сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 131 страниц)
Елена отвечала на каверзные вопросы, чувствуя себя преступницей: будто это она гонялась за девушками, чтобы взять их силой. Сальваторе же непринужден и спокоен. Он скурил уже сигарет пять за эти два часа. Он ведет себя со следователем так, будто знает его уже не первый день и даже не первый год. Полицейский вежлив и почтителен, но лично Елене он внушает страх. Она кутается в кофту Сальваторе, вновь пропитываясь его запахом: ароматом парфюма и сигарет. Она кутается в кофту Сальваторе, чувствуя, что дико замерзает в одном пространстве с этим человеком.
Ее начинает дробить тоска. Тайлер приехал, но в комнату допросов его не пускают. Доберман ведет себя так, будто знает грязный секрет и может его сейчас раскрыть. Елена сидит рядом с ним. Слишком близко. Если бы не кофта — нельзя было бы избежать тактильной близости. Девушка вспоминает объятия Сальваторе в исповедальной. Ей кажется это безбожеством и кощунством. Она отчаянно хочет вырвать Добермана из своих мыслей. Отчаянно хочет стереть его прикосновения, мысленно обещая себе час провести в ванной по приезду домой. Отчаянно хочет вырезать его из сердца. А он бросает на нее взгляды украдкой, вгоняя в смущение и стеснение, зная, что своими словами в исповедальной разрушил ее спокойствие навсегда. А он невзначай прикасается к ней, как бы случайно, делая вид, что ему это безразлично.
Он тоже устал. Устал от ее близости, от ее своенравности, пылкости и страстности. Елена вернулась к жизни: ненавидит, сопротивляется и кричит. Она вернулась к жизни, но им обоим было бы легче, если бы она оставалась бесчувственной сукой, пребывающей в дебрях депрессии.
— Мисс Соммерс, мы можем выйти на приватную беседу?
Дженна покидает комнату для допросов. Елена и Деймон остаются вдвоем.
Пространство освещает лишь свет лампы, тени застыли на стенах, а в воздухе серым облаком растворяется дым. На столах — коричневая папка и куча разбросанных заявлений, прошений, жалоб. Девушка медленно поднимается. Ее воротит. От Добермана. От дыма. У нее голова кружится, и ее тошнит. Надо отойти от этого человека.
Девушка подходит к столику полицейского. Рыться в чьих-то бумагах — не в ее компетенции, но она слишком много стала делать то, что не в ее компетенции. Деймон сечет каждое ее движение, улавливает каждый взгляд.
— Ты — невоспитанная девочка, — он разбивает тишину своим хриплым голосом, когда Елена открывает папку, безразлично оглядывая бумаги. У нее все тело болит: от рук Сальваторе, от его объятий и его взглядов. У нее в душе царит хаос. Безумный и разрушающий все хаос.
— Тебя твои родители не учили, что копаться в чужих документах — плохо? — он стряхивает пепел на чьи-то заявления, показывая свое пренебрежение к чужим проблемам. Елена устала. Она садится за стол следователя, бесстрастно перебирая бумаги.
— У меня нет родителей. Я ничья, — отвечает тихо девушка, вытаскивая из кипы заявление, написанное чьим-то размашистым почерком. Девушка вчитывается в него от нечего делать. Она хочет абстрагироваться от мира, на время забыть о Сальваторе и о своем преследовании. Она жутко устала — погоня ее вымотала, а два часа допросов просто лишили последних ноток здравомыслия.
Она откидывает заявление, на пару секунд теряясь во взгляде Сальваторе. Он смотрит на нее вновь обжигающе и обезоруживающе. Елена знает, что за этим взглядом кроятся мысли, до которых Гилберт никогда не доберется, которые сам Доберман никогда не раскроет. Но что-то в этих мыслях есть запретное, что-то будоражащее и неправильное. Голубой цвет тонет в сером: и оттенок глаз уже напоминает пепельный с отливами синевы. Таких красивых глаз Гилберт не видела уже давно.
Удары тока проходят вдоль ее тела, когда взгляд Сальваторе устремляется на ее губы, искусанные из-за минувшей ночи. Свет тусклой лампы освещает его лицо и сбитые в кровь руки. А позади него застыл мрак, поглотив чернотой все: мебель, вазоны, бумаги и пепел от сигареты.
— А ты знаешь, — его голос тихий и тягучий, как в той исповедальной. Говорит Деймон медленно, словно ему решиться на это признание тяжело. Словно он оттягивает момент своего триумфа. — Знаешь, что сегодня… — снова смотрит в ее глаза, пытаясь докопаться до самой души, до самых глубин, — ты искала защиты у такого же, как и они?
Девушка усмехается, разрывая зрительный контакт. Она все еще чувствует пристальное внимание Сальваторе. Она хочет от него избавиться и раствориться в Тайлере, в его машине. С ним тепло. От него веет спокойствием и свежестью.
«Нужно ли тебе это спокойствие?», — усмехается внутренний голос. Давно Елена его не слышала. Видимо, она, и правда, начинает возвращаться к нормальной жизни. Все возвращается на круги своя. Елена не готова вернуться к этим кругам.
— Та девушка, что тебе понравилась в катакомбах… Она написала заявление об изнасиловании. В бумагах поищи. Вряд ли они его выкинули.
— Ложь, — произнесла тут же девушка, вновь обращаясь к дыму взгляда своего врага. Слишком уж благородного, нужно сказать.
Он тушит сигарету о чье-то заявление, поднимается и идет к Елене, не сводя с нее взгляда. Девушку бьет разрядами, кидает в жар. Ей не стоит подпускать его к себе слишком близко. Но он останавливается возле стола, берет папку, начиная что-то искать. Взгляд девушки скользит по сбитым костяшкам на руках, по вздутым венам на предплечьях и по накаченным плечам. Ей хочется прекратить это извращение, но она не может: внимательно разглядывает Добермана, изучая его, запоминая и познавая. Она имеет право. Он ведь выучил ее. Она почему не может?
— Я больше тебе не верю.
Смело и дерзко. Он улыбается, обращая на девушку бесчувственный взгляд, медленно протягивая ей бумагу. Елена демонстративно поднимается, вырывая листок и с вызовом смотря на мужчину. Между их лицами расстояние ничтожно малое, и преодолеть его — сущий пустяк. Гилберт выше поднимает подбородок, отодвигая стул и отходя на два шага. Она переключает свое внимание на бумагу. Сальваторе процеживает девушку взглядом, как бы повторяя в памяти ее, проверяя, остались его воспоминания о ней живыми.
Они оба уже не помнили, как рьяно клялись друг другу в своей ненависти. Им вдвоем находиться невыносимо, но не сказать, чтобы это было в тягость. Скорее, как способ доказать, что один круче, сильнее другого. Они оба уже не помнили свои приключения этим вечером, оба были сосредоточены лишь на одном: как бы побольнее уколоть друг друга.
— Неправда, — она кладет бумагу на стол, невольно отступая и растворяясь во взгляде своего собеседника. — Подделка, — шепотом со страхом проговаривает девушка. Она видит, как на губах ее заклятого врага появляется улыбка: ядовитая и как бы говорящая: «Я снова выигрываю, милая». Сальваторе наступает на девушку, которая рефлекторно отступает назад. Она вспоминает его власть над собой, его жестокость и его грубость. Если он бил, то бил не раздумывая, а если хотел взять — то брал. Ему важен результат и сопутствующие этому результату ощущения. Чувства власти, обладания и подчинение. Чувство жестокости.
И в памяти, как назло, всплывает лишь одна его фраза: «Некоторые мои методы тебе могут не понравиться».
Елена упирается спиной в стену, вжимается в нее, а Деймон медленно, как кот, приближается с этой чертовой улыбкой на губах. Сердце девушки вновь начинает отбивать бешеные удары. Теперь она в ловушке, в капкане, в опасности.
В настоящей опасности.
Сальваторе упирается руками в стену по обеим сторонам от своей жертвы. Гилберт чувствует, что не может пошевелиться: слишком уж она поражена выходками этого человека.
— Или ты думала, — он приближается к ее уху, внедряясь в ее личное пространство намеренно, разрушая там спокойствие и тишину… снова, — что тот случай в спальне на моей постели — блеф?
От него пасет сигаретами так сильно, что у девушки начинают слезиться глаза. Она перебарывает капризы своего организма, находит в себе силы преодолеть страх и в ответ прошептать:
— Почему же тогда спас?
Он отстраняется, но рук не убирает. Пришивает ее к себе морально, подчиняет ее волю. Его методы отомстить и доказать свое превосходство — аморальны и жестоки. Сначала — спасение и благородство, после — ударом под дых его грубость. Потом — снова ласка и нежность, после которой следует очередная жестокость. И это чередование сводит Елену с ума: будто кто-то ее топит сначала, а потом пьянит кислородом, снова топит и снова пьянит.
— Может, у меня на тебя свои планы? Может, я с детства не привык ни с кем делиться своими игрушками.
Девушка впервые решает посмотреть в глаза Сальваторе за этот бессмысленный и мучительный разговор. Она чувствует тяжесть на своих плечах, чувствует, как сердце бьется в агонии, разгоняя кровь по жилам и только так напоминая о том, что смерть еще не порадовала своим приходом.
— Почему же не воспользовался случаем, когда я была… Более податливой?
Смотрит в упор, пытаясь представить, как Сальваторе бы ее изнасиловал. Извращенно, пошло и смешно, но эта мысль навязчивая. Не дает покоя. Тогда, в спальне, все действительно было слишком реально. Елена сама не знала, что решилась зайти в вольер к оголодавшему хищнику и сыграть с ним.
Самоубийца.
— Может, мне нравится, когда ты сопротивляешься? — его руки скользят по стене, опускаясь до уровня талии девушки, а сам Деймон делает еще один шаг, теперь уже прижимая девушку тактильно к стене. Ему просто жизненно необходимо чувствовать ее напряжение, ощущать ее страх тактильно, улавливать каждую эмоцию, каждый перелив настроения. — Может, мне нравится, когда ты противишься? Когда я применяю силу, чтобы… — тянет слова, въедаясь взглядом в каждый обнаженной участок тела. Дыхание Мальвины сбивается, когда она чувствует его близость, когда до его губ остается лишь несколько миллиметров, — чтобы подчинить тебя?..
Извращенно и дешево. Очень дешево! Елена поднимает выше подбородок, вспоминая, что у нее есть один козырь в рукаве. Она находит в себе силы схватиться за предплечья мужчины и скинуть их, разорвав свой невидимый плен.
Сальваторе быстро смотрит на девушку, ища в ее взгляде прежние эмоции. Не находит. Черт возьми, их там нет!
— Не посмеешь! Я — девушка твоего друга…
— И что? — он снова расплывается в улыбке, все так же не разрывая тактильной близости, не выпуская Гилберт из плена своих дьявольский чар. Елена приходит к выводу, что их отношения — болезненная зависимость друг от друга. Не страсть и даже не ненависть, а чокнутая зависимость, въевшаяся в самое сердце, отравившая кровь и теперь убившая иммунитет. — Ты думаешь, я из тех канонных злодеев, для которых есть что-то не обесцененное? А ты не думала, что у меня могут быть свои счеты с Локвудом? Свои счеты с ним, свои счеты… с тобой?..
Она делает глубокий вдох, потом — глубокий выдох и находит в себе силы оттолкнуть мужчину. Честно, она устала от его присутствия, от его колких фраз. Елена бы рада очутиться где-нибудь на море, чтобы засыпать в теплой и мягкой постели, чтобы сердце не разрывали эти безумные эмоции.
— Я бы поверила во всю эту чушь, если бы не одно «но», — теперь она стала наступать. Сальваторе не решался делать шаги назад. Елена толкнула его, чтобы он особо не радовался своей мнимой победе. Деймону это даже нравится. Он впечатался в письменный стол следователя, руками вцепившись в столешницу. Маленькое грешное и абсолютно бессильное божество встало рядом, глядя снизу вверх и не давая повода сомневаться в своих чувствах — в своей ненависти, в своем презрении. — Тебе нравится взаимность, Доберман, — ее голос хрипит в темноте. Ее голос проникает в его душу, задевая там пыльные струны. — Тебе нравится зрительный контакт во время… отношений каких бы то ни было с кем-то. Тебе нравится ответность во всем…
Маленькое божество превращается в маленькое исчадие ада. Девушка прижалась к мужчине, поднявшись на цыпочки, обняла его за плечи и прошептала над самым ухом:
— В ненависти. В боях. В сексе, — ее шепот опалял его кожу кислотой. От девушки веяло усталостью, запахом гранатового шампуня и пылью. Хотелось раствориться в этом аромате. — Взять что-то или кого-то просто так, без борьбы, тебя не устраивает. Тебе нужно это… — ее пальцы коснулись кожи его шеи. Слишком опасно, слишком приятно и слишком-слишком обезоруживающе. — Иначе интерес пропадает…
Он хватает ее за плечи. Рывком отрывая от себя и отталкивая. Елена вымотана до ужаса, но находит в себе силы не упасть. Она подняла выше подбородок, когда вновь взглянула на мужчину с уродливым шрамом на шее.
Притягиваются не противоположности. Нас интересуют только те, кто дополняет нас. Кто нам додает то, что мы сами не взяли. И Елена дополняла Деймона, как он дополнял ее. Они находили отток своим отрицательным эмоциям благодаря друг другу. Они находили выход всем своим чувствам. Поэтому их отношения и являются зависимостью, а никак не страстью, влечением или ненавистью…
— Ну, так что? — она с вызовом посмотрела на него, больше не приближаясь, но и не отдаляясь от него. — Возьмешь меня?
Взять ее. «Взять» — в самом поганом и пошлом смысле. Если честно, Сальваторе даже улыбнулась этой мысли. Порезвиться с этой девочкой он хотел еще с их первой встречи. И если бы не Тайлер, он бы, без сомнений, не раздумывая переспал бы с этой сучкой. Ей-то все еще кажется, что в жизни все будет так, как в ее дрянных романах. Ох, как бы Доберман хотел разбить эту иллюзию!
— Ты — лишь маленькая дрянная потаскушка, — процедил мужчина, вмиг приближаясь к Елене, вновь разрывая малейшее расстояние между собой и ей. Эти слова полосонули ножом по сердцу, снова вызывая боль и временный паралич. — Неужели ты думаешь, что я буду пачкать о тебя руки?
Боль резанула, но тут же исчезла. Это как укол: слово — шприц, а последующие эмоции — лекарство или наркотик, которые вводятся в наш организм, поселяясь там надолго. Елена уже привыкла к тому, что Сальваторе в ее организме слишком-слишком много.
Но и ее в нем хоть отбавляй!
— Но в исповедальной ведь испачкал, — дерзко и быстро. Ответным уколом в самое сердце. Между ними был безмолвный консенсус — не затрагивать сакральные моменты их единения. Ни о поцелуе, ни о сне в одной постели никто и словом не обмолвился. Так должно было быть и с тем коллапсом в церкви.
Но Елена нарушила это соглашение, выведя их чокнутую игру на новый уровень. А если на войнах нарушаются установленные законы и правила — то логика теряет свой смысл, — и наружу вылезает обнаженная, неконтролируемая и беспощадная бесчеловечность.
— Ты что-то особо не противилась, — он схватил девушку за плечи, вновь проговаривая свои слова сквозь зубы. Елена была хамкой с ним — она уже привыкла к этому факту. Как и привыкла к тому факту, что слишком уж с ним откровенна.
Но азарт — это что-то новое. Какая-то будоражащая и выводящая из строя здравомыслие инъекция. И поддаться азарту так легко, так приятно, так соблазнительно!
Елена поддалась. Снова.
— А ты что-то не особо брезговал, — выплюнула она, не нарушая зрительного контакта и не в силах сдержать ухмылки.
И вот результат: она вновь в его болезненных объятиях, а он снова слишком близко к ней.
— И сейчас не брезгуешь, — прошептала она, опуская взгляд на губы своего противника. Противник последовал примеру Мальвины.
Они замолчали. Мрак иссушающих эмоций поглотил их, растерзал, испепелил. Доберман не думал выпускать эту сучку из своих объятий, а Елена не очень-то хотела убегать. Она молчала, разглядывая мужчину откровенно и внимательно, словно ей дышать осталось еще несколько минут. Сальваторе позволял ей это делать. Его хватка из жесткой трансформировалась вновь в бережную, хоть все еще сильную. Его руки с плеч стали скользить вдоль по рукам, остановившись только на запястьях.
Прикосновение ударило током. Девушка обратила свое внимание на мужчину. В его взгляде были решимость и искренность. В ее — страх и желание попробовать вновь. Она потянулась к нему, ведомая лишь одним чувством: зависимостью. Она потянулась к нему, напрочь забывая, что этот человек не раз дарил ей свою жесткость, что сама Елена принадлежит другому парню, и что она когда-то поклялась не совершать тех ошибок, которые совершил ее отец.
Дверь распахнулась. Чьи-то голоса ворвались в пространство, а чуть позже — взгляды и эмоции. Елена увидела Тайлера, застывшего в проходе: в руках его лучшего друга были руки его любимой девушки, а сами молодые люди были непозволительно близко по отношению друг к другу.
Елена разорвала все связи: тактильную, зрительную и эмоциональную. Она врывалась из хватки Сальваторе и ринулась к Тайлеру, а спустя секундой уже была в его теплых объятиях.
Деймон остался во мраке и холоде. Елена — в его кофте. Она пропахла своим врагом. Она пропахла его цинизмом и сволочизмом, впитала эти эмоции в себя.
Нечестно.
