сообщить о нарушении
Текущая страница: 104 (всего у книги 131 страниц)
— Это исключено, — он вглядывался в нее. Она — в него. Оба молчали и не смели даже шелохнуться. Им почему-то было боязно снова ворваться в пространства друг друга. В прошлый раз это плачевно закончилось.
— Почему? Назови хоть одну вескую причину, кроме той, что ты сам в состоянии позаботиться о своей семье.
— Мне тошно быть рядом с тобой, — презрительно выплюнул, как показалось Елене, даже не обдумывая своих слов. На миг Гилберт подумала, что все, что с ней случилось, — лишь дурной сон. Просто какой-то очень долгий и мучительный сон, из которого Елена не может вырваться. Из которого ей что-то или кто-то не позволяет вырваться. Девушка отогнала от себя эту мысль. Она сделал последний шаг — сантиметры были преодолены. Теперь осталась лишь обнаженная откровенность.
— Будь честен со мной. Пожалуйста, — она прошептала последнее слово, глядя в его глаза, лед в которых снова плавился. Елена хотелось тоже плавиться. Рядом с ним. Из-за него. — Ты называл меня фальшивкой, но из нас двоих фальшивишь сейчас только ты.
Он попытался усмехнуться. Не получилось. Деймон почувствовал себя уязвленным.
— Я не могу рисковать тобой, — выпалил он. Елена действительно отрезала все пути для отступления, но это не было важно. Потому что Деймон знал, с кем он может быть честным. Кто может быть честным с ним. Сегодняшний день разъяснил все акценты. — Это уголовное дело, ты понимаешь?
— Но ею ты рисковал, — она чувствовала, что сердце ее предательски заскулило. Он заботился о ней. Он все еще оберегал ее. Все еще чувствовал себя обязанным это делать, но не потому, что об этом попросил Тайлер.
Душа просила. Его душа.
— Ее я не знал, — уточнил он, обнажая свою сущность снова, пуская в свой мир эту несносную девчонку и показывая ей все свои козыри. — А тебя, блять, знаю досконально. И я не для того каждый раз вытаскивал тебя из задницы, чтобы одним махом руки снова угробить твою паршивую жизнь!
Елена опустила взгляд. Она бы обняла его — почти была готова эта сделать — но все еще боялась. В соседней комнате была его законная жена, его приемная дочь, а Гилберт помнила, из-за чего разрушилась ее семья. И пусть Елена была в курсе насчет того, что брак был фиктивным, она по-прежнему не могла позволить себе такую роскошь. Не верующая в семью, не мечтающая о ней, Елена Гилберт чтила моральные правила.
— Ты недавно из больницы, у тебя не было зрения…
— Ты потеряешь ее. Эту девочку, — Елена оборвала реплику Деймона на самом сакральном месте, решив не углубляться в воспоминания и мелочи. Да, она недавно вышла из больницы, недавно потеряла зрение, недавно взглянула на мир по-новому. Но это не остужало ее порывов.
— Не смей меня ею шантажировать, — он снова разозлился. Деймон схватил Гилберт за плечи и вновь привлек к себе. — У тебя слишком много льгот в общении со мной, но не смей меня ею шантажировать!
Его хватка на ее плечах была родной. Духовный контакт они установили давно. Теперь перешли к восстановлению тактильных связей.
— А ты не смей строить из себя супер-героя! — она сбросила его руки. Сделала это довольно легко, почти не перебарывая себя. Елена была бы не против вернуть все, что у нее было с Деймоном, кроме этих иступляющих и обезвоживающих разговоров. — Просто хотя бы один раз переступи через свою гордость, свою напыщенность и свою надменность и позволь мне помочь тебе! Позволь себе услышать меня! Хотя бы один гребанный раз за эти почти полгода бестолкового общения послушайся меня! Это все, о чем я прошу!
Она презрительно посмотрела на него, а потом отошла к столу, села за него, положив руки на стол. Деймон глядел на нее, все еще надеясь, что она образумится, поднимется и уйдет. Он надеялся, но умом прекрасно понимал, что этого не случится. Он надеялся, что эта ситуация — просто плод простуженного сознания. Елены не должно быть в пределах его Вселенной. Больше не должно быть, ведь они же уже обо всем договорились.
Но ирония продолжала ухмыляться, а время — идти. Деймон согласился на эту затею не столько потому, что он жаждал видеть Елену или действительно боялся не справиться, сколько потому, что поджимало время. Им надо было быстрее покончить со всем и развеять грозовую тучу, нависшую над Викки и ее дочерью.
— На это потребуется неделя, плюс-минус несколько дней. Я не смогу убедить твою взбалмошную тетю, что снова занимаюсь твоим воспитанием.
— Я договорилась с отцом, — Елена устало посмотрела на него. Сальваторе скучал по этому взгляду, скучал по бешенным, болезненным эмоциям, адреналину, щемящим чувства и неистовой энергии, что пульсировала в них. Он скучал по ненависти и страсти, презрению и признанию, безответности и взаимности. Его разрывало от осознания того факта, что они вновь окажутся наедине. Запредельно близко. Запредельно рядом.
— Сказала Дженне, что решила восстановить семейные связи и отправиться жить к отцу на некоторое время. А тот меня выдаст.
— У тебя есть гарантии? — он был все еще скептически настроен. Он все еще не совсем верил в то, на что согласился.
— У меня есть преимущества. Я верила тебе, но ты почему-то все еще не веришь мне.
Не время, чтобы выяснять отношения. У них на это еще целая дорога, еще целая мгновенная вечность. И обоим показалось в эту самую секунду у них есть целая жизнь, что они никогда не исчезнут из миров друг друга, что так и будут мчаться рядом, не желая останавливаться и не в состоянии разогнаться еще больше.
— Викки, — Сальваторе выкрикнул ее имя, поворачиваясь в сторону спальни. Елена закрыла лицо руками. Он по-прежнему был не ее, она — не его. Девушку уничтожало это осознание. Медленно, мучительно болезненно и довольно жестоко оно кромсало ее. — Звони Коулу, мы выезжаем.
Девушка выбежала из комнаты, словно стояла возле самых дверей. Она подслушивала их разговор. Она украла у Елены ее мужчину. Она украла их право на личный разговор. Это подло.
— Когда? — Викки недоуменно и будто в растерянности смотрела на Сальваторе. Наверное, она тоже еще не совсем верила в происходящее.
— Сейчас.
6.
Выезжать вечером было плохой идеей, но Елена знала, что если они решат подождать до утра, тогда Деймон откажется от своей затеи разделить дорогу с ней. Девушка чувствовала себя подавленной и использованной. Гадкое ощущение господствовало в душе, устраивая там какой-то дьявольский пир.
Елена сидела в машине. Она видела улыбающегося парня, который провожал своих знакомых в путь-дорогу дальнюю, она видела Викки со слезами на глазах, которая крепко обнимала Деймона и что-то шептала ему. Он кивал, прижимая ее к себе крепко-крепко.
Они ведь ездили уже в такие поездки, если верить словам Донован. У них были дороги и были возможности, чтобы узнать друг друга получше… поглубже. Может, даже не один раз. Елена точно не знала, но почти была уверена, что когда мчишься по пустым трассам, а в машине сидит кто-то, такой же одинокий как и ты, то поддаешься легкой эйфории отдаться чувствам и узнать друг друга получше… поглубже. Елене претило думать об этом, но она подумала о том, что Деймон на заднем сиденье смотрелся особенно сексуально…
— Я перегрызу тебе глотку, если ты что-то сделаешь с ними, — услышала она его слова. Его слова, сказанные с таким железным спокойствиям, словно происходящее было стандартно для его жизни. Коул в ответ на эти слова лишь ухмыльнулся, продолжая наблюдать за происходящим с каким-то безумным веселием. Ему, наверное, не столько деньги были нужны, сколько человеческие эмоции.
— Будь осторожен, — прошептала она, отпуская из твоих объятий. Елена ощутила себя брошенной. Она бы забылась с Тайлером, да вот все шансы были упущены.
— Береги ее и себя. И звони мне. Ты помнишь?
Она кивнула, потом прильнула к нему, оставив чувственный поцелуй на его щеке. Елене было больно. Все это время она думала, что все еще что-то чувствует к Локвуду, что должна чувствовать. Но ей было больно потому, что он предал ее, а не потому, что выменял на лучшую подругу. А сейчас ей больно потому, что Деймон отыскал свое пристанище возле ног другой женщины, что он дорожил ею, оберегал ее, заботился о ней. Елена проиграла, проспорила и потеряла. Елена облажалась по всем пунктам. «Сама виновата», — сказал бы отец. Интересно, как бы эту ситуацию оценила Миранда, будь она жива.
— Уезжай, — произнесла она. — И возвращайся скорее.
Сальваторе кивнул, потом сам поцеловал ее, а потом направился к машине. Когда он открыл дверь, Елена ощутила бешеный холод. Она отвернулась к окну. Ей было тошно, она шла на уголовное преступление ради ребенка женщины, которая отобрала ее мужчину. Девочка была не виновата. Никто не был виноват. Но Гилберт все еще чувствовала себя брошенной и преданной. Она пошла на это ради него. Только ради него. А у него были совершенно иные ставки.
Он закрыл дверь и повернул ключ. Машина заворчала, душа завыла.
7.
Елена сняла куртку, откинула ее на заднее сиденье, стараясь не смотреть на Деймона. Ей казалось кощунством предаваться собственническим чувствам, учитывая драматизм ситуации. Гилберт давно смирилась с тем, что некоторые люди, которые ей не безразличны, предназначены не для нее. Она не могла смириться с тем, что эти люди принадлежали кому-то другому.
Девушка заколола длинные волосы заколкой, оголяя тем самым шею. Она оголила душу, осталось только тело, которое Деймону вряд ли было нужно. Вряд ли Деймону были нужны подобные подачки в виде обнаженных участков тела, вряд ли Деймон нуждался в таких вот одолжениях. Что ж, может, оно и к лучшему — Елена расслабилась. Она отпустила-подавила свои негативные эмоции, она сделала глубокий вдох, потом — выдох, и посмотрела в лобовое стекло.
— Каков маршрут? — спросила она, поворачиваясь в сторону мужчины, процеживая его пустым-обезоруживающим взглядом, в котором снова господствовали дым и пустота, приправленные азартом.
Сальваторе посмотрел в эти глаза. В эти глаза, в которые он уже устал смотреть, но не мог перестать тонуть в их глубине.
— Мы едим до границы штата, это примерно три или три с половиной часа. Там оставляем автомобиль на парковке, пересаживаемся на поезд и едем до одного вполне неплохого городка, где останавливаемся в мотеле, совершаем свое дело и возвращаемся обратно уже на колесах.
— Сколько ехать на поезде? — она придвинулась к магнитоле, снова копируя в своих повадках Бриттани Мерфи. Сальваторе показалось, что Елена просто пересмотрела фильмов с этой уже мертвой актрисой. Сальваторе показалось, что Гилберт просто имитирует чьи-то повадки, не в состоянии выработать свои собственные.
Жалкое зрелище.
Но вполне притягательное.
— Семь или восемь часов. На машине вернемся за шесть часов.
Девушка включила магнитолу, которая загорелась синими и красными огоньками, освещая мрак. Елена знала, что когда они выедут из города, радио-станции перестанут работать. Ехать по пустой дороге, в абсолютной тишине казалось чем-то запредельным, чем-то из ряда вон выходящем. Это было бы романтично, будь истории их судеб чуть проще.
— Я помню это, — произнесла она, настраивая радио-станцию в поисках подходящей музыки. Елене не нравились веселые песни, ей не нравились сфабрикованные голоса и однообразные темы текстов. Ей бы понравилось что-то хриплое, надрывное, колыбельное, убаюкивающее и разрывающее…
Что-то, что выло бы вместе с душой.
— Мы ездили семьей вот в такие поездки, — она говорила медленно, растягивая слова, словно заигрывая, но на самом деле пытаясь перебороть слезы. — Это были счастливые моменты… — девушка нашла подходящую станцию. Конечно одна песня не могла гарантировать качество других, но на пару минут этого будет достаточно. — Мы с отцом обсуждали фильмы… и какие-то животрепещущие темы типа космоса или истории. А мама была улыбчивой и такой…
Девушка прибавила громкости, медленно отстраняясь и закрывая глаза. Гилберт ощущала, что внутри нее взрываются гейзеры, извергаются вулканы, снося все на своем пути: прежние устои, моральные ценности, давние мечты и грезы.
— Это что-то типа ностальгии…
Он усмехнулся. Он вел машину спокойно, нисколько не напрягаясь. Казалось, что его сердце билось спокойно и ровно. Сальваторе всегда был сдержан в своих эмоциях. Даже когда он терял контроль, когда все переворачивалось с ног на голову он был абсолютно уверен в правильности происходящего.
Елена ненавидела его за это.
— Ностальгия — это самовнушение, — ответил он, не обращая внимания на ее растрепанное состояние. — Это иллюзия.
— По-твоему, прошлое на нас никак не воздействует? — она не была настроена продолжать этот разговор, но это этот вопрос сорвался прежде, чем Елена успела осознать его двойной подтекст.
— По-моему, надо концентрироваться на настоящем, а не на прошлом, — он посмотрел на нее, потому что зрительный контакт после такой реплики был крайне необходим. Что-то типа демонстрации уверенности. Что-то типа воздействия.
Елена прищурилась, потом усмехнулась и снова устремила взор в боковое стекло. Она смирилась с тем, что не умела любить. Но она не могла смириться с тем, что не любили ее. Что если даже и любили, то как-то извращенно.
Не так, как написано в книжках или показано в фильмах.
— А иногда в настоящем ничего нет. И тогда ты зацикливаешься на том, что было, потому что зацикливаться на том, что есть может быть равносильно самоубийству.
Он не ответил. Просто усмехнулся, вжимая в пол педаль газа и преисполняясь решимостью сделать все быстро и гладко, избегнув коллапсов.
========== Глава 46. Слова ==========
1.
Она проснулась от того, что ее будто резко толкнули. Девушка открыла глаза и успела упереться руками в приборную панель, избегнув неприятного удара и смущения. Потом Гилберт услышала резкое и злобное:
— Блядь!
И машину снова покачнуло, после чего автомобиль выровнялся. Елена повернула голову в сторону водителя, руки которого были напряжены. Эти выпирающие вены раньше как-то не так бросались в глаза как сейчас. Ровно как и напряженные мускулы. От Сальваторе исходила злоба, такая свежая, что Елена почудилось, будто она сможет дотронуться до нее, до вязкой, масленой, липнущей к пальцам, оставляющей мазки на одежде.
— Гребанные собаки, — процедил он сквозь зубы. Елена выпрямилась, облокотившись о спинку кресла и почувствовав жуткий дискомфорт во всем теле. У нее болела голова, тело ломило от усталости, сонливость подчиняла своей воле, а простуженный разум не желал отключаться. Елена не могла заснуть. Она снова перевела взгляд на Деймона.
— Сколько мы едем?
На часах было около восьми вечера. Магнитола уже не горела. Все зримое пространство таяло в полумраке, топилось как воск.
— Два часа.
Он был зол. Может, его все же не устраивало, что эта выскочка отправилась с ним, снова нагло влезнув в его личную жизнь и установив там свои законы. Законы, которые его совсем не устраивали. Может, он злился из-за Викки. Да, из-за Викки. Конечно из-за Викки. Ему больше нет резона переживать из-за кого-то еще.
— Осталось полтора часа?
— Надеюсь, что чуть меньше.
Головная боль билась в висках, а Гилберт никогда не носила с собой таблетки. Ее бы освежили холодная вода или свежий воздух. Ее бы освежило несколько перебранок с Доберманом. Гилберт усмехнулась. Ее волосы растрепались, заколка все еще держалась, но образ Елены потерял былой шарм.
Только если взгляд остался прежним… Таким проникновенным, цепляющим за живое, пробуждающим ото сна.
Деймон посмотрел на нее. Ее ухмылка его отвлекла от «гребанных собак», вернула в реалии мира. Да, думал он все-таки не о ней.
Жаль, что не о ней.
— В чем дело?
— Мы вышли из моды, — она повернулась всем корпусом к нему. Эти выбившиеся пряди, эти стеклянные глаза и это из ряда вон выходящее поведение пробудили на время позабытые воспоминания. Такие яркие, удушающие и будоражащие воспоминания, которыми был заклеймован весь чертов октябрь. — Мы выдохлись. Ведь мы больше с тобой не собачимся и не клянемся друг другу в ненависти…
Она не в себе, почему он об этом раньше не подумал? У Елены с самого начала что-то не так было с головой. Нормальные люди ведут себя иначе. Нормальные люди не оказывают помощи своим врагам. Не принимают ее от них. Нормальные люди не целуются с теми, кто их избивает, кто растаптывается-втаптывает их.
Нормальные люди не смотрят так оценивающе-устало, будто им все еще интересно кино, которое они просмотрели раз десять.
— Расскажи мне о ней, — она отчаянно хочет закрыть красные глаза, воспаленные от разбитых суток, и забыться сном. Желательно, чтобы в этом сне было что-то хорошее. Что-то новое, что-то теплое. — О девушке, которая теперь рядом с тобой.
— Зачем? — он тоже усмехнулся, но скорее от бессилия, чем от цинизма — ему надо было испытывать хоть какие-то эмоции. Ему надо было себя реанимировать, отвлечь от зудящей в груди злобы и пульсирующей безысходности в висках.
