сообщить о нарушении
Текущая страница: 103 (всего у книги 131 страниц)
— Я знаю, что виновата перед тобой! — закричала она. Викки кричала впервые, и это зрелище было в новинку. Слез Донован все еще не замечала. Или просто не обращала на них внимание. — Я знаю, что подорвала твое доверие, но речь идет о моей дочери, а я сделаю ради нее все, что потребуется! — девушка подошла к мужчине, прижалась к нему, и в этом прикосновении было слишком много нежности и слишком мало хрупкости. — Пожалуйста, согласись на это! Один ты не справишься, а Джоанну придется слишком долго ждать, даже если ты позвонишь ей! И к тому же, после перелета она тут же не отправится в другой штат!
Сальваторе оттолкнул девушку, схватив ее за плечи. Куртка упала к ногам, возле которых уже битыми осколками валялись прежние чувства. Деймон ощущал себя преданным. Снова.
— Ты боишься возвращения Джоа, потому что думаешь, что когда она вернется, у меня сорвет крышу, но ты не боишься отправить меня с той, кто влюблена в меня!
— В этом и заключается суть, — прошептала Викки, понижая тон своего голоса. Ее рваный шепот было в новинку слышать, и Деймон снова почувствовала как ярость растворяется под лучами палящей нежности. Викки заслуживала его. Она имела на него право, не взирая на то, что сама была не слишком честной. Она имела право потому, что заставила его жить нормальной жизнью, заставила поверить в себя и отказаться от того, что раньше тяготило. — Джоанну ты любил. А эта девчонка любит тебя.
— Она не любит меня.
— А может, — Викки вытерла слезы, наверное, только сейчас заметив их. Викки вооружилась. Викки знала, куда бить, и сейчас она очень удачно добивала Деймона приводимыми аргументами. Она оба ждали финального удара, — ты просто не позволяешь это ей сделать?
— А если позволю? — прищурился Сальваторе, усиливая свою хватку и встряхивая Донован. Он противился не столько воли Викки, сколько своей воли. Он отказался от Гилберт в пользу Локвуда. Он отказался от Гилберт в пользу Донован, которая теперь предлагала наплевать на все. — Если в этой чертовой поездке я ей позволю меня любить? Тогда ты не боишься, что тебе придется с кем-то меня делить?
Боялась. Но ей почему-то казалось, что-то, что было между ним и Джоанной в разы сильнее того, что было между ним и Еленой. Викки не знала многого. У нее было мало материала для анализа. Может, оно было и к лучшему.
Девушка опустила глаза, а Деймон — руки. Викки закрыла ладонями лицо, а Деймон — дверь за собой. Донован не сомневалась, что ее законный муж ее не бросит, но она сомневалась, что сможет сохранить свои отношения с тем, кто по-настоящему заботился о ней и ее дочери.
Викки схватила куртку с вешалки, накинула ее на плечи. Она помнила, что Кристина будет в садике до пяти, и у Донован было около трех часов для того, чтобы взять ситуацию в свои руки. У Викки был выбор — потерять дочь или потерять Деймона. Но она потеряет Сальваторе даже в том случае, если все закончится благополучно, а рисковать им девушка не собиралась. Пусть он окончательно возненавидит ее, пусть выгонит и больше не захочет ее видеть до того момента, как надо будет оформлять развод.
Но она сделает все возможное, чтобы облегчить ситуацию. Хоть как-то.
3.
Викки знала как найти людей. Она нашла Елену за сорок минут, обратившись к нужным людям и сумев с ними договориться.
Викки ждала Елену возле здания колледжа, выискивая ее глазами и мысленно молясь о том, чтобы та появилась. Донован понятия не имела, как убедить эту Елену отправиться в другой штат, чтобы помочь совершить уголовное преступления из-за ребенка женщины, на которой женат мужчина, в которого она влюблена. Но Викки была смелой и отчаянной.
Смелость города берет. Отчаянность их разрушает.
Донован прождала Гилберт около двадцати минут. Счастливая случайность или запланированная закономерность — не важно. Викки отправилась навстречу девушке, сжимая кулаки и концентрируясь на мыслях о Кристине, Деймоне и на том, что, возможно, когда все уладится, жить станет проще.
4.
— Ты? — она была удивлена увидеть этого человека… снова. Вернее, она была почти уверена, что больше не увидит его. Им не о чем было разговаривать, им нечего было делить. Они были двумя полярностями, которые невозможно было как-то соединить. Они были антонимами, узнавшими друг о друге на некоторое время.
— Я займу у тебя лишь пару минут, — в ответе звучали холодность и принципиальность. Спорить с подобными людьми себе дороже. Да и бесполезно — они всегда получают то, чего хотят, вне зависимости от уровня сложности, последствий, законов и правил.
— Ладно, — она отошла от двери и пропустила его в квартиру, потом закрыла двери, не решившись захлопнуть ее на замок. Может, все еще боялась, что ей снова придется бежать, что Клаус вернулся лишь для того, чтобы в очередной раз насладиться тем, как на его глазах избивают девушку.
Мужчина разулся и медленно направился в зал, на ходу снимая куртку. Бонни последовала за ним, устало наблюдая за его действиями. Она бы хотела, чтобы он знал, чего она добилась, но прекрасно понимала, насколько Клаусу это безразлично. Он просто возвращает свои долги, просто отдает то, что должен. Остальное его не интересует.
Майклсон снял куртку, швырнул ее на диван, тут же удобно на нем расположившись. Бонни решила сесть на кресло, ей все еще было страшно находиться слишком близко по отношению к этому человеку, хоть он был единственным, кто вылечил если не все, то большинство ее болезней.
— Ты снова занимаешься своей феминистской дрянью, да? — он положил руки на спинку дивана, устремив взор на Бонни, тем самым показывая ей, что она все еще в его ловушке. Зря он это делал, Беннет это и так прекрасно осознавала.
— Я не связана с твой сестрой, и я не стану ничего рассказывать о тебе…
Клаус улыбнулся. Раньше он так не улыбался — Бонни готова была поспорить. Было что-то в этой улыбке… неродное, но притягательное. Клаус опустил взгляд, потом снова взглянул на Беннет.
— Ты хорошо запоминаешь правила, да?
Девушка почувствовала себя уязвленной. Она плотнее закуталась в черную кофту, желая согреться в ее тепле. Бонни могла греться только в тепле вещей. Люди не согревали Бонни уже давно. И от осознания этого факта Беннет почувствовала холод и тоску. Острую, едва уловимую, но пронзительную.
— Заканчивай с этим, — он оперся локтями о колени, приблизившись к девушке. Между ними было достаточное расстояние, но личное пространство Бонни перестало быть ее личным пространством. Девушка ощущала тревогу. И холод. — Ты ведь красивая девка, почему бы тебе не найти себе мужика, который будет из тебя всю дрянь вытрахивать?
Девушка взглянула на него. И теперь в ее взгляде было что-то не очень родное, но вполне притягательное. Что-то, что подкупает не только мужчин, но даже и женщин. Что-то, что бросало вызов всему и всем в этом мире.
— Ты забыл, кто я? Я ведь ненавижу мужчин, — ее голос был чуть хриплым, но тихим и мелодичным. Он разбавлял необычность этих суток горечью. — Они причиняли мне много боли. Я больше им не верю…
— Но ему веришь. Да?
Она скрестила руки на груди. Ее дробило от холода и проницательности Майклсона. Ей не хотелось, чтобы он изуродовал еще и ее душу, чтобы искромсал ее ножами, как однажды это сделал. Наверное, зря она ему названивала все это время, зря искала с ним встречи, ведь другом стать враг никогда не сможет.
Только если партнером…
— Это не имеет значения.
— Почему? — он снова улыбнулся, снова своей обезоруживающей и какой-то дьявольской улыбкой. Наверное, Клаусу просто наскучило прозябать в клубах, избивать должников и калечить предателей. Наверное, решил развлечься. Бонни не хотела быть частью его увеселительной программы.
— Потому что у него на уме другая девушка.
— Он ее любит? — улыбка не сходила с губ. Беннет отвернулась.
— Да. Это моя лучшая подруга.
Клаус снова оперся о спинку дивана. Он высасывал из Бонни энергию, явно наслаждаясь этим. Беннет ощущала себя теперь не просто уязвленной. Ей стало казаться, что ее опять избили — ей хотелось видеть в Клаусе друга, но она по-прежнему видела в нем врага.
Ирония судьбы покривила губы в ухмылке.
— И у тебя остался только твой треклятый феминизм, да? — он смотрел на нее в упор. Наверное, он выпил немного. Или затянулся коксом. Или просто все-таки развлекался.
— Это не феминизм, — поправила Бонни, все еще глядя в сторону, после чего услышала его хриплое: «Ага» и последующую за этом почти минутную тишину. Бонни не хотела смотреть на Клауса, не хотела разговаривать с ним. Ей надо было писать курсовую, ей надо было еще помыть посуду и погладить белье. Майклсон не вписывался в ее сегодняшний распорядок дня.
— Я ведь тебе говорил, что если ты начнешь общаться с этим мальчиком, я подниму твое дело на всеобщее обозрение?
Беннет зыркнула на него, забывая на миг о холоде. Беннет была жаркой, страстной. Она плавила все — лед, апатию, безразличен, сталь и даже ненависть. Беннет была жарким, испепеляющим все и вся солнцем. Солнцем, которым хотелось любоваться…
— Не посмеешь.
— Мы оба знаем, что посмею, — улыбка и шарм притягательности исчезли. Исчез холод. Растворилась уязвленность. Бонни все еще смотрела на мужчину, ища в его взгляде какой-то подвох. Не находила. Клаус был той самой сталью, для которой требовалась очень высокая температура.
— Зачем тебе это? — она была готова сорваться, но шрамы на теле предательски ныли, и Бонни все еще чувствовала тупую боль от тех ножей, что оставили тотемы на ее теле.
— Он разрушает тебя. А я не хочу каждый раз собираться тебя по запчастям.
— А я не прошу! — вспылила она, вцепляясь руками в подлокотники кресла. Полы кофты распахнулись — взору предстала обнаженная зона декольте. Выпирающие ключицы смотрелись сексуально, и Клаус бы оценил это, если бы не очередные капризы его подопытной/подопечной.
— Ты спасла мне жизнь. Теперь я обязан спасть твою…
— Да не надо, — она быстро поднялась. Она не плакала. Новая Бонни редко плакала, новая Бонни была сдержанней, но новая Бонни все еще любила Тайлера. Тайлер разрушил старую Бонни, он мог разрушить и новую. В этом было особенный вкус, который притягивал Клауса, который его раздражал. — Забудь об этом. Забей на это. Наплюй. Я сделала это ради себя, а не ради тебя, ясно?
— Да будь ты гордой, в конце концов, — он тоже поднялся. Он был спокоен и апатичен. Наверное, его забавлял этот разговор. Он игрался Беннет. Он развлекался. — Он ведь наплевал на тебя.
Бонни выдержала паузу. Она знала, какой фразой закончить этот бессмысленный разговор, знала на каком аккорде закончить безумную симфонию. Ей просто до ужаса хотелось зацепить Клауса хоть чем-то.
— Лучше бы ты наплевал на меня.
Зацепила. Бонни увидела это во взгляде Майклсона. Игривость и жесткость сменились на свирепость и злость. Беннет даже почувствовала некую радость — пусть она и не могла ответить болью на боль, пусть не могла избить того, кто ее научил драться, но она могла задеть за живое, как задевали ее. Пусть едва ощутимо, зато колко и чуть садняще.
— Ты ведь тоже красивый мужик, почему не найдешь себе девушку?
Он ухмыльнулся. Свирепость растворилась в коктейле какой-то извращенной страсти к жизни. В его взгляде отражался сам ад. По крайней мере, такой, каким себе его представляла Баннет. Холодный ад, в котором балом правят мужчины, избивая, домогаясь, насилуя и разрушая. В его взгляде отражался ад, и Бонни показалось, что она все еще находится там, в самом центре этого пристанища.
— Не затевай игр, в которых не сможешь выиграть.
— Я люблю его, — прошептала она. И если в глазах Майкслон был ледяной ад, то в глазах Бонни — жаркий рай. Такой жаркий, что даже температура Солнца является не такой убивающей. Шикарное зрелище. То, что извращенно, болезненно, неправильно и аморально всегда привлекает большее внимание. Именно поэтому боевиков и триллеров больше, чем комедий. — Это не лечится.
— Выбивается зато, — произнес он, пожимая плечами.
— Так избей меня, — продолжала нашептывать она, вглядываясь в мужчину, бросая ему вызов, больше не ощущая холод. — Сделай это еще раз, тебе ведь нравится…
— Я говорю не о тебе, — он поднял куртку, ухмыльнулся, а потом прошел мимо, направляясь к выходу. Бонни села в кресло, решая не провожать гостя.
Он запрещал ей встречаться с Тайлером из-за собственных эгоистических побуждений. У таких людей хорошо развито чувство долга, но плохо развито понимание. Такие люди не руководствуется благими побуждениями. Они руководствуются лишь расчетом.
Клаус ушел, Бонни зарылась руками в волосы. Она не сомневалась в том, что Клаус исполнит обещанное. Она сомневалась в том, что сможет держаться от Тайлера подальше. Она ведь свыклась с мыслью, что ей придется любить его на расстоянии. А теперь ей надо было свыкнуться с мыслью, что не будет даже встреч. У Бонни отобрали последнее, в чем она видела смысл.
5.
Деймон сам забрал Кристину за руку. Теперь он ощущал особенную потребность держать ее за руку, ведя домой. Девочка была послушной и улыбчивой, она что-то рассказывала о том, что с ней случилось в течение дня, а Сальваторе с улыбкой это слушал.
Люди не меняются в один день. Они просто становятся собой. Пора бы уже выучить.
Они пришли домой к пяти. Дома горел свет. Деймон завел девочку, помог ей снять куртку, помог разуться, и та с улыбкой побежала к вышедшей матери.
— Спасибо, — произнесла Викки, обнимая дочь. Сальваторе раздевался, решив не отвечать на эту реплику. Он слишком много от чего отказывался ради друзей, девушек. Он на многое шел ради авторитета и верного окружения. Он еще ничего не делал для ребенка. Деймону хотелось реализовать себя. Ощутить себя не таким плохим, каким он был в глазах людей, которые его знали.
— Нам надо поговорить, — произнесла Викки, отправляя Кристину в спальню. — Сейчас.
— Ведь уже поговорили, — он закрыл дверь на замок и устало поплелся на кухню. Он уже отпросился с работы, договорился с ребятами, которые сидели на «точках», проработал план в голове. Все давно обдумано и обговорено.
— Не совсем, — она закрыла дверь, отрезая Кристину от внешних проблем. Потом Викки виновато опустила глаза и прошептала лишь одно слово: — Прости…
Сальваторе вошел на кухню и тут же остановился. Елена почему-то сочла нужным подняться, когда увидела его глаза. Во взгляде Сальваторе ярость трансформировалась в ненависть, обжигающую, причиняющую боль, после которой образуются волдыри и ожоги. Гилберт прекрасно знала ласку такого взгляда, ведь уже не в первый раз могла ею любоваться.
Она устала от этой ненависти, но была ей по-своему рада. Елена скучала. Дико скучала.
Деймон усмехнулся, оперевшись о дверной косяк и засунув руки в карманы джинс. Это было даже сексуально, если бы не драматизм ситуации.
— Ты не оставишь меня в покое, да?
— Викки, — Елена перевела взгляд на Донован. В Гилберт кипела решимость. Деймона это злило сильнее, чем банальное ее присутствие, — оставь нас. Пожалуйста…
Девушка ушла в спальню к Кристине, с которой должна была провести время после своего рода разлуки. А Елена должна была провести время с Деймоном после действительной разлуки. Она бы обняла его, может, может, даже поцеловала бы, но ее останавливали колкость его взгляда и обручальное кольцо на его пальце.
— Я поеду с тобой, — она сделала шаг в его сторону, вглядываясь в дымную синеву его взора.
— Нет, — жестко ответил он. Его ответы все те же — без компромиссов, без апелляций и без уточнений. Родные иглы жесткости снова поранили нежную душу. Почти приятно…
— Я поеду с тобой, Деймон, — она медленно шагнула к нему, отрезая пути для отступления. — Я хочу тебе помочь. Я обязана. Я в долгу.
— Я списал твои долги, — он тоже сделал шаг ей навстречу, не желая признавать, что ему некуда отступать. Он думал о ней сегодня почти с самого утра, с того момента, как появился Коул со своей совершенно дурацкой затеей. — Считай, что ты выплатила кредит.
— Почему нет? — она оказалась на расстоянии вытянутой руки от него. Больше они себе не могли позволить. Они могли позволить лишь раздевающе-оценивающе взгляды и жаркие слова.
— Я сам в состоянии позаботиться о своей семье. Мне не нужны ни Джоанна, ни Тайлер, ни уж тем более ты, — он процедил свои слова, наполнив их всей той ненависти, что сегодня его терзала. Елене она казалась почти родной.
— Прекрати быть ребенком. Я хочу помочь не потому, чтобы показать тебе твою неспособность сделать что-либо! — она не хотела повышать голос, не хотела, чтобы Викки слышала большее, чем ей было положено. Но эмоции в Елене кипели. Это была не злость, это была не ненависть. Это было что-то совершенно иное. Что-то, чему Елена не могла придумать названия. — Просто я… — она выдохнула, взяла себя в руки и продолжила: — Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Ясно?
— Ты не сможешь защитить меня, — он усмехнулся. Он хотел зацепить ее. У него не получилось.
— Но я смогу тебе помочь. Одна голова — хорошо, а две — лучше, ты ведь сам знаешь, — ее голос был родным, почти забытым. «Почти» вертелись в сознании Сальваторе весь этот день, и он был почти готов уничтожить все эти «почти» к чертям собачьим.
Останавливала только честность Елены. И ее глаза.
