозив, лишь набирая скорость. Елена подумала о том, что ей все же стоит попробовать с Тайлером заново.
Останавливало одно — ей хотелось быть либо с Доберманом, либо одной.
— Это хорошо, — произнесла она, опираясь о спинку стула и засовывая руки в карманы. Голос Мадонны сник, можно было вернуться в помещение. Иногда жар не облегчают даже февральские морозы. Иногда жар не облегчает ничто.
Елена — она сама как экватор. Палящая. Убивающая все вокруг себя.
— Мне жаль, — произнес он, — что у нас не сложилось.
— Мы никого не похоронили, Деймон, — отмахнулась она, все еще вглядываясь в белую пустоту. Не важно, какого она цвета — темного или светлого, важно то, что в ней ты тонешь, либо ослепленный от яркого света, либо ничего не видящий из-за тьмы. Здесь, в пустоте, ничего нельзя увидеть. — Все в порядке. И спасибо, что навестил.
