сообщить о нарушении
Текущая страница: 121 (всего у книги 131 страниц)
Девушка медленно отстранилась. Впереди она увидела огни автозаправочной станции, выпрямилась и уцепилась руками в сиденье.
— Там впереди заправка. Значит, должен быть мотель поблизости.
— Нам не стоит останавливаться.
— Нам стоит остановиться, — произнесла она, подразумевая явно что-то другое. — Я хочу есть, и еще я хочу принять душ. А тебе надо поспать часика два… Тормози.
3.
К половине седьмого утра они уже вновь выехали. Через два часа они остановятся в пункте, где и получат выручку за порш. Там же их встретит Коул и вывезет до границы. Вновь отдых у Рика, а потом — финальный рывок. На самом деле, все самое страшное осталось позади. Гилберт больше не мучилась угрызениями и совести и опасками быть пойманными. Она только с замиранием ждала того момента, когда сможет наконец вернуться домой, чтобы обнять Дженну, вернуться к занятиям, чтобы прогуляться с Мэттом и Кэролайн.
В мотеле им пришлось снять один номер. Деймона вырубило сразу, он даже не стал раздеваться — просто рухнул на постель и тут же заснул. Елена не сомкнула глаз — сидела у окна, не сводила взгляда с машины и пыталась хоть как-то унять охватившую ее еще в автомобиле тоску. Она приняла-таки душ, поужинала (или позавтракала) переоделась в более удобную одежду. На тумбочке лежали какие-то журналы, и на пару минут Гилберт смогла развлечь себя. А потом — тяжелые мысли и мрачные воспоминания, которые все еще кружили в ее голове подобно бурану.
Потом ей пришлось разбудить Деймона, потом им пришлось вновь отправиться в дорогу. Полчаса они ехали молча, несколько освежившиеся. Последние пару суток убили в них все живое, теперь они оба догнивали, получили наконец время для того, чтобы побыть друг с другом, но не испытали от этого никакого удовольствия.
В семь утра Елена достала из сумки телефон, который оповещал о входящем звонке. Гилберт даже удивилась — и кто ей мог еще звонить в такое время? Она увидела входящий номер, усмехнулась, словно не веря, но быстро нажала кнопку «Вызов» и тихо, но уверенно произнесла:
— Что случилось? — Деймон взглянул на Елену. Взволнованность в ее мертвом голосе было слышать как-то очень уж необычно. Тем более, в семь утра. Тем более после того, как они пережили еще одну мучительную жизнь вдвоем.
— Привет, — послышалось на том конце провода. Теплое «привет». Родное «привет». «Привет», ни к чему не обязывающее. Елена оперлась о спинку сиденья. Больше ее не окружал мрак ночи, но ее все еще окружал мрак прошлого.
— Привет, — почти улыбнулась. Сальваторе не был собственником, но ему сильно захотелось вырвать телефон и выбросить его в окно. — Я не ожидала тебя услышать.
— Мэтт сказал, что ты уехала с отцом, — произнесла подруга. Видимо, ей тоже не спалось в такую рань. Но что самое характерное — Бонни будто знала, что Елена, как и она сама, так же не спала этим утром.
— Я… Я с Деймоном, — произнесла она. Первая правда, которую она себе позволила. Бонни улыбнулась — Елена не видела, но почему-то не сомневалась в этом. А еще она не сомневалась, что этот секрет Бонни никому не расскажет. — Нам надо было кое-что закончить.
— Закончили? — произнесла она. Елена посмотрела на Сальваторе, словно она ожидала какой-то реакции от него.
— Да. Вернее, заканчиваем. Нам осталось лишь добраться до дома.
— Дорога до дома всегда долгая, — произнесла Беннет. В ее голосе исчезла былая теплота. Елена вновь ощутила укол боли в самое сердце. Гилберт возненавидела. Возненавидела себя, феминизм, эту ночь и прошлое. Она возненавидела, осознала бессилие этой ненависти и возненавидела еще сильнее. — Я бы хотела встретиться с тобой, — произнесла Беннет, нарушая затянувшуюся паузу. — Просто тут фильм отличный выходит…
Елена зажмурилась. Перебороть в этот раз слезы у нее не получилось. Да, она любит. Может, она не умеет прощать, не умеет останавливаться. Может, она не способна принимать людей такими, какие они есть, но она любит. Все равно любит, потому что если бы не любила, сейчас не было так тяжело. Елена ощущала, как на ее плечи давит груз, и как она не может этот груз скинуть. Она ощущала, как ее сердце будто увеличивается в размерах, а засохшая на нем скорлупа начинает трескаться, разрушать и осыпаться обломами к ногам.
— Просто я как-то давно не ходила в кино.
— Я тоже, — произнесла Елена. Голос не дрогнул, нисколько не выдал ее состояние. — Давай встретимся сегодня вечером? — произнесла девушка, вытирая слезы. Слышать голос Бонни вот так без повода было в диковинку. Давно, в прошлой жизни, они были лучшими подругами, и болтать по сотовому казалось пустяком. А теперь от этого нервы рвались, и кровь в венах становилась едкой будто кислота. — Так, во сколько встретимся?
— Созвонимся ближе к пяти, — произнесла Бонни. Обоим показалось, что они вернулись к нормальной жизни. Что все, что с ними случилось за последние полгода, — лишь страшный кошмар один на двоих, который растворился так же, как и эта ночь. — Идет?
— Хорошо, — улыбнулась Елена. Ей хотелось сказать ей что-то очень-очень важное, но Гилберт боялась. Боялась, что после ее признания (очередного разговора) вновь все станет плохо. Вновь все рухнет. — Ты чего так рано не спишь?
— Пишу конспекты, — ответила Бонни. Ей тоже хотелось сказать что-то важное, но она решила не возвращаться к прежнему, решила не давить на гнойники. Они заклеили пластырями ушибленные коленки, они залатали рваные раны. Теперь им надо подняться, взяться за руки и пойти дальше. На этот раз — вдвоем. — Вечером лень.
Елена снова улыбнулась. Она вытерла слезы. Взглянула на Сальваторе, тот был сосредоточен на дороге. А может, просто не позволял себе разрушить такой хрупкий разговор.
— Вечером кино, — поспешила дополнить Бонни. Гилберт кивнула зачем-то, все еще улыбаясь.
— Тогда до вечера? — произнесла она. — Я в другом штате, тебе дорого звонить…
— Хорошо, — ответила Бонни. — До вечера.
Елена попрощалась и отключилась. Она положила телефон на приборную панель и скрестила руки на груди. Сальваторе решил ничего не говорить. Он знал, что дружба — слишком хрупкое и дорогое украшение, которое позволить себе может не каждый. И он знал — лучше не прикасаться к этому украшению, если оно принадлежит не тебе.
4.
Бонни вошла в аудиторию и тут же увидела, что на нее обращено внимание почти всех остальных студентов. Девушка поморщилась и направилась к своей парте. Она привыкла к повышенному вниманию к своей особе, даже если это внимание было не слишком приятным. Да и учитывая ее активность, к этому стоило привыкнуть.
Беннет поставила сумку на стол, медленно расстегнула ее и еще раз обвела взором всех присутствующих. Три девушки и один парень, поглядывая на нее, о чем-то перешептывались. Бонни вновь сконцентрировала внимание на своей сумке: она достала тетрадь и ручки. Если честно, ей было плевать на то, кто и что о ней думает. Бонни уже привыкла к тому, что ее никто не жалует, что она мало кому нравится. Но ей очень не нравилось перешептывание, а еще ее стали раздражать скользкие взгляды и абсолютная тишина в помещении. Девушка вскинула голову, внимательно оглядывая каждого. Кто-то прятал взгляд. Беннет увидела, что девушки, до этого перешептывающиеся, направились к ней. Они переглядывались, словно пытались безмолвно договориться о чем-либо. Настораживало то, что все они шли именно к Бонни, на которую им всегда было наплевать.
Они остановились у парты. Они вонзились взглядами в Беннет, оценивающе ее оглядели, и их фарфоровые лица исказили злорадные улыбки. Бонни подняла выше подбородок, в ее взгляде появился прежний блеск злобы и готовности ринуться в бой, даже если это делать совсем не хочется. Та, что стояла в центре, вытащила из своей сумки скрученную газету.
— Теперь ты популярна, — произнесла она и швырнула газету на парту, а потом кивнула своим подружкам, и все трое направились к выходу. Бонни медленно опустила голову, медленно развернула газету к себе. Заголовок, выделенный крупными буквами, кричал о сенсации. Газеты мало кто читает, но когда всплывает какая-то тошнотворно-шокирующая новость, об этом узнают все. И у каждого есть свой выпуск. У каждого есть свой номер. Наверное, для того, чтобы обсудить. Чтобы в очередной раз ощутить свое превосходство и ощутить терпкое и крепкое послевкусие злорадства.
Бонни даже не вчитывалась в статью, она увидела автора этой статьи, увидела название — и этого было достаточно. Беннет медленно подняла глаза на свою группу, она не собиралась плакать. Быть оплеванной и втоптанной в грязь для нее не впервой. Просто с каждым разом боль становится все резче, хотя должно быть вроде как наоборот. Хотя привыкание, если верить психологам, наступает уже со второй затяжки, со второго прокалывания вены. Девушка взяла газету, тетрадь и ручки, запихнула это все в сумку, с абсолютным спокойствием и, медленно развернувшись, направилась к выходу. Уходить с пар она бросила еще в прошлой жизни, но сейчас исключение. Сейчас — усвоение нового материала, сейчас — осознание того факта, что прошлое настигает всегда, как бы глубоко ты его не хоронил как бы далеко от него не убегал.
Девушка вышла на улицу. Холодный февраль показал свою безжалостную сущность, и переливы снега потеряли былую красоту. На белых полотнах зима Бонни хотела видеть атлас крови своих врагов, которые пытаются уничтожить ее с того момента, как ей исполнилось четырнадцать. Бонни подумала о том, что если ее так и не могут прикончить, то пора бы ей прикончить своих палачей. Эта мысль ободряла — Бонни вцепилась в руль и газанулась, срываясь с парковки и направляясь к редакции. Она еще точно не знала, что и с кем сделает, но точно знала, что в этот раз она не станет кричать, в попытке достучаться и кому-то что-то объяснить.
Бонни терялась в водовороте своих же идей. Бонни вообще снова терялась. Она истерично вытирала слезы и старалась соблюдать правила дорожного движения, чтобы не навлечь на свой хвост еще и полицию. Ее контроль вновь оказался на шаткой позиции, а Беннет осточертело ходить по тонкому льду. Она не собиралась тонуть одна. Она не собиралась прислушиваться к правилам морали, она верила, что насилие порождает насилие, но она также знала, что если этому насилию не дать сдачи, оно тебя сгнобит.
Бонни остановилась возле самого входа в редакцию. Она не помнила времени, за которое преодолела расстояние от колледжа до обители Энди Стар, которая сделала себе имя, опубликовав подробности личного дела активистки Бонни Беннет. Бонни не помнила времени, а еще она не помнила себя — она схватила какой-то придорожный камень, сжала его в руке и остановилась напротив машины Энди. Бонни было плевать на последствия. Страшнее уже все равно не будет. Девушка замахнулась и швырнула камень в лобовое стекло. Машина взвыла разъяренной сигнализацией, а Бонни — раненной птицей. Она выкрикнула что-то отчаянное, а потом сделала глубокий вдох и взглядом стала искать еще один камень. Она нашла даже два. Один снова швырнула в лобовуху, другой сжала в ладони и, подойдя к автомобилю ближе, стала царапать блестящую покраску. Завывающая сигнализация была какой-то устрашающей колыбельной. Бонни точно знала — больше она не намерена терпеть обиду.
— Что происходит?! — закричала выбежавшая Энди. Бонни взглянула на нее, замахнулась и снова швырнула камень в стекло. Она не разбила его, но оставила паутину весьма видных царапин. И да, теперь автомобиль придется перекрашивать. И да, Бонни наплевать, что ее могут привлечь. Бонни наплевать на всех, кроме себя.
Она ринулась к Энди, а Энди — к ней. Энди — она глупая. Она наивно полагала, что если опубликовала материалу по делу скандальной феминистки и написала сокрушительную статью, то теперь может контролировать эту самую феминистку. Но над Беннет больше ничто не властно.
И ярость Энди — ровно как и ее глупая уверенность — разбилась, как только Стар получила удар от Беннет. Девушку оттолкнуло, и боль раскаленной медью сковала лицо. Журналистка медленно повернулась к разъяренной Бонни, но та занесла руку и ударила еще раз. Энди рухнула на землю. Губа разбита, лицо опухло — Беннет держит отличный удар. У хрупких с виду девочек мощная сила в теле — об этом забывают, этим пренебрегают. А потом однажды хрупким девочкам надоедает быть хрупкими.
Бонни прекрасно знает — до приезда копов у нее есть минут пять-семь. Может, чуть меньше. А до этого никто в драку не ринется, потому что на деле трусов больше, чем героев.
Бонни подошла к Энди, ударила ее ногой по животу, и та согнулась в две погибели. Бонни помнила, боль и унижение способны затащить в могилу. Бонни помнила, как ее избивали, и Бонни помнила, что она борется за права женщин. Но Тайлер был прав: у обоих полов — гендеров, если хотите — есть свои сволочи. Беннет ударила в живот еще раз, а потом схватила Энди за шиворот.
— Я тебя засужу, — бесстрашие в голосе было фальшивым. — Ты не понимаешь, с кем связалась.
— Это ты не понимаешь, с кем связалась. И это я тебя засужу, потому что ты огласила конфиденциальную информацию. А мой папа слишком уж дорожит своей репутацией, поверь мне, — она потащила ее за шиворот к той самой воющей машине. Бонни схватила Энди за волосы, и та кричала, пытаясь вырваться и изгибая позвоночник. Беннет швырнула журналистку. Потом схватила ее, поставила на ноги, прижав к машине, и ударила по лицу. Потом — еще раз. И еще. И еще. Кулаки покрывались липкой горячей кровью, а вой полицейских машин уже стал оглушать округу. Схватив за шиворот свою бывшую соратницу, Бонни швырнула ее на землю и ударила в живот ногой.
Ей хотелось кинуть напоследок какую-то красивую фразу, ей хотелось прибегнуть к угрозам, ей хотелось продолжать, но все, что могла сделать Бонни — лишь ринуться к своей машине и как можно быстрее сорваться с крючка. Она помнила уроки, которые ей преподнесла судьба. Она помнила уход Клауса по-английски, уход Елены, уход Тайлера. Бонни ненавидела то, что с ней сделали близкие ей люди, но она была благодарна им за преподнесенный урок. Она решила впитывать отрицательную энергетику, она решила подавлять и давать сдачи. Она решила, что уроки Клауса не должны пройти бесследно, что если ей и суждено погибнуть молодой — ее имя ведь, по сути, является нарицательным — то по собственной глупости, а не от чьих-то рук.
5.
Бонни удалось оторваться от преследования. Она бросила машину в каком-то переулке и направилась к остановке пешком. Она помнила угрозу Клауса, она не сомневалась, кто предоставил необходимый материал. Бонни чувствовала себя разбитой, но она так и не заплакала. Она просто села в автобус и направилась прямо к клубу Майклсона, не сомневаясь, что найдет его там. Она всегда его находила, что бы ни случилось. И она добьется встречи с ним. Да, она вляпалась — избила журналистку, повредила автомобиль, и теперь ее репутация окончательно подорвется тем, что ей придется таскаться по судам. Да, она вляпалась — ее тайна раскрыта, и теперь ей нельзя возвращаться в колледж, нельзя натыкаться на отца ближайшие пару суток. Да, она вляпается еще больше — если решится (а она уже решилась) на то, чтобы отомстить и Клаусу. Даже не отомстить — просто разгромить его клуб или его машину. Да, из этого дерьма ей точно не выбраться. Да, Бонни не имеет ни малейшего понятия, что ей делать дальше.
Да, она снова сломлена.
Ну и плевать.
Девушка закрыла лицо руками, оперевшись локтями о колени. Костяшки пальцев гудели, а кровь шипела. Длинные ногти были поломаны, и в душе царил абсолютный хаос. Бонни ощущала, как ее наполняет ненависть. Ненависть к отцу, ненависть к самой себе, ненависть к Клаусу, к Энди и к самому концепту феминизма. Девушка выпрямилась, облокотилась о спинку сиденья и обвела уставшим взглядом автобус. Она ожидала увидеть кого-то, кто косо будет смотреть на нее. Таких не находилось, и Бонни чувствовала болезненное облегчение: некоторым все же на нее плевать. Бонни отчаянно захотела, чтобы на нее было наплевать всем.
========== Глава 52. Обесточенные ==========
1.
Боль притуплялась агонией, что исходила из самых недр сущности Беннет. Боль притуплялась, а ярость лилась через край, и все это в совокупности создало просто дикую консистенцию. Бонни ощутила жар во всем организме только тогда, когда она смогла остановиться. Желание броситься в бег пульсировало в артериях, кровь кипела в жилах, и единственное, что могла Бонни — крушить, ломать и избивать любого, кто осмеливался к ней подойти. Бонни привыкла разрушать все вокруг себя с четырнадцати лет, но впервые ничто — и никто — не могло разрушить ее, ее рассвирепевшую и сорвавшуюся с цепи.
Вернее, уже не могло. Разрушенная, уничтоженная, она больше не боялась ничего и никого. Растоптанная, обплеванная девочка-сенсация потеряла все…
