сообщить о нарушении
Текущая страница: 124 (всего у книги 131 страниц)
— Спасибо, — прошептала она и потянулась к нему. Обняла за плечи, прижалась всем телом, оставляя на его щеке поцелуй. Он обнял ее в ответ как-то слишком импульсивно и быстро, словно боялся, что она тут же отпрянет. — За то, что заботишься обо мне. Постоянно заботишься.
Она была такой хрупкой, такой… его. Он обнимал ее в ответ, чувствовал ее каждой клеточкой тела, несмотря на плотные материи одежды и стену, которая их разделяла. Сальваторе смутно представлял себе, что такое любовь, какой она должна быть и существует ли она вообще (он почему-то не вспомнил на этот раз о своих чувствах к Джоанне), но он подумал о том, что когда хочется обнять (просто обнять), поцеловать, уберечь и сберечь — это говорит о многом. Он подумал о том, что зависимость и одержимость кем-то — это дешевые слова для второсортного женского чтива. Он подумал о том, что привычка — это грязное слово для семейных психологов. Он подумал о том, что привязанность и преданность друг другу — это, возможно, как раз то, что и характеризует их и их отношения. Не совсем точно, но достаточно близко.
Девушка отстранилась. Она прятала глаза, а он — слова, которые хотел произнести. Елена повернула замок и открыла двери. Сальваторе медленно опустил руки и отвернул голову в другую сторону. Они продолжали стоять бездвижно.
— Я могу купить булочку? — тихо спросила она. Она спрашивала разрешения у него, словно он все еще контролировал ее и эти сутки.
— Да, — тихо и спокойно. Елена коснулась его запястья тонкими, холодными и влажными от воды пальцами, а потом поспешила на выход. Ее встретила февральская прохлада. Коул стоял возле своей машины, готовый отправиться дальше. Он улыбнулся, а Гилберт усмехнулась и направилась в магазин. Ей все еще было противно. Теперь уже не из-за мерзкой улыбки Майклсона, мерзких снов или воспоминаний.
Ей было противно от самой себя.
И от того, что она и он обречены на поражение.
4.
Когда Кэролайн вышла из колледжа, она точно знала, что ее ждут. Девушка даже не выискивала взглядом парня с улыбкой на губах — она увидела его сразу. Форбс повернулась к Мэтту и попросила его идти без нее. Она догонит, это дело пары минут.
Девушка спустилась по порожкам к Локвуду. Она посмотрела в сторону Донована, медленно спускающегося по лестнице и явно не понимающего, почему парень Елены Гилберт ждет ее подругу. Тайлер помахал ему рукой, и улыбка на его губах стала еще шире. Кэролайн рассмеялась, а Мэтт отвернулся, быстро направляясь в совершенно иную сторону. Тайлер пожал плечами, засовывая руки в карманы и опираясь о перила. Кэролайн стояла на две ступеньки выше. Она прижимала какие-то учебники к груди и выглядела такой же весенне-жизнерадостной как и раньше.
Кэролайн, она стабильная. Кэролайн, она статичная, и теперь Локвуд точно знал, что именно спокойствие и сохраняет любые отношения, будь то дружба, любовь или вражда.
— Ты ведь больше не будешь со мной тусить, да? — спросил он, глядя на девушку снизу вверх. Кэролайн спустилась. Они тоже были наравне друг с другом, несмотря на то, что Локвуд был все же выше.
— Ты ведь сам знаешь ответ, — произнесла она. В ее глазах отражалось голубое небо, и в ее глазах было столько чистоты, что ее даже хотелось оберегать от угроз внешнего мира. Проблема была в том, что Кэролайн сама оберегала. Она излечивала крылья и помогала выныривать из глубины, хоть даже не задумывалась об этом.
— Позовешь на свадьбу? — произнес он, вынимая что-то из кармана и протягивая девушке. Кэролайн опустила взгляд и улыбнулась. Они бы могли стать друзьями, встреться они в другой Вселенной. Не любовниками, не парой, а друзьями. Иногда дружба даже между такими как Тайлер и Кэролайн возможна. В этом мире возможно все. Проблема в том, что человек сам устанавливает границы, решая, что можно себе позволить, а что нет.
— А ты приедешь? — взглянула она на него, протягивая руку.
— А ты сомневаешься? — он положил в ее ладонь карамель. Не кулоны, не ключи от автомобиля, а карамельки, которые сегодня утром купил в магазина, впервые пройдя мимо охранников и не затронув их. Суть заключалась не в том, что Тайлер резко изменился, а в том, что Кэролайн помогла ему взглянуть на мир совершенно по-иному. Помогла отказаться от прежнего и начать дышать новым.
— Спасибо, — она рассматривала разноцветные обертки, словно это были первые карамельки в ее жизнь. Может, так оно было. Ва всяком случае, у Тайлера это точно было впервые — он никому никогда не дарил таких обычных конфет.
— Тебе спасибо… Мельпомена.
Она спрятала сладости в карманы, вновь уцепилась в учебники и, улыбнувшись на прощания, пошла в том же направлении, что и Мэтт. Они оба знали, что Кэролайн не позовет Локвуд на свадьбу, что они вряд ли еще когда-нибудь встретятся и смогут распробовать Б-52 на вкус, разрисовать стены заброшенных зданий цветными баллончиками или признаться в самом отвратительном, в чем не осмелились и не осмелятся больше никому не сказать. Они оба не сомневались — их пути вряд ли еще когда-нибудь пересекутся. Они оба были уверены — а большего и не нужно.
5.
Останавливаться в мотеле Рика они не стали. Просто пересели на машину Сальваторе и рванули в город. Елена перебралась на заднее сиденье, там же и заснула, поэтому поговорить снова не получилось. Еще пару часов езды, еще пару часов молчания и мыслей ни о чем прошли довольно-таки быстро. Их оглушала тишина, шум дороги, а чуть позже — шум мимо проносящихся автомобилей.
Ближе к полудню они въехали на территорию города. Стали слепить светофоры, фары встречных авто, сигналы и вой городских трасс. Они вернулись в родной город, в свою родную среду обитания. Очнувшись, Гилберт не стала перебираться на переднее сиденье. Поддельные документы были сожжены, поддельная жизнь на пару суток — оставлена в воспоминаниях и навсегда похоронена в прошлом. В конце конов, что бы нас не связывало с теми, кого мы любим (или хотели бы полюбить) все нити в конечном счете рвутся. В очередной раз порвутся и их нити-ленты, их разговоры уйдут в забвение, их откровения останутся лишь воспоминаниями. Деймон не знал, что больше его приводит в ярость — то, что все закончилось или то, что все со временем забудется. Елена же просто молчала, даже не подозревая (а может, не желая об этом думать) что ее прикосновения все еще жгли его кожу.
— Отвези меня домой, — тихо произнесла она, когда они въехали в знакомые районы. Елена точно не знала, как будет объяснять Дженне столь раннее возвращение, но эта проблема казалась ей мелочной по сравнению с тем, что ее сон снова был слишком сумбурным и иссушающим. — Пожалуйста, — дополнила она.
Они забыли про деньги в ее карманах, но не забыли про свой последний разговор. Конечно, это просто извращение — прокручивать в памяти минувшее, заранее зная, что у них нет не то что будущего — у них даже настоящего не может быть. Тем не менее, оба процеживали воспоминания сквозь тонкое решето: не столько анализировали, сколько смаковали послевкусие.
— Отвезу, — пообещал он и проехал мимо поворот на ее улицу. Елена устало взглянула на окно, но ничего говорить больше не стала.
6.
Если раньше было просто тошно и плохо, то теперь стало невыносимо. Головная боль трансформировалась в мигрень, таблеток под рукой не было, нужных слов в запасе — тоже. Были лишь воспоминания и тяжелые сны. И молчание, невысказанные чувства, не произнесенные слова. Нереализованные возможности.
Девушка мучилась голодом, но есть стряпню Викки не могла, хоть было очень вкусно. Гилберт возила вилкой по тарелке, подперев рукой подбородок и смотрела в пустоту. За столом царило гробовое молчание. Сальваторе ел, но скорее из вежливости. В зале работал телевизор, Кристина смотрела мультики и даже не подозревала, что ради сохранения ее жизни трое человек сейчас чувствовали себя разорванными и истерзанными.
— Спасибо, — произнесла тихо Елена, отодвигая тарелку и медленно поднимаясь. — Мне, наверное, пора.
Викки подняла голову. Деймон продолжал таращиться в тарелку. Если раньше было просто тошно и плохо, то теперь стало очень больно. Боль была знакомым чувством, и не сказать, чтобы неожиданным, но как любому человеку, так и Елене, и Деймону, и Викки от нее хотелось избавиться.
— Я провожу, — промолвила Донован и удалилась вслед за девушкой. Сальваторе тоже отодвинул тарелку.
В прихожей Елена быстро обулась и так же быстро оделась. Когда она собиралась в эту поездку, то надеялась, что получит ответы на все необходимые вопросы. Наивная и глупая. Вопросов стало еще больше, а полученные ответы не принесли никакого облегчения.
Викки оперлась о стену, уставилась в пол. Наверное, это было неправильно — приглашать подругу своего пусть и фиктивного, но все же мужа на обед. Донован мало о чем сожалела, она каялась, совершала ошибки и снова каялась, но никогда не сожалела. Просто принимала жизнь во всей ее специфичности.
— Спасибо.
Елена застегнула куртку, перекинула сумку через плечо. Ей было некуда идти и не к кому, и это вовсе не пугало. Пугало то, что она вновь чувствовала себя использованной.
— Я сделала это ради него, — честно призналась она. Ей бы следовала признаться в том, что она и он себе позволили за эти сутки, на что решились и в чем друг другу и самим себе признались. Елена ощутила горькое разочарование — она совершила те же ошибки, что и ее отец: она разрушила семью, себя, так еще теперь и Викки.
— Я знаю, — ответила Донован, выше подняв подбородок. Ее отчаяние, которое видела Елена перед отъездом, исчезло. Теперь ее дочери ничто не угрожало, и теперь ей было немного, но проще. Не легче, но проще. — Все равно спасибо.
Елена подумала о том, что она сможет снять номер в отеле. Одну ее должны поселить. Можно в каком-нибудь лав-отеле, плевать в каком — лишь бы отдохнуть от всех.
— Берегите себя, — произнесла она и вышла на улицу. На пустую улицу, на которой ее ждали только февральские снега.
Викки закрыла дверь, а потом быстро направилась на кухню. Она застыла в проходе на пару секунд, затем медленно подошла к столу и стала собирать грязную посуду.
— Иди за ней, — ударом в солнечное сплетение. Сальваторе быстро взглянул на подругу, пытаясь напустить безразличный вид. Глупый и наивный, он уже сдал себя с поличным своим молчанием. — Вы же не договорили, это видно.
Он не стал оправдываться, подрываться с места, правда, тоже не поспешил. Викки сгребла грязную посуду и поставила ее в ураковину. Она была рада его возвращению, она была рада, что он вернулся, что они вообще встретились. Она понимала — Деймон ее любит. Как-то по-своему, как-то неправильно, но все же любит. Ради нелюбимых таких поступков не совершают. Однако то, что он любил ее, не говорило о том, что он хотел быть с ней как с девушкой.
— Деймон, — тихо произнесла она, — просто догони ее. Она пошла ради тебя на такой риск, так не дай ей почувствовать, будто ты ее использовал. Догони.
Она ведь тоже его любит, но тоже не хотела бы быть с ним как с мужчиной. Викки Донован в своей жизни на данный момент любит лишь одного человека — свою дочь. Ей не хочется делить Сальваторе — чистый эгоизм, чистое собственничество. И ей вовсе не больно. Просто как-то непривычно.
— Если не успеешь сейчас, другого шанса она тебе не даст.
«Она уже не дала», — подумал он, но ничего говорить не стал. Поднялся, подошел к Викки, обнял ее и затем последовал ее совету.
Сальваторе выскочил на улицу, огляделся, но Елены не увидел. Он направился к перекрестку, решив, что та пошла на остановку. Честно, он понятия не имел, что сказать, он даже не представлял, о чем они не договорили. По его мнению, они уже все выяснили, все поняли. Все, что они скажут в дальнейшем — вода, но может, эта вода и спасет их от обезвоживания.
Он-таки нашел ее на остановке, как и предполагал. Ему бы стоило взять машину и увезти куда-нибудь ее. Хотя бы на пару часов — не важно, лишь бы побыть вдвоем не потому, что так необходимо, а потому, что так хочется. Он забыл о машине, своих обещаниях и том, что бросил курить.
Бросил курить ее.
Деймон подошел к Елене сзади, коснулся ее плеч, прижал девушку к себе. Та закрыла глаза, но сопротивляться не стала. Не стала и оборачиваться. Она закрыла глаза, прижалась к нему, не задавая лишних вопросов, не думая о том, что уподобляется отцу. Может быть, она действительно плохая, отвратительная и низкая, но он принял ее такой, какая она есть, не стал исправлять ее, не стал ремонтировать, а позволил самой плясать под мелодию армянского дудука, тоскливо зазывающего в тишине и внемлющего чему-то или кому-то. На какие-то пару секунд все снова вышло из-под контроля. Елена ощутила это, а еще — боль в горле (последствия — Деймона? — близости на снегу). Она медленно развернулась к нему, медленно подняла глаза и уставилась на него мертвым уставшим взглядом. Проблема заключалась не в том, что она была измучена, а в том, что он знал, как ее вылечить. Он мог ее спасти, как его спасла Викки.
— Ты спас ее ребенка, — произнесла она тихо. — Женщины такого не забывают. Она теперь целый мир принесет тебе на ладонях.
— Я знаю. И я люблю ее.
Елена хотела не столько того, чтобы ее любили, сколько того, чтобы ее приняли. Приняли такую, какая она есть — страстную, дикую, стервозную, упрямую, низкую, эгоистическую, нежную, ручную, хрупкую, жертвенную, истерзанную и разрушенную. И Деймон принимал. Не собирал по осколкам, но принимал ее — со сколами, с трещинами и подделками.
— Ты спросила меня в машине о девушке в катакомбах… Ее зовут Джоанна. Мы встречались пять лет. Пять лет мы были вместе, и этого достаточно, чтобы потерять от человека голову. С Викки мы знакомы пару месяцев. Этого вполне хватает, чтобы навсегда засесть в памяти друг друга, ты ведь меня в этом понимаешь…
Он обнимал ее за плечи. Не крепко, не сильно, не так, как он это делал. Елена, скрестив руки на груди, смотрела на него, ожидая дальнейших его выводов. Раньше они перебивали друг друга и спорили. Раньше ненавидели и презирали, а теперь слушали друг друга с самозабвением, придавая ценность каждой секунде.
Честно, это еще хуже.
— Они дали мне то, в чем я нуждался, и я дал им то, что было необходимо. Мы выполнили своего рода миссию. Джоанна подарила мне страсть. Целый водоворот чувств… Подарила мне мой образ жизни, разрешила мне быть собой… Поэтому я полюбил ее.
— Подъехал мой автобус, — произнесла она равнодушно, скидывая его руки. Девушка развернулась, но Сальваторе схватил ее снова, снова прижал к себе. Ее, со сколами, с трещинами и подделками он привлек к себе, возвращая былой вкус их отношений. Стальная хватка, желание удержать, тактильная близость, взгляд глаза в глаза — все вернулось на круги своя.
— Я не хочу тебя слушать, — прошептала она, отворачивая голову. Деймон никогда не объяснялся. Даже с Хэрстедт, но все когда-то случается впервые. — Мне ведь больно, зачем ты со мной так?
Он прислонил ее к какому-то фонарному столбу, прижался к ней, перекрыв пути для отступления. Коснулся ее лица, заставляя посмотреть на себя. Обжег ее прикосновением как она его на заправке. Елена не плакала, но это было еще хуже, чем если бы она разрыдалась. Во втором случае он хотя бы знал что с ней делать.
— Все имеет объяснение, — произнес он уверенно, словно не слышал ее минувших слов. — Отношения с Джоа. Отношения с Викки. Отношения с Тайлером и Бонни. У всего есть причина и следствия, только в общении с тобой ничего этого нет. Ты просто плывешь рядом как раненная рыба. Не потому что так надо, не потому, что так требуется. Просто потому, что тебе хочется. Или потому, что тебя выбрасывает течением.
— Течение — это уже причина, — произнесла она, — а то, что я рядом — следствие.
Автобусы приезжали и уезжали, люди высаживались из транспорта, белесыми тенями проходили мимо, и никто, казалось, их не замечал. Елена отчаянно цеплялась за свои эмоции, желая разжечь ненависть или презрение, но эти спички оказались промокшими. Она слышала Сальваторе, она сдавалась в его плен, и ей казалось, что если она ему снова поддастся — станет легче. Им обоим.
— Да, но это совершенно другое… Джоанна мне дала страсть. Викки же остепенила меня. А ты ничего мне не дала, только сгустки каких-то разорванных и бешеных эмоций. Какую-то дурацкую влюбленность, которой в моей молодости не было.
Елена улыбнулась. Она улыбнулась еще шире, а потом закрыла лицо руками и рассмеялась. Отчаянно и как-то надрывно. Сальваторе четко понимал одно — ему надо либо уйти сейчас, либо забрать ее и сесть в чертов автобус, а куда они приедут — уже не столь важно.
