сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 131 страниц)
Тайлер замолчал, а Елена продолжала смеяться над очередной его шуткой. Она смеялась рядом с ним! По-настоящему смеялась. А Локвуд не мог оторвать взгляда от девушки, которая смогла влюбить его за какие-то считанные мгновения, которая по-настоящему живет лишь тогда, когда тонет в лаве ненависти, безудержных эмоций и неконтролируемого отчаяния, которая любит задыхаться от боли, которую ей причиняет Доберман. Он набрасывается на нее озлобленным и изголодавшимся стервятником, он ранит ее безразличием, когти его ненависти кромсают ее душу и тело. Топчет ее своим презрением.
А она воском тает от его взглядов. Он заставляет ее испытывать эмоции: это разряды тока в самое сердце. Это разряды, заставляющие Елену жить. Дышать. Бросаться в омут с головой. Биться. Ненавидеть. Наслаждаться. Умирать…
Гилберт смогла наконец-то успокоиться и перестать хохотать. Девушка взяла кружку с чаем, сделала несколько глотков.
Она была желанна и любима. Тайлер не мог отвести от нее глаз. Он, не отрывая взгляда, выпрямил спину, а потом, прищурившись, произнес:
— Я, кажется, знаю, что меня в тебе привлекает.
Она бы поперхнулась, но, к счастью, во время отставила чашку. Шатенка изумленно посмотрела на парня. Ее душа кричала лишь об одном: «Пожалуйста, не лезь в недра моих чувств. Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь не таком личном». Крик не был услышан.
— У тебя глаза необыкновенные. В том смысле, что в них очень много переливов. Самых разных. Просто воронка эмоций.
Девушка тоже выпрямилась, опустила взгляд (совесть взбунтовалась), ухватилась руками за сиденье.
— Ты преуве…
Он подсел ближе в какие-то считанные секунды, схватил ее руки. Глаза Елены встретились с глазами Тайлера. Ее руки были в его руках. Зрительный контакт. Тактильная близость. Это как детектор лжи. Еще чуть-чуть, и Елена не сможет больше хранить свою ложь. Все датчики либо выдадут с поличным, либо выйдут из строя.
— Я знаю все, Елена.
Ее сердце стало отбивать гулкие, ровные удары, которые можно было просчитывать. Елена сделала глубокий вдох, медленно пускаясь в транс ошеломления. Ей захотелось растерзать Добермана, расцарапать, избить! Он снова решил оторваться на несколько очков?
— Деймон рассказывал.
Удар… Второй… Третий… Остановка. Елена почувствовала напряжение, оно сковывало тело, сдавливало его, раздалбливая ребра и разрывая легкие. Девушка смотрела в глаза Тая, но в его взоре были все те же любовь и теплота. Совесть уже не просто бунтовала. Она вопила, как раненная львица. Она ревела.
— Ты увлеклась кем-то, да? Пока меня не было?
— Он это сказал? — она прохрипела эти слова, сильнее сжав руки парня и придвинувшись к парню еще ближе. Елена чувствовала себя использованной. Снова. Использованной, грязной и опустошенной. Тайлер улыбнулся, а потом его хватка стала бережнее, нежнее и теплее.
— Сказал, что ты в отчаянии. Что если я не появлюсь в течение ближайших суток, то твое увлечение станет причиной…
— Он сказал, кем я увлеклась? — жестко и сухо. Во взгляде — решимость, готовность принять любой расклад обстоятельств. А Елена уже привыкла к извечным терниям, к извечным проблемам. Что, собственно, она уже не проходила? Подумаешь, ссора с Тайлером. Подумаешь, очередной нож в спину. Уже и не больно вовсе. Уже не впервой. И потом, даже легче будет. Вопль прекратится, по крайней мере: совесть успокоится. А перед Доберманом больше не придется прыгать на задних лапах.
— Нет, — ответил Локвуд, выдержав паузу. — Не сказал. Деймон умеет хранить секреты.
Девушка выдернула руки, отворачиваясь. Значит, момента обличения не будет, а маски никто срывать не собирается.
Ощущение, что камень упал с души, исчезло. Вновь появилась тяжесть на плечах.
Елена резко поднялась. Локвуд смотрел на нее внимательно. Смотрел с восхищением, с любовью, с трепетом. А девушка лишь ощущала себя опороченной. Она сетовала на отца! Презирала его! Ненавидела! Болела им… Зарекалась, что никогда не повторит его ошибок. И вот посмотрите, чем все закончилось! Прекрасная Мальвина оказалась фальшивой (тут Сальваторе не ошибся), двуличной, бракованной, испорченной — да называйте как хотите, уже, в принципе, не имеет значения. Факт остается фактом.
— Елена… — он тоже поднялся. Девушка вдруг резко рванула к парню; посылая все правила, всех посетителей, она быстро обошла столик, остановившись возле Локвуда и заглядывая в ее душу, в самую ее глубину. И этот взор, о боже, он просто лишал рассудка. И этот дым, сквозь который хочется всматриваться, несмотря на то, что твои собственные глаза разъедает от этого самого дыма. Ты просто не в состоянии оторваться, не в состоянии прекратить любить Мальвину, девочку с синдромом принцессы и с обворожительной фигурой.
— Ты меня презираешь? — Локвуд выпал из пространственно-временного континуума. Ошалелость, страсть, дым — это заставляло его желать ее. Желать во всех смыслах.
— Я люблю тебя, — спокойно и смиренно. Его руки секундой позже оказываются на ее талии. Елена в плену родных объятий. Нежных. Дарящих спокойствие. Но не желанных.
— Люблю, — шепчет он, приближая девушку к себе.
И сердце разорвалось от упоительной нежности. Елена поддалась порыву, приближаясь к Локвуду, даря ему опиум своих чувств, целуя его так неистово и страстно, как только может. Она не хотела быть похожей на отца, не хотела быть опороченной, гадкой и низкой. Да, не получилось не запачкаться ложью. Да, не получилось быть верной своим принципам.
Но можно быть верной Тайлеру. Можно целовать его, можно смеяться с ним, можно быть собой. Можно быть любимой и желанной. С Тайлером можно все.
Кроме одного: быть откровенной до конца.
Гилберт отрывается от парня. У нее не хватит мужества признаться во всем до конца. Не хватит сил быть храброй… Но ведь уникальность человека в его слабостях, в его неидеальности, в его импульсивности.
— Никто не имеет значения, — прошептала она, отрываясь от парня, но не отстраняясь. Ей хочется подарить если не свою душу, то хотя бы свое тело, свои чувства. — Никто и ничто. Только ты. Ты и я. Вместе.
Снова поцеловала, и в этот раз их объятия стали крепче и страстнее. Посетители не реагировали на эту парочку. Да и кому какое было дело?
Только вот правильность Локвуда взбунтовалась. Он любил девушку, которую обнимал сейчас. Он уважал ее. Ценил ее. Дорожил ею. И не мог больше лгать.
— В таком случае мне нужно кое-что тебе рассказать.
Парень вытаскивает деньги из кармана джинс, швыряет их на стол и, беря девушку за руку, ведет к выходу.
— Мне тоже, — шепчет Елена, следуя за Тайлером.
Вечер встретит их холодом и свирепостью. Отличная атмосфера для очередного преступления Мальвины.
5.
Она ни разу не курила, но впервые хотела попробовать. Столько лет выдержки в одну минуту полетели к чертям. Елена сидела на скамейке в парке, смотря на осенние листья, разбросанные по асфальту, и молчала, кусая ногти, до остервенения желая закурить. Слезы на ее щеках стягивали кожу, причиняя игольчатую боль. Ветер швырял листву, ветер царапал кожу холодом. Молчание затягивалось.
Девушка медленно поднялась. Она не могла посмотреть на Тайлера. Она смотрела себе под ноги и не могла произнести ни слова.
— Елена, постой, — обреченная и стандартная фраза. Пора бы философам придумать новые шаблоны для таких вот разговоров.
Парень попытался коснуться плеча девушки, но та лишь отмахнулась, обращая все свое гневное внимание на парня. Исступление — вот что было основой ее деградации, ее безумного пляса в декадентстве. Гилберт лишь отчаянно вглядывалась в глаза парня, пытаясь найти там что-то, какие-то ответы на вопросы.
Не находила.
— Я узнал о том, что она — твоя подруга лишь после.
— А если бы знал раньше? — тихо произнесла она, пока армянский дудук начал играть в просторах ее души. – М? Если бы ты знал?..
Они смотрели друг другу в глаза, стоя в безлюдном парке, на холоде. Девушка молчала, считая болезненные удары своего сердца. Считая секунды, растягивающиеся до вечности. И она ощущала, как в ее сердце что-то, — с каждым болезненным ударом, — умирает, в сознании зарождалась давняя мысль: «Чужой», которая разбила когда-то желание мириться отцом. А теперь разбивала желание найти общий язык с Локвудом.
— Знаешь, о чем я мечтала все это время? — она не хотела плакать. Она устала быть слабой и уязвимой. Она очень устала, но энергия клокотала, в поисках оттока. — О друге, Тайлер. О ебанном, блять, друге!
Слова разрывал ветер своими завываниями. Шелест листвы добавлял лишь еще большей дисгармонии к безумной симфонии сегодняшнего вечера. В душе обоих что-то разрасталось, шипами врезаясь в душу и тело, разрывая изнутри, доставляя такую боль, от которой хочется закричать во все горло.
— Мне так хотелось просто быть собой рядом с кем-то, Тайлер! Мне просто хотелось любить и быть любимой!
— Ты любима, — он подошел ближе. Но не осмелился на прикосновение. Он любил эту стервятницу с необыкновенными глазами.
Стервятница любила дикость. В глубинах души она понимала, что не имеет права устраивать истерики, что не в ее положении следует закатывать скандалы. И был лишь один весомый аргумент, который разбивал все доводы.
Миранда мертва. Миранда мертва! Мертва! Ее больше нет. Никогда не будет. Она умерла в сорок с лишним лет
в своей постели лишь потому, что пришел срок. Миранда мертва, и последние надежды сохранить семью разбились вдребезги. Миранда мертва, а под ванной до сих пор валяется тот пустой пузырек.
— Мне не нужны были подарки, которые мне дарил отец, — прошептала она, не в силах больше контролировать свои эмоции, сдаваясь в плен чувств. — Или цветы. Или что-нибудь еще. Все, чего я просила — взаимности. Взаимности, Тай! Каждый гребанный раз, когда рушился этот чертов мир, я мечтала о друге, которому могла бы позвонить, который мог бы меня поддержать! И каждый чертов раз этого друга не находилось! Понимаешь? Его не находилось!
Она схватилась за голову в отчаянии, зарылась руками в волосы — этот жест уже не в новинку. Будь тут Сальваторе, он бы его подметил.
Приступы рыдания сотрясали. Ложь расползалась, все поглощая в канву своей серебристой паутины, блокируя попытки выбраться или пошевелиться. Елена открыла глаза, снова выпрямляясь. Она ринулась к выходу, потом — к Тайлеру, потом снова к выходу. Ее бросало в жар, бросало в холод. Ее душа то порывалась простить все, то протестовала, то разрывалась, то вновь становилось цельной.
Ее метания становились причиной его боли. Он сжимал зубы, следя за движениями своей возлюбленной.
А потом возлюбленная остановилась, устремляя взгляд на какую-то только для нее зримую точку зрения. Цепочка выстраивалась само собой. Она выстраивалась, а последние терзания и мечты рушились — соблюдался баланс, будь он неладен.
Бонни вступила в эту феминистскую организацию, Тайлер ей помог, а в это время Елена давилась таблетками в ванной. Сальваторе откачал девушку, забрав ее под свое крыло, выходив, вылечив, высмотрев. Доберман лишь выполнял свою работу, лишь исполнял просьбу друга.
Друг же постоянно исчезал, помогая Бонни, когда та, которую он якобы любит, пыталась совершить суицид, когда ее избивали, когда ее душу пачкали грязными словами, а тело кромсали липкими прикосновениями. Каждый раз выбор совершался в пользу Бонни. Каждый раз Деймон вытаскивал из пропасти. Каждый раз Локвуд обманывал, заставляя Елену мучиться терзаниями совести за то, в чем она не виновата. Ведь к Деймону не было влечения. Был интерес. Были мысли о нем.
Этого всего не было бы, будь Тайлер рядом.
Девушка резко обернулась. Кривая улыбка исказила ее губы, а дым взгляда развеялся. Осталось то, что скрывалось за пеленой загадочности — сумасшествие. Красивая кукла, с красивым личиком, поломалась. Снова.
— А я-то думала, что нашла друга в тебе.
Он резко схватил ее за талию, привлекая к себе.
— Ты нашла его, Елена! Послушай, ничего не было! Я только тебя люб…
— Да не ебет! — выплюнула она, хватая парня за руки, чтобы скинуть их с себя. Сейчас ей хотелось избить или быть избитой. Она чувствовала что «нечто» разрывает ее изнутри. И больше нет шансов и возможностей противиться этому чувству. — Мне не важно было что-то или нет! Ты сделал выбор, Тайлер! Ты сделал свой выбор!
Она начала брыкаться. Избавиться от его объятий хотелось сильнее, чем взвыть раненным зверем. Избавиться от него самого хотелось сильнее, чем расцарапать кожу озлобленной пантерой. Из ее груди вырывались хрипы и крики, но Локвуд был силен. Слишком силен и слишком влюблен.
— Послушай же ты! — он резко схватил ее за плечи, акцентируя внимание на себе. Елена замерла на доли секунд. Она была неистова, обезображена и еще более притягательна, чем раньше. — Я люблю тебя, ты слышишь меня?! Люблю! Это означает, что я не стану предавать тебя!
Снова образ умершей Миранды, потом воспоминания закружили черными воронами: таблетки, Деймон, темнота, раздирание кожи, избиение, клубы, крики, истерики, ссоры, опустошение! Это завертелось, закружилось, вихрем снося все вокруг. Прежний мир сыпался, как карточный домик.
— Нет! — вскрикнула Елена, отталкивая Тайлера что есть силы. Силы в припадке ярости было достаточно. – Нет!!! — еще громче. — Ты бросил меня. Выменял меня на Бонни. Ты уже предал меня!
«Как отец», — продолжил внутренний голос. Как отец. Вот что было первоосновой всего безумия. Можно было бы простить не к месту примененный альтруизм Локвуда. Можно было простить оплошность Бонни, сознаться в своих грехах и сделать шаги на пути к примирению, ведь только упав на самое дно, мы можем вновь возвыситься.
Но обида, оставшаяся еще от предательства отца, смешалась с новой обидой, лентами вплетясь в сознание, в душу. Елена не хотела видеть в Локвуде своего отца, не хотела прощать этого поступка, не хотела снова чувствовать себя использованной. Где-то на задворках сознания пульсировала мысль, что это неправильно, нелогично и подло.
Только вот воспоминания об отце были ярки и живы. Боль от потери матери резала каждый день. Угрызения совести не утихали. И это в совокупности лишало способности трезво мыслить.
— Я устала, — шепотом на вдохе. — Я хочу домой. Отпусти меня, — выдох. Она сжалась, закрывая глаза и затаив дыхание. Тайлер убрал руки. Он не хотел этого делать, потому что понимал: после случившегося Елена его не простит.
Но удерживать Тайлер не умел.
— Я отвезу тебя, — тихо произнес он. Зачем пытаться останавливать? Зачем пытаться что-то доказать? Эмоции ведь не оставили и шанса для того, чтобы быть услышанным и понятым.
Девушка отступила назад. Она выше подняла подбородок. Слезы вновь стали скатываться по лицу. Во взгляде опять появился дым. А вокруг самой девушки образовалась умертвляющая, холодная пустошь.
— Разве ты не понял? — первые шаги по осколкам для обоих болезненны. Болезненны и мучительны. Но это не помешает им научиться танцевать на стеклах. — Все кончено, Тайлер.
Он отрицательно покачал головой, сделав шаг вперед, протягивая к девушке руки, но та лишь отступила на шаг назад. Красивое личико Мальвины скривилось из-за рыданий и гримасы боли. Елена сбросила свою фальшь. Открылась другая грань ее души, которую не узрел ни Тайлер, ни Бонни, ни даже Деймон.
Гилберт не умеет прощать.
— Я не могу, — прошептала она, — не могу смотреть тебе в глаза и понимать, что когда я была в ванной… Не могу быть с тобой, потому что ты такой же, как мой отец. Пожалуйста, просто позволь мне уй…
Ее голос сорвался. Слова скомкались. Фраза оборвалась. Крики и стоны больше не издавались. Шумел лишь ветер. И завывала тоска где-то в подворотнях… А Локвуд с широко распахнутыми глазами смотрел на Елену и не верил, что эта девочка только что разбила ему сердце. Что ему вообще кто-то был способен разбить сердце. Она развернулась к выходу. Медленно и плавно, словно боясь, что потеряет сознание от резкости. Она сделала пару шагов, но тут же ощутила вновь объятия Локвуда. Он сжал ее так сильно, что стало больно. А сил сопротивляться не осталось.
Пустыми глазами Елена вглядывалась в пустоту, не шевелясь.
— Прости меня, — выдавил он, стараясь передать Мальвине свое тепло. Тепло не переходило. — Я люблю тебя, Елена! Черт возьми, я люблю тебя!!!
Пауза. Секундная. Где-то завыла собака.
— Если не отпустишь меня, то больше никогда не увидишь, — железно, безапелляционно и сухо. И Тайлер ощутил, что в него будто вонзились чьи-то шипы или иглы. Во все тело разом.
Елена продолжала вглядеться в мертвую вселенную. В пустоте есть смысл… Должен быть.
Он не убрал руки. Девушка сама скинула их. В очередной раз. Она снова скривилась от боли, от слез, от отвращения и пошла к выходу.
