сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 131 страниц)
— Нет, ты ответь, а потом я пойду в клуб, где нажрусь как свинья… Просто я думаю, что Библия — лишь шикарно обрисованная аллегория. Как тебя такая версия? Га-Ноцри* — наша человечность, все то светлое, что есть в человеческих душах, а Понтий Пилат — суровая действительность, гребанный объективизм. И… Если это так, то, следовательно, рано или поздно мы поднимемся ввысь… Воспарим…
Тайлер понял смысл слов своего странного друга. Единственное что он не мог вразумить — откуда такие мысли? Что его побудило к таким рассуждениям? Что случилось? И Доберман вряд ли что расскажет.
— Слушай… — начал Тайлер. — Я не знаю, есть он или нет… Я не знаю, есть ли Дьявол, и если честно, то я никогда об этом не думал…
А потом Тайлер замолчал. До него дошел смысл слов Добермана. И дело было не в Боге и не в религии. Дело было совершенно в другом.
Чтобы воспарить, надо быть растерзанным чувствами к жизни. Причем надо быть искренним в своих чувствах. Страшная тема для размышлений. Страшные мысли, которые не должны посещать умы молодых людей, которым всего двадцать с лишним лет. В это время хочется любить и жить, а не думать о грязи души…
Или все-таки стоит думать?
— Вот и я о том же, — произнес Доберман, нарушая молчание. — И я понимаю, что мне нравится моя жизнь. Мне нравится это дерьмо, что со мной творится. Я не хочу воспарять.
Чтобы воспарить, надо осознать, что ты пал, и подняться… Деймон тысячу раз думал об этой философской концепции и каждый раз то путался в противоречиях (ведь если ты стал ублюдком, вряд ли что тебя исправит), то отрицал, то принимал… И теперь эти мысли вновь сводили его сума. Как больные психопаты носятся по коридорам клиники, так и эти острые, словно стрелы мысли…
— Ладно, не заморачивайся, — произнес Сальваторе, вновь затягиваясь. — Я так понимаю, в твоей жизни произошло что-то охуительное, раз ты зашел в эту лачугу.
Тайлер подумал, что ему следовало бы поддержать беседу с Доберманом касательно аллегорий, но пока он не знал что сказать по этому поводу. Ему не хотелось вновь углубляться в дебри противоречий. Хватило разговора о фанатичности. Тайлер подумал, что он поступил бестактно, не ответив на реплики своего друга. Но вновь вспомнилась Елена, и Локвуду захотелось поделиться новостью со своим другом.
— Я встретил девушку.
— Ты встречаешь их каждый день в клубах, — спокойно ответил Доберман, смотря на пустые бутылки и слушая очередную композицию.
— Особенную девушку. Мы встречаемся уже неделю. За это время я ее ни разу не поцеловал и не обнял… Она такая же, как я… Она единственная, кто смотрит серьезно, и… Она очень искренняя. Ей девятнадцать…
— Уоу-уоу! Зачем ты начал связываться с малолетками? В тридцать женщины не очень-то умнеют, а что говорить про девятнадцатилетних?
Бонни, если была бы здесь, бросилась с кулаками, ведь идеи за защиту женских прав окончательно свели ее с ума. И Тайлера это немного зацепило, но он привык к резкости своего друга.
Деймон Сальваторе, ты перестал слушать музыку…
— Ты же отрицаешь любовь?
— Отрицаю. Есть лишь фанатизм… Но это совсем не то, понимаешь? Когда я рядом с ней, я не смотрю на других… Меня так еще ни с кем не ебашило. Сегодня мы стояли, держась за руки. Мы просто стояли, а потом… Потом что-то щелкнуло, произошел какой-то всплеск…
— Послушай, что я тебе скажу, — Сальваторе выпрямилась. Между пальцами он сжимал дымящуюся сигарету. Свое внимание мужчина переключил на друга, отрицающего чувства. — Женщины — это змеи, которых ты греешь у себя на грудной клетке. Они опасные, ядовитые твари, которые рано или поздно укусят тебя. Да, они поддаются дрессировке и будут плясать под твою дудку, а стоит тебе лишь случайно ее ударить, и эта сука вопьется в твою глотку. Укусы черной мамбы всегда болезненны, мучительны и смертельны.
— Ты так говоришь потому, что Джоа ебала тебе мозги.
— Я так говорю потому, что так и есть. Подумай об этом.
— И что ты предлагаешь? — спросил Локвуд несколько изумленно. Ему было интересно, как же выкрутится Сальваторе, ведь невозможно избежать общения с женщинами.
— Отталкивай ее. Чем больше ты ее динамишь, тем настойчивее она будет. Ты увидишь ее истинную сущность. Может, она будет придумывать изощренные способы, чтобы отравить тебе жизнь, как та беленькая из «Резонанс ужаса» или Джоа. Может, она свихнется, а может, вообще заинтересуется кем-то другим. Тут полностью сработает твоя теория о фанатизме… — он помолчал, а потом добавил: — Хочешь выпить?
3.
Елена встретила Бонни случайно на городской площади. Беннет покидала какое-то здание, а Елена как раз проходила мимо. Они обе не очень жаждали этой встречи, но обе не могли пройти мимо друг друга. Бонни не выглядела заболевшей. Наоборот, она стала выглядеть лучше. Синяки практически исчезли, царапины зажили, а блеск в ее глазах не говорил о боли или каких-то мрачных мыслях. И где все это время пропадала Беннет остается лишь догадываться…
Девушки решили поделиться новостями и посидеть в кафе.
— Давно мы нигде не отдыхали, — сказала мулатка, направляясь к кафе.
Здесь было тепло и уютно. Погода на улице не менялась, а осень все смеялась и смеялась… И Елена еще помнила ощущения от этого взрыва, который произошел несколько минут назад.
В кафе работал небольшой телевизор. Передавали очередной выпуск новостей, и пока Бонни делала заказ, Елена сконцентрировала свое мнение на репортажном выпуске. Девушка никогда не любила новости, но ее поразило то, что по центральному каналу Штатов транслируют именно их маленький городок.
Репортаж проводили у центральной клиники их города. Здесь женщинам и девушкам делали аборты. И суть была даже не в том, что группа молодых людей (их было человек двадцать) ходила с плакатами: «Аборт — это убийство». Суть была в том, что какая-то неизвестная новая молодежная группировка совершила налет на дома тех самых оппозиционеров абортов. По словам журналиста, это была очередная акция «Новых детей свободы», и самое страшное, что численность феминистского движения увеличивалось. Из домов ничего не украли, но они были полностью или частично уничтожены. В некоторых домах оказались выбиты все окна, в других — стены раскрашены граффити, а дом «главаря» был сожжен. Подобный разбой назван самым жестоким за последние двадцать лет. И это не единственное событие. Второй репортаж велся у здания городского суда, где девушки с плакатами и разукрашенными лицами кричали: «Насильникам и педофилам — казнь! Женщин в прокуроры!». И если противников абортов было около двадцати, то численность феминисток приближалась к сотне. Главные черты этого направления — агрессия, жестокость, слепота. Последнее было особенно страшно, поскольку феминистки были агрессорами по отношению КО ВСЕМ представителям мужского пола.
Елена смотрела репортаж, не чувствуя ни ужаса, ни шока. Она ощущала лишь какое-то слабое, но тревожное чувство… Оно только пробиралась под кожу, оно только начинало о себе заявлять, оно еще не было слишком сильным и мощным. Гилберт перевела взгляд на подругу, которая с подносом шествовала к столу.
Бонни — одна из них, в этом Елена не сомневалась. Гилберт не собиралась осуждать подругу, ведь это ее выбор. Но Беннет всегда была такой сдержанной, контроль над чувствами давался очень легко. И теперь Елена просто не могла представить, что ее подруга способна на агрессию и жестокость, что она способна на поджоги, избиения, митинги… Порой забавно получается — знаешь человека долго, общаешься с ним и примерно можешь его предугадать. Но человек уникален — он может идти в любых направлениях, и поступки, которые он или она совершают, порой, просто сводят с ума.
Сколько же темных граней таит в себе человеческая душа… Сколько скрытых граней, о которых мы не знаем до поры до времени. Самые агрессивные способны на жалость. Самые беспощадные могут проявлять сострадание. Самые жестокие… У каждого зла есть причина… Совсем как в той истории про цирковое шоу**. Но тут все иначе. Бонни никогда не проявляла признаков социопатии, что же с ней произошло? Самое страшное вовсе не то, что деспот и тиран однажды может кинуть тебе зеленку и вату. Самое страшное то, что тот, кто всегда тебе помогал вылечивать раны, кроет в себе тирана. Лучше проявлять зло, чем скрывать его… И Бонни как раз так подходила под второй вариант.
Бонни Беннет села рядом, поставила поднос на стол. Два кофе, два пирожных. Она поймала немного странный взгляд подруги, но не предала этому никакого значения…
«Бонни, что же ты творишь? Зачем тебе эти акции, а? Неужели не видишь, что даже твоя подруга изумлена твоим поведением. Никто не виноват в том, что случилось с тобой. Твоя ненависть к мужчинам копилась годами и теперь вылилась горьким коньяком. Остальные не виноваты в том, что произошло несколько лет назад. Никто не виноват, что ты видишь в каждом...».
— Как дела? — произнесла Бонни, заглушая внутренний голос. Он звучал в ее голове теперь каждый день. И Беннет могла его заткнуть либо громким криком, либо алкоголем… — Ты хорошо выглядишь.
Елена выдохнула и попыталась стать прежней. Она мельком взглянула на руку своей подруги, надеясь, что там нет татуировки. Надежды не оправдались.
— Неплохо, а ты как?
«Тоже. Жажда крови усилилась. Контроль дается все сложнее, и все из-за этого ублюдка».
— Я выздоровела, — ответила Беннет. Голос не умолкал. Как же трудно заткнуть иную часть себя, которая еще сохранила здравомыслие и терроризирует, терроризирует… Сука. — Я… Ты чувствуешь, что эта осень какая-то необычная? — девушка сделала глоток кофе. — Слишком яркая она, что ли… Слишком жаркая…
Слишком опасная. И это объясняется лишь одной причиной: каждый вступил на свою тропу. Каждый сделал свой выбор. Выбор не только человека, но и выбор жизненной философии, которая скоро разобьется об асфальт безумной, чокнутой птицей. Порой казалось, что Небесам просто нравится уничтожать внутренние приоритеты тех или иных людей. Особенно им нравилось это делать, когда «иные люди» слишком молоды. Даже двадцать восемь лет — это все равно возраст рьяности и буйности.
Итак, каждый встал на свою тропу. Локвуд увлекся сукой, по имени Елена Гилберт. Он верует лишь в фанатизм, не замечая, что его теория уже претерпела метаморфозу. Деймон Сальваторе мечтает о духовном возвышении и осознает его несбыточность. Елена Гилберт совершила главную ошибку своей жизни — согласилась встречаться с Тайлером лишь потому, что хотела доказать кому-то что-то, а Бонни Беннет борется за иллюзию… Каждый пошел по своей тропе. Каждый верует, что в конце сбудутся все мечты. Лишь при взгляде со стороны замечтаются изъяны…
Но всем четверым хочется жить и любить, ощущать жизнь во всем ее проявлении, им хочется каждый день умирать и вновь возрождаться.
— Да, ты права, — ответила Елена. Девушка придвинулась ближе к столу и, оглядевшись по сторонам, переключила все свое внимание на подругу. — Произошло что-то важное в моей жизни, Бонни. Я не могу никому это рассказать, потому что боюсь, что у меня снова ничего не получится, но и молчать я тоже не могу… Бонни, я по-настоящему жила лишь последнюю неделю… Я чувствовала моменты жизни на кончиках пальцев, я никогда и ни с кем не была такой… настоящей. Эта осень, и правда, какая-то необычная… Но я очень боюсь перемен… Не зная, что делать, я, не думая, отдаюсь потоку чувств… Скажи, ответь, — я совершаю ошибку?
Беннет слушала внимательно и проникновенно. Бонни оставалась прежней. Это была все та же Бонни, которая умела слушать, слышать и давать нужные советы. И только то самое, пока еще едва уловимое чувство, стучалось в стекло… Бонни не могла быть одной из тех варваров. Нет, она не могла быть, нет.
Это неправда.
Беннет сделала глоток кофе и тоже придвинулась ближе к столу. Теперь девушки чувствовали друг друга особенно сильно. Они обе почувствовали очередной внутренний взрыв. Да, то что они совершает в будущем — болезненно, неправильно и жестоко… Но если истина состоит из противоречий, то и жизнь невозможна без ошибок: свет не существует без тьмы, правда не существует без лжи, у каждого определения есть противоположное ему по смыслу.
«Будь умной, Бонни, — шептала сука внутри головы. — Не дай упасть собственной подруге. Скажи ей, что надо быть осмысленной в своих поступках. За свою чокнутую жизнь сделай хоть что-то полезное!».
— Мы живем лишь когда рискуем. Риск невозможен без последствий, а безумство всегда болезненно — ты сама мне говорила. Ты можешь выбрать одно из двух: пасть тебе в эту пучину или отойти подальше от берега. Все возможно, пока не сделан выбор, но послушай меня… Между тем сделать и пожалеть или не сделать и все равно пожалеть — всегда выбирай первое… По крайней мере, ты прочувствуешь своеобразие столь необычной осени…
Бонни поняла, о чем говорит Елена. Бонни поняла, что ее подруга, наконец, устроила свою личную жизнь. И Беннет поражало то, что ее подруга боится отдаться чувствам, ведь знает, что боль тонко гармонирует с удовольствием… И еще Елена понимала, что ее спокойствию пришел конец, несмотря на то, что Тайлер Локвуд вряд ли способен на жестокость и злость.
— А что делать потом? — спросила Елена, глядя на подругу. — Если вдруг ничего не получится?
— Жить дальше… Жить дальше, потому что жизнь напоминает компьютерную игру: чем выше уровень, тем сложнее задания. Ты не сможешь всю жизнь бегать от себя.
И Елена решила, что больше не будет прятаться от Тайлера, что позволит ему поцеловать себя, что разрешит себе впустить его в свою жизнь. Ведь пока не попробуешь, не узнаешь, не так ли? Начать что-то новое всегда страшно…
Но это страшно увлекательно. А Бонни решила, что ни за что не уйдет из состава «Новых детей свободы». Играла чудесная мелодия, и обеим девушкам казалось, что они обе где-то ее слышали…
А осень звонко смеялась, как будто она знала, кто проиграет, а кто выиграет по завершению всех серий их жалкой жизни.
4.
Да, все обязательно закончится хорошо. Елена смотрела на часы и ждала, когда закончится пара. Бонни вчера сказала, что придет со следующей недели. Может, это даже к лучшему. Елене нужно время. Гилберт решила, что она продолжит свое общение с Локвудом, несмотря на внутренние сомнения. Девушка была уверена, что у нее все получится.
До сегодняшнего дня.
Тайлер действительно встретил девушку возле колледжа, закричав на весь двор: «Моя Мальвина, пощадившая моих восьмерых детей, прекрасна!». Елене стало неловко, а потом девушка выше подняла подборок и, не удостаивая никого взглядом, подошла к Локвуду.
Тайлер воскликнул на всю округу не просто так. Девушка действительно выглядела потрясающе: светлые джинсы в обтяжку, лаковые сапожки на невысоком каблучке, красивая приталенная куртка, а волосы заплетены в косу. Сама Елена соответствовала образу Мальвины: мечтательная, наивная, грамотная, влюбленная и сомневающаяся. Девушка взяла парня за руку, и пара, улыбаясь, пошла подальше от здания колледжа. Елена чувствовала себя уверенно, и ей казалось, что так будет теперь всегда.
— Куда сегодня? — спросила она. Елена осмелилась взять его за руку, и теперь оба шли, перебарывая внутреннее стеснение и наслаждаясь таким приятным прикосновением.
— Слушай, надо забежать в одно место… Буквально на пару минут, просто у Добермана очередной зае… заскок. А потом пойдем грабить музей.
— Хорошо, — улыбнувшись, ответила девушка.
Сегодня стало еще холоднее. Листья больше не были яркими, желтыми и живописными. Теперь они образовывали серое месиво грязи и гнили, теперь и небо больше не было привлекательным, однако Елена все еще находила что-то приятное в окружающей обстановке.
— А куда мы пойдем?
— Боишься? Не волнуйся, тебя я не трону по одной простой причине: ты мне нравишься. Доберман, конечно, не внушает доверия, но он… К нему можно привыкнуть. Мы просто кое-что заберем у него возле кинотеатра «Октябрь» и пойдем грабить банк.
— Музей. Грабить музей ты хотел.
Ни один человек не задержится в нашей жизни надолго… Елена поймет это немного позже, когда надрывая голос, будет кричать: «Остановите это безумство» и крепко сжимать руку отца, последнего человека, который останется с ней после всех событий, которые произойдут с ней. Ни один человек не останется надолго, будь то муж, подруга, отец или мать… Как бы нам не хотелось крикнуть: «Остановись мгновение, ты прекрасно!»***, как бы сильно не хотелось удержать и оставить все, белая полоса не вечна. Мы сами ее пачкаем: слезами, эмоциями, красками, словами… Последним — особенно.
Они подошли к кинотеатру «Октябрь», но Добермана, судя по всему, еще не было, поскольку Локвуд озирался по сторонам, стараясь не материться. Елене нравилось держать Тайлера за руку, ей нравилось гулять с ним, ей нравилось жить…
