сообщить о нарушении
Текущая страница: 72 (всего у книги 131 страниц)
Девушка улыбнулась, потом улыбка исчезла, и Елена просто уставилась на девушку, стоящую в метре от нее. Эйприл и Стефан недоуменно переводили взгляды с одного на другого, пытаясь сообразить в чем дело.
Стоящая напротив особа тоже выдавила из себя что-то наподобие улыбки, а потом сделала шаг вперед, еще шаг, еще шаг, и вот уже она крепко обнимает Елену, которая крепко обнимает ее.
Гилберт отстранилась от Кэролайн, взглянула на нее и все же смогла улыбнуться по-настоящему. И пока Эйприл медленно уводила Стефана, дабы оставить старых знакомых наедине, Елена разглядывала еще один осколок из своей старой жизни.
— Как ты тут оказалась-то? — Кэролайн не выпускала Елену из своих объятий, ровно как и та ее.
— Долгая история, — ответила Гилберт, — и не очень интересная… Пройдемся? Заодно покажешь мне окрестности.
Кэролайн кивнула, и девушки, вновь обнявшись, поплелись по извилистым улицам.
5.
Они шли и шли, разговаривали и разговаривали, вспоминая прошлое, рассказывая друг другу о том, что с ними случилось, как сложилась их жизни, акцентируя внимание на самом общем и упуская самое главное и важное. Недомолвки, может, и убийцы любых отношений, но, к сожалению, неотъемлемая часть нашего существования. Что-то вроде еще одного закона жизни. Еще одной аксиомы.
Они смеялись, теряясь где-то в лабиринтах улиц, наворачивая круги один за другим. И Елене вдруг показалось, что все, что случилось, было и не с ней вовсе. Что все произошедшее — лишь дурной сон, лишь игра воображения, сценарий для какого-то второсортного фильма в стиле мелодрамы. Елене вдруг показалась, что оставленные в родной городе проблемы разрешатся сами. Ведь в мире все стремится к балансу, верно?
И Кэролайн, несмотря на прошлые камни преткновения, была такой же как и всегда. Не сказать, чтобы Елена испытывала прежнюю сакральность этой дружбы или наслаждалась каждым мгновением, но некое спокойствие стало пробираться в душу, и его наличие там было существенным доказательством того, что даже сжигая мосты, мы все равно возвращаемся обратно. Мы все равно получаем возможность договорить то, что не смогли сказать раньше.
Они обе давно закончили школу, давно не общались и давно перестали сердиться друг на друга. Те обиды, затаенные в пятнадцать лет, практически четыре года спустя, казались смешными и детскими. Ведь жизнь — игра, и уровень сложности все время повышается. Следовательно и то, о чем Мальвина хотела забыть, вскоре тоже покажется неважным.
Девушки сели на скамейку в одном из жилых дворов. Они гуляли уже вот второй час, но обе снова словно потеряли ход времени.
Кэролайн рассказала, что после окончания школы подала документы в несколько колледжей, но поступила только в этот, следовательно, ей и пришлось переехать. К тому же, жизнь здесь определенно лучше. Преподаватели отличные, однокурсники — верные друзья, да еще и Фобс переживает все оттенки первой влюбленности, поэтому крылья ее были белыми и большими.
Елена на это лишь промолчала.
— А как ты решилась на учебу по обмену?
Гилберт усмехнулась. Столько воды утекло с момента ее расставания с Кэролайн! И как объяснить в двух словах-то, чего не выразить и за не сколько часов повествования?
— Не знаю, — Гилберт пожала плечами, устремляя взор вдаль. — Наверное, просто захотелось…
Форбс разглядывала подругу, то ли чувствуя вину за минувшее, то ли пытаясь разглядеть что за перемены произошли в ее знакомой.
— Ну, а как у тебя дела дома-то?
Елена опустила взгляд и именно в этот момент поняла, что она не может сказать всей правды. Она не может сказать даже частичной. И дело не в недоверии или пафосе. Дело не в высокомерии. Просто Гилберт не хотела бередить старые раны, не хотела возвращаться туда, откуда мечтала сбежать. Что было, то прошло, того не воротишь, и рассказывать о своих тайнах — все равно что выставлять себя напоказ. Потом ведь будешь чувствовать себя использованной и дешевой.
— По-разному, — ответила Гилберт, обращая взгляд на Форбс. — Да и не важно все это… Ты лучше скажи, в какой ты группе?
И Кэролайн с легкостью переключилась на другую тему.
Осадок в душе поднялся, стал терзать и вытаскивать воспоминания, которые, как казалось, уже раздроблены и похоронены под настом безразличия и внешних обстоятельств.
Елена не верила в семью. Со временем она перестала верить чудеса и молитвы. А теперь девушка разверила и в дружбу. Особенно — в женскую дружбу. Может, можно было бы рассматривать любые взаимодействия людей скептически, отрицать другие виды отношений, но тогда пробуждались другие моменты. Тогда вспоминался Деймон, который ради дружбы и благодарности пренебрег собственными желаниями и мечтами. Тогда вспоминался Тайлер, готовый простить все, лишь бы реанимировать свои отношения с Мальвиной. Тогда вспоминалась и осточертевшая Бонни, больная, израненная и измученная, но просящая прощения, просящая остановить Локвуда. Может, любовь и дружба существуют. Может, даже существует женская дружба.
Но не в контексте жизни Елены по крайней мере.
Что-то стало грызть, вновь порождая тоску и тянущее чувство осознания собственной ничтожности.
Ты можешь бежать куда угодно и от кого угодно. Но в любой точке мира в любой отрезок времени прошлое тебя все равно настигает. И побег из одной реальности в другую не позволит сбежать от самого себя. Третья аксиома.
Гилберт слушала Форбс еще в течение получаса, немного расстраиваясь, что встретила ее здесь. Полная изоляция — вот что бы порадовало. Потом девушка поднялась, сказав, что ей надо позвонить домой и рассказать о первом учебном днем. Кэролайн вызвалась проводить, Елена не стала отказываться. В конце концов, разговоры — это самое меньшее из всех зол, которые навалились на плечи Мальвины.
Подруги пошли вдоль по улицам. Елена слышала, но не слушала. Она медленно шла по тротуару, вновь копируя чьи-то повадки и замашки, совершенно не замечая, что привлекает внимание случайных прохожих, что становится вновь роковой и остервенелой.
Прошлое нагнало.
6.
Бонни сплюнула кровь в раковину, а потом быстро включила воду и смыла ее. При таком раскладе обстоятельств сигареты — не очень-то хорошая идея, но Беннет уже даже не задумывалась, когда нарушала правила. Если сгорать, так сгорать дотла.
Дверь распахнулась. Бонни даже не реагировала. Оперевшись о подоконник, она продолжала курить в этом дрянном туалете и отклонять звонки отца. Проще было бы совсем вырубить сотовый, но тогда Беннет окончательно потеряет ход времени. Сегодняшний день и так пролетел слишком быстро.
Дверь распахнулась. Бонни даже не оборачивалась. К тому же, она уже виделась сегодня с Ребеккой. Впервые с момента их последнего общения. Даже не екнуло в сердце. Екнуло бы, если бы Тайлер не уехал в Мексику. Если бы Елена простила и вернулась. Если бы этот долбанный туберкулез оказался лишь галлюцинацией.
Майклсон подошла и встала рядом. Она без спроса взяла пачку сигарет Бонни, опираясь о подоконник и вертя в руках эту треклятую упаковку. Беннет курила… Она проторчала здесь весь день, пока полицейские составляли протоколы, пока журналисты задавали бесконечные вопросы, пока оперировали Клауса. Девочка Бонни устала. Девочка Бонни хотела бы убежать тоже, если бы имела хоть малейшее понятие о пункте своего назначения.
— Журналисты разошлись более или менее, — нарушила тишину Ребекка. В ее голосе не было вины или сожаления. Ребекка, ровно как и ее ударенный на всю голову брат, была из тех людей, которые никогда не оборачиваются. И как бы дико это не звучало, но иногда подобный эгоизм и помогает выжить. — Я вызвала тебе такси, — дополнила она. — Машина подъедет к черному входу.
— Я выйду через парадные двери, — ответила Бонни, зажимая сигарету между пальцами. Она сказала это не из-за своей вредности или своей напыщенности. Просто Беннет остоебенело прятаться от всех. Пора было бы выпускать наружу всех своих демонов. Пора было бы учиться не оглядываться.
— Как скажешь, — пожала плечами Ребекка. — Попрошу подогнать машину к парадному…
— У меня своя машина.
Бонни провела в этой больнице целый день, снова не пошла в колледж, и теперь ей названивает отец, а иногда — деканат. Беннет плевать, лишат ее стипендии или нет. Она просто хочет докурить и смыться домой.
— Почему? — Макйлсон достала сигарету, но по какой-то причине не решалась закурить. Теперь, когда все карты были раскрыты, когда не осталось тайн и секретов, теперь голос этой псевдофеминистки был не так уж сладок. Теперь Ребекка не казалось такой уж властной и сильной, высокой и красивой. — Его ублюдки ведь отделали тебя как боксерскую грушу. Так, почему?
Беннет затушила окурок и выпрямилась. Уставившись на Ребекку, она поняла, что устала идти на поводу у кого-то. На поводу у Ребекки, Елены, Тайлера, Деймона, своих родителей, своих принципов. Хотелось разорвать эти цепи, и начать стоило с элементарного — нужно было послать все, что не сложилось и тревожило.
— Может потому, что не стоит всех судить со своей точки зрения? — теперь Бонни глаголила истину. И если уж хотите всю правду-матку, Ребекка слушала эту истину.
— То, что я тебе говорила — это правда.
— Наплевать, — девушка отрицательно покачала головой, усмехнулась, и прошептала, вглядываясь в глаза своего палача: — Наплевать на то, что ты говорила и что ты думаешь на какой-либо счет. Я сделала это только потому, что устала чувствовать вину. Потому, что мне надоело думать о ком-то, кого я не смогла остановить. Я спасла твоего ебанного братца не потому, что мне стало его жаль. Я спасла его ради себя, понимаешь? Ради себя. На остальное мне на-пле-вать.
Бонни отстранилась от Майклсон и, развернувшись, пошла к выходу. Ее, — всего лишь на пару мгновений, надо отметить, — задержали слова Ребекки, брошенные в спину:
— Ты ведь уже не та наивная девочка, которую я встретила в клубе, да? А ты не думала о том, что мой урок, возможно, пошел тебе на пользу?
Ее урок разрушил жизнь четырех людей, и это вряд ли можно назвать пользой. Преподносимые уроки, возможно, и заставляют нас зубрить новые аксиомы и забывать старые, но только не приносят ничуть тепла или успокоения. Тепло и успокоения востребованы в нашей жизни.
Бонни ничего не ответила. Она вышла, даже не закрывая за собой дверь, даже не произнося банальное: «Пока», или что-то в этом роде. Бонни тоже выучивала новые уроки. И она точно знала, что надо уходить не оглядываясь.
Девушка вышла на улицу, быстро добежала до машины и, сев в салон, завела мотор. Пока тот прогревался, Беннет нашла в списке контактов то имя, которое единственное не было укутано холодом в ее душе.
— Как насчет ужина? — произнесла Бонни, как только гудки оборвались родным: «Алло?», — У меня день сложился не очень удачно.
— Хорошо, — с теплотой в голосе и некой усталостью ответил Деймон. — Приезжай.
========== Глава 32. Иные оттенки ==========
1.
Операция была не такой уж и сложной. Просто починили, зашили пару рваных ран, но не более. Максимум Клаус мог пролежать неделю в больничной койке, но он не собирался тратить столько времени. Уже на завтра у него масса проблем, которые необходимо решить. И самая главная — это разобраться с теми уебками, которые подстроили аварию. Клаус не привык прощать своим должникам — это его правило.
Он очнулся на следующие сутки, очнулся даже не в реанимации, а в палате общего содержания. Соседей не было. Бекка решила потратить его деньги на него же. Что ж, вполне разумно. И вообще Майклслон не очень-то был рад увидеть свою сестрицу первой после такого события. Когда он открыл глаза, был уже вечер. На улице начинало темнеть. В комнате горела тусклая лампочка. Ребекка сидела в кресле и читала какую-то книгу.
— Врачи говорят, что тебя выпишут через неделю, — она сказала это, даже не отрывая взгляда от книги. Ребекка перевернула страницу. Она сидела в палате своего брата, которого хотела посадить в тюрьму чужими руками, который перед этим лишил ее возможности видеться с ребенком. Ну, собственно говоря, какие тут могут быть еще чувства?
— Я выйду раньше, — он закрыл глаза. Лицезреть сестрицу ему не хотелось. Тело немного побаливало от аварии. Да и головная боль тоже как-то не радовала. Грела только та мысль, что он все-таки остался жить. — Можешь идти.
Девушка закрыла книгу, спрятала ее в сумку и, поднявшись, подошла к постели брата. Она действительно не собиралась вторую ночь здесь проводить. Родственные чувства — это не про них. Максимум — выполнение долга, не более.
— Ты помнишь, кто тебя спас? — она криво усмехнулась, склонив голову на бок. Клаус нехотя открыл глаза и тихо прошипел:
— Какого хрена тебе еще надо?
— Помнишь маленькую девочку Бонни Беннет? Эту феминисточку, которую ты метелил под первое число? — она присела на край кровати, не сводя своего пронзительного взгляда с Клауса. И быть может, слова Ребекки не стоили и цента, но ее слова привлекали внимание. Словом, эта блондиночка была бы неплохим оратором, если бы она все-таки лучше организовала работу «NCF».
— А, эту сучку, которая подкинула вещдок? Помню. Кстати, я еще с тобой не разобрался по поводу этого случая…
— Она тебя спасла, — ответила Ребекка, перебивая мужчину и приближаясь к нему. Когда она склонилась над его ухом, то прошипела как озлобленная кошка: — Найди тебя я, я бы еще и в бензобак выстрелила, чтобы ты разлетелся на ебанные ошметки. Но Бонни вытащила тебя из машины, вызвала скорую и ушла только вчера вечером, когда тебя перевели в общую палату.
Блондинка медленно отсранился. Клаус знал — его сестрица не умеет врать. Вернее умеет, но делает это при необходимости. Ему она рубит правду-матку с самого детства. Это необходимый критерий их общения.
— И зачем ты мне это говоришь? — промолвил он, когда Майклсон медленно отстранилась от него. — Ждешь, что я паду ниц перед этой сучкой?
Девушка пожала плечами, поднимаясь и расплываясь в улыбке. Кажется, сложившаяся ситуация ее явно забавляла.
— Мне все равно. Просто уму не поддается, почему она решилась тебя спасти, учитывая, что ты и твои люди с ней делали. Думаю, она будет еще одним призраком твоей души.
Ребекка поднялась и подошла к креслу. Там лежала ее верхняя одежда. Клаус даже не оскорбился таким пренебрежением. Его мысли вообще были заняты другим.
Клаус Майклсон был не из тех, кто испытывал чувство благодарности или вообще был способен к каким-то положительным и высоким чувствам. Воспитанный на диаматах криминального мира, он редко когда позволял себе «эмоции смертных», как он сам это называл. Но все же этот факт запал ему в душу.
Ребекка оделась и направилась к выходу.
— Найди ее, — произнес он ей в спину, как сегодня что-то говорила Ребекка в спину Бонни. «Мы вечно за кем-то бежим», — пронеслось у нее в мыслях. — Любыми способами.
«Любыми» подразумевало от самых простых до самых изощренных. Клаус любил шикануть — это из него не выкинешь.
— Сам ищи, — бросила девушка и схватилась за дверную ручку. — Это на твоей совести.
— На твоей — тоже.
Блондинка усмехнулась, отрицательно покачала головой, но, в отличие от Бонни, обернулась, чтобы посмотреть на того, кто разрушил ее жизнь. И тут прояснился яркий контраст: Бонни научилась не оглядываться. Ребекка – нет. Бонни научилась смиряться и идти дальше. Ребекка – нет. А тот, кто зацикливается на чем-либо, тот не движется дальше. Он замирает. Застывает. Он превращается в робота лишь с одной целью. Он превращается в зависимого и жалкого человека.
— Проблема в том, Ник, — произнесла она, открывая дверь и процеживая взглядом брата, — что у меня нет совести.
Она усмехнулась, а потом развернулась и ушла. Клаус мог бы возразить, что он такой же как она, но они оба знали один мощный контраргумент: если бы у Клауса, при всей его низости и гадости, не было бы совести, он бы наплевал на судьбу своего племянника.
Дверь захлопнулась. Еще одно отличие: не обязательно ставить «громкие» точки. Оборвать контакты можно и бесшумно. В этом даже больше смысла.
А может, оно и к лучшему, что Ребекка отказалась от этой безумной затеи. Клаусу не придется унижаться. Черт с ней, с этой Бонни. Пора бы усвоить еще одно правило — благодарности в этом мире нет.
2.
Елена простилась с однокурсниками у кафе. Она их все-таки сумела убедить, что дойдет сама. Девушка попрощалась с ребятами со смехом и спокойствием в душе. Временным, правда, но осознание этого факта не приходило, а это было явно к лучшему.
Несмотря на то, что этот город был в разы больше города Елены, Гилберт тем не менее быстро в нем обвыкалась, быстро запоминала дорогу и ловко ориентировалась в местности. Да и кафе это долго было недалеко от колледжа. А уж дойти от колледжа до дома труда не составит.
