сообщить о нарушении
Текущая страница: 53 (всего у книги 131 страниц)
— Ненавижу! — она кричала в бессознательном сознании, пытаясь вырваться и царапаться. Она так сильно хотела доказать несгибаемость своего духа, что напрочь забывала о главном принципе: чем неуязвимей тем ты кажешься, тем меньше против тебя оружия. — Ненавижу!!! Ненавижу!!! Отпусти!!!
Последние слова стали причиной кашля, надрывного и раздирающего горло. Девушка стала сотрясаться в судорогах, перебороть приступ не получалось. Слезы, кашель, головная боль, растоптанные чувства — это скоро войдет в привычку. Уже начало входить.
Ей было тяжело перебороть кашель. Тайлеру было жаль, и он хотел укрыть этого ребенка, хотел защитить от сего мира. Локвуд потащил Беннет на кухню за собой, та и не пыталась противиться — слишком уж была увлечена своим приступом.
Локвуд усадил Бонни на стул, налил теплой воды в стакан и поднес стакан к лицу девушки. Та попыталась увернуться: принимать помощь от мужчин слишком уж отвратительно. Принимать помощь от Тайлера — тем более.
Он схватил ее за подбородок и влил в ее горло воду. Теплая жидкость успокаивала покрасневшее и поцарапанное горло. Когда приступ прекратился, Беннет нашла в себе силы отшвырнуть стакан и еще раз замахнуться на Локвуда. Стекло разбилось. Остатки воды разлились. Тайлер снова оказался сильнее. Бонни снова оказалась в стали его объятий.
Она сжала зубы, с ненавистью уставившись на него. Он же, дождавшись гробовой тишины, уверенно произнес:
— Я не буду это афишировать! Не буду тебя этим терроризировать, пойми же! Я просто хочу, чтобы этот ублюдок получил по заслугам после всего, что он с тобой сделал! Я же видел, что он сделал с тобой!
Эта девочка с синдромами и истериями была такой хрупкой и беззащитной в его объятиях. Эта девочка с ненавистью во взгляде и шрамами по всему телу, она оскалилась, а потом процедила:
— Ты думаешь, что я больше всего хочу именно этого? Ты думаешь, что так ты облегчишь мою участь?! — она выдержала секундную паузу, а потом выплюнула: — Да я сплю и вижу, чтобы забыть все это! Чтобы не думать об этом! А ты появляешься посреди ночи с этой бумажкой, копаешься в моей душе, бередишь раны, а потом заверяешь, что все будет в порядке! Сейчас меня уничтожаешь только ты, Локвуд!!! Ты разрушил все мои принципы, ты разбил мое сердце, а теперь еще и тычешь меня носом в мои же осколки прошлого! Я ненавижу тебя сейчас сильнее, чем своего отца. Слышишь?! Я никого и никогда так ненавидела, как тебя!
Она замерла. Ее напряженное тело в его руках его беспокоило. Ее взгляд, устремленный только на него, сводил его с ума.
Тайлер опустил руки, выпуская девушку. Та мигом отпрянула, оперлась о стол и опустила взгляд.
Хаос в доме после их общения был ничем по сравнению с хаосом в их душах. Маски были сорваны. Души оголены. Правда узнана.
А где облегчение? Это как разворачивать большой подарок в красивой упаковке и видеть, что внутри ничего нет. Над тобой посмеялись. Тебя обманули. Это всего лишь чей-то розыгрыш, не более. Не стоит воспринимать близко к сердцу.
Такой подарок Бонни получает не в первый раз.
— Прости, — прошептал он. Тишина, возникшая внезапно, после такого безумия, была тягостной и уничтожающей. Терпеть ее не было сил.
— Просто уходи, Тай, — тоже шепотом. Голос дрогнул: слезы снова сыграли в предателей. — Пожалуйста, просто исчезни из моей жизни.
Он не собирался исчезать из ее жизни. Даже если бы захотел — не получилось бы. Ведь когда мы кому-то вверяем свою тайну — против воли или по собственному желанию значения не имеет, — то пришиваем нитками этого человека к себе. Твоя тайна становится его тайной. Твоя боль становиться его болью. А ваши души сливаются воедино, и разорвать эту связь уже невозможно.
Парень подошел к ней, коснулся ее плеча. Ошпаренная кипятком заботливости Бонни отвергла прикосновение, отмахнулась от Локвуда и отошла назад. Ее глаза вновь были наполнены отчаянием и болью.
— Прошу тебя! — уже без злобы. Лишь с примесью боли. — Прошу, уходи! Ты ведь!.. Ты забрал у меня все. Даже мою тайну! Из-за тебя я чувствую себя гадкой! Отвратительной! Скользкой! Использованной! Опороч…
— Я не брезгую, — он произнес это спокойно, но уверенно. Подошел ближе, аккуратно взял руки девушки, сжал их и поднес к своей грудной клетке, автоматически привлекая Бонни. — Если ты хочешь, чтобы я ушел — я уйду. Но тогда и ты исполни мою просьбу. Пойми, что я хочу помочь тебе. Просто помочь, Бонни. Я не собираюсь тебя шантажировать или попрекать этим, не собираюсь выпытывать подробности.
Его взгляд приковывал ее внимание. Беннет сдалась. Она больше не видела своих видений, что означало одно: ее внутренняя борьба закончилась. И Бонни проиграла в этой войне.
— Я не испытываю отвращения. Осуждать тебя даже и в мыслях не было. Просто я уверен, что ты заслуживаешь справедливости.
И если Елену никто и никогда не любил как Тайлер, то о Бонни никто и никогда не заботился как Тайлер. Сердце последней снова было растерзано. Ее эмоции снова иссушили ее.
Обычный темп жизни Бонни Беннет. Ничего удивительного.
— Уходи, — прошептала она, высвобождая руки. Не вырывая — высвобождая. — Я никогда не прощу тебя за это, Тайлер. Слышишь? Никогда не прощу за то, что ты посмел разрушить мой мир… Снова.
Она отвернулась. Она хотела закричать: «Зачем ты предлагаешь свою помощь? Зачем, когда твое сердце мне принадлежать никогда не будет?!», но это выдало бы с поличным. Раскрывать последние свои ничтожные тайны Бонни не собиралась.
— Уходи.
Она медленно села на стул, все еще не поворачиваясь к парню. Она не хотела видеть его. Ей было стыдно. Ей было противно смотреть в глаза человека, который чист душой и благороден помыслами. Она ведь девочка с клеймом. Порочная и грязная. Слабая и жалкая. Такие как она не должны приближаться к таким как он.
Локвуд опустил голову. Спесь сошла. Холод ночи обнял его. Он понимал, что Беннет никогда помощь не примет, даже если очень захочет. Привычка — вторая натура. И все, что ему остается — уйти. Хотелось бы более оригинальной развязки этой драматично-дешевой сцены, но этого не произойдет. И красивых слов напоследок тоже не суждено сказать. Только уйти, тихо прикрыв дверь и намеренно забыв забрать единственный официальный документ.
4.
Четыре утра. Хэллоуин закончился для примерных деток. Для плохих — он только начинается.
Тайлер Локвуд допивает портвейн. Тайлер Локвуд допивает все свое сожаление. Теперь он уже не чувствует тоски по убитой Бонни, этой девочке с осколком вместо сердца и шрамами по всему телу. Бонни растворяется где-то в нереальности, где-то в ушедшем и неощутимом прошлом.
Елена появляется в дымке загадочности. Пьяный угар, свет прожекторов, громкая музыка и Елена в мыслях — это что-то вроде прихода после принятия нескольких бокалов портвейна. Эту девушку, он ее изучил тактильно. Может еще не наизусть, но определенно понял и усвоил тему. Елена — она жаркая, страстная, доводящая до той степени безумия, когда уже не различаешь границы между реальностью и вымыслом. Мальвина вытатуировывается в душе: ее имя, ее образ, ее запах, ее тело… Она выбивается тушью где-то в области грудной клетки, ближе к левой стороне. Она становится Заиром: Тайлер пытается разглядеть ее в каждой девушке, старается не упустить из мыслей ни на минуту, хочет ее рядом здесь и сейчас.
Его останавливает лишь приличие и стрелки часов. Он пьян, но не может расслабиться. Нести пьяный бред, шататься при ходьбе, нести чушь — это не для него. Тайлер Локвуд, этот взрослый ребенок, привыкший к вечеринкам с юности, теперь не мог насладиться ими в полной мере.
Поэтому он пошел в катакомбы, точно зная, что там сможет излить свою душу хоть кому-то.
Грязные девочки липли к нему. Грязные девочки готовы были сделать все ради него и его денег. Они были бы куда более сговорчивы, чем Елена. Более откровенны. И с ними можно было бы отлично забыться.
Только не хотелось. Хотелось познать лишь одну. Ту, которая сейчас мирно спит в своей постели.
Возле барной стойки было мало народу. Сидеть возле барной стойки означало лишь два факта: либо ты привлекаешь внимание и хочешь, чтобы тебя угостили (скорее это женский принцип), либо ты пришел сюда лишь залить свою боль. Ибо если хочешь оторваться, то не проводишь целую ночь, таращась в бокал с отборным пойлом и не имея никакого блеска в глазах.
Локвуд подошел к своему другу, чье присутствие здесь было неудивительно. В этом маленьком городке найти друг друга было не так уж сложно. Особенно, если знаешь чьи-то слабости. Особенно, если знаком уже не первый год.
Сальваторе как всегда был напряжен и сосредоточен. Он поддавался эмоциям редко (лишь с Еленой, но об этом Локвуд пока что не знал), он редко вообще раскрепощался. Даже на праздники. Даже когда его желания сбывались.
На ринге только разве что.
Деймон даже не взглянул на своего молчаливого собеседника, сидевшего рядом уже около пяти минут. Деймону было плевать, если честно, на него. Джоанна сбежала. Елена в объятиях своего возлюбленного. Локвуд тает в объятиях двух девушек.
Это нечестно — быть в его тени.
— Ты не любишь ведь Хэллоуин, — начать беседу было сложно, учитывая, что Сальваторе был малоразговорчив во время таких вот посиделок в баре. С Еленой только если, но об этом ведь тоже неизвестно.
— А я и не праздную, — пожимая плечами, ответил Сальваторе, закуривая очередную сигарету. Ему было тошно: от собственного ничтожества, от покинутости и невостребованности, от того, что Локвуд снова рядом, от того, что он получил все блага, ничего при этом не делая.
— Я слышал про Хэрстедт. Можешь и обижаться, но это хорошо, что она съебалась.
Современный мир извратил не только философию, но и понятие дружбы. Пить вместе — не показатель крепкой дружбы. Делиться душевными терзаниями — не критерий доверия. Бить друг за друга морды — не проявление верности.
Дружбу исказили через призму интернетной псевдофилософии, дешевых книг, бесконечных франшиз, отвратительных сериалов. Дружбу превратили в пьяную, одноразовую и дешевую сказку для семнадцатилетних девочек и мальчиков, сидящих в социальных сетях и гордящихся тем, что они прочли один роман Рэя Бредбери, Фредерика Бекбедера или Бернара Вербера. Человек уникален: только он может продать за бесценок нечто неоценимое.
— А то слишком ты уж мрачным стал, — попытался улыбнуться Тайлер. Его немного мутило от выпитого алкоголя и запаха сигарет, но в принципе, он был не таким уж и уставшим. — Теперь ты свободен как птица в небе!
Сальваторе усмехнулся. Он не мог посмотреть Локвуду в глаза. Хотел бы, но не мог.
Потому что лгал ему. Потому что к Елене он прикасался при любой возможности, потому что избил ее, поцеловал ее, унижал ее и уничтожал. Потому что он чувствовал себя отвратительно: после всей помощи Локвуда так к нему относиться было бесчеловечно.
Доберман извратил их дружбу. Обесценил ее.
— Совсем свободен, — с особым ударением на «совсем» произнес Локвуд, внимательно глядя на молчаливого и депрессивного собеседника. — Мы квиты. Ты мне больше ничего не должен.
Деймон даже не дернулся. Он продолжал выпускать дым из легких, устремляясь сквозь Вселенную в поисках чего-то…
Мчась подальше от Венеры, от той планеты, которая вызывает неприятные ассоциации, на которой хотелось бы оказаться прямо сейчас, в эту самую минуту.
— Ты так сильно любишь ее? — он выдыхает дым и Елену из своих легких. Из-за нее они у него смолой наполнились. Из-за нее он теперь тоже чувствовал себя опороченным: предал дружбу. Ту самую, которую воспевали поэты минувших веков. — Раз забываешь мне все?
— Люблю, — без колебаний ответил Локвуд. — Ты тоже ведь совершал необдуманные поступки ради Джоа. Так ведь?
Так. Мальчик Тайлер полюбил. Впервые. Сильно.
Паршивый расклад обстоятельств.
— А что же ты сказал ей насчет…
— Ничего, — быстро перебил Локвуд. Для гулявшего всю ночь он слишком трезво мыслил. Или чувства, и правда, не позволяли ему расслабляться? — Она не простит мне.
Сальваторе усмехнулся, опустив взгляд и сделав очередную затяжку. Он зажал сигарету между пальцами еще крепче и все же решился посмотреть на друга. Тот выглядел потрепано и потеряно, но он был вполне доволен и счастлив.
И кто сказал, что неведенье — лучше?
— Тебе не нравится Джоанна. Мне же не нравится твоя Мальвина. Эта девочка с двойным дном, я тебе слово даю.
— А кого останавливают отрицательные качества, Доберман? — Локвуд поднялся. Свою мысль он донес Сальваторе. Больше его тут ничего не держало. — Ведь если бы так было, то не было бы и боли в любви. Не было бы и самой любви. Мы же мазохисты: чем больше боли, тем сильнее чувства. Нам это нравится.
Им это нравится. Елене это нравится: смешивать ненависть с агонией, упиваться отрицательной энергетикой, насыщаться ею досыта и пьяной падать в осколки действительности. Деймону это нравится: смешивать страсть с презрением, упиваться запретностью, насыщаться ею досыта и пьяным падать в объятия этой девочки, с бархатной кожей и стройными ногами.
Сальваторе снова затянулся. Он не выражал черноту своей души посредством внешней атрибутики: он не скрывал питавшую его изнутри чернь. Именно поэтому он и не любил Хэллоуин.
— Мы квиты, — утвердительно произнес Локвуд, протягивая руку. Сальваторе пожал ее. С уверенностью и непоколебимостью, отмечая про себя, что лгать близким очень просто. Очень просто жать им руки, смотря в глаза и недоговаривать про свершенные за их спинами грехи. Очень просто недоговаривать, затыкая совесть сигаретным дымом и первоклассным пойлом.
— Нам стоит убираться отсюда, — он затушил сигарету, кинул деньги бармену. — Скоро начнет светать.
Чуть позже они шли по парку. Их молчание разбавлялось сигаретным дымом, шуршанием опавшей листвы и ложью. Доберман уже и не помнил, когда в последний раз отрывался на полную мощь с Локвудом. Когда развлекался вообще: с драками, кровью, алкоголем и адреналином.
Елена внесла в его жизнь степенность и ложь. Он внес в ее жизнь буйство и бешенную энергетику. Равноценный обмен. Тайлер внес в его жизнь поддержку и дружбу. Он в его — предательство и ложь. Подло.
Локвуд засунул руки в карманы и, сделав глубокий вдох, обратил взгляд вперед: в пустоту аллей, в лабиринтах которых он так часто блуждал.
— Слышал о событиях в Мексике? — Тайлер Локвуд еще умел глубоко дышать, разговаривать на отвлеченные темы и смотреть вперед. Он еще был жив. Черт возьми, он был еще жив в этот вечер! Даже после страсти с Еленой. Даже после скандала с Бонни. Он был жив.
— Да, — Доберману хотелось курить, но он понимал, что такое запредельное количество сигарет в течение суток — уже перебор.
Навстречу шла молодежь: разрисованная и разряженная, с бутылками виски в руках, с сигаретами между пальцами. Парни и девушки громко смеялись, шутили и были навеселе. Тайлер бы наверняка примкнул к ним, если бы не его мрачный спутник. Хэллоуин ведь продолжался. Хэллоуин вообще-то никогда и не прекращается. Черноту душу ведь никто не прячет. Просто выражают ее раз в год, а в остальном же…
— США хотят вмешаться в дела «Безотцовщины», — безынтересно произнес Сальваторе. На самом деле, ему было плевать на политическую ситуацию в Мексике. Он вынужден был поддерживать этот разговор, чтобы делать вид, что ничего сверхъестественного не произошло, что все так же, как было раньше. — Собираются прекратить шествия и митинги…
— Уроды, — выругался Локвуд, словно обозлившись на Сальваторе за эту информацию. — Не прекратить они собираются митинги, а взять Мексику под свое крыло.
— Тебе-то что? — получилось апатично и не так взволнованно. Доберман старался не думать о Елене, о том, что вот именно на этом месте, при выходе, он спас ее от тех ублюдков в первый раз. Увидел ее полуобнаженной в первый раз. Курить захотелось еще сильнее, чем раньше.
— А то, что мексиканцам и так доставалось от нас постоянно, а теперь вот ее будут на международной арене растерзывать коршуны-супердержавы!
— А как же патриотизм? — Деймон впервые взглянул на друга без сомнений и внутренних терзаний. Политические настроения не были характерны для Локвуда. Для этого ребенка были интересны тусовки, девушки, аферы — процесс, в общем.
Но результат — результат был интересен, хотя раньше вообще значения не имел. Сейчас же Сальваторе видел перемену в своем давнишнем друге, постепенно приходя к выводу, что осень влияет не только на его жизнь.
