сообщить о нарушении
Текущая страница: 61 (всего у книги 131 страниц)
Девушка стала ерзать на члене мужчины, растягивая прелюдию, продлевая это мучительное удовольствие, тоже выучивая Тайлера тактильно. И когда он резко подмял девушку вновь под себя, когда освободил девушку от остатков белья, когда резко вошел в нее, весь мир будто потерял четкость. Все перемешалось: свирепость и нежность, бессилие и неистовость, бесстрашие и страх, боль и наслаждение. Она стала его дополнением, он — ее. И это чувство свободы, ощущение взаимности, фрикции, доставляющие наслаждение — все сделало Бонни Беннет хоть еще более уязвимой, но все же немного счастливой. Она уже не помнила, чтобы получала физическое удовлетворение вместе с духовным. Она уже не помнила, чтобы когда-нибудь дышала кем-нибудь, растворялась в ком-нибудь…
Любила кого-нибудь.
Она была сталью всю свою жизнь, но сейчас таяла воском рядом с ним, с Тайлером Локвудом, мальчиком, для которого важен процесс. Сейчас Бонни показывала, что мрамор крошится со временем, что наши принципы, приоритеты и убеждения — лишь пластилин в руках наших друзей, любовников и врагов.
Тени ползали по стенам, ветер шумел, дождь продолжал долбиться в стекла, как обезумевший раненный человек… А две потерянные души (только попутчики в жизни друг друга, не более), они танцевали в ритме фальшивой любви, танцевали на битых стеклах, забываясь, растворяясь, рассыпаясь и зная только одно: после случившегося они уже никогда не смогут возродиться.
========== Глава 28. Приоритеты ==========
1.
Она этот звук никогда раньше не слышала, но точно знала, что он обозначает. Звук щелчка затвора пистолета. Звук, обладающий определенным воздействием на человека. Ты просто забываешь как дышать на несколько секунд, просто замираешь в какой-то дурацкой позе и чего-то выжидаешь. Глупо, смешно и неуклюже.
Особенно когда ты пытаешься взломать замок шпилькой. Особенно когда ты делаешь это в первый раз, и тебя ловят с поличным. Особенно когда это делает человек со стволом в руках.
— Поднимайся, — сквозь зубы. Что же, это лучше, чем сидеть на корточках в полной тишине и чувствовать себя полной дурой.
Елена медленно вытащила шпильку (фильмы — сказки двадцать первого века, детки, не верьте тому, что там показывают) и поднялась. Она стояла лицом к двери как заключенная с поднятыми вверх руками, а позади нее стоял человек с пистолетом как надзиратель. Если честно, Гилберт особого страха не испытывала. Она просто ждала последующих действий.
Ствол пистолета уперся в ее поясницу. Сталь показалась раскаленной и обжигающей. Позади стоящий, тем временем, достал ключи и вставил один из них в замок. Тишину нарушило два клацанья замка, а потом дверь открыли и Елену впихнули в квартиру.
Дверь захлопнулась. Путей для отступлений не осталось.
Гилберт вновь ощутила пистолет. В этот раз — у своей шеи.
— Когда я тебе сказал забыть сюда дорогу, я не имел в виду найти новую.
Он был так близко, как не был еще никогда. Откуда у Добермана оружие — Гилберт не волновало. Ее не волновало и то, что это оружие нацелено на нее. Ее заботило лишь бешеное тепло, исходящее от тела этого парня. Она стояла к нему спиной. Не шевелилась. Дышала ровно.
— Убери эту штуку от меня, — спокойным тоном голоса. Что ж, вполне предсказуемо.
Вообще, Сальваторе злил не тот факт, что эта мерзавка пыталась взломать замок в двери его квартиры. Его злил тот факт, что она снова пришла.
— Я чувствую примерно то же, что и ты сейчас, когда ты появляешься в моей квартире, — шепчет он, все так же не меняя своей позы. Он стоит за ее спиной. Он стоит непозволительно близко. Аромат ее чертового-треклятого-ебучего шампуня, запах дождя — это становится личным афродизиаком на сегодняшний вечер. Сталь в руках начинает плавиться.
— Выходит, я могу убить тебя? — все с тем же железным спокойствием. Она не двигается.
— Выходит, ты меня задрала уже.
Она делает глубокий вдох. Деймон слышит этот вдох. И ему нравится ее нервное дыхание. А потом Елена подается назад, спиной вжимаясь в мужчину и снова замирая. Мужчина чувствует холод, исходящий от девушки. Он чувствует холод не только тела, но и души. Ему хочется этот холод превратить в жар. Ведь Елена ему больше нравится, когда она жаркая, чем нежели когда она пустая и бесчувственная.
— Я звонила тебе, — шепчет, откидывая голову на плечо мужчины, закрывая глаза и пытаясь контролировать свои эмоции. — Четырнадцать раз… — голос срывается. Пистолет скользит медленно (вдоль ее тела) вниз. Дыхание Деймона тоже сбивается. — Четырнадцать раз с периодичностью в три-четыре минуты…
Пистолет проскользил до бедра, а потом выскользнул из руки и упал на пол. Оружие сейчас никого не волновало. Деймона вообще заботила только Елена, которая пыталась взломать дверь в двенадцать часов ночи, которая не реагировала на угрозу и прижималась к нему как кошка…
— Я внес твой номер в черный список.
— Какой же ты все-таки ублюдок…
Она медленно отстраняется на пару миллиметров, а потом также плавно поворачивается к Деймону лицом. Замашек под Британни Мерфи не было. Были замашки под кого-то другого… Елена вновь становится слишком близко. Ее лицо заплаканное. Ее глаза красные от слез. Одежда помятая и промокшая. Вид жалостливый.
Тело — желанно.
Сальваторе медленно и аккуратно подхватывает ее, делает внезапные и быстрые шаги вперед, заставляя Елену отступать назад. Девушка поддается импульсу, потом впечатывается в стену. Доберман прижимает ее тело своим к стене, переводит взгляд на губы этой суки, а его руки с талии плавно скользят на поясницу. Гилберт прячет взгляд. Она только прикосновениями дает понять, что ей в очередной раз плохо. Что она в очередной раз нуждается в нем.
— Что тебе нужно? — он говорит тихо. Тембр его голоса такой родной и привычный. Елена от звука его голоса чувствует, как ее тело сводит приятная судорога. Она вцепляется в плечи парня, придвигаясь к лицу Добермана еще ближе.
— Я не знаю, — шепчет она. — Он ведь не изменял мне, я знаю. Но почему тогда так больно? — впервые поднимает взгляд. Сальваторе ощущает как его сердце разрывается в клочья. Красные, полные слез и подыхающей надежды, глаза. Тонкие пальцы, вцепляющиеся в ворот его куртки. Тело, которое никнет к его телу.
Он был бы рад сказать что-то, чтобы поддержать ее, но не мог подобрать слов. Не мог солгать или нагрубить. Сальваторе аккуратно коснулся запястий девушки, освобождая себя от объятий, опустил руки девушки и, коснувшись плеч девушки, стянул куртку с плеч. Елена смотрела на него, как на отца, как на лучшего друга, как на спасителя. Она знала, что ни на кого и никогда еще так не смотрела.
Он отошел от девушки, повесил ее куртку, повесил свою и снова вернулся к Елене. Потом он снял с нее ее сапоги. Он никогда не помогал девушке снимать сапоги. Даже Джоанне. И прикасаться к стройным ногам Мальвины нравилось, потому что ему с первой их встречи нравились ее ножки. Потому что ему уже давно хотелось прикоснуться к ним, не скрывая своих желаний.
Сальваторе отставил ее обувь, развернулся, чтобы снова подойти к Елене, но девушка подошла сама. Тихо и бесшумно. Как кошка.
Как призрак.
Она подошла, потом прильнула к нему. Ее напряженное тело он ощутил тактильно. Приятное чувство. Да, с Гилберт тяжело находиться рядом. Она кричит, врет, устраивает эти порочные игры.
Но это приятно, черт возьми. По-настоящему приятно.
— Вам надо поговорить, Елена. Ты тоже ведь жила у меня, но это ничего не значит…
— Не значит? — переспрашивает девушка, устремляя на него взор. — Не значит?.. — ее голос сникает до шепота. Ее отчаяние впитывается в его сущность, дробит там гордость и высокомерие. Снимает оковы недоступности.
— Не значит. Тебе не стоит его ревновать.
Она закинула руки на его плечи, потом они проскользили на спину. Его тепло стало передаваться ей. Ее холод, в свою очередь, ему.
— А я не знаю ревность ли это… Мне кажется, что это просто обида. Ощущение предательства. Опустошения. Но не ревности.
Она закрывает глаза, поднимается на носочки и касается губами его губ. Обычное касание, ничего страстного и рокового не подразумевающее. А У Сальваторе дыхание перехватывает, и он, чтобы не поддаться опиуму, за талию отстраняет Елену от себя.
— Это твоя игра, да? Очередное желание сровнять счет?
Она открывает глаза. Ее грудная клетка высоко поднимается. Ее глаза полны трепета, нежности и взаимности. Деймону хочется эту девочку вновь прижать к стене, вновь заблокировать любые пути к отступлению. Ему хочется ощутить ее всю. Желательно — под собой.
— Нет, — шепчет она, и ее руки оказываются на его шее. Ее пальцы касаются его шрама, и Сальваторе видит, что Гилберт не испытывает ни брезгливости, ни отвращения. — Я больше не хочу вести этот дурацкий счет.
— Если не игра, то что? — более гласно. Он не может отвести от нее глаз, не может разорвать тактильную близость. Жажда начинает царапать горло. Дождь за окном усиливается.
— Я не знаю, — по ее лицу начинают скатываться слезы, и это злит Сальваторе еще больше. Он касается подбородка девушки, заставляя ее смотреть только на себя. — Я вообще больше ничего не знаю, Доберман. Ничего, кроме того, что только ты меня понимаешь. Только ты…
Его пальцы оказываются на ее губах через секунду после этих слов. Это опьяняющее чувство прерывается, когда Елена небрежно хватает его руку и отводит от своего лица. На миг в ее взгляде вновь появляется тот блеск стервоза, который он видел тогда в парке, когда она в первый раз сравняла счет. И на пару мгновений Сальваторе кажется, что он снова попал в ловушку.
Но потом Елена закрывает глаза, потом она вновь касается его губ своими, потом вновь ее руки оказываются на его плечах… Ему не стоит ее обнимать, не стоит отвечать на ее поцелуй, но когда человек следовал правилам? Он поцеловал ее, тут же замерев, словно пытаясь убедиться, что это не сон. Да нет, не сказать, чтобы Елена была чем-то недосягаемым и настолько безумным, чтобы сходить с ума или пить в барах. Но Деймон постоянно испытывал ощущение нереальности, когда был рядом с Мальвиной. И вот сейчас, когда он решился поцеловать ее, им вновь овладело чувство некоего сюрреализма.
Потом он углубил поцелуй, прижав девушку к себе. Он ощутил, как ее тело в его объятиях расслабилось. Как движения стали более спокойными, не такими резкими, без надрыва.
Она целовала его. И температура ее поднималась. Жар ее души разгорался, передавался ему. Деймон медленно-медленно плавился, потом он стал отступать под ее напором к стене. Их шаги были неуверенными, а их поцелуи — несмелыми, но это все исчезло, когда Гилберт прижала мужчину к стене, когда ее пальцы вновь коснулись обнаженных участков его тела. Сальваторе изучил талию, поясницу… Он зарылся руками в ее волосы, и этот запах шампуня окончательно заполнил пространство маленького коридора.
Деймон пропитывался ее ароматами: ароматами граната и дождя. А Елена стала пахнуть сигаретами. Диффузия, если вам так угодно. Полная ассимиляция, если вам недостаточно.
— Стой, — его шепот будоражит, успокаивает. Елена не отрывается от мужчины, несмотря на то, что поцелуй прерван. — Ты просто отчаялась… Это иллюзия.
Она целует его в шею. Она никого и никогда не целовала в шею. Елена ощущает что руки Сальваторе вновь блуждают по ее телу: со спины на поясницу, на талию и вновь на поясницу. Девушка чувствует, как у нее по телу пробегает дрожь (тут уж книги не соврали). И Елена, не сдерживаясь, языком касается шеи Добермана, тут же оставляя чувственный поцелуй.
— Это не любовь, Елена.
Он резко отстраняет ее, смотрит в ее затуманенные глаза и пытается найти там ответы на свои вопросы. Не находил. Находил лишь отзвучие в теле этой девчонки, но никак не в ее глазах.
— Лишь чувство благодарности…
— Я не испытываю благодарности, — отвечает она. — Это нечто совсем другое.
Она пьянела. Она впервые в своей дрянной жизни ощущала, что у нее ноги подкашиваются, что ей до безумия, до сводящих судорог хочется быть рядом с определенным человеком. Да, Доберман выделывал с ней все, что его душе заблагорассудится. Да, это было жестоко и, порой, бесчеловечно.
Но Елена четко понимала одно: именно эта дикость все это время опутывала лентами, пришивала ее душу к душе Сальваторе красными нитками. Рвала капилляры, вены и артерии.
Девушка открыла глаза, посмотрела в глаза Сальваторе. Она еще никогда так близко к нему не была. Еще никогда так не желала близости.
— Он любит тебя, Елена, — он пытается одновременно предположить, что будет, если она все-таки сейчас уйдет. Нарисовавшаяся картинка не приносит удовлетворение. Только руки на пояснице прижимают ее тело к себе сильнее. — Ты нужна ему.
— А мне нужен ты, — ее голос сникает до шепота. В ее взгляде развеивается дым, и Деймон видит там то, что не видел еще никто. Он видит вовсе не отчаяние и не боль. Не опустошение. Не ненависть. – Ты.
Он видит взгляд затравленного ребенка, ищущего ласки. Он видит маленькую девочку, у которой не осталось семьи, друзей, надежд и мечтаний, но осталась лишь одна просьба: «Будь со мной». И эти слова шипами вонзаются в и без того разорванное сердце Добермана, этого цербера, умеющего только рвать, метать и курить.
— Нужен, понимаешь?
— Ты ведь ничего не знаешь о том, что говоришь, Елена, — он разрывает тишину хриплыми нотками своего голоса. Он разрывает спокойствие очередным ударом под дых.
— Может, и не знаю, — соглашается она. — Может, я действительно не знаю что такое любовь. Что такое страсть и… Но я знаю то, что я хочу тебя полюби…
Он скидывает ее руки с себя, отталкивает от себя небрежно, срывается, уходя на кухню. Елена чувствует порыв души. Она ощущает, как мир искажается, как разбиваются кривые зеркала, как все иллюзии претерпевают метаморфозу, становясь правдой, а правда трансформируется в ложь. Осколки прежних чувств, остатки каких-то душевых и никчемных мыслей, капли дождя — все это оседает на пол, падает к ногам Мальвины. И Елена, даже не посмотрев на обломки, переступает через них и следует за Сальваторе. Она останавливается в проходе. Доберман медленно оборачивается, снова опираясь о подоконник и скрещивая руки. Где-то они это уже проходили.
— Давай не будем ссориться. Дай мне договорить…
— Кое-что нельзя произносить вслух, — перебивает он. Елена кивает, опуская взгляд, потом подрывается, вновь резко приближаясь к Сальваторе. Она обращает на него этот неприкрытый туманом взгляд. Она стоит непозволительно близко, выглядит непозволительно роскошно и ведет себя непозволительно раскованно.
— Давай об этом промолчим, — шепчет она, не озвучивая явного. Они не позволяют друг другу объятий, не позволяют слишком много долгих зрительных контактов.
Но позволяют близость. Бомба замедленного действия — не подходящая ассоциация, но наглядная иллюстрация зато...
— Мне просто надоело пить тебя по глоткам.
Он посмотрел на нее. Зрительный контакт установлен. Бомба замедленного действия вскоре взорвется.
— Я хочу напиться тобой. Залпом. Я еще ни разу никого не пила залпом.
Он касается ее плеч, приближает к себе и целует ее. Просто так. Без ответных реплик. Без каких-то дешевых фраз и слов. Елена вновь прижимается к нему. Ее руки оказываются на его плечах. Ее сердце начинает отбивать ровный ритм. Стираются мысли о Бонни, о Тайлере, о матери… Все проблемы растворяются в кислоте порочной близости. И кто сказал, что измена подразумевает только секс? Сейчас и Елена и Деймон изменяли… Изменяли, ничего запретного не делая. Просто позволяя быть откровенными по отношению друг к другу.
Они не теряли счет времени. Каждый из них думал: «Эта секунда последняя». Каждая секунда вскоре становилась предпоследней, потом предпрпедпоследней и так далее. Елена целовала мужчину, которого считала заклятым врагом, который был для нее зрелой и состоявшейся личностью, лучшим другом, соратником, соперником, смыслом… Деймон целовал девушку, которую он считал фальшивой, отвратительной, но которая была для него самым желанным. Джоанна Хэрстедт позабылась. Осталась в прошлом вместе с Мэттом Донованом. Первая любовь, увы, не становится последней…
Чуть сбитое дыхание. Оторвались на несколько секунд — после вновь продолжили. Ее руки уже давно были под его футболкой. Его руки — под ее футболкой. И они изучали друг друга тактильно заново.
Одно омрачало. Они друг другу не могут принадлежать по-настоящему.
Доберман медленно отстранил девушку. Он не хотел ее отпускать. За окном ночь, да и дождь не унимается. Им обоим порознь будет холодно.
