сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 131 страниц)
— Патриотизм! — патетично произнес Локвуд, вытаскивая руки из карманов и впоследствии широко ими жестикулируя. — Что такое патриотизм в наше время, дружище? Чувство патриотизма нам прививают либо на День Благодарения, либо когда надо захватить чужие земли. Мол: «Поможем собратьям! Приютим их! Мы же американцы — демократы и либералы мира сего!». Чувство патриотизма нам прививают ни учителя истории, ни родители, а политики, когда тем нужны деньги, власть и роскошь! Чувство патриотизма нам прививают, когда надо идти лить кровь на чужбине, пока толстые дяди забивают в свои кошельки награбленные деньги!
Сальваторе остановился на полдороге, не в силах отвести взгляда от Локвуда.
От нового Локвуда, который сейчас не просто высказывал отношение к серьезной проблеме, не просто интересовался результатом, а болезненно реагировал на происходящее.
Но даже не это страшило и удивляло Добермана. Его поражало другое: то, что сейчас озвучивал Локвуд, может, и можно назвать инакомыслием, но в случае военного положения Тайлера обвинят в контрреволюции и измене родине.
Тайлера! Этого паренька, и мухи никогда не обидевшего.
— Ты что, совсем перепил? — прищурившись, произнес Сальваторе, вглядываясь в глаза Локвуда. В глаза нового Локвуда, которого видела Бонни, но о котором ни малейшего понятия не имел Сальваторе, знавший его не первый год. — Ты понимаешь ЧТО сейчас говоришь?!
— Более чем, — спокойно без пафоса ответил Локвуд. — Есть такое понятие как суверенитет государства.
Сальваторе быстро сократил расстояние между собой и своим другом. Его сердце отбивало ровный ритм, но Деймон ощущал каждый удар. Он был рад тому, что не только у него есть секреты и темные стороны его души. Но его пугало изменение в сознании Тайлера.
Свободолюбивых людей общество не любит. А такие как Локвуд свое мнение выражают всегда открыто. Тут же важен процесс: не важно что будет за его слова, важно донести мысль, которая так или иначе может повлиять на результат. На результат его жизни. Чьих-то взглядов. Чьих-то судеб.
— Нет чувства патриотизма в современном мире, Доберман, — выше подняв подбородок и снова засунув руки в карманы, произнес Локвуд. — Может, оно раньше и было, но теперь его нет. Потому что все хотят свалить из провинции в крупные города. Из крупных городов за границу. Патриоты — теперь такой же мифический народ, как и вампиры.
Теперь он сделал шаг навстречу. И теперь Сальваторе увидел решимость во взгляде Локвуда. Настоящую решимость. Не импульсивность и не вспыльчивость, а решимость.
— Но есть такое понятие как гражданин мира. И в данном случае, в данной ситуации, я не хочу быть и не буду псевдопатриотом.
Он не договорил свою мысль, но этого и не требовалось. Посыл Сальваторе смог уловить.
Тайлер развернулся и направился к выходу, не говоря больше ни слова.
И с этого момента Тайлер Локвуд смотрел уже не вперед, а себе под ноги, не оглядываясь и больше не произнося ни слова.
5.
Он так и не смог заснуть этой ночью, несмотря на усталость, переизбыток эмоций и алкоголь. В душе тлели угольки надежды, в душе возгорались искры любви. Все это в совокупности было причиной мрачных мыслей и бессонницы.
Тайлер освежился в душе и в восемь утра уже выехал в город, твердо решив сделать то, что ему пришло на ум. И он сделал. И в этот раз тоже был важен результат.
Начался процесс марцерации. Тайлер Локвуд переставал быть Тайлером Локвудом.
Он не надеялся на радушный прием, когда стучал в двери дома Бонни Беннет. Более того, он уже готовился к очередной истерике, к оскорблениям, проклятиям и крикам. Общаться с Бонни Беннет все равно что сидеть на пороховой бочке, все равно что каждый раз отрывать чеку, зажмуриваться и считать…
Три…
Девушка открыла дверь. Она тоже не смогла уснуть: от нее веяло сигаретами, алкоголем и усталостью. Ее спутанные волосы спадали на оголенные плечи, а в ее взгляде вновь был тот блеск цинизма и отчаяния, который Локвуд видел в их самую первую встречу. И никакой жалости. И никакого сожаления. Наверное, именно такой взгляд у падших ангелов, как бы пафосно это не звучало.
Два…
Бонни хочет захлопнуть дверь, но Локвуд успевает остановить ее рукой и ворваться в комнату. Девушка вынуждена отступить назад. Взгляд из-подо лба говорил об одном: ожидания Локвуда оправдаются.
— Чего тебе еще надо? — спросила она, сжимая сигарету между своими пальцами. Эта девочка от легких сигарет переходит к тяжелым последствиям. Она так отчаянна, изящна и уродлива, что жар ее души снова передает Тайлеру на каком-то внеземном уровне.
Они оба воспламеняются.
— Ночи тебе недостаточно, да? Ты снова пришел напоминать мне о том, какое я ничтожество?
Один…
Он кинул ей ключи, которые Бонни схватила чисто рефлекторно. Девушка переложила их в правую руку, левую поднося к лицу с зажатой сигаретой и делая затяжку. В ее взгляде отчаяние и свирепость медленно стали трансформироваться в усталость.
— Тебе больше не придется возвращаться на такси или идти через темные переулки, где тебя подкарауливают твои псевдодрузья. Доверенность на управление и прочие документы на переднем сиденье.
Она выше подняла подбородок. На ее губах отразилась кривая усмешка.
Красивая девочка Бонни напоминала сломанную куклу: она бы и рада следовать изначально заложенной в нее программе, да вот только сбои в системе не позволяют нормально реагировать на внешние раздражители. Красивая девочка Бонни напоминала сломанную куклу: некогда чью-то мечту, а теперь ненужную, грязную и пыльную сучку с закосами под неподступную стерву, который не нужна чья-либо помощь. Красивую девочку Бонни похоронили на кладбище использованных и поломанных игрушек.
Тайлер хочет ее отремонтировать.
Взрыв.
Бонни сделала затяжку, задержав дым на несколько секунд в своих легких и потом выпустив его. Она выпрямила руку и, разжав кулаки, презрительно кинула ключи на пол.
— Неужели ты до сих пор думаешь, что меня как-то торкает твоя забота? — она отрицательно покачала головой. Сигарета дымила. Душа — тоже. - Нет, Тай. Время, когда мое сердце билось часто от протянутой руки, исчезло. Его больше нет.
Ее голос был настолько хриплым и осипшим, что создалась иллюзия, будто Бонни болеет чем-то. Она была насквозь пропитана отвратительным запахом никотина. В ее взгляде ничего не менялось. И ее прежние приоритеты не трансформировались.
Но Тайлера влекло к этой поломанной девочке Бонни, избитой и истерзанной, замерзшей и забытой, пыльной и поломанной. Влекло, как жадного человека влечет злато, как голодного — пища, как обезумевшего — спокойствие.
— А в четвертом измерении прошлое, настоящее и будущее сосуществуют, Бонни, — он захлопнул дверь и сделал несколько шагов навстречу. Сегодня ночью он вверил ключ от своего сердца Елене, сегодня утром ключ от своей машины — Бонни. Теперь осталось сделать ставки: кто сможет оценить этот жест щедрости. По-настоящему.
— Так что гипотетически…
— Гипотетически тебе лучше съебать! — она указала на дверь. Этот шарм безысходности — он напоминал что-то среднее между героином и экстази. Тайлер Локвуд питался отрицательной энергетикой Бонни, впитывал ее, выматывал и иссушал обесточенную феминистку, не верующую больше ни во что.
Жестоко.
— Убирайся, — она развернулась, подошла к журнальному столику и затушила сигарету о какой-то журнал. — Если бы мне гарантировали безнаказанность моего преступления, ты был первым, кого бы я пристрелила.
Он не внедрялся в ее личное пространство, не оставлял физические увечья и не желал докричаться. Где-то в глубине души он знал, что уже достучался. Что она выгонят его не потому, что он напомнил о призраках прошлого или демонах настоящего.
А потому, что он сам стал ее личным демоном, терзающим ее душу, разрывающим ее сердце.
— Ты мазохистка, — тихо произнес он, засовывая руки в карманы куртки и глядя в спину девушке, которая вжалась руками в стол так, будто сейчас упадет. — Танцуешь на битом стекле и всякий раз отталкиваешь меня, когда я хочу помочь тебе остановиться.
Она шмыгнула носом, вытерла слезы и потянулась к пачке сигарет. Она уже не помнила, сколько сигарет скуривала в день, не думала, чем это чревато и плевала на то, что запах сигарет — далеко не самый приятный. Просто так она будто заполняла пустоту внутри себя. Эту бесконечно поглощающую пустоту, которая разрывала ее изнутри.
Тайлер подошел быстро, схватил девушку за руку и резко развернул к себе. Во взгляде той было отчаяние, замаскированное под злобу.
— Прекрати.
— Я тоже прошу тебя прекратить, но ты этого не делаешь! Отпусти меня!
Она хотела вырваться, но вместо этого попала в крепко-стальные объятия парня, который хочет вытащить ее из ямы.
И дело здесь не в любви, не в физическом влечении или золотой лихорадке… Дело в том, что иногда нам просто хочется быть сильными или слабыми рядом с кем-то. Хочется быть таким другом, каким нам еще ни разу не удавалось. Хочется чувствовать и разделять боль. Хочется успокаивать и успокаиваться. Или читать стихи какого-нибудь поэта. Или дорожить и понимать, что вот именно он, именно она — эпицентр нашей вселенной. Просто знать, что этот человек будет рядом с тобой всегда, какую бы гадость ты не совершил и как бы сильно не оступился.
Считайте это каплями человечности, проступающими через смолу цинизма и расчетливости.
Девушка в ответ на такую дерзость не захотела сопротивляться, кричать и пытаться вырваться. Она просто подалась навстречу, крепко обняв Локвуда и выдохнув. Заплакать не получилось. Но успокоиться… Успокоиться вышло.
О человек! Ты так часто метаешь о чем-то удивительном, идеальном и великом, что когда ты это получаешь, то отказываешься принимать этот дар. Потому что твой, навеянный тупыми фильмами и дешевыми книгами, скептизм отвергает нечто благородное и искреннее. О человек! Когда ты устаешь жить, когда ты падаешь и больше не поднимаешься — почему ты думаешь, что слаб, низок и жалок? Почему не протягиваешь руку и так боишься снова довериться? О человек… Обреченный, растерзанный и униженный! В твоих слабостях нет стыда! Лишь боль и сожаление…
Лишь сигаретный дым.
Она не помнила, когда в последний раз кого-нибудь так обнимала: с упоительностью, страстью и желанием высказать все, что накопилось в душе. Она не помнила, чтобы чувствовала себя так, словно после долгих странствий вернулась, наконец, домой. Туда, где ее ждали и где рады ей любой: свирепой и нежной, прокуренной и свежей, грубой и робкой.
Он прижал ее к себе еще крепче. Ее, озябшую и продрогшую. Ее, сломанную и позабытую. Она никогда не знала, каково это: когда в тебя верят, когда тебя поддерживают. Она не помнила, каково это: жалеться кому-нибудь, разделять с кем-то свою боль.
Тайлер объяснил ей эти теоремы заново.
Отстранив, но не оттолкнув от себя, Бонни, Локвуд положил ладони на лицо своей подопечной, заставляя ту концентрировать внимание только на себе самом. Слова, правда, разбивались на осколки, все красивые фразы забывались, уступая место лишь для молчания. Молчания, которое высказывало намного больше чем речи.
И если Бонни боялась доверившись снова обжечься, то Локвуд боялся взаимности. Именно такой взаимности, которая должна быть между любящими и дорожащими друг другом людьми. Именно такой взаимности, какой у него не было с Еленой. Тайлер знал все о Бонни, каждую грань ее натуры, каждый оттенок настроений, каждый взгляд. Но он ничего не знал о Елене, не подпускающей его ближе, чем она это считает нужным. Скорбь в сердце Беннет поутихла, но возросла в сердце Локвуда.
Он опустил взгляд и отпустил девушку из своих объятий. Ему следовало уходить. Все что он мог сделать — он сделал. Дальше лишь работа Беннет над самой собой.
Когда в доме снова стало тихо и холодно, Бонни подошла к дивану и медленно села. Она уставилась в одну точку, не желая больше противиться самой себе и отрицать очевидное. Пора было бы смиряться с действительностью.
Девушка медленно поднялась, подошла к тому месту, где лежали ключи и подняла их. Она прижала ключи к своей груди, словно это было самое ценное и самое дорогое в ее жизни. Потом Беннет неспешно накинула куртку на плечи, обулась в сапоги и вышла на улицу. Ноябрь встретил ее холодными объятиями и безжалостными завываниям ветра. Сняв автомобиль с сигнализации, Беннет открыла дверь со стороны пассажирского сиденья и села внутрь.
Красивая, дорогая и одолженная на неограниченный срок машина была пропитана ароматом парфюма Локвуда. Девушка оглядела салон, чистый и опрятный. Мужчины ведь всегда за машинами присматривают больше, чем за женщинами — эта мысль не могла не вызвать на губах Беннет некое подобие улыбки.
А потом Бонни открыла бардачок. Просто так. Из любопытства. Там лежала книга автора, мелодика чьих стихов отравила кровь и сознания. Достав ее, девушка открыла сборник стихов на закладке, преднамеренно положенной на нужной странице.
И девушка снова будто погрузилась в транс: в своей голове она слышала голос Тайлера, читающего ей стихи. Бессмертные стихи, которые способны реанимировать, вылечить и заставить снова дышать.
========== Глава 26. Не для тебя ==========
1.
Сальваторе открыл дверь лишь по одной причине: этот стук не прекратился бы. Он начался десять минут назад, и если бы Деймон не сделал над собой усилие подняться, то продолжался еще бы долго. Ночь Хэллоуина, — не сложившаяся, надо отметить, — потом Тайлер со своими странностями, еще мысли о Джоа — все это было причинами просто отвратительного настроения, которое от настойчивого стука лишь усилилось.
Доберман решил не церемониться: он откроет дверь, пошлет того, кто решил нарушить его покой и отправится… в катакомбы, например, или в еще какой-нибудь бар.
Он решил. Но его решения уже давно не приводятся в действие.
Открыв дверь, Доберман увидел того, кого и следовало бы ожидать. Мужчина оперся рукой о дверной косяк, внимательно оглядывая девушку, со скрещенными руками на груди и проникновенно злым взглядом. На губах Сальваторе появилась хищная улыбка, какая была тогда в парке, когда он дрался возле мемориала. Настроение его, несмотря на появление Гилберт, не ухудшилось, а даже улучшилось: снова поругаться, потрепать друг другу нервы, поклясться в ненависти – ну, чем не развлечение? Вскоре это уже образом жизни у них может стать.
Елена демонстративно скинула руку парня с дверной ручки и прошла в квартиру, как бы невзначай близко пройдя мимо него.
Слишком близко.
Настолько близко, что он учуял аромат ее духов.
— Я, конечно, понимаю, что наглость — второе счастье, — дверь он закрывать не стал. Только медленно повернулся в сторону Елены. — Но даже для тебя это уже слишком.
Елена подошла ближе к мужчине, внимательно его рассматривая. Сальваторе себя почувствовал экспонатом в музейной выставке. Девушка потянулась к двери спустя несколько мгновений и закрыла ее.
— Я не собиралась к тебе идти, — уверенно произнесла она, расстегивая куртку и не сводя пристального взгляда с Сальваторе.
Они смотрели друг на друга в упор. Глаза в глаза. И никто не желал проигрывать эту игру. Зрительный контакт пробуждал огонь в душе, дрожь по всему телу. Эта энергия им обоим начинала нравиться — только благодаря ей они чувствовали себя по-настоящему живыми.
— Да что ты! — он усмехнулся. — И как же тут оказалась, милая? Адреса попутала?
Девушка скинула куртку с плеч и, развернувшись спиной, повесила вещь на вешалку. Сальваторе не сводил взгляда с нее, с этой стервы в слишком коротеньком платьице, достаточно обтягивающим, нужно сказать. И Деймон, чувствовавший еще пару часов назад стыд перед лучшим другом, теперь забывал вновь о своих принципах. Он концентрировался лишь на внешности этой дряни, снимающей сапоги со стройных ног, позволяющей себя разглядывать.
— Не попутала, — слишком долгий ответ. Елена разулась и плавно повернулась. Завитые волосы были небрежно растрепаны, они спадали на плечи, на которых Сальваторе не раз оставлял свои росписи в виде синяков. — Нам надо поговорить.
Деймон, наконец, оторвался от стены и сделал шаг навстречу девушке. Та была страстной, привлекательной…
Но больше не отчаянной. И это уже не так сильно привлекало как раньше.
— Девочка, — он приблизился к ней и прошептал над самым ухом: — ты решила перейти не те границы.
