сообщить о нарушении
Текущая страница: 130 (всего у книги 131 страниц)
— А как же Викки?
Он улыбнулся, хоть Елена об этом даже не подозревала. Раньше она бы просто сбросила вызов, перевела тему разговора в другое русло, а теперь спрашивала то, что ее волновало. И ее волновала Викки, а не то, что он собирается выйти на той же станции, что и она.
— Викки — отличный друг. И я люблю ее, это правда. Но в отличие от Викки, мне тебя не хватает.
Елена села на свободное место. Рядом с ней сидел симпатичный парень, который внимательно, хоть и мельком, взглянул на нее. Гилберт подумала о том, что еще в октябре она была бы рада подобному взгляду, а теперь она была бы рада лишь одному взгляду. Взгляду того, с кем сейчас говорила, и которому не имела понятия что сказать после такого признания.
Первого их признания.
— Я возвращаюсь домой, Деймон. Хочу провести какое-то время с Дженной, а тебе надо провести какое-то время с Викки. Нам стоит успокоиться и остыть…
Чтобы потом разгореться снова, — но этого Елена говорить не стала. На ее языке вертелась еще пара слов, которые она не решалась произнести. Автобус медленно плыл вперед, за окном шел снег, покрывая серебристой перелиной дороги. Елена снова ощутила, что она будто возвращается в прежнюю жизнь, будто вновь обретает прежнюю себя. Она любила зимы, и теперь чувствовала, что любит их еще сильнее. Приближалась весна, но момент ее наступления хотелось отсрочить хотя бы на пару недель. Во всяком случае, есть еще пару снежных дней в марте.
— Ладно. Только не меняй номер, хорошо?
Елена улыбнулась, снова привлекая внимание парня, сидящего рядом. Гилберт, правда, даже не заметила, что тот снова посмотрел на нее.
— Я обещаю, — ответила она и отклонила вызов.
5.
Елена зашла в магазин по дороге домой, купила сладостей к чаю и упаковку «Ахмада», который любила так же сильно, как и ее отец. Расплатившись, девушка направилась домой, надеясь, что Дженна еще не ушла на работу или уже вернулась домой со смены. Честно, Гилберт совершенно забыла график работы своей тети, о чем сожалела. Как бы там не было, она хотела ее увидеть как можно скорее.
Гилберт открыла дверь ключом и вошла внутрь. Дома было тихо, одежда Дженны висела в прихожей, и это, несомненно, радовало. Елена разулась, разделась, взяла пакет и направилась на кухню. Она увидела тетю за плитой. Та что-то готовила, совершенно поглощенная своими мыслями. Девушка в центр и поставила пакет на стол. Дженна дернулась, а потом резко обернулась. Она не ожидала, что Елена так быстро вернется. Если честно, она не ожидала, что Елена вообще вернется.
— Мы приехали раньше, — пояснила Гилберт, доставая конфеты из пакета. — Я решила, что не стоит тратить время на книги, которые тебе не нравятся, и на людей, с которыми все равно ничего не получится.
Она достала лимон и пачку ароматного «Ахмада». Елена посмотрела на тетю, улыбнулась. Дженна застыла на какое-то время, а потом направилась к племяннице и крепко ее обняла. Елена ответила взаимностью. В этот раз — она действительно не претворялась.
— Я рада, что ты вернулась, — прошептала Дженна, обнимая Елену еще крепче, — как же я рада, что ты наконец-то вернулась.
— Я больше не убегу, — пообещала Елена. Еще одно обещание за этот день, это не так уж и много. И к тому же, Елена была уверена, что это обещание она сможет выполнить. Теперь она сможет осуществить многое.
========== Что было после ==========
1.
Когда он собрал оставшиеся вещи, которых было не так уж и много, то сел на край кровати, уставившись в стену. Ему было непривычно вот так уходить, спонтанно и резко. Он прекрасно понимал, что оставаться больше нельзя, но, тем не менее, оставлять Викки совершенно одну ему не хотелось. Конечно, Викки умела за себя постоять, она не даст в обиду себя и уж тем более свою дочь. К тому же, она остается в городе, никуда не переезжает, и они смогут видеться. Но Сальваторе привык к ней, привык к Кристине, и уходить ему было все равно тяжело.
Хотя это было неизбежно.
Она вошла в комнату, плюхнулась на кровать рядом с Сальваторе, сев слишком близко по отношению к нему.
— Дерьмово как-то, — произнес он. Теперь он мог вернуться к курению, теперь мог снова участвовать в незаконных боях, но ему этого не хотелось. Викки остепенила его, Викки вылепила из него что-то стоящее, и пренебрегать ее усилиями было бы нечестно.
— Не утрируй, — бодро отозвалась она. Девушка легла на спинку, перевела взгляд в потолок. Она только что нашла себе легальную работу, чтобы хоть как-то оправдать достаток перед налоговой. Кристина по-прежнему ходила в детский садик. Коул свалил из города, и теперь все устканивалось. — Для всех остальных мы разбежались потому, что я изменила тебе со своим бывшим, пока ты был в командировке. Вполне разумное оправдание. Нам надо пожить отдельно, чтобы все обдумать. К июню мы разведемся. Все идет так, как мы и задумали, только началось немного раньше.
Деймон посмотрел на девушку через плечо, а потом снова уставился в стену. Ему не было горько прощаться с Талйером, но горько расставаться с Викки. Он ненавидел сентиментальность и эти меланхоличные мысли, но решил, что один раз ему можно позволить себе такую роскошь.
— К тому же, я надеюсь, что общаться мы не перестанем. Ну, хотя бы по праздникам будем присылать друг другу открытки.
Он сказал ей о том, что переезжает вчера, после разговора с Еленой. Он решил переехать сразу, чтобы все было легче объяснить. Викки встретила эту новость спокойно. Она боялась делить его с Джоанной, а вышло так, что ей пришлось делить его с Еленой. После случившегося Донован не могла его удерживать, не могла помешать их общению. Она выкручивалась из больших передряг, и потом, она не теряла Сальваторе, а просто передавала другой женщине, которая будет заботитЬся о нем чуточку лучше. У них было почти четыре месяца совместного времяпрепровождения, они его отлично провели. Причин тосковать не было.
Но тоска все же теснила сердце.
— Ты можешь приходить ко мне на ужин. Или я к вам.
Викки поднялась, оперлась о локти и внимательно посмотрела на Сальваторе. Тот сел вполоборота к ней. Девушка выпрямилась, положила руку на плечо Деймон и улыбнулась.
— Девушкам не нравится, когда их мужчины часто посещают своих бывших жен. Послушай, это же было неизбежно с самого начала. По-моему, мы сейчас занимаемся онанизмом.
— Ты все равно мне дорога, — упрямо заявил он. Викки посмотрела на него, потом прижалась к нему, что было силы. Они сидели рядом, бок о бок, и у них было еще пару минут перед его уходом. А еще у них — у каждого — была целая жизнь. И им обоим очень хотелось, чтобы горечь этого расставания была самой сильной, чтобы подобного с ними больше не происходило.
— Ты мне тоже, — произнесла она, убирая руку и резко поднимаясь. Викки выглядела потрясающе, и произошедшие события, казалось, ее уже нисколько не волновали. Сальваторе надо было уйти от Донован еще и потому, что она связывала его с Джоанной, а Джоанну и Тайлера стоит навсегда оставить в покое.
— Передай привет Джоанне. И поблагодари ее от меня за тебя, — он поднялся, взял сумку и направился к выходу. Викки пошла следом за ним. Она параллельно оглядывала взглядом спальню, а потом — зал в поисках вещей Деймона. Им обоим не нужны были поводы для ненужных встреч. Общение с Викки напоминало общение с Бонни. Оно нужно, оно бесценно, но только на короткий период времени.
— Кстати, у нее появился новый парень. В мае они собираются в Дубаи.
Деймон быстро взглянул на Викки, все еще оглядывая углы в зале. Сальваторе усмехнулся и стал обуваться. Впервые он думал о Джоанне без сожаления. Он больше не сравнивал ее с Еленой, не думал, почему у них не сложилось и без тоски осознавал то, что страстно любящая, она была самой обычной, способной и на подлости, и на измену, и на благородные поступки, вроде помощи Викки Донован.
— Это хорошо. Тогда ничего ей не передавай.
Он обулся, взял сумку, еще раз посмотрел на Викки. Она улыбалась, и в ее глазах не было ни печали, ни грусти, ни радости. Нейтрально спокойная, абсолютно контролирующая свои эмоции Викки оставалась Викки. Для него она стала опорой и поддержкой, когда он в этом нуждался. Для нее он стал защитником, когда призраки ее прошлого вернулись в ее настоящее. Было только чуть-чуть грустно, что установленный на отношения срок годности нельзя продлить.
Может, оно было даже к лучшему, ведь отношения — не абонент в фитнес-центр.
— Удачи тебе, — произнесла она. Ей хотелось снова обнять его, но это было бы слишком. Они просто начинают жить каждый сам по себе, и расстаются не на веки. Да, им тоскливо, но, тем не менее, утрировать не стоит, в этом Викки права.
— И тебе, — ответил он, быстро открыл дверь и вышел на улицу. Щелкнул замок за спиной, Викки осталась за дверью, осталась в прошлом. Деймон сделал глубокий вдох, а затем улыбнулся, спустился по ступенькам и направился вдоль улицы.
Он тоже возвращался домой.
2.
Бонни пришла в колледж на следующий день. Она чувствовала взгляды в спину и все еще ловила на себе косые взгляды. Потребуется где-то неделя или даже месяц прежде чем на нее перестанут пялиться как на редкий экспонат музейной выставки. Впрочем, даже на редкий экспонат так не смотрят. Беннет чувствовала себя уверенно. Она спокойно шагала по коридору. Она выглядела потрясающе, была ухоженной и привлекательной. От нее не разило сигаретами и беспомощностью. Бонни стала одной из самых популярных и узнаваемых девушек колледжа. Она воплотила американскую мечту, за которой никогда не гналась. Может быть, она даже станет королевой весеннего бала в этом году. В конце концов, девочки с прилежным поведением и чистой биографией запоминаются куда хуже, чем испорченные девочки с испорченным личным делом.
Бонни вошла в аудиторию, увидела Елену и направилась к ней, но староста ее остановила, сказав, что Беннет ждут в деканате. Эта девочка с интересом оглядывала Бонни, выискивая взглядом в ней изъяны, пытаясь найти недочеты, чтобы украсить все это сплетнями и слухами. Но Бонни была безупречна, если не считать вчерашней статьи. Она занималась благотворительностью, выступала за права женщин, обличала фальшивые ценности феминизма, хорошо училась и больше не курила. К тому же, утром вышла опровергающая вчерашние факты статья, и все, что оставалось таким как она — думать, было это правдой или пиар-ходом.
Бонни кивнула Елена, мол, все в порядке, а потом направилась в деканат. Она была там почти каждую неделю в прошлом семестре, а в этом семестре не была ни разу.
Когда она вошла в кабинет, за столом ее ждала миссис Браун, с уверенным взглядом и готовностью в очередной раз поругать студентку за плохое поведение. Родителей не было, Бонни села напротив куратора и внимательно на нее посмотрела.
— Ты, наверное, в курсе, что весь колледж говорит о вчерашней твоей статье? Конечно, сегодняшняя статья опровергает те факты, что были написаны ранее, и я не знаю, правда это или лишь черный пиар, но твое поведение снова перешло все границы, и это просто взмути…
— Знаете, — перебила Беннет. Она была совершенно спокойна, и в ее голосе не было ни цинизма, ни стервоза, ни даже раздражение. Бонни полностью контролировала свою ситуацию, — я сама возмущена. Я публиковала свои статьи о защите прав женщин в газете, и мне помогала в этом Энди Стар. Она помогла мне устроить несколько встреч, за что я ей безумно благодарна, но Энди — журналистка, а любые журналисты переступают всяческие границы в погоне за сенсацией. Она превысила свои полномочия, и только. Не стоит делать из этого трагедию.
— Весь педагогический коллектив говорит мне о том, что тебя следует исключить. Бонни, ты подавала дурной пример весь прошлый семестр. Я очень рада, что ты наконец-то взялась за ум, и уж тем более рада, что эта статья — лишь утка, но, тем не менее, твоя персона привлекает слишком много внимания.
Перед миссис Браун сидела совершенно другая девушка. Она не просто хорошо выглядела или была спокойна. Теперь она знала цену своим словам и своим поступкам. Теперь она была уверена в каждом слове, и теперь она не выглядела так, будто рухнула в пропасть. Это обескураживало, и всяческие контраргументы разбивались как волны о скалы.
— Вы не можете меня исключить, и мы обе это знаем. У меня больше нет долгов, я почти вылечилась от туберкулеза, и у меня мало пропусков. Да, я многое натворила в прошлом семестре, но с тех пор прошло достаточно времени. И знаете, моя персона, как вы выразились, привлекает слишком много внимания не потому, что я курила, влезала в драки или говорила то, что думала. Не потому, что обо мне и моей семье пишут всякую гадость в прессе.
Бонни придвинулась к столу своего куратора. В ее глазах была ясность, в них был морской штиль, в них отражались лучи солнца. Миссис Браун знала, подобные Бонни заканчивают плохо, но сама Бонни выберется из любого болота хотя бы элементарно потому, что она ненавидит проигрывать.
— Я интересна потому, что я — такая же как и все. Просто я не молчу о своих проблемах. Не молчу о том, что меня волнует, потому что мне плевать на мнение остальных, в том числе — на ваше мнение, иначе я бы тут заливалась краской и пыталась убедить вас в том, что все эти газетенки просто распускают грязные слухи, вот и все. Я не знаю, как было в выше время, и какой была ваша молодость. Может быть, девушки в вашу эпоху не курили, не кричали о равноправии — в чем я сомневаюсь, если честно — и не пытались набить морду любому парню, который унизил их. Может быть, девушки в вашу эпоху были скромнее и сдержаннее, я не спорю.
Но понимаете ли, мы — потерянное поколение. Нас ненавидят, нас презирают, и нам говорят, что мы подаем дурной пример. Мы озлоблены, мы брошены, мы безнадежны. Нам девятнадцать лет, перед нами распахиваются двери в новый мир. В совершенно другой мир, который отличается от того мира, который был в период вашей молодости. И мы вступаем в эту новую обитель, в эту новую жизнь, которой мы не нужны. Которой мы не выгодны. Которой на нас наплевать. Весь этот безумный хаос, к которому вы уже привыкли, для нас он только открывается, и мы вбираем его многообразие в себя, но не можем закричать о том, что сводит нас с ума, потому что будет считаться, что мы подаем дурной пример.
Бонни говорила спокойно, плавно и уверено. Ее голос был мягким, плавным, напоминающим собой переливы волн в лучах теплого яркого солнца. Напоминающий собой легкую послеобеденную дремоту или вечерний сон после тяжелого дня. Ее речи были убедительными, и миссис Браун даже расслабилась, хотя проигрывала в этой беседе. Она ощущала что-то странное, будто она выпила крепкого вина, и теперь ее окутывает опьянение.
Бонни немного отстранилась, но уходить пока не собиралась. Обновленная версия этой девушки нравилась больше. И теперь эту самую девушку не надо было успокаивать — она успокаивала сама.
— Вы думаете, что проблемы с родителями или со здоровьем или с учебой только у меня, но это неверно. С этими трудностями сталкивается каждый, но кричать о них могут лишь немногие. Я не считаю себя особенной, но я не считаю себя хуже других, потому что я не единственная, кто совершает ошибки.
Она поднялась, закинула сумку на плечо. Она все еще внимательно смотрела на миссис Браун своим морским взглядом, словно желая проникнуть в ее душу, узнать ее тайны, словно желая сказать: «Я права» и уйти с победной улыбкой на губах.
— И самое главное не в том, чтобы указывать нам на наши поражения. Мы ведь отлично понимаем, где облажались. Мы понимаем, что рискнули, поставили на кон и потеряли то, что берегли. Нам девятнадцать, но мы не слабоумные. Самое главное, принимать нас такими, какие мы есть. Не нужно даже ничего говорить, достаточно просто взять нас за руку, просто выслушать — и былая агрессия уже уменьшится. Когда мы одиноки — мы подавлены. А когда мы находим друга, такого же как мы, хуже или лучше — не важно, нам становится легче. Не проще, но легче.
Бонни направилась к выходу, и ее проникновенный взгляд больше не терзал душу миссис Браун. Эта девушка всегда уходила по-английски. Потерянная или вновь воскресшая, но она все равно оставалась собой. Все равно оставалась своенравной, гордой, неприступной и самодостаточной. Люди не меняются. Меняется их окружение. Меняется их образ жизни, меняет их отношение к жизни. Изменяются их принципы, приоритеты, мечты и желания. Но человек остается прежним.
Бонни вновь вошла в аудиторию. Она не обращала внимания на косые взгляды в свою сторону, не обращала внимания на шепот и сплетни. Она точно знала, кто она, она больше не искала себя в чьих-то догмах, больше не пыталась стереть прошлое и изменить свое настоящее. Она принимала хаос мира, смирялась с ним, вбирала его в себя и уживалась с ним. Она делала тоже, что делает каждый из нас в свои девятнадцать.
