сообщить о нарушении
Текущая страница: 76 (всего у книги 131 страниц)
Он поднялся и направился в подсобку. Девушка лениво посмотрела в его сторону, затем поднялась и подошла к рабочему столу. Она с легкостью отогнала воспоминание о пребывании в полицейском участке. Сейчас казалось, будто это было очень давно, будто это случилось с кем-то другим.
— Не посмеешь! Я — девушка твоего друга…
— И что? Ты думаешь, я из тех канонных злодеев, для которых есть что-то не обесцененное?
Она увидела распечатанные фотографии, на которых были изображены настенные граффити. Девушка быстро взглянула в сторону подсобки, убедилась, что Харрингтон не появился и снова переключила внимание на фотографии. Изображения были сочными, яркими, отражающими какую-то часть жизни: агрессия, крик, эстетика, влечение. Буквы, женские силуэты, вырванные из какой-то книги цитаты, мультипликационные персонажи, точные портреты известных и неизвестных людей — абсолютно каждый элемент приковывал к себе внимание. Елена раздвинула какие-то бумаги, увидела еще более красочные изображения. И пусть это были только фотографии или распечатки интернетных картинок — не важно. На них было то, к чему Мальвина не могла прикоснуться.
В них была жизнь.
— Нравится?
Теперь девушка дернулась, быстро обернувшись в сторону Десмонда. Тот был такой же спокойный и апатичный как и пару минут назад. Он протянул девушке учебник.
— Извините, — произнесла она, хватая книгу и тут же засовывая ее в сумку. Девушка застегнула замок, а потом взглянула на мужчину. Неловкость, которая словно в предсмертной судороге охватила ее в последний раз, теперь исчезла. Гилберт выдохнула, расправила плечи и повернулась в сторону Десмонда всем корпусом.
— Одно время я срисовывала их в ежедневник, — девушка вновь расстегнула сумку и стала рыться в ней. — Меня привлекали не столько рисунки, сколько надписи, — она извлекла какой-то ежедневник, откинула сумку на парту и стала рыться в блокноте. — Они… Ну, эти шрифты иногда повторяются, иногда контаминируют, а иногда вообще выступают в роли единичных экземпляров.
Найдя нужную страницу, девушка протянула свой ежедневник Десмонду. Тот прищурился, немного скептически посмотрев на Гилберт, а потом все же взял ее блокнот. Он внимательно рассмотрел зарисовки, потом перевернул страницу.
— И давно вы этим увлекаетесь?
— Пару лет назад увлекалась.
Десмонд подошел к столу, достал какой-то лист, примерно формата А3, на котором были изображено нечто похожее на то, чтобы было в блокноте девушки. Он сверял материал, внимательно разглядывая одну надпись с другой, сравнивая, стараясь обратить внимание на тонкости. Но несмотря на то, что в блокноте Елены зарисовок было меньше, они были намного разнообразнее, чем те, которые были у ее преподавателя.
— Вы кому-нибудь показывали это? — он обратился к девушке, переключая на нее свое внимание. Та отрицательно покачала головой, а потом сказала:
— Я могу вырвать эти листы, если вас они заинтересовали. Мне это не нужно.
И если Елена обращала иногда внимание на Харрингтона из-за его взгляда, то тот обращал внимания на Гилберт из-за ее повадок. Девушка была словно фарфоровой — и дело тут заключалось не столько в ее безэмоциональности, сколько в нерасторопных, плавных и медленных движений. Будто эта девочка — кукла в чьих-то детских руках.
«Ну, только такими куклами играют взрослые мальчики», — подметил он про себя.
— Вы уверены? — уточнил он. Елена кивнула, подошла к столу, взяла блокнот и, надломав его на развороте, стала медленно отрывать один листок. Она схватилась за верхний край листа и потянула его сверху вниз, замедляя процесс, словно наслаждаясь происходящим. Да и куда ей было спешить? Когда долгое время бежишь от чего-то, то, в конечном счете, тебе удается скрыться от преследований.
Но потом бежать некуда. И все смыслы теряются.
Тишину кабинета разрушал лишь звук рвущейся бумаги. Елена медленно вырывала один лист за другим, даже нисколько не желая ускорить этот процесс.
— Это было бестактно. Извините.
Звук рвущейся бумаги затих. Гилберт подняла голову и уставилась на Десмонда, пытаясь понять, не послышалось ли ей. Может, втайне души желая услышать эти слова еще раз.
— Вы меня тоже, — ответила она и снова вернулась к своему делу. — Надо перебарывать вредные привычки.
Она оторвала последний листок, закрыла блокнот и, сняв сумку с плеча, стала засовывать ежедневник обратно. Она прятала взгляд вовсе не потому, что недоговоренность и эта до ужаса дурацкая ситуация как-то на нее влияли. Просто Гилберт не хотела смотреть в его глаза, боялась увидеть там заинтересованность или презрение. Боялась увидеть хоть что-то, потому что была уверена, что чем меньше эмоций — тем лучше.
— Спасибо за учебник, — улыбнулась она, выше подняв подбородок. В ее взгляде промелькнули искры, те самые, которые часто видел Деймон. Так блестят глаза только у тех, кто знает, что проиграет, но кто и не даст возможности выиграть своему противнику.
Она прошла мимо мужчины, оставляя после себя шлейф тонких духов и морозной свежести. Оставляя после себя какое-то горько-сладкое послевкусие, оставшееся на корне языка.
Десмонд обернулся. Эта кошка с потрясающей фигурой, она открыла дверь и скрылась в коридоре.
— Когда я сажусь в машины мужчин, это плохо заканчивается.
Самоуверенность, излишняя самоуверенность, вот что губило ее, вот что привлекало в ней других людей.
— Я вас не обижу.
— Вы меня — нет…
И постоянное противостояние чему-то, и постоянное неконтролируемое желание стать еще более гадкой, чем она была — вот что делало ей сильной, вот что уничтожало других людей, которые были рядом с ней.
2.
Когда они оба получили выручку от первой своей новой аферы, Сальваторе поверить не мог, что такие огромные деньги можно получить таким легких путем. Один выход «в свет» — и Деймон мог около нескольких недель не задумываться о заработке, просаживая деньги в каком-нибудь клубе или тратя их на продающихся женщин. Но услугами эскорта Деймон пренебрегал (брезговал, если хотите), а пить как-то не хотелось (про таких говорят: «Гуженная глотка»). И поэтому Доберман решил свою долю припрятать до лучших времен.
— Как ты потратишь деньги? — спросила она, когда они возвращались обратно с неплохой прибылью и отличным настроением. Деймон взглянул на девушку, отмечая про себя, что расчет, может, в отношениях и жесток, зато дает много преимуществ.
— Хочу накопить на новую квартиру.
Это было вполне реально. Более того, если копить около трех-четырех месяцев, устраивая подобные махинации хотя бы два раза в месяц — можно было бы обзавестись неплохими апартаментами в центре города с евроремонтом. И тогда бы стены, возможно, перестали сжиматься и раздавливать Сальваторе в фарш каждую ночь, когда он оставался наедине с мыслью, что потерял все, что у него было. Теперь уже — точно все.
Девушка улыбнулась. Эта улыбка — она была напоминанием о том, что в настоящем есть только цинизм, а в прошлом — только наивность. Будущее — его же просто не существует.
— Ты на примете у копов. Если купишь неплохую квартиру в центре, так еще и с неплохим видом из окна — они тобой заинтересуется.
Они мчались по пустынной трассе где-то недалеко от Тенесси. В салоне их нового угнанного автомобиля была неплохая аудиосистема. Мелодичный, пронзающий голос Бьенсе (или Агилеры — Сальваторе их плохо различал) продолжал растекаться по пространству машины, попадая в глубину души и разъедая существующую там пустоту. Временно, правда, но все же.
— Тогда машину куплю, — пожал плечами он, прикуривая и на миг переключая внимание на своего нового партнера.
— Есть идея лучше, — она подвинулась к нему поближе.
Ее звали Викки Донован, и ей было около двадцати пяти или двадцати восьми — точно Доберман не помнил. Викки Донован — это контаминация Елены Гилберт и Джоанны Херстедт. Обобщенный образ, если хотите. В литературе такое явление называют типизацией. Собственно, как и в психологии.
Викки неплохо владела боевыми приемами, воровскими навыками, а еще она просто великолепно умела морочить людям головам. Стервы нынче в моде — с этим не поспоришь, но Викки сложно было назвать стервой. Она просто брала то, что ей хотелось, не задумываясь о вопросах беззакония или морали. Эта девочка умела запросто находить общий язык с людьми, умела пробовать их слабости на вкус, а потом описывать этот вкус. И Доберман согласился на партнерство с ней не столько потому, что действительно хотел нажиться. Просто он встретил нечто, напоминающее ему о нем же самом. Нечто, напоминающее о тех девушках, которые стали призраками его бессонных ночей.
— Заключим брак, — произнесла она, выпустив дым из легких. Сальваторе резко надавил на тормоз, остановившись прямо посреди пустой дороги. Ночь поглащала безлюдную трассу, накрывая ее шелком своих объятий. По радио играла эта песня, сводящая с ума, а дым от сигарет Викки въедался, казалось, в самые поры.
— Мы будем женаты, а я к тому же еще считаюсь не бедной девочкой. Я помогу тебе купить квартиру за твои деньги и оформлю дарственную на себя. Спустя полгода мы разведемся — штампа в паспорте не будет, и никто не станет претендовать на твое наследство.
На улице было холодно, но Викки казалось не заботит это. Она сидела в коротеньком платьице с сигаретой, зажатой между пальцами. Она была бы притягательна, если бы в сознание не лез образ другой девушки. Той, которая тоже сбежала.
— Почему я должен тебе верить?
— Потому что больше тебе некому верить, — она отвернулась, облокотившись о спинку кресла и уставившись в лобовое стекло.
— И что ты хочешь взамен от меня?
Верить первой встречной, которая уговаривает тебя угонять машины, сбывая их на каких-то свалках, о которой ей известно, так которая к тому же и прибыль поровну делить было самоубийством. Верить первой встречной. которая после такого еще и предлагает оформить фиктивный брак, было подписанием на самое жестокое самоубийство. Воспитанный в безумной жестокой, полной предательства жизни, Деймон знал, что таких благородных людей не существует. К тому же, которые сваливаются еще как снег на голову. Подвох был очевиден. Просто Сальваторе пока что его не видел.
— Жми на газ, мальчик. Расскажу тебе кое-что.
«Кое-что» Сальваторе было бы лучше не знать. Ему больше нравилось жить в неведении, но у прошлого есть один недостаток — оно всегда возвращается. Возвращается призраками, болью, вскрытием правды. А его прошлое, к тому же, еще и теми людьми, которых лучше просто-напросто не встречать.
«Мальчик» нажал на газ. И машина снова помчалась по трассе. Викки не была чем-то опечалена, но ее молчание впервые за эти дни почему-то пугало.
Она была в подобном заведении впервые. По-настоящему впервые. Громкая музыка оглушала настолько сильно, что выходя в прокуренные коридоры, было трудно услышать звук собственного голоса. Тут было жарко. Несмотря на то, что Елена была одета легко, ей было жарко. Пульсация клуба вовлекала ее в самое сердце потерянного мира. Тут не просто стирались все границы.
Тут стирался ты. Становился лишь размазанным силуэтом. Никто на тебя в подобных заведениях не смотрит. Ты существуешь только для себя, ты трясешься под эти конвульсии какого-нибудь первоклассного речетатива или слишком буйного рока, даже не всматриваясь в чьи-либо лица.
Так, кто станет всматриваться в тебя?
Елена не задумывалась о том, сколько алкоголя залила в свою глотку. Она просто двигалась в такт этому обезумевшему темпу, мысленно желая только одного — не останавливаться. Будущее потеряло значимость. Потому что будущее — это настоящее, о котором мы думали в прошлом. Будущее — иллюзия. Есть только «сейчас», о котором ты когда-то мечтал. Мы точно не видим себя в будущем.
Но вполне четко — в настоящем.
Эйприл и Стефан были не теми людьми, с которыми можно было бы облегчить душу, но этого Мальвина и не хотела. Они позвали ее в клуб. Сказали, что пора отметить знакомство. Сказали, что наркотиков и случайного секса не будет.
Гилберт согласилась.
Она вошла первой. Она не скрыла улыбки. Здесь, в этом мире потерянных теней, она была как дома. Здесь она могла заглушить все крик души. Красивая девочка Мальвина достигла апогея своего несовершенства.
Они мчались, и мимо мелькали пейзажи как картинки в слайдшоу. Какая-то приятная музыка продолжала сковывать пространство. Викки вальяжнее расположилась на кресле. Сальваторе уже начинал чувствовать подступающую тревогу, хотя пока еще не знал всей правды — предчувствие, если хотите.
— Когда я впервые увидела тебя там, у клуба, то поняла что людей в тебя привлекает. Это не дикость. Не красота, которой завидуют остальные мужчины. Это даже не сила… Дикость, красота, сила — это вообще, мне кажется, нечто вроде отвлекающего маневра. Ну, как красивая ассистентка во время фокуса.
Мелодика ее голоса завораживала. Медленно и спокойно, плавно и неторопливо — эта красота голоса была подобна полотнам великих художников. Люди, обладающие красивой внешностью заставляют нас на них смотреть. Людей, обладающие красивым голосом заставляют нас их слушать. И вторые встречаются гораздо реже нежели первые.
— Не стоит петь мне дифирамбы, Вик, — пожал плечами он. — Давай сразу перейдем к делу.
Они въезжали в какой-то город. Фонари, стоящие одинокими гордыми павами, стали освещать ровную дорогу. Горящая приборная панель, звездная небо — это софиты их сцены. Единственные софита, которые вообще, может, появились в их жизни.
— Тебя надо добиваться, — продолжала Донован, — каждую секунду. И это своего рода как азарт. Вот почему люди вокруг тебя изнашиваются, Доберман. Ты — как серия сериала, которую все никак не получается досмотреть.
Сальваторе улыбнулся, откидываясь на спинку сиденья и обнажая белые и ровные зубы. Викки обратила внимание и на то, что улыбка у Деймона Сальваторе — такое же редкое явление, как и хорошее настроение.
— Недосмотренная серия? Ты серьезно?
— Вполне, — ответила девушка, оборачиваясь к мужчине всем корпусом.
Напиваться, шляться по ночным заведениям, одеваться, при этом полураздеваясь, — это не про нее. Вернее, это было бы не про нее еще несколько серий назад. Но теперь, теперь Елена видела в этом если не смысл, то стимул, по крайней мере. Голова ее болела от громкой музыки, а алкоголь неприятно царапал глотку, но все это было лишь как горькое послевкусие после снимающей боль таблетки.
Свет прожекторов сменялся быстро. Колорит ярких красок, ярких коктейлей — это рябило, это мелькало как двадцать пятые кадры, это мешало сконцентрироваться на общей картинке восприятия.
— Тут важны ощущения, — как бы в ответ на мысли девушки ответила Эйприл, подошедшая к Гилберт. — Даже не пытайся запомнить лиц. Просто чувствуй.
Они оказались не в центре, но в самой гуще толпы. Энергетика была бешенной — она вонзалась в твою душу, в тело, ядом поражала центральную нервную систему, смешивалась с кровью, и не оставалось уже и шанса на то, чтобы скромно посидеть в сторонке.
Энергетика была мощной, и Елена не могла не стать единым целым с этой пульсацией. Она ворвалась в открытый мир теней, она тут же стала такой же тенью. Тело мигом подстроилось под темп музыки, движения находились сами собой. И никто здесь не казался чужим.
Стефан и Эйприл были рядом. Они встречались, они были влюблены друг в друга, но не позволяли себе на людях никаких лишних действий. Это Елене понравилось.
Первая вылазка в клуб. Еще один декаденсирующий танец. Даб степ, врезающийся в сознание как дрель, был своего рода антидепрессантом. И Елена, такая порочная, отвратительная и мерзкая, на фоне этой музыки, на фоне остальных танцующих людей смотрелась шикарно, хоть и довольно-таки жалко.
Мальвина нашла-таки рамки своей сказки, из которой ее кто-то вырезал.
Сальваторе повернул руль вправо и съехал на обочину. Все бы ничего, но риторические вопросы — это то, ради чего стоит нажимать на тормоз, что бы не было до этого. Доберман заглушил мотор, потом развернулся к девушке.
— Повтори.
Она улыбнулась, выпрямляя позвоночник, зная ответы на все вопросы. Между прошлым и настоящем — разница в одну секунду, а на деле эта секунда может ранить сильнее, чем лезвия ножа. Внутреннее чувство шептало только одно — совпадений не бывает. Не в контексте его жизни, по крайней мере.
— Мне было двадцать три, когда меня изнасиловали. И самое страшное, что делу даже не дали ход. Закрыли за неимением улик.
