сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 131 страниц)
Она вылезла из своего убежища уже когда стрелка часов перевалила за цифру восемь. Именно вылезла. Девушка упала на пол обессиленной куклой, лежала так минут десять, смотря в потолок и пытаясь выдавить хоть слезинку.
Не получалось. Ну, совершенно не получалось.
Дверь была открыта, и холодный ветер швырял по просторам маленького домика-клетки. Бонни лежала на полу, совершенно не волнуясь о том, зайдет кто-то или нет.
Она нашла в себе силы лишь минут через десять-пятнадцать, когда почувствовала, что холод липкими щупальцами дотронулся до всех участков тела. Что ж, если ощущаешь холод, значит все-таки еще жив.
Наверное, жив.
Девушка поднялась, потом остановилась на пару секунд (потемнело перед глазами) и поплелась вниз по лестнице, на кухню. Хотелось закрыть дверь, запереться на все замки и больше никогда-никогда отсюда не выходить. Хотелось уединиться с собой, отдохнуть.
Беннет остановилась в коридоре. Ее единение было нарушено. Снова. Было нарушено Тайлером. Опять. Локвуд стоял в проходе, внимательно смотря на свою знакомую и пытаясь найти причину такого отвратительного внешнего вида.
— Елена нас не простила. Мы поссорились. Она сказала, что ненавидит меня. Это все, что я знаю.
Девушка призраком поплыла на кухню. Она была худенькой, почти хрупкой. И ее состояние было даже хуже, чем когда ее били в каких-то закоулках. Побитая Бонни Беннет теперь была избита и в душе.
Но она больше не зовет на помощь. Она привыкла уже в принципе.
Локвуд закрыл дверь, разулся и прошел на кухню. Бонни сидела за столом, смотрела на греющийся на плите чайник и молчала. Эта девочка была забита в угол, она была истерзана, обругана, измучена.
Тайлер расстегнул куртку, бросил ее на пол и сел рядом. Он серьезно глядел на девушку, научившую его быть вменяемым, понимать, что не всегда важен процесс, что иногда стоит забывать про детскость и чрезмерную веселость. Научившая его выразительно читать стихи…
— Как она узнала? — безучастно спросила Бонни. На самом деле, было плевать, как Елена узнала. Важно то, что уже больше никогда не будет дружбы. Что камень на душе будет таким тяжелым, что идти вперед, к своему будущему, вряд ли получится.
— Я сказал, — тихо ответил Локвуд. — Я люблю ее. Я хотел, чтобы она знала правду.
Бонни усмехнулась.
В комнате царил полумрак. Тени плясали на стенах, чайник свистел на плите, закипая. За окном завывал ветер, и начинал идти дождь. Было холодно. Газ горел синим цветком, освещая полутемное пространство. Бонни забытой куклой сидела за столом, не сводя стеклянного взгляда с плиты. Тайлер глядел на девушку в ожидании ее ответа.
— Она тебя не любит.
Такая реплика была не слишком оптимистичной. Не слишком подходящей. Но Беннет устала. Она забыться хочет. Во сне. Или в алкоголе. Или где-нибудь под ком-нибудь на сиденье какой-нибудь машины. Лишь пусть в ее жизни будет побольше неопределенных местоимений и поменьше мыслей о Елене.
О Тайлере.
Девочка поднимается, устало идет к плите, прихрамывая и дрожа от холода.
— А кого она любит?
— Никого Елена не любит. Любила бы — умела бы прощать… — Бонни выключила газ, потянулась за кружкой. Ей хотелось горло кипятком обжечь и создать иллюзию спокойного вечера. Ей хотелось вырвать из души всю боль, выблевать смолу разочарования. Хотелось просто теплого чая. Теплого и сладкого чая. Как в детстве.
— Но ты ведь не простила отца.
Девушка взяла чайник за ручку, забыв про ухватку. Ошпарилась. Физическая боль на мгновение вернула телу активность. Бонни зашипела, на миг умолкая. Пауза вновь стала размазывать по полу… Потом Беннет оперлась о кухонный стол, опустив голову. Длинные волосы спали с плеч. Пора бы обрезать их.
— Нет, не простила, — пожала плечами Бонни.
— Выходит, что ты тоже не умеешь любить.
Он встал, повернулся к девушке. В полумраке она выглядела совсем обессиленной. Она не шевелилась, словно превратившись в безмолвную скульптуру. Пыльную и никому не нужную скульптуру.
— А я даже рада этому, — она медленно повернулась, уставилась на Локвуда. — Так ведь проще. Никому и ничего не обязан. Вот поеду сейчас в клуб и буду трахаться до утра. И станет плевать на отца, Елену…
Тяжелый выдох. Беннет рада бы устроить новую истерику, рада бы выгнать Локвуда, накричать на него, да не может — обезвожена.
— А на меня? — он смотрел на нее как не смотрел раньше. Смотрел как на девушку, с которой можно было бы согреться, если бы пасьянс их жизни выпал несколько иначе. Если бы раскладка была более удачной.
Бонни. Хорошенькая. Отчаянная. Ищущая тепла. И главное, она может забыться. Она хочется забыться. В Елене нет взаимности, нет страсти, нет влечения. А Беннет — граната. И каждый раз отрывать чеку, чтобы этого опороченного божества разрывало в клочья, было бы не плохой идеей. Было бы увлекательным проектом.
Вот она стоит напротив, смотрит, и ты можешь прочесть лишь одно в ее душе: «Я замерзла».
— Уходи, Тай. Я устала.
Елены в их жизнях больше не будет. Этой роковой суки, которую они хотят и могут любить, ее не будет. Она будет растворяться в Добермане, в своем горе, в отце, в умершей матери — в ком угодно, только не в этих двоих. Они для нее обесценились, подешевели.
— Я люблю ее.
Бонни усмехается, зарывается руками в волосы, замолкает на несколько секунд…
А потом резко подрывается и направляется в зал. Беннет на ходу стягивает с себя грязную футболку и, оставшись в одном лифчике, подходит к шкафу. Тайлер застывает в проходе. Тайлер анализирует взглядом Бонни (она — как способ забыться). А Беннет вытаскивает вещи из шкафа, скидывает их на пол и в темноте пытается найти что-то сносное, не слишком вульгарное. Напяливает на себя какую-то короткую и полупрозрачную футболку, а потом с остервенением пытается расстегнуть ремень на джинсах.
— Что ты собираешься делать? — спрашивает он, шествуя навстречу девушке. Ему не нравится, что Беннет вновь бунтует: у нее ведь эмоции на пределе. Когда их не останется, у Беннет будет нервный срыв, затем — психушка (или клиника) и прочие нерадужные обстоятельства… — Что ты собираешься делать?!
Он останавливается на расстоянии вытянутой руки от нее. Беннет с остервенелостью вытягивает ремень из джинсовых петель и отшвыривает его.
— Трахаться! — громко кричит она, устремляя на парня ошалелый взор. — Ебаться — называй как хочешь! А вообще, лучше проваливай отсюда!
Он хватает ее за запястье, притягивая к себе. Девочка Бонни пытается вырвать руки, но понимает тщетность и глупость этой попытки. Она зло глядит на парня, желая испепелить его, желая вычеркнуть его из своей жизни.
Ты попалась в ловушку собственных аксиом, Бонни. Ты привязалась к тому, кто пытается тебя приручить.
— Все же было хорошо, пока ты не появился! Все было нормально, а потом ты со своей помощью! И все рухнуло! У меня не осталось ни идей, ни веры, ни даже подруги! Я ненавижу тебя! Я тебя видеть не могу!
Она отталкивает его, влепляет ему пощечину, что есть силы. Потом она затихает, вспоминая как ее ударил отец в деканате, потом всплывают все гнусные и отвратительные воспоминания за эту осень.
Потом Бонни ударяет Тайлера еще раз. Со всей силы. Она чувствует, что с ударами наружу просачивается отрицательная энергетика. Находится отток отрицательным эмоциям. Находится путь к освобождению.
Локвуд сжимает зубы и медленно поворачивает голову в сторону ошалевшей девчонки. Та снова замахивается, но ее руку перехватывают, сжимают, заворачивают за спину, а хрупкое тело придвигают к себе. Слишком близко. Слишком отчаянно.
Бонни отрицательно качает головой, силясь заплакать и не в силах сделать этого.
— Ты ведь меня не любишь, — шепчет она, чувствуя, что эмоции на пределе, что вновь требуется выход.
— Не люблю, — холодно отвечает он. — Но ты-то меня любишь.
Жестоко. Бесчеловечно. Грубо.
Бонни смотрит в его глаза и понимает, что сердце ее только с ним бьется без боли. Бьется так, что кровь в венах согревается, что хочется это тепло Тайлеру передать. Хочется быть с Тайлером. Сегодня, завтра, послезавтра — каждую минуту. Хочется кричать ему о своих проблемах, хочется шептать о своих чувствах и никогда-никогда не отпускать.
— Люблю, — на выдохе.
А потом она впивается в его губы и больше не думает ни о чем. Бонни Беннет падает в забвение.
5.
Она чувствовала себя преступницей. Каждый день, каждую ночь она ощущала себя воровкой, уголовницей. Она считала себя таковой в любом случае: когда принималась за какое-то дело, когда развлекалась в клубах вместо того, чтобы заниматься, когда звонила матери, когда не звонила отцу… Каждое действие сопровождалось этим чувством. Будто Бонни вообще не свою жизнь проживает, будто она ее ворует у кого-то. И этот внутренний дискомфорт получал подпитку из внешней среды с ее проблемами, дилеммами и вечными терниями. Он получал подпитку, убивая наивность и веру в святое, заставляя лишь кричать, царапаться, буйствовать и плевать на окружающих.
И только сейчас это чувство исчезло. Будто его стерли. Будто его и не было вовсе. О нем осталось лишь смутное воспоминание. Лишь горькое, но едва уловимое послевкусие. И только сейчас Беннет, эта девочка с подрезанными крыльями, поняла что есть свобода. Нет, это не свобода действий, не своеволие, не материальный достаток.
Это ощущение полного спокойствия в душе. Чувство трепета в сердце. Дрожь по телу. Это безумное сочетание нежности и страсти. Это перехват дыхания. Учащение пульса.
Это взаимность.
Она не чувствовала себя преступницей в эту самую минуту, когда прижималась к Тайлеру, отдавая всю себя, крошась мелом возле его ног. Она не ощущала угрызений совести и внутренних дилемм. Эта девочка просто хотела быть любимой кем-то, кому-то нужной. И она себя таковой чувствовала, когда страстно целовалась с парнем лучшей подруги, когда тот отвечал ей взаимностью.
Просто две продрогшие души, отлично друг друга понимающие, встретились на перекрестке. Просто попутчики, не более. У них ведь в запасе несколько часов встреч и несколько километров общего пути. У них ведь в запасе несколько несгоревших чувств и пару штук пьяных желаний быть любимыми.
Он сам терял голову от Бонни, тоже не ощущая себя преступником. Тоже понимая насколько ценна и насколько редка свобода. Тайлер Локвуд, влюбленный в глупую Мальвину, мог концентрироваться лишь на одном: влечении, азарте и желании забыться со свирепой Бонни.
Он забылся. Он резко отстранился. Его сбитое дыхание и ее сбитое дыхание, их учащенное сердцебиение, завывание ветра за окном — все это образовывало единую красивую и дисгармоничную мелодию… Это было саундтреком их постельной сцены, если хотите. Просто в фильмах обычно включают эротичную или грустную мелодию, а в их жизнях мелодию создавали они сами.
Он схватился за края футболки, резко их поднял, сдирая ненужную одежду. Повеяло ароматом сигарет — от этого запаха азарт лишь увеличился. Футболка валялась у ног, а Тайлер снова целовал Бонни Беннет, красивую девушку с поломанной судьбой, раздробленными костями и растоптанными чувствами. Она отвечала на каждое его желание, в ее теле было отзвучие на каждое его действие. Она обнимала так крепко, как не обнимала Елена. Целовала так неистово, как не целовала Елена. И вообще, чем больше секунд они тратили друг на друга, тем сильнее желали друг друга.
За окном гром разразился в диком хохоте, а капли дождя барабанили по стеклом. Если бы эту сцену снимали режиссеры, то они бы чередовали кадры. Чередовали бы двух обесточенных целующихся людей и буйства погоды, показывали знамение, показывая насколько их связь опасна и для кого-то нежеланна. Если бы эту сцену снимали режиссеры, то они бы показали как Бонни сорвала футболку с Локвуда, как с остервенением отшвырнула ее в другую сторону. Показали бы, как Беннет с любовью, страстью и жадностью оглядывает тело парня, ее приручившего, а потом страстно его целует.
Камер не было, к сожалению… Были лишь чувства полной опустошенности и покинутости у друг друга. Было дикое желание впасть во временную кому и не заботиться больше ни о чем.
Они поддались. Локвуд властно обхватил талию девушки, которая тут же подалась навстречу, обвивая парня ногами и прикасаясь к нему настолько плотно, насколько это было возможно. Полумрак, тени и шум дождя — декорации безумия этих недодрузей-недолюбовников. Вспышки молнии на мгновения освещали пространство, а потом потухали.
Как потухали мысли. Как потухало здравомыслие.
Они оба даже не помнили как дошли до спали Бонни. До той комнаты, где никто и никогда еще не спал кроме самой Бонни. Девушка оказалась прижатой к стене. Ее так властно уже давно не подчиняли. В основном, доминировала бывшая феминистка.
Сегодня все правила забылись. Остались за пределами этого дома.
Снова страстные поцелуи и эти болезненно-приятные прикосновения к коже. Телом к телу. Внутри живота дикое напряжение сменялось сильным желанием получить разрядку. Тайлер пригвоздил руки Беннет к стене, и его пальцы сплелись с ее пальцами. После этого Бонни не смогла уже сдержать стон. После этого она окончательно и бесповоротно растворилась в трансе.
Они напоминали двух подстреленных птиц. Черт возьми, да их сердца единый ритм отбивали! Но оба были обречены. Оба не имели права на то, чтобы быть с тем, с кем они реально хотели бы.
Бонни вцепилась в плечи Локвуда, отстраняя его от себя и толкая в сторону кровати, не отрываясь от его губ. Она боялась, что он уйдет. Она боялась снова остаться одной.
Глупая — это не про Бонни, но это первое, что приходит на ум.
Потом они упали на простыни. Потом Бонни оказалась под Тайлером, позволяя подчинить себя снова…
Они не теряли ход времени. Они ощущали каждую секунду, ощущали каждое прикосновение. Они дорожили каждым мгновением… Сейчас они есть друг у друга: непритворные, ошалевшие, спонтанные и импульсивные. А с рассветом солнце испепелит их как вампиров, и в качестве свидетельстве о минувшей ночи останется лишь пепел.
Бонни прогнулась в позвоночнике, когда ощутила губы Тайлера на своем изрезанном животе. Каждый миллиметр каждого шрама не остался без внимания. Каждый поцелуй не оставался без ответного стона.
Важен ведь процесс. На сегодняшнюю ночь, по крайней мере.
Он расстегнул ремень, стащил джинсы. Бонни кусала губы, извивалась… Она ощущала, как весь мир рассыпается на звездную пыль, а потом снова собирается в единое целое.
Когда он вернулся к ее губам, она обвила его ногами, она подалась навстречу. У него сердце защемило. Он на мгновение отстранился, чтобы посмотреть в глаза девушки, которую сегодня ночью сделает счастливой, а завтра утром — несчастной.
Бонни лишь пару секунд удерживала зрительный контакт, потом вновь стала целовать этого мужчину, единственного, кто ее принял и понял.
Ее руки с его плеч проскользили на грудную клетку, на пресс, все ниже и ниже… Токсины ее души проникали в его сущность, разъебывая там реальное понятие о верности и любви. Гранулы его мира попадали в ее мир, разъебывая там понятия о враждебности и высокомерии. Порождая любовь и желание быть только с одним человеком…
Весь мир претерпевал метаморфозу.
А потом он стал ярче, когда Бонни стянула джинсы с парня, и ее рука оказалась на члене Локвуда. Несколько движений, несколько его стонов, прерывистое дыхание в ее плечо, рьяные поцелуи — это не абсент, но это единственная ассоциация.
Тайлер не сдерживает вырывающиеся стоны, не сдерживая себя, зубами стягивает одну шлейку с плеча… Бонни теряется в чувствах, она попадается в сети иллюзорной взаимности, влюбляясь еще сильнее. Она поддается импульсивности, отталкивая Локвуда, заставляет его лечь на спину, усаживается сверху. Несколько секунд пристального взгляда. Она впервые смотрела на него сверху вниз. Он впервые видел ее такой гордой, такой могущественной и желанной. А затем девушка медленно стянула другую шлейку, расстегнула лифчик, сняла его. Локвуд резко поднялся, припадая возле шеи любовницы, оставляя засосы и прижимая к себе Бонни. Соприкосновение обнаженной кожей отдавалось жаром внизу живота и покалыванием на кончиках пальцев. Ее соски, ее грудь — Тайлер тактильно запоминал наизусть каждый миллиметр кожи этой девочки. Он учил ее не потому, что хотел разделить с ней свою жизнь.
Просто так. Для общего развития. Как параграф «Площадь криволинейной трапеции» в учебнике по математике, который редко когда нужен в реальной жизни.
