сообщить о нарушении
Текущая страница: 101 (всего у книги 131 страниц)
— Он одержим какой-то безумной идеей сделать навар, а мы оба знаем, что когда Коул заинтересован в деньгах — дела его хуже некуда, — Клаус взял пиджак, надел на него. Он выглядел элегантно, уверенно, харизматично. Женщинам такие нравятся. Жаль, что не все женщины знают, что скрыто под этой галантностью. — Так что я вынужден уйти.
Ребекка стиснула зубы, но удерживать Клауса не стала. Может потому, что знала что это бесполезно. Может потому, что привыкла со всем разгребаться сама. Но это и не имело значения. Ребекка точно знала, что она не намерена проживать свою жизнь в тени и не намерена терпеть то, как ее место под солнцем забирает какая-то туберкулезная дешевка.
Майклсон сжала вилку в руке еще сильнее — уязвленное самолюбие было горячее кипятка, опаснее яда.
И слаще вина.
Ребекка поддалась слабости.
4.
Бонни вышла из здания колледжа в следующий понедельник. Она остановилась у входа, засовывая руки в карманы и с сожалением подмечая, что тоска по сигаретам ее бьет сильнее, чем тоска по Тайлеру. Или по Елене… Осточертевшей Елене, надо сказать. Беннет решила выкинуть ее из мыслей. Она стала спускаться по лестнице, когда ее кто-то окликнул. Бонни обернулась. Она была такой искренней и живой в его глазах, словно свирепой и разъяренной Бонни никогда и не существовало. Девушка подошла к парню, остановившись на расстоянии вытянутой руки. Примерно столько нужно человеку для сохранения личного пространства. Но только не в том случае, если свое личное пространство хочется соединить с личным пространством того, кто стоит напротив.
— Деймон сказал, что ты снова сорвался, — она была улыбчивой и учтивой. Она была его. Тайлер видел это в ее глазах — видел принадлежность ему. Горькое злорадство сжало сердце. Локвуд сделал шаг вперед.
— Деймон преувеличивает, — заверил парень, останавливаясь достаточно близко по отношению к Беннет. Та не переменилась в лице, но в ее взгляде таял воск нежности. Тайлер знал это, потому что видел уже не раз такое в ее глазах. Ее глаза были отражением ее чувств. Всепоглощающих и по-прежнему бешенных.
— Не пей, — она опускает глаза, потом поднимает их вновь. Бонни ощущала, что ее тянет к этому человеку и тянет сильнее, чем когда-либо. Горькое осознание невозможности быть вместе вперемешку с безумным желанием вновь хотя бы прикоснуться стало причиной головной боли. Беннет заблокировала взбунтовавшиеся воспоминания, но не смогла заблокировать взбунтовавшиеся эмоции.
— Я не знал, что Деймон знаком с тобой.
— Никто не знал, — ответила девушка. — Да и не стоит ведь всем кричать о своих отношениях, верно?
Слова были скользкими, оба это поняли. Разговор не клеился. Паузы были долгими и колкими, чувства — сильными. Беннет ощущала лишь одно желание — желание прикоснуться. Ей бы хотелось большего, но она была бы рада получить и такой минимум.
— Деймон сказал мне, что я проебал самую сильную девушку, — Тайлер кивнул для того, чтобы убедить Бонни. Та продолжала тонуть в водовороте нежных эмоций, напрочь забывая о своем удавшемся разговоре с поклонниками и желании, чтобы Клаус увидел эту ее победу.
— Он не встречается с Еленой, ты еще можешь верну…
— Он имел в виду тебя, — перебил Тайлер. Он потерял былую наивность, былую мечтательность. Даже улыбчивость затерялась где-то среди груды забытых и сломанных игрушек. В новом Тайлере не было прежней детскости. Но это и не имело значения. Бонни любила этого парня в любом его амплуа. Она точно понимала, что приоритеты — не главное.
— Ты был прав. Деймон действительно преувеличивает.
Парень подошел к ней, слишком внезапно для нее. Обнял ее за плечо — так, чисто по-дружески. Потому что он действительно считал ее своим другом, потому что он мог прикасаться к ней, не испытывая при этом ничего, что разрывало бы ему вены.
— Ты себя не уважаешь, Бонни.
— Самоуважение никому не интересно, — она схватила его запястье, чуть сжав его. Чуть помедлив. Секунды вдруг стали более пластичными, неравномерными… Локвуд перевел колкий взгляд на Бонни. Та сбросила с себя руку парня, снова поворачиваясь к нему.
— А что интересно? — он знал, что этот вопрос глуп и неуместен. Он знал, что Бонни соглашается продолжать этот бессмысленный разговор лишь потому, что ей жизненно необходимо хотя бы посмотреть на того, кто разбивает ее сердце каждый день. Воспаленное сознание выдавало фрагменты размытых воспоминаний в хаотичном порядке. Тоска завыла в душе.
— У каждого свое. У тебя вот — Елена.
— Ты больше не общаешься с ней? — бесчувственным ударом наотмашь. Бонни отвела взгляд, она старалась сконцентрировать свое внимание на чем-то конкретном и не слишком болезненном. Девушка засунула руки в карманы, сжимая их в кулаки, с удивлением обнаруживая, что не заметила как пальцы похолодели.
— В этом мире у всего есть срок годности, — она устремила взгляд вдаль, словно пыталась найти там кого-то. — Я понимаю ее поступки. Она принимает мои. Между «понимать» и «принимать» есть разница, Тай.
Девушка взглянула на парня, собирая последние силы в кулак. Бонни хорошо выучила уроки жизни, она отлично поняла, что вынуждена быть сильной, вынуждена терпеть подругу, которая разбила их дружбу, вынуждена выносить Тайлера, который разбил ее спокойствие, вынуждена уживаться с самой собой, ведь если бы не ее пустые амбиции — не было бы ссоры с Еленой, влюбленности в Тайлера, вечных стычек с отцом, туберкулеза…
И Клауса. Его бы тоже не было в ее жизни.
Бонни-то поняла. Но принять и простить себя она по-прежнему не могла, не могла себя пожалеть. Поэтому сейчас охраняла сталь в голосе, уверенно смотрела на Тайлера и продолжала делать вид, что ее чувства к нему на деле ничего особого не значат.
— Но думаю, что у нас не получится быть подругами.
Он будто бы понимал ее, будто бы мог сказать сейчас что-то подбадривающее, что-то обнадеживающее. Блеск в его глазах был холодным, но родным. Бонни ощущала, как у нее сносит крышу, как она начинает медленно, но верно поддаться желанию поцеловать парня, которого полюбила.
Первого парня.
— У нас тоже, Бонни. Мне жаль, но…
В глазах защипало, Бонни подняла голову вверх, а потом снова посмотрела на Тайлера, натягивая улыбку. Чем шире улыбка становилась — тем становился глубже порез на сердце. Удивительно, что там еще осталось место для порезов.
— У меня ни с кем не получается, Локвуд, — она по-дружески похлопала парня по плечу. Бонни знала — Елена тоже выйдет из колледжа с минуты на минуту. Бонни отлично понимала — Локвуд приехал к ней. Девушка ощущала, как пальцы мерзнут сильнее, как слезы вот-вот выльются, — и тогда все рамки рухнут. Тогда маска сильной Бонни тоже падет.
Беннет не могла этого допустить.
— Я ведь не глупая, — она сделала глубокий вдох, все еще улыбаясь, все еще сохраняя спокойствие, держа свои эмоции под жестким контролем. В ее рисунках было слишком много ярких красок — Бонни любила колорит, любила сочетать несочетаемое. Но жизнь не любила Бонни — рисовала ее серыми красками, раскрашивала ее жизнь простыми карандашами, хоть тоже была не против сочетать несочетаемое.
Елена и Бонни.
Бонни и семья.
Тайлер и Бонни.
— Мне надо еще на работу, Тай… До встречи.
Она прошла мимо, направляясь к машине. Бонни не оглядывалась, Бонни сдерживала слезы и безумное желание закричать в пустоту. Она ощущала чувства, которые клокотали в груди. Ей казалось, что в ту аварию попала она, а не Елена. Что это ее сбила машина — размазала по асфальту, разбавив однотонность жизнь чахлой феминистки единственным ярким кроваво-алым цветом. Ей казалось, что это она потеряла зрение, что это она блукает по темным закоулкам Вселенной, видит сны, в которых блуждает и бесчинствует мальчик Тайлер. Ей казалось, что она уже давно в реанимации.
Лет с четырнадцати.
Бонни села в машину, она не хотела видеть, что Тайлер остался на порожках, ожидая свою Мальвину. Локвуд ведь тоже сбит машиной, тоже рамазан по асфальту, тоже превращен в фарш, тоже ослеплен. Но ему нравится плыть в пустоте, утопать в ней, захлебываясь морской пеной горечи.
5.
Бонни прошла мимо, а Елена вышла на порожки, возле нее ошивалась та самая блондинка с сияющей улыбкой на глазах. Красивая девочка Кэролайн понравилась бы прежнему Тайлеру, потому что прежний Тайлер тоже много улыбался, тоже любил ходить в зоопарке, фотографироваться со зверями, доставать охранников.
Для прежнего Тайлера был важен процесс, для нового — результат.
Локвуд сделал шаг вперед, напрочь забывая об ушедшей Беннет, о ее бескрайней и глубокой любви, которая могла бы излечить его. Которой бы хватило на них обоих. Но Тайлер отмахнулся от чувств Бонни и снова шагнул навстречу Елене, та увидела его. В ее глазах можно было прочесть сожаление и извинение. Она бы рада излечиться в любви Локвуда, которой бы хватило на них обоих, да только не хочет. Сама привыкла раны зализывать, сама привыкла вылезать из пропастей.
Девушка взяла Форбс под руку.
— Не хочешь зайти в гости? До возвращения Дженны еще полтора часа.
Кэролайн согласилась на предложение. Девушки спустились по лестницы. Форбс, увлеченная своим собственным рассказом, не заметила, что они проходили мимо парня, который встретился в парке. Она не заметила, как этот парень смотрел на ее подругу, как подруга смотрела на него. Не заметила, что Елена едва заметно покачала головой, смотря на Тайлера, будто умоляя его не вмешиваться. Не заметила, что Тайлер внял просьбе Мальвины.
Они прошли мимо, и Елена опустила взгляд, ощущая дикую скорбь, чувство собственной вины и безумное желание броситься куда-то бежать. Гилберт прекрасно знала, что не убежит от того, что должно быть в ее жизни. Но она хотела. Девушка невольно сжала руку Форбс сильнее.
— Все в порядке? — спросила та, отвлекаясь от своего монолога. Елена отвернулась, делая вид, что рассматривает что-то. Обсуждать с кем-то Тайлера, Бонни, Деймона и свои чувства не хотелось.
— Вполне. Просто холодно.
Этих слов хватило — Кэролайн переключилась на разговор, Елена тоже переключилась на него. Но она не могла перестать думать о том, кто остался за ее спиной.
6.
Деймон вернулся домой, когда на часах было около восьми вечера. Сальваторе не заметил ничего не обычного, но как только он переступил порог дома, то сразу почуял что-то неладное. Наверное, дело было в приобретенных рефлексах или хорошо развитой интуиции. Может, просто Сальваторе действительно любил Викки и ее дочь, и его черствое сердце ощутило тревогу. Да значения это и не имело.
Доберман — он снова перевоплотился в себя прежнего — разулся и, медленно двигаясь по направлению к кухне, быстро оглядывал пространство дома. Все было по-прежнему, обстановка предательски молчала, а сердце что-то заунывно нашептывало-намаливало, и Деймон отбросил свои мысли о паранойе. Теперь он точно знал, что что-то не в порядке.
Он зашел на кухню, на какие-то мгновения спокойно выдохнул. Викки сидела за столом, рядом с ней сидел какой-то молодой человек. Оба молчали. Донован не выглядела расстроенной, заплаканной, потрясенной или обиженной. Ее осанка была прямой, ее взгляд — высокомерным и холодным. Дышала Викки, как казалось, ровно. Она процеживала взглядом гостя, то ли ожидая от него ответа на какой-то заданный вопрос, то ли пытаясь надавить.
— У нас гости, милая? — Деймон выдохнул. Не сказать, чтобы с облегчением, но тревога все же отступила. Человек поднялся, обернулся и тут же протянул руку.
— А я давний знакомый вашей нынешней жены, — Сальваторе пожал руку, переводя взгляд с «давнего знакомого нынешней жены» на нынешнюю жену, стараясь уловить в их взглядах какой-то подвох. Не получалось. Он улыбался, и было что-то в этой улыбке неестественное. — Я Коул. Коул Майклсон.
7.
— Деймон Саль…
— Сальваторе, я знаю, — он убрал руку. Он не переставал улыбаться, а Сальваторе обострял все свои волчьи повадки. Но все его попытки что-то увидеть были тщетны. Викки оставалась спокойной. По крайней мере, у нее получалось выглядеть равнодушно. Но Деймон-то знал что за этим равнодушием кроется беспокойство.
Потому что Викки была напряжена. Все ее тело напоминало один оголенный провод, который вот-вот упадет в воду и произойдет короткое замыкание. Или что там происходит? Потому что Сальваторе прогуливал эти темы по физике, разбираясь с какими-то ублюдками на заднем дворе школе.
— Извините, что без приглашения, — заскалился Коул, напоминая какую-то дешевую пародию на офисного клерка, желающего услужиться перед начальством. — Так сказать, мимо проезжал…
Доберман взглянул на Викки и вдруг понял, почему он испытал тревогу, почему продолжал ощущать ее сейчас, когда, казалось бы, все в порядке. Осознание этого факта сокрушило так внезапно, что Сальваторе вместо ожидаемого недоумения вдруг испытал ярость.
— Где она? — задал вопрос в лоб, не решаясь тратить время на пустые введения, на прологи и прелюдии, сразу переходя к делу. Сальваторе-то был неглупым мальчиком, он отлично знал, что «мимо проезжал» имеет прямо противоположный смысл.
— Не понимаю, о чем…
Сальваторе не стал размениваться и на лишние реплики — схватив Коула за шиворот, он толкнул его, что было силы. Майклсон схватился за стол, Викки подскочила и ринулась к Деймону, но Коул отшвырнул девушку. У Деймона снова сорвало крышу, он бы ринулся к этому незваному гостю, но тот ловко перехватил Викки, скрутив ее и поднеся нож к горлу. Сальваторе отлично знал: Викки умеет драться. Но почему тогда не рвется в бой?
— Сядь, — сквозь зубы процедил Коул. — Медленно, иначе я оставлю свою роспись на ее глотке.
Сальваторе не в первый раз попадал в такие передряги. Он был взлелеян в подобных ситуациях, был ими воспитан. И каждый раз, когда вставал выбор между опрометчивостью и благоразумием, Деймон выбирал первое. Каждый раз он срывался с цепи, кидался в драку, забивая на обстоятельства, последствия и причины. Ему важно было победить. А теперь он выполнил то, что от него требовали. Впервые пошел против себя. Впервые позволил кому-то указывать что ему делать.
Коул притянул девушку к себе. Его грязные руки касались ее тела. Коул прижимал острый нож к горлу, а второй рукой прижимал Викки к себе так, будто имел на эту девочку право. Будто знал ее очень давно. И Викки выглядела так, словно ей знакомы эти прикосновения, словно она привыкла к подобным грубым ласкам. Донован смотрела куда-то сквозь пространство, не желая или стыдясь посмотреть на Деймона. Она была спокойна, она не боялась.
Они знали друг друга. Деймон прочитал это по их поведению. Деймон умел читать. Он прочитал Джоанну и Локвуда, он прочитал Елену, а теперь — и Коула с Викки. Грязная, покорная, отвратительная Викки, которую изнасиловали почти шесть лет назад, которую приютила Джоанна, которая рассказала о себе не все сейчас выглядела жалко. Деймон чувствовал укол предательства — ему рассказали не все.
Елена была другой…
Но Викки была его женщиной. Может, не его настоящей женой, не его любовницей и не его подругой, но его женщиной, которую он обязан защитить. Деймон поднял полный злобы взгляд на Коула. Ярость в сердце достигла максимальной температуры — она шпарила, она наносила ожоги четвертой степени.
— Малышка Викки тебе ничего интересного не рассказывала о своем прошлом? Не говорила, почему ее изнасиловали? Чем она занималась до того, как стала угонять крутые тачки и сплавлять их по запчастям, делая на этом крутой навар?
Он посмотрел на Викки, которую все еще грубо держал в своих объятиях. Девушка стыдилась смотреть на Сальваторе — теперь Деймон был в этом уверен. Викки прятала взгляд, потому что знала, что недомолвки разрушают самые прочные отношения. Потому что знала, что ее дочь в опасности, и единственный кто может ее спасти сейчас ощущает себя так, будто его кинули. Потому что знала, что он спасет Кристину, а Викки окажется лишь очередной псевдоподругой, которая активно принимает помощь, но которая сама не хочет отвечать взаимностью.
Неравноценный обмен.
— Малышка Викки бросила школу в шестнадцать и укатила со своим парнем в другой конец штата подальше от назойливых родителей. Малышке Викки хотелось опасности, — он схватил ее за лицо, заставляя посмотреть на себя. «Малышка Викки» оставалась такой же податливой.
Строптивость исчезла. Шарм — тоже.
Бонни была другая.
— Этот мудак хорошенько избил ее однажды в баре, а я защитил малышку Викки. Малышка Викки не могла вернуться домой с проебанной юностью и разбитым лицом после почти готового отсутствия и скитания по городам. В таких семьях, которые бывают у меня или у малышки Викки, назад не принимают.
Он отшвырнул ее на стул. Сальваторе ощущал ярость, ощущал обиду, ощущал злобу. Ему не нравилось, как Майклсон ведет себя. Ему не нравилась податливость Донован. Ему не нравилось собственное бессилие. Ему хотелось разбить кулаки о морду этого ублюдка, ему хотелось прекратить разыгрываемый спектакль.
— Ты ведь вряд ли нас поймешь. Не в обиду конечно.
