сообщить о нарушении
Текущая страница: 110 (всего у книги 131 страниц)
Беннет улыбнулась. Музыка разбудила сердце, заставив биться его в прежнем ритме. Мысли о Елене разрывались децибелами музыки. Тоска растворилась. Настроение улучшилось, а азарт захлестнул с большей силой, и Бонни отправилась прямиком к барной стойке. Ей не хотелось снова пускаться в разгульный образ жизни, но она и не собиралась этого делать. Просто Бонни была неотъемлемой частью ночной жизни. Просто Бонни красиво танцевала. Просто Бонни была бы не Бонни, если бы не эта пронизывающая, яркая, темная и громкая ночная жизнь. Клаус был прав: в этих грязных тусовках Бонни могла стать собой. Могла быть разъяренной, злой, яростной, хрупкой, отчаянной, никому не нужной. Могла быть сногсшибательной, очаровательной, дерзкой и жаркой.
Она могла быть разной.
— Ваша «Пина Колада», — произнес бармен, протягивая девушке бокал. Бонни не была любительницей коктейлей, и ей отчаянно хотелось заказать «Королевский кир», но неприятные ассоциации стали бы колоть сердце. Беннет собиралась вытащить все иглы, что мешали ей жить.
— Я заплачу, — иглы все же вонзились. Бонни повернула голову вправо, увидела того, кто за нее заплатил, а потом отставила бокал. «Пина Колада» обожгла горло, осколками застряв в глотке. Осколками в памяти застряли воспоминания.
Музыка была просто восхитительной. И восхитительной была Бонни, она сменила шок на цинизм. Она научилась этому у Елены. Она научилась этому у своего отца. Бонни, может, и прогуливала уроки, но темы учила.
— Да не стоило, — Беннет выпрямила спину. Улыбка на ее губах не была оскалом или усмешкой. А блеск в ее глазах не был показателем отчаяния или наивности. — Теперь мне твои деньги не нужны.
— Но нужны деньги моего брата, — быстро ответила Майклсон, устремив льдистый взор на бывшую соратницу. Бонни запрокинула голову вверх, чему-то рассмеявшись. Мигающие луны-прожекторы, прицепленные к потолкам, искрились как звезды, как бриллианты. Ребекка оперлась о барную стойку, придвинувшись ближе к Бонни и оглядев ее. Та похорошела. Та стала притягательной, пьянительной. Стала хорошенькой.
— Неплохо ты устроилась, девочка, — блондинка подошла ближе. Бонни больше не боялась чрезмерной близости своих врагов. Бонни больше вообще не боялась. Майклсон смерила девушку взглядом, потом пристально посмотрела в глаза и произнесла: — Светишься на конференциях, в заголовках газет. Появляешься в дорогих клубах. Встречаешься с моим братом. Обещаешься с какими-то глупыми домохозяйками и даешь им какие-то вшивые советы… — Ребекка буквально процедила слова сквозь зубы. Из Ребекки сочился яд, и только сейчас Бонни поняла, что Ребекка тоже сломана, что ее некому чинить, что сама Ребекка не хочет латать раны, что она — такая же запутавшая в себе и своих чувствах, напуганная маленькая девочка, цепляющаяся за лживые предрассудки только потому, что это единственное, что осталось.
— Ты наплевала в колодец, из которого пила, — она рванула запястье Бонни, на котором все еще красовались буквы «NCF». Беннет забыла свести этот автограф прошлого, но она мысленно пообещала себя сделать это по мере возможности.
— Не надо злиться на меня потому, что я сумела воздействовать на людей убедительнее тебя, — Бонни выдернула руку. Мелодия, которая играла, была отличным саундтреком их разговора, была отличным фоновым звучанием, и сердце будто подстраивалось под ее мотивы. — И уж тем более потому, что я оказалась живучее тебя.
Бонни увидела Клауса вдалеке. Он с интересом смотрел на девушек, изрядно потрепавших ему нервы. Беннет больше не жаждала одобрения своего духовного наставника и встреч с ним — тоже. Вены будто заново срастались, а раны — затягивались. Дышать становилось легче.
— Я видела в тебе кумира, — она смотрела прямо на Ребекку, уверенно чеканя слова. И сталь в голосе тоже была нерушима. — Видела в тебе свой идеал. Видела несгибаемость, бесстрашие и гордость. Знаешь, я почти боготворила тебя…
«Пина колада» ударила в мозг. Бонни решила не уподобляться героиням дешевых мелодрам, Бонни взяла бокал с коктейлем, снова посмотрела на Ребекку.
— Но в действительности ты — лишь маленькая, затравленная и абсолютно запуганная девчонка. Ты — маска, ты неживая, Бекки. Твое прошлое тянет тебя вниз, и ты утопаешь в нем как в пучине буйного океана… — приблизившись, Беннет прошептала Майклсон над самым ухом: — Ты — дешевка. И знаешь, я не ненавижу тебя, потому что прекрасно понимаю, насколько ты глупа. Мне тебя не жаль, потому что ты сама загнала себя в эту ловушку. Я тебя просто… отпускаю.
Она отстранилась. От нее пахло духами, коктейлем и морозной свежестью. Прежний запах сигарет и отчаяния был забыт еще в ноябре, а новый аромат почти сводил с ума. «Отпускаю» стало звенеть эхом в голове, и в каждом слове этой треклято-нежной песни будто была рифма к этому слову.
Бонни развернулась и направилась с коктейлем к мягкому диванчику в углу, скрываясь из поля зрения бывшей соратницы, не состоявшейся подруги и ничтожного врага, растворяясь в клубах дыма и толпе. Бонни просто ушла, не бросившись в драку, не крикнув что-то оскорбительное или тяжелое.
Она.
Просто.
Ушла.
— Треклятая сука, — вырвалось случайно. Контроль был потерян. Майклсон сжала кулаки и повернулась к бармену. Только скорее бы закончилась эта песня! — Двойной мартини, — произнесла девушка, опираясь о барную стойку. Почему-то было тяжело стоять на ногах, не имея точки опоры.
— Она тебя послала, да? — он тоже оперся о барную стойку, но не потому, что было тяжело стоять. Просто ему хотя бы раз в жизни стоило быть с сестрой на равных. Их отношения и так в серьезном запущении, чтобы окончательно их портить. Ребекка взглянула на Клауса, а потом отвела взгляд, в котором плескалось не столько безумие, сколько задетое и уязвленное самолюбие. В мире феминизма должна быть одна королева. Принцесс не любят.
Их травят.
— Эта сука перешла не те границы.
Клаус тоже улыбнулся. Ему нравилась Бонни, но уже не столько потому, что она напоминала ему его самого, а сколько потому, что Бонни была как шторм — сносящая все на своем пути, смертельная, губительная, но притягивающая своей пасмурностью, выбрасывающая в воздух огромное количество озона и дарящая тем самым эйфорию легкого опьянения.
— Прекрати беситься, Бекки, — он обернулся, чтобы найти взглядом предмет их разговора. Предмет не находился. — Она не занимала твоего места в жизни, она просто нашла свое.
Ребекка сделала два больших глотка мартини. Горло не жгло, но перед глазами будто поплыло. Девушка зажмурилась. Градусы повышали температуру крови, эмоции — души. И все в совокупности создавало раскаленную магму.
Шторм, он красивее магмы. Прекраснее ее.
— Пошел ты к черту, Майклсон, — девушка развернулась к нему. Шальная боль в ее душе все еще была живой и пронзительной. Она отражалась во взгляде. — Ты понятия не имеешь, что такое место в жизни.
Девушка схватила бокал, а потом быстро рыкнула бармену, что за нее рассчитается ее брат. Клауса это не волновало. Ему было немного тошно от того, что Коул все еще в городе, а в глазах его сестрицы бушует ярость. Ярость всегда плохо заканчивалась для их семьи.
— Она умнее тебя, и знаешь почему? — он не стал дожидаться ее ответа. Было глупо. — Потому что она сильнее тебя.
— А ты, значит, запал на нее? — Ребекку разрывало, и Клаус это видел. Ребекка не вслушивалась в слова, не вникала в посылы. Ее дробили ощущение опустошенности и чувство предательства.
— Я перед ней в долгу.
— Ты в долгу передо мной! — закричала девушка, не обращая внимание на остальных. Весь мир будто потерял значение. Ребекка тоже потеряла смыслы. Вид независимой и живой Бонни выбил почву из-под ног. Осознание того факта, что Бонни добилась того, чего не добилась она выбило саму Ребекку. Еще большее разочарование прибавляло какое-то особое отношение к этой девятнадцатилетней шавке, его уважение по отношению к ней.
— И перед моим сыном! Ты должен мне, а не ей, ясно?!
— Нет. Это ты в долгу перед собой и своим сыном, Ребекка. Я тебя не подсаживал на наркоту.
Она влепила ему пощечину. Она не контролировала свои эмоции, а действия — тем более. Слезы не брызнули из глаз, но ярость трансформировалась в ненависть. Бонни отобрала у нее все. Отобрала феминизм, популярность, Клауса. Такое не прощают. И Майклсон было плевать на прошлое и рациональность. Майклсон хотела одного — чтобы эта дикая досада, перемешанная с жгучим разочарованием, исчезла.
Он повернулся к ней, сжав зубы, но найдя в себе силы не отвечать на этот выпад. Нет, не братская любовь. Нет, не уважение к женщинам. Просто железная сдержанность и умение держать себя в руках.
— Будь ты проклят, — прошипела она, швыряя бокал на пол и направляясь к выходу. Ребекка задела Клауса плечом намеренно (банальное желание себя хоть как-то реализовать), а потом тоже скрылась в толпе.
Не растворилась.
Скрылась.
2.
Он одернул ее, резко заводя за угол и прижимая к стене. Девушка почувствовала холод спиной. Она уставилась на мужчину без удивления (привыкла уже к подобным выходкам), но с каким-то интересом. Ее захлестнули не страсть и даже не азарт. Ею руководило обычное женское любопытство, ведь они оба уже вышли из моды. Они выдохлись. Исписались. Потеряли былой вкус.
— Ты можешь…
— Я не уйду, Сальваторе, — перебила девушка, внимательно смотря в его глаза. Деймон не прикасался к своей… напарнице, но он стоял слишком близко по отношению к ней. Непозволительно близко. Запредельно близко. Просто рефлекс, наверное.
Он кивнул, то ли соглашаясь в чем-то с собой, то ли сдаваясь. Елена была легко одета. Капрон чулок не грел ноги, кожа успела покраснеть от холода.
— Мы должны держаться порознь, понимаешь?
«Держаться порознь» им следовало с самого начала, теперь уже бесполезно и глупо сокрушаться о потонувшем корабле.
— Чтобы потом, когда начнутся допросы… — решил уточнить он.
— Прекрати, — она закатила глаза, резко толкнув мужчину в грудную клетку так, что тот невольно отступил назад. Это было неожиданно и как-то вызывающе. Это было в новинку. — Тут все уже через полчаса будут просто в стельку. Ты думаешь, тут нет богатых дядечек, которые будут тянуть в туалетах несовершеннолетних девочек? Или ты думаешь тут не будут толкать дурь? Клубы — это прикрытие для криминала.
— М-м-м, — он засунул руки в карманы, презрительно смерив ее взглядов, а потом выплюнув лишь: — А ты многое в клубах, значит, понимаешь?
— Больше, чем ты думаешь, — она подошла к нему, взяла его под руку. (Это было впервые, и их будто ударило толком. Ведь они уже вроде как миновали «впервые» и теперь перематывали то, что у них было). Она повела его к клубу, а он решил не отвечать на последнюю реплику, потому что разговоры снова заведут их в тупик. Им нельзя смотреть друг на друга. Им нельзя разговаривать друг с другом.
Им нельзя друг с другом в принципе.
Они встали в длинную очередь. Елена стала осматривать общественность. Создавалось чувство, будто то, что с ней произошло в ноябре, было с кем-то другим. Эта иллюзия была такой убедительной, что Гилберт почти что верила в нее. Почти что не верила в Стефана, Эйприл и Десмонда. Почти верила в то, что между ней и Доберманом может что-то получится.
Она держала его под руку. Доберман молчал, тоже осматривая контингент, анализируя чуть ли не каждого, кто был в поле его зрения. Он выискивал. Он прекрасно знал, что богатые мужчины средних лет не стоят в очереди, что они всегда в окружении каких-нибудь лакеев. Тайлер таким вот тоже был… И Деймон обворовал бы Локвуда, если бы они не встретились в этой Вселенной.
— Не вздумай проявлять инициативу. Здесь это не к чему.
Елена вряд ли услышала его слова. Даже если и услышала, не придала значения. Она тоже выискивала. Но вовсе не богатых мужчин, которых надо было обдурить сегодня ночью. «Ночью» загорелось порохом в сознании. Гилберт перевела взгляд на Сальваторе. Эта ситуация была бы почти романтичной, если бы не развернувшаяся трагикомедия.
— Надо продержаться здесь до утра, — произнесла Елена, сразу привлекая внимание Добермана. — Чтобы из мотеля быстро выписаться. Нам нельзя пить.
— Тогда мы сдохнем от скуки, — ответил он, когда их попросили предъявить паспорта. Сальваторе протянул документы, вытащив их из кармана. Девушка прижалась ближе к мужчине, внимательно посмотрев на охранника.
Вот они, настоящие, неподдельные, стоят при входе в клуб. Вот они, вдвоем идущие на уголовное преступление. Он — прожженный, пропитый и бессмысленный настолько, что на него перестали бы делать ставки. Она — испорченная, ядовитая и токсичная настолько, что даже вакцина была бы не действенной. Похожие и различные, уставшие и шальные, вот они, такие же как и все остальные — берущие то, чего хотят, теряющие то, что любят и ненавидящие то, что указывает им на их слабости. Вот они, истинные и не ограненные. Вот они, почти идеальные. Почти влюбленные…
Они вошли внутрь. И стало им некуда отступать.
3.
Когда вещи были оставлены в гардеробе, а путик отступлению закрыты, они вошли в зал. Их ослепил мрак, их оглушила тишина: звучала только музыка. Ничьи голоса и крики больше не тревожили. Ничьи исповеди-просьбы не травмировали.
— Время над нами не властно, — произнесла она, обращая на мужчину взор, в котором снова появлялся дым. Дым, влекущий его с самого начала и будто удушающий, но на самом деле лишь дарящий успокоение.
— О чем ты? — переспросил он, прищуриваясь. Девушка улыбнулась, потом отвернулась, устремляя свой взор куда-то вдаль.
Они оба стояли плечом к плечу, прям возле самого входа, и им было плевать, если кто-то был недоволен тем, что загородили выход. В кои-то веке Доберман и Мальвина были на равных. В кои-то веке они словно догнали друг друга, словно достигли одного и того же возраста*. От этой мысли почему-то защемило в сердце.
Девушка взяла его за руку, переплетая свои пальцы с его пальцами. Когда Деймон нашел в себе силы оторвать взгляд от скрещенных рук и перевести его на Елену, он увидел уверенность и сталь в ее глазах. Он увидел азарт, плещущий как шампанское, шипящий и сладковато-терпкий. Елена повела его сквозь толпу, куда-то в самый угол, словно ей вдруг захотелось уединиться с ним и забыть о том, что они планировали.
Если честно, он не стал бы противиться. Если честно, ему остохерело идти на поводу у совести и правил. Кровь свертывалась в венах, превращалась в осколки и царапала стенки сосудов — а так хотелось снова ощутить кипяток в артериях! Так снова хотелось окунуться в импульсивность и раствориться в ней.
Елена подвела Деймона к одному из столиков. Она огляделась по сторонам, потом вновь посмотрела на мужчину, и в следующий миг подошла к нему настолько близко, будто имела на это право. Не церемонясь, не говоря ни слова, но продолжая уверенно и нагло смотреть в глаза, она положила руки мужчине на бедра.
— Не подходящее время, — рявкнул он. Он видел азарт в ее глазах. А она видела в его глазах страсть. Она резко заснула руку ему в карман джинс, придвинувшись к нему боком. Сальваторе постарался перевести дыхание.
— Ты же сказал, что я — последняя, кого бы ты трахнул, — прошептала она. Именно прошептала, казалось, что громкость музыки их обоих не забавляла. — А теперь говоришь, что для этого не вполне подходящее время, — она прищурилась, резко вытащив руку из кармана, сжав в ладони те деньги, что вынула. — Лжец.
Прищурившись, девушка переключила свое внимание на наличку, быстро пересчитав ее. Закалка дала о себе знать. Елена действительно знала о клубах больше, чем он предполагал. Еще не было доказательств, но была уверенность. Девушка тем временем сжала деньги в руке и снова взглянула на Деймона, она все еще прислонялась к нему, все еще думала, что имеет на это право.
Мальвина всегда была настырной.
Мальвина всегда была.
— Ты помнишь тот вечер, когда забрал меня у театра? Ну, в первый раз? — она повернулась к нему. Ей просто жизненно необходимо было смотреть в его глаза. Надо было установить зрительный контакт.
Да хоть какой-то контакт.
— Помню.
— А тот вечер, когда спас меня в парке впервые? Или когда спас во второй раз? Или когда привел в ката…
— Помню, — прервал он ее. Он выпрямился, и девушке пришлось отступить назад. В тот момент, они оба готовы были поклясться в этом, они не слышали музыки, не видели людей, которые будто тенями проплывали мимо них, растворяясь где-то в темных углах. — Но не понимаю, зачем ты это сейчас вспоминаешь.
Елена выдержала паузу. Лучи прожекторов скользили по стенам, а пульсация клуба зазывала в свои объятия.
— Я тебе верила. И доверяла, — прошептала она, решая больше не говорить ничего. Лишние слова никогда никем не были услышаны, а восприняты — тем более. И девушка решила не тратиться на пустословия, решила, что если она выживала раньше, то выживет и сейчас, когда умирает рядом с ним. Умирает из-за него. Умирает для него. Умирает по нему.
