сообщить о нарушении
Текущая страница: 70 (всего у книги 131 страниц)
Добермана отпустили только утром. Его буквально выперли на улицу через черный ход, чуть ли не толкнув в грязь осенних луж. Сальваторе всегда ненавидел осень.
Дверь захлопнулась. Деймон даже не обернулся. Он обратил взор голубых (еще тогда чисто голубых) глаз на небо. Оно было ясным для весенней погоды. В воздухе вообще не пахло весной, и птицы, видимо, не собирались возвращаться в родные города. Здесь, в этой обители, в колыбели цивилизации, в лабиринтах серых улиц, обычные сред нестатические бродяги никому не нужны. И те, кто однажды выбираются из этой ловушки, сюда уже не возвращаются никогда.
Преступник не всегда приходит на место преступления. Книги врут. Аксиомы неверны.
Сальваторе услышал щелчки зажигалки. Повернув голову вправо, он увидел за колючей проволокой кого-то. Деймону хватило приключений на сегодняшнюю ночь, и он бы не пошел туда, но он потерял сигарету, а курить хотелось сильнее, чем избить эту паршивую иностранку.
Мужчина подошел к забору. В грязи, у самой сетки, стояла та самая девочка. Куртка ее была распахнута, а резиновые фиолетовые сапожки в цветочки были испачканы в грязи. От детства не осталось и следа…
— Не так надо, — он произнес это тихо, но Бонни вздрогнула и выронила сигарету. Она вжалась в сетку, испуганно смотря на Добермана и смутно узнавая в нем вчерашнего героя. Эту ночь ей тоже пришлось несладко. Больше всего Бонни хотела хоть чем-то заполнить пустоту, которая осталась после того, как ее семья вырвала кусок ее души.
Сальваторе усмехнулся, сделал шаг и тоже наступил в грязь. Белые, хоть уже и ношенные, кроссовки пропитались серой влагой. Деймон сделал еще шаг и встал напротив девочки. Теперь его обувь тоже потонула в грязи.
Беннет несмело посмотрела на мужчину, она нашла в себе силы сжать зубы и не заплакать.
— Не говорите моим родителям, — промолвила девушка, опираясь о холодную кирпичную стену какого-то подвала. Темные волосы и застывшие капли крови на лице — это придавало девочке Бонни некий дьяволизм. Ну, что-то вроде злого духа, запертого в теле ребенка.
— Ты тоже им ничего не говори, — он протянул девушке пачку, внимательно смотря в глаза Бонни.
Протянутая белая пачка сигарет на фоне разлившейся грязи у ног смотрелась слишком неправдоподобно. Контраст цветов, чувств и возраста смягчился на фоне единения двух душ.
Беннет, не сводя взгляда с защитника, потянулась за пачкой, вытащила лишь одну сигарету и плавно убрала руку.
— Спасибо, — произнесла она, снова щелкая зажигалкой и делая первую в своей жизни затяжку. Не было ни кашля, ни удушающих слез. Было лишь новое, ни с чем не сравнимое ощущение. Было чувство временного успокоения. Такое обычно испытываешь, когда тебе вкалывают обезболивающее. Рана рьяная, кровь хлещет, и ты знаешь, что долго тебе не протянуть, но эти быстротечные минуты мнимой безболезненности — они ценнее платины.
— И как тебя зовут? — Сальваторе тоже прикурил. В этот раз Бонни протянула ему зажигалку.
Они начинали контаминировать. Начинали дополнять друг друга, становиться отражением друг друга.
— Бонни, — ответила девочка, делая очередную затяжку и закрывая глаза от кайфа. Кайф после боли — как приход от наркотика.
— Нарицательное имя, — улыбнулся Сальваторе. — Цепляйся за него…
========== Часть 2. Глава 31. Слайды ==========
1.
Со временем понимаешь, что есть нечто важнее обычных суетных проблем: важнее проваленной контрольной или сессии, важнее измены любимого человека, важнее предательства родителей или сгрызающей заживо бытовухи. Со временем понимаешь, что все эти насущные проблемы своего рода лишь нечто вроде отвлекающих моментов. Ты зацикливаешься на них, потому что боишься признаться в том, что действительно тебя мучает. Потому что срабатывают защитные механизмы, и нечто не позволяет прорваться нашим страхам из подсознания в сознание.
И только тогда когда ты все-таки находишь корень своей проблемы, когда всматриваешься в самую бездну, а потом прыгаешь в нее, когда разбиваешься на осколки, оказываясь на самой глубине мироздания и души, приходит то самое понимание, что ссоры с подругой, пропущенные вечеринки или не купленный айфон — все это настолько отдалено, настолько чужеродно по отношению к тебе, что тебе кажется, будто желания, мучавшие тебя еще месяц назад, и не твои вовсе. Диссонанс с самим собой влечет отчуждение и от других людей. И больше нет в твоей жизни места для депрессии, слез и сожаления, больше нет ничего, что могло бы тянуть тебя вниз.
Именно тогда, — именно тогда, когда мы все теряем, — мы начинаем обретать заново, уже переоценивая, переосмысливая. Именно тогда мы начинаем ценить жизнь во всем ее проявлении.
Она это поняла только сейчас, когда смотрела на съехавшую в кювет машину и высчитывала, сколько раз ее сердце издало ударов за этот промежуток времени. Говорят, что падая на самое дно, мы можем воспарить. Говорят, что теряя все, мы обретаем свободу.
Свобода тяжелая. Ровно как и воспарение.
Бонни колесила по объездным дорогам где-то с трех ночи и до семи утра. Она просто петляла, просто наворачивала круги, слушая классическую музыку и наслаждаясь рассветом. В душе звучали отголоски пережитого хаоса. Что-то неприятное и грызущее тянуло вниз, но вместе с тем все прежние проблемы растворялись будто лед. Вода просачивалась сквозь пальцы, а затем — испарялась.
Так и было бы, если бы Беннет не решила сделать последний круг. Она выехала на шестнадцатый маршрут и чуть сбавила скорость — решила растянуть удовольствие. Машин еще не было, а появляющиеся автомобили быстро исчезали, проносясь мимо.
Но на шестнадцатом маршруте Беннет нагнала черный эскалейд, который тоже ехал вполне умеренно. Девушка решила не обгонять эту машину, а ехать на некотором расстоянии от нее. Спешить ей было теперь некуда, а через пару миль можно было выехать на трассу, ведущую в город.
Эскалейд ехал сперва ровно и плавно. Никакого лихачества не было. Уже тогда Бонни подумала, что за рулем сидит взрослый человек, (обычно по дорогам гоняли в основном молодые люди). Затем эскалейд стал вихлять. Бонни сбавила газ.
В это время по радио зазвучала та же песня, что играла в клубе в тот день, когда Беннет решилась подкинуть вещдок. Эта мелодия вызвала неприятные ассоциации, и девушка поспешила переключить станцию. Она отвлеклась на магнитолу, потянувшись к ней. Песня набрала обороты, и Бонни нажал не ту кнопку: она прибавила громкость вместо того, чтобы переключить станцию. Ее автомобиль повело в сторону, — и Беннет схватилась за руль, чтобы выровнять управление.
В этот момент она увидела, что из-за поворота выезжает несколько машин и выезжают на встречную полосу — на полосу, по которой ехали эскалейд и Бонни.
— Вот же уроды! — завопила Беннет, резко нажимая на педаль тормоза и вцепляясь руками в руль. От резкого торможения и скользких дорог (дожди усилились) автомобиль вновь повело в сторону, но Бонни резко крутанула руль влево, и вывела машину на встречную полосу (в кювет съезжать как-то не хотелось).
Машины тем временем продолжали ехать на эскалейд. Автор иномарки попытался выехать на встречную полосу (как и Бонни), но из-за первой машины недоброжелателей выехала вторая, как часто показывают в фильмах. Машины стали мчаться друг на друга.
Музыка набрала темпы. Подробности того вечера стали всплывать в памяти яркими картинками; ослепляющими, нужно сказать. Некоторые воспоминания не меркнут.
Беннет вновь ударила по тормозам и теперь выровняла машину, повернув руль вправо и выровняв ее на свою полосу. Она справилась с управлением и резко остановилась.
Водитель эскалейда — не справился. Из-за появившейся из ниоткуда еще одной машины, он резко повернул направо, не подрасчитал силы и съехал за пределы дороги. Гонщики, явно не с добрыми намерениями, рванули вперед, боком сталкивая эскалйед в пропасть и уносясь вдоль.
А дальше все было как в лучшем сценарии боевика. Эскалейд съехал с дороги, грязь не позволила выровнять управление, — и машину потянуло вниз. В пик звучания этой гребанной песни, которую Беннет терпеть не могла, эскалейд окончательно занесло в кювет. Автомобиль несколько раз перевернуло, и он упал на колеса, врезавшись в ствол высокого дерева. Скрежет металла, звук бьющегося стекла, эта отвратительная песня — все смешалось в единую какофонию. Недоброжелатели скрылись, а Бонни, переведя дыхание, в состоянии аффекта, повернула ключ и рванула к месту аварии. Она не раз попадала в подобные передряги и уж точно знала, когда хотят напугать, а когда — убить. Поэтому эта девочка отлично знала, что по крайней сегодня пострадавшему можно помочь. Да и потом, Бонни Беннет терять было нечего.
Она резко затормозила возле места крушения, быстро отстегнула ремень безопасности и, открыв дверь, побежала к машине.
Болело горло, и самочувствие, собственно как и всегда, не очень радовало, но Беннет в очередной раз переборола недуг и бросилась на помощь. Она подбежала к автомобилю, который, к удивлению, упал на колеса, а не на крышу. Подушка безопасности не сработала — водитель без сознания лежал, уткнувшись в руль. Лобовое стекло разбилось. Осколки валялись по всему салону.
Бонни открыла дверь, схватила за плечо человека и откинула его на спинку кресла.
Так вот, есть кое-что важнее обычных суетных проблем. Все решаемо, если дело касается организации чего-либо. Организации какого-то вопроса, каких-то отношений, какой-то бумажной волокиты. Все решаемо, если ты упал на самое дно, если уже больше нечего терять.
Но свобода тяжела, ровно как и воспарение.
Девушка смотрела на того человека, который стал причиной всех ее несчастий. Если бы он изначальной разобрался со своей сестрицей, а не с ее пешками, если бы его люди не избили Бонни, тогда бы та не попала к Тайлеру, а Тайлер остался бы с Еленой. Тогда бы они были вместе, Беннет не познала бы разочарования и безответности, не встретилась бы с Деймоном спустя долгих пять лет, а Локвуд не умчал бы навстречу своей гибели.
Клаус — тот самый эффект бабочки. Сейчас Бонни — единственная, кто может этот эффект уничтожить.
Она смотрела на машину, съехавшую в кювет, смотрела на Майклсона и думала только об одном: она не станет еще большей сукой, если позволит этому подонку погибнуть. В конце концов, у безнравственности нет меры и степени. В конце концов, каждый должен платить по счетам, и если их не предъявляют бог или дьявол, их должны предъявлять люди.
А затем, всего на секунду, девушка посмотрела на небо. У Бонни не было какого-то особого рокового взгляда, который был у Елены. В Бонни были отчаяние и безумия, но не было рока. Однако именно в ту секунду, именно в тот момент в глазах Бонни отразилась голубизна бездонного неба. Глаза девушка стали глубже, зрачки расширились, и взгляд стал пронзительнее.
Это длилось всего мгновение, но мгновение это было длиннее вечности.
Девушка вновь посмотрела на машину. Она подошла к сидению и отстегнула ремень безопасности. Обняв Клауса и взвалив его вес на себя, девушка принялась вытаскивать его из автомобиля. Сильное похудание, недоедание, физическое переутомление сказались на силе. Беннет было тяжело вытащить раненного человека из машины, и она напрочь забыла о всех правилах поведения при авариях, которым ее учили в автошколе. Это был скорее инстинкт, нежели сознательное действие. Беннет не контролировала свои действия — ею словно что-то управляло.
Она смогла устоять на ногах и не упала, когда все-таки вытащила Клауса. Нужно было отойти подальше от автомобиля. Если автомобиль взорвется, то вряд ли это будет такой взрыв, как в боевиках, но, тем не менее, лучше отойти подальше.
Клаус не приходил в себя. Бонни волокла его на себе, чувствуя жуткую слабость в теле, ощущая как ей тяжело переставлять ноги. Грязь замедляла шаги.
Девушка даже не осмотрела, есть ли в автомобиле еще пассажиры, которые могли заслуживать жизни больше, чем Клаус Майклсон. Беннет сжала зубы, издала какой-то полурык-полустон и поволокла мужчину дальше. Она глядела то на машину, то на расстояние, которое отделяло ее от опасного объекта и продолжала отступать. А в кино обычно это бывает быстрее и легче. Беннет почувствовала, как подкосились ее ноги. Она рухнула на колени, тяжесть тела Клауса, собственное бессилие — все играло плохую шутку. Девушка понимала, что больше не сможет подняться. Она аккуратно уложила мужчину на спину и, обойдя его, взяла за плечи и постаралась оттащить еще хотя бы на два метра.
Два метра, около двух минут — эти величины, как оказывается, не такие и уж малые, а их преодоление не такое легкое.
Бонни услышала звук, а потом увидела небольшой взрыв. Черная струйка дыма поднялась над крышей и стала растворяться в ядовитом кислороде. И никакого огнива, битого стекла или взлетающих обломков. Даже самые примитивные знания о мире снова становились иллюзиями.
Беннет быстро поднялась и помчалась к своему автомобилю. Холод не ощущался, ровно как и камень на душе, который должен был бы тянуть вниз при встрече с заклятым врагом. Ничего подобного, хоть как-то близкого к этому не было. Словно весь негатив растворился под натиском некоторых судьбоносных встреч.
Девушка нашла сотовый и вызвала полицию и скорую. Конечно, ей не хотелось вмешиваться во все эти дела с копами, Клаусом и больницами, но Бонни уже давно смирилась с тем, что она обязана делать то, что ей не хочется.
Беннет закрыла дверь автомобиля и подошла к телу Клауса. Он особо не пострадал. Переломов и сильных увечий не было. Просто шок, пара ссадин и царапин, обморок — и больше ничего. Ладно, может его сгрызет до смерти тот факт, что его спасла девушка, которую он жестоко изуродовал?
— Ага, как же, — Бонни достала сигареты из кармана Клауса и закурила. Она устремила взгляд на потерявший былой лоск эскалейд, усмехнулась, а потом перевела взор на небо. Оно таяло в глазах Бонни Беннет, девочки, которая умела прощать и любить, но не умела жить.
2.
Он взломал замок за несколько секунд. Он умел это делать безупречно. В совершенстве овладел этим мастерством. И шаги его были бесшумны, как у хищного зверя. Как у тренированного наемного убийцы. Может, в душе все мы — убийцы, кто знает?
Он давно не ощущал этот драйв. Кровь в его венах вскипала медленно, разгоняя бешенное тепло по всему телу. Электрические разряды эмоций проникали, казалось, в самое сердце. Словно некто пускал ток по оголенным проводам. Словно кто-то пускал разряды по всему телу.
В доме было тихо. Хозяева, стало быть, спали наверху. Доберман точно знал, что если и совершать налеты на жилые дома — то делать это надо по утрам. Так потом проще затеряться в людном транспорте, или в людной толпе. Или еще где-нибудь. Ночью спрятаться тяжелее.
Деймон оглядел нижний этаж дома. Он не обнаружил никого и пошел рыскать в зал. В полках он находил драгоценности, медленно складывал их в рюкзак и рыскал дальше. Никакого беспорядка после себя оставлять нельзя было — еще одна аксиома. Так пропажу обнаружат лишь спустя некоторое время, и ты не будешь бежать от полицейских машин.
Возвращаться к себе прежнему — как возвращаться к себе домой спустя долгое отсутствие. Чувствуешь себе будто перерожденным. Одухотворенным. Тяжесть и тоска испаряются. На место им приходят осторожность, внимательность, лаконичность действий. Деймон становился совершенно иным человеком — он забывал обо всем на свете, подчинялся строгим правилам и не думал ни о чем, кроме того, где может быть спрятано то, что можно украсть.
Это был третий налет за сегодняшнее утро. Сальваторе действовал в одиночку. Он чувствовал вкус своей прежней жизни. Он наслаждался этим вкусом. И пока что, в эту самую минуту, его ничто не беспокоило.
Деймон обшарил чью-то дамскую сумочку, найдя там нехилые средства. Обшарил карманы и, выйдя из зала, замер в коридоре. На второй этаж вела красивая, прозрачная лестница. Сальваторе оглядывается и начинает осторожно подниматься вверх по порожкам.
Он бесшумен и тих. С его навыками он был бы востребован в криминальном мире, если бы имел туда доступ. Он всегда был бы при деньгах.
Но Елена Гилберт, эта несносная девчонка, она на некоторое время заблокировала даже такие вот вылазки. Лишила свободы. Отобрала любимые игрушки. Паршивая дрянь.
Деймон поднялся на второй этаж, останавливаясь прям напротив двери чьей-то спальни. Лезть в жилые комнаты ранним утром — плохая затея, но только не для Добермана. Он знал свою работу на отлично.
